Черные холмы

Какие стереотипные ожидания от книги про индейцев? Вернуться к детской жажде приключений? Посмаковать аутентики? Оплакать потерянную индейскую Атлантиду? Получить стандартный роман со специфическим орнаментальным фоном…Я выбрала детские воспоминания и начала Верную руку Карла Мая, заскучала, не осилила, поменяла на Симмонса, но так и не смогла избавиться от некоторых проекций.Ну просто мистер Фёст и мистер Секонд из «Человека с бульвара Капуцинов».Май. Одна цель, одна тема, одна сладость детства жанра. Линейный рассказ.Симмонс. Продуманное многотемье постмодерна: мозаика эпизодов, обязательное переплетение общей темы с узкими (причины поражения индейцев, экология, гигантские скульптуры президентов, работа со взрывчаткой).Май. Невинность. Честь. Прямолинейность. Индейцы, как и принцессы, не какают.Симмонс. Еще как какают! Секс. Внутренности. «Стыдные» темы.Май. Смакование крутизны героя, безупречность, пафосность, идеализированность, обобщенность. Поединки между отдельными персонажами – личные победы.Симмонс. Гипотетическая сила через слабость. Ошибки, разочарования. Индивидуализированность героев, множество характерных мелочей. Битвы между войсками, массовка-резня.Май. Имена: Верная Рука. Разящая Рука. Доброе Сердце. Старый Бродяга.Симмонс. Вялый Конь. Молодой Горб. Сильно Хромает. Долгое Дерьмо. Давайте честно, как у индейского столба пыток: с кем вы пошли бы в разведку, с Долгим Дерьмом или с Верной Рукой?.. Вопрос риторический…Еще один глупый нуднейший вопрос: а какой текст правдивее?!. Аутентики, где больше аутентики?.. Где настоящие индейцы, а где переодетые вэстмэны?.. Уф-ф… Оба автора пишут в меру альтернативный мир – иначе и быть не может. Однако несмотря на временную близость к описанным событиям Мая, парадоксально более аутентичен Симмонс: подробности, натурализм, богатство языковых вставок, описание ритуалов, множество персонажей – реальных лиц. Чувствуется, что автор много работал с текстами. Я тоже человек нового века и больше верю текстам, чем кольтам. Но на экскурсию в Вэстволд я хотела бы к Маю («Новенький, в тебе нет черствости»)! Вэстволд, конечно, не о том, а о нутре человека, спусковом крючке насилия, разрешении на существование другого (индейца, бледнолицего или киберинтеллекта), – и все это проверяется Диким Западом (а на самом деле вариацией давнего вопроса Достоевского: когда все разрешено, сможешь ли ты остановиться?). Но сравнения напрашиваются: шоу Дикого Запада Симмонс не мог пропустить. А вот для сказочного Мая Дикий Запад еще не шоу!Вообще Симмонс поднял все необходимые, «правильные» темы (и этим он скучен): через жизнь одного героя, индейца Черные Холмы, он показал и быт индейцев (с натурализмом, а также с положительными и отрицательными моментами), и реальные биографии исторических личностей, причем как коренных американцев, так и «понаехавших» бледнолицых генералов, и создание гигантских скульптур четырех президентов, и детали работы взрывников, упомянул экологию и онкологию, ответственность за землю, разобщенность перед общей бедой, попытки приспособиться к новым условиям. Ну, а позитивные футуристические финальные видения просто фантастически-сказочно-оптимистичные. Органично ли всё это слилось? Читалось довольно захватывающе. Но не совсем естественно… Я не люблю мистику, но понимаю, что в жизни индейцев мистика была важна и вселение духа белого врага в индейца не противоречит логике индейского сознания. Хаос разновременных эпизодов, такой модный (обязательный?) в современной литературе, создавал впечатление искусственности. Регулярные спойлерныя видения главного героя снижали интерес к последующему тексту (если тебе заранее сказали, что все умрут – зачем читать об агонии?). Долгая жизнь главного героя в целом показалась малоправдоподобной – книжно-искусственной, а не реалистичной.Тексты Симмонса действительно создают иллюзию аутентики. Пожалуйста, Симмонс, если ты это читаешь, не обижайся на слово «иллюзия». Уверена, ты проделал серьезный, качественный труд (архивная работа… как это противно звучит для мира Дикого Запада). Но… не насмешка ли – передавать текстовой, письменной культурой утраченную культуру артефактно-ритуальную? (А не надо читать параллельно с индейцами Лотмана, меньше знаешь – меньше находишь мнимых связей.) Правда, в конце концов в идеальном (мифическом), но еще не сбывшемся будущем Симмонса к этой мысли как раз и приходят идеальные потомки главного героя, возрождаю Атлантиду.Тем не менее, сколько ни наполнял бы мистикой, индейскими словами и реалиями свой текст Симмонс, он принадлежит реализму, принадлежит линейному актуальному времени, мозаика переставленных эпизодов повествует о рождении, взрослении, любви, работе, смерти. А вот анахроничный (здесь в значении – вневременной) «примитивный» рассказ Мая полностью утвержден в мифе и принадлежит мифическому хронотопу, более близкому к сознанию индейской Атлантиды. Герои Мая вечно догоняют друг друга, попадают в плен, переживают приключения-"смерти", освобождаются из опасности, чтобы снова путешествовать в поисках приключений соответственно схемам, неизменным как круговорот солнца вокруг земли. Такой желанный многими «серьезными» читателями (я к ним не отношусь! средний человек – довольно упорно-негибкое создание, несклонное меняться) прогресс героя не происходит (герой идеален, какой прогресс?!), прогресс невозможен в мифологическом пространстве, здесь нет времени, мир блестяще-неизменен, вечные ковбои вечно борются с индейцами (хитрый союз "с" прекрасно передает двузначность совместного или противонаправленного действия). Еще привет от Лотмана: «В силу цикличности построения мифологического текста, понятия конца и начала ему не присущи. Смерть не означает первого, а рождение – второго», – точная характеристика книги Мая (ну невозможно же представить крутого вэстмэна младенцем) и точная отрицательная характеристика Симмонса (мы видим именно всю жизнь героя с детства до смерти).Наверное, наш современник осужден писать о закате Запада (не знаю, как вам, а мне это звучит не смешным плеоназмом, а величественной Песней Песен), о кончине Атлантиды. Возможно, именно поэтому детская пафосность Карла Мая или Майн Рида сменяется у наших современников трагизмом и надрывом. Мы видим трансформацию нарратива в принципе – он, как и человеческое сознание, также оставляет мифологическую зону чистых приключений и переходит в пространство линейно-актуальное, обрастая натуралистическими подробностями, так называемым прогрессом; бесконечная (зацикленная) прямая делается целеустремленным к некоему финалу от некой точки вектором. Приключения застывших в пафосе совершенства героев остаются детям и невыросшим любителям легкого чтива (стрелялки для разного возраста мальчиков, золушки для девочек), «интеллектуальной» прозой назовут текст с немифологическим, послушным законам энтропии пространством (локусом, если говорить по-взрослому), с развитием или, точнее, упадком смертных неидеальных персонажей.Несмотря на присутствие мистики у Симмонса и отсутствие ее у Мая, Симмонс – точная буква Запада, но Май – его дух. Буду искренней, как у индейского пыточного столба: Симмонс действительно более захватывающий для современника, динамичный для мозга, а не для мышц, лучше соответствует нашему клиповому восприятию действительности. Это выгодная книга по расчету… Все-таки я дочитала Симмонса. Но сердце… сердце я отдала Маю, детству экшена, Вэстволду невинности с чистыми эмоциями без эротики, онкологии (и киберпанка)… «до грехопадения» постмодернизма.Тое самае па-беларуску…Тутака…Якія стэрэатыпныя чаканні ад кнігі пра індзейцаў? Вярнуцца да дзіцячай прагі прыгодаў? Пасмакаваць адмысловых экзатызмаў? Аплакаць страчаную індзейскую Атлантыду? Атрымаць стандартны раман з адмысловым арнаментальным фонам…Я абрала дзіцячыя ўспаміны і пачала Верную руку Карла Мая, засумавала, не адужала, памяняла на Сіманса, але так і не змагла пазбавіцца ад пэўных праекцый. Ну проста містар Фёст і містар Сэканд з «Человека с бульвара Капуцинов». Май. Адна мэта, адна тэма, адна слодыч дзяцінства жанру. Лінейны аповед.Сіманс. Прадуманае шматтэм'е постмадэрну: мазаіка-мяшанка эпізодаў, абавязковае перапляценне агульнай тэмы з вузкімі (прычыны паразы індзейцаў, экалогія, гіганцкія скульптуры прэзідэнтаў, праца з выбухоўкай).Май. Нявіннасць. Гонар. Прамалінейнасць. Індзейцы, як і прынцэсы, не какаюць.Сіманс. Яшчэ як какаюць! Сэкс. Вантробы. Саромныя тэмы. Май. Смакаванне круцізны героя, бездакорнасць, пафаснасць, ідэалізаванасць, абагульненасць.Сіманс. Гіпатэтычная сіла праз слабасць. Памылкі, расчараванні. Індывідуалізаванасць герояў, мноства характэрных дробязяў. Май. Імёны: Верная Рука. Адважнае сэрца. Стары Бадзяга.Сіманс. Малады Горб. Моцна Кульгае. Доўгае Дзярмо. Давайце шчыра, як ля індзейскага слупа катаванняў: з кім вы пайшлі б у выведку, з Доўгім Дзярмом ці з Вернай Рукой?.. Пытанне рытарычнае…Яшчэ адно дурное найнуднейшае пытанне: а які тэкст праўдзівейшы?!. Аўтэнтыкі, дзе больш аўтэнтыкі?.. Дзе сапраўдныя індзейцы, а дзе пераапранутыя вэстмэны?.. Уф-ф… Абодва аўтары пішуць у меру альтэрнатыўны свет – інакш і быць не можа. Аднак нягледзячы на часавую блізкасць да падзей Мая, парадаксальна больш аўтэнтычны Сіманс: падрабязнасці, натуралізм, багацце моўных уставак, апісанне рытуалаў, мноства рэальных асобаў. Адчуваецца, што аўтар багата працаваў з тэкстамі. Я таксама чалавек новага веку і больш веру тэкстам, чым кольтам. Але на экскурсію ў Вэстволд я хацела б да Мая («Новенькі, у табе няма чэрствасці»)! Вэстволд, вядома, не пра тое, а пра нутро чалавека, спускавы кручок гвалту, дазвол на існаванне іншага, – і ўсё гэта правяраецца Дзікім Захадам (а на самай справе варыяцыяй даўняга пытання Дастаеўскага: калі ўсё дазволена, ці зможаш ты спыніцца?). Але параўнанні напрошваюцца: шоу Дзікага Захаду Сіманс не мог абмінуць. А вось для казачнага Мая Дзікі Захад яшчэ не шоу!Увогуле, Сіманс падняў усе неабходныя, «правільныя тэмы»: праз жыццё аднаго героя, індзейца Чорныя Пагоркі, ён паказаў і побыт індзейцаў (з натуралізмамі, а таксама з станоўчымі і адмоўнымі момантамі), і рэальныя біяграфіі гістарычных асобаў, прычым як карэнных амерыканцаў, так і «панаехалых» генералаў, і паўставанне гіганцкіх скульптураў чатырох прэзідэнтаў, і дэталі працы ўзрыўнікоў, згадаў экалогію і анкалогію, адказнасць за зямлю, раз'яднанасць перад агульнай бядой, спробы прыстасавацца да новых умоваў. Ну, а пазітыўныя футурыстычныя фінальныя відзежы проста фантастычна-казачна-аптымістычныя. Ці арганічна ўсё гэта спалучылася? Чыталася даволі захапляльна. Але не зусім натуральна… Я не люблю містыку, але разумею, што ў жыцці індзейцаў містыка была важная і ўсяленне духа белага ворага ў індзейца не супярэчыць логіцы індзейскай свядомасці. Хаос розначасавых эпізодаў, такі модны (абавязковы?) у сучаснай літаратуры, ствараў уражанне штучнасці. Рэгулярныя спойлерныя відзежы зніжалі цікавасць да наступнага тэксту (калі табе загадзя сказалі, што ўсе памруць – навошта чытаць пра агонію?). Доўгае жыццё галоўнага героя ў цэлым падалося малапраўдападобным – кніжна-наўмысным, а не рэалістычным. Тэксты Сіманса сапраўды ствараюць ілюзію аўтэнтыкі. Калі ласка, Сіманс, калі ты гэта чытаеш, не крыўдуй на слова «ілюзія». Упэўненая, ты выканаў сур'ёзную якасную працу (архіўная праца?.. як гэта брыдка гучыць для Дзікага Захаду). Але… ці не пасмешка гэта – перадаваць тэкставай, пісьмовай культурай страчаную культуру артэфактава-рытуальную (а не трэба чытаць паралельна з індзейцамі Лотмана, менш ведаеш, менш знаходзіш ілюзійных сувязяў)?.. Праўда, урэшце ў ідэальнай, але яшчэ не здзейсненай будучыні Сіманса да гэтай думкі якраз і прыходзяць ідэальныя нашчадкі галоўнага героя.Тым не менш, колькі б ні напаўняў містыкай, індзейскімі словамі і рэаліямі свой тэкст Сіманс, ён належыць рэалізму, належыць лінейнаму актуальнаму часу, мазаіка перастаўленых эпізодаў апавядае пра нараджэнне, сталенне, каханне, працу, смерць. А вось анахранічны (тут у значэнні – пазачасавы) «прымітыўны» аповед Мая цалкам угрунтаваны ў міфе і належыць міфічнаму хранатопу, больш блізкаму да свядомасці індзейскай Атлантыды. Героі Мая вечна даганяюць адзін аднаго, трапляюць у палон, перажываюць прыгоды-"смерці", вызваляюцца з небяспекі, каб зноў вандраваць у пошуках прыгодаў адпаведна схемам, нязменным як колазварот сонца вакол зямлі. Такі жаданы многімі «сур'ёзнымі» чытачамі (я да іх не адношуся! сярэдні чалавек – даволі ўпарта-нягнуткае стварэнне, нясхільнае мяняцца) прагрэс героя не адбываецца (герой ідэальны, які прагрэс?!), прагрэс немагчымы ў міфалагічнай прасторы, тут няма часу, свет бліскуча-нязменны, вечныя каўбоі вечна змагаюцца з індзейцамі (хітры злучнік з цудоўна перадае двузначнасць сумеснага або супрацьскіраванага дзеяння). Яшчэ прывітанне ад Лотмана: «В силу цикличности построения мифологического текста, понятия конца и начала ему не присущи. Смерть не означает первого, а рождение – второго» – дакладная характарыстыка кнігі Мая (ну немагчыма ж уявіць крутога вэстмэна немаўляткам) і дакладная адмоўная характарыстыка Сіманса (мы бачым менавіта ўсё жыццё героя з дзяцінства да смерці, хоць эпізоды і ператусаваныя).Напэўна, наш сучаснік асуджаны пісаць пра захад Захаду (не ведаю, як вам, а мне гэта гучыць не смешнай таўталогіяй, а велічнай Песняй Песняў), пра скананне Атлантыды. Магчыма, менавіта таму дзяціная пафаснасць Мая ці Рыда змяняецца ў нашых сучаснікаў трагізмам і надрывам. Мы бачым трансфармацыю наратыву ў прынцыпе – ён, як і чалавечая свядомасць, таксама пакідае міфалагічную зону чыстых прыгодаў і пераходзіць у прастору лінейна-актуальную, абрастаючы натуралістычнымі падрабязнасцямі, так званым прагрэсам. Прыгоды застылых у пафасе дасканаласці герояў застаюцца дзецям і нявыраслым аматарам лёгкага чытва (стралялкі для рознага веку хлопчыкаў, папялушкі для дзяўчатак), «інтэлектуальнай» прозай назавуць тэкст з неміфалагічнай, паслухмянай законам энтрапіі прасторай (можна было б сказаць «локусам», але не буду выпендрывацца), з развіццём смяротных неідэальных персанажаў.Нягледзячы на прысутнасць містыкі ў Сіманса і адсутнасць яе ў Мая, Сіманс – дакладная літара Захаду, а Май – дух ягоны. Буду шчырай, як на катаванні ля індзейскага слупа: Сіманс сапраўды больш захапляльны для сучасніка, дынамічны для мозгу, а не для мышцаў, лепш адпавядае нашаму кліпаваму ўспрыманню рэчаіснасці. Гэта выгодная кніга па разліку… Усё-такі я дачытала Сіманса, але сэрца, сэрца я аддала Маю, дзяцінству экшэну, Вэстволду нявіннасці з чыстымі эмоцыямі без эротыкі, анкалогіі і кіберпанку… «да грэхападзення» постмадэрнізму.

ЕСТЬ СПОЙЛЕРЫ НО ВЫ НЕ БУДЕТЕ ЧИТАТЬ ЭТУ КНИГИ ТАК ЧТО ВСЕ ОКПочти пять лет назад американский писатель Дэн Симмонс, вполне себе культовый автор среди почитателей фантастики, написал роман, который задал самые высокие требования и стандарты к современной остросюжетной литературе. Я говорю о романе «Террор», который благополучно порвал на лоскутки и критиков и читателей, заставив взглянуть на Симмонса в ином ключе и поставить его в один ряд к Стивену Кингу и Дину Кунцу. Два года спустя, Симмонс бабахнул еще раз – своим романом «Друд», про последние дни жизни великого писателя Чарльза Диккенса, который точно также (ну чуть меньше) покорил всех и вся живое.Секрет успеха автора прост: исторические реалии – один из героев – яркая историческая фигура – во все это интегрируется мощный сюжет – детальная проработка фактов – крепкая, жесткая развязка, иногда без хэппи-ендов. Все. По этим лекалам он писал в 80-90-е годы (кстати, тоже сверхуспешно), за них же взялся вновь в 2007 (с 1997 года кроме «Зимних призраков» и дилогии «Илион-Олимп» писал несвойственную себе так называемую hard-boiled прозу в стиле Нормана Мейлера). Так вот, оставшись в неописуемом восторге от «Террора» с «Друдом», которые у нас в России издавали почему-то с кровавым потом, я побежал за «Черными Холмами» сразу же как только они появились. Появились они, разумеется, спустя год, а объяснение этому достаточно простое, хотя и очень странное – несмотря на успех «Террора» (даже у нас), «Друда» никто покупать не торопился. Этому факту также есть объяснение – огромнейший объем и оформление, которое вызовет недоумение даже у слабоумных людей. Именно поэтому, один из самых ярких и заметных писателей США у нас издается с огромным трудом и никто его не читает. Не каждый готов таскать с собой 900-страничный фолиант (но надо!) с какой-то херней на обложке (а вот это позор).Поэтому, я не удивлен, что моя рецензия на «Черные холмы» первая на Ливлибе. Возможно, она даже останется единственной и последней. И я буду совсем не против, я думаю вы уже заметили, что весь мой текст посвящен двум предыдущим романам, которые, поверьте мне, стоят, чтобы их прочитали. Что же касается рассматриваемой книги – то, пожалуй, больше нет, чем да, если только вам не интересно узнать об истории индейцев, а конкретно сиу и шайенна (там есть и другие, но я вас умоляю).О чем речь, становится понятно только ближе к середине дистанции, а именно ВНИМАНИЕ СПОЙЛЕР что главный герой индеец хочет взорвать ко всем своим индейским чертям гору Рашмор (к моменту событий там уже слепили три башки из четырех сами-знаете-кого), причем это желание рождается у него в состоянии сильного наркотического опьянения помноженного на голод. В принципе, именно в середине книжка этим и цепляет, но не сильно, и опять до той главы, в которой наш индюшка рассказывает про всякие обряды индейские, которые неподготовленным и неинтересующимся товарищам могут показаться неприятными и неэстетичными. В общем, резюмируя, «Черные холмы» – это самый слабый роман автора (кстати, у себя на родине тоже никого не впечатлил), который читать не стоит хотя бы потому, чтобы не испортить свое отношение к автору, если вы решили начать свое знакомство с ним именно с этой книгой. Напомню, есть «Террор» и " «Друд».PS/// Забавно, что метод Симмонса и его «Друд» произвели большое впечатление на самого Стивена Кинга; его самый новый роман «11/22/63» про убийство президента Кеннеди написан по очень похожим лекалам, к которым Страшный Стив никогда не обращался (имеется ввиду, что сюжет интегрирован в историю с большими личностями). Это вам не томинокеры куджо лангольеры черт возьми!Ваш CoffeeT

Старикиговорят,толькоземлявыстоит.Ты сказалверно.Ты прав.Конец июня 1876, одиннадцатилетний мальчишка из племени лакота совершает «деяние славы» – касается руки бледнолицего, поверженного в сражении, которое войдет в историю как Битва при Литл-Бигхорне. Убитым оказывается молодой генерал Кастер, точнее, тогда полковник – генеральское звание ему присвоят посмертно. В момент прикосновения дух белого человека входит в тело мальчика. Не вытесняет и не замещает, скорее подселяется неудобным квартирантом, время от времени бормочущим непонятное на «глистном» языке. Всю жизнь, а проживет он долго, Паха Сапа будет носить в себе призрак человека, ставшего легендой Америки. Постепенно, выучив английский, поймет его речи, там будет неприлично (во всех смыслах) много о Либби, жене Кастера. В очередной раз подтверждая тезис о том, что слава яркая заплата на ветхом, далее по тексту, а все, что нам нужно – это только любовь."Черные холмы" – имя мальчика, хотя чаще его будут называть Вялый конь. Мистер Вялый конь – прозвищем, полученным от пленивших его белых, по той кляче, на которую усадят. В жизни ему придется много и тяжко трудится, и это не будет поденщина батрака на ферме, но всегда героический труд, только и достойный настоящего мужчины. На удивление скудно оплачиваемый. Но это уж так всегда: кто-то рождается с серебряной ложкой во рту, оканчивает Вест-Пойнт, женится на красавице, кончает жизнь самым молодым генералом, о котором слагают стихи, пишут картины, открывают ему памятники, и вдова скорбит, оберегая память с лишним полвека. Миллионам других выпадает безвестность и незаметность, с единственным шансом стать видимым миру, взорвав к чертям собачьим символы гордости «пожирателей жирных кусков», отобравших у Вольного народа его земли.Нет, он этого не сделает. И, справедливости ради, жизнь Паха Сапа не сплошь страдание, в ней любовь лучшей девушки на свете, и сын, которым гордился бы любой отец. И (шепотом) красавица внучка, умница правнучка, чьи усилия послужат к тому, чтобы снова превратить эту землю в рай. Одновременно ожидаемый и неожиданный Дэн Симмонс. Ожидаемо объемный роман (коротко он не пишет); альпинизм, без которого не обходится ни одна симмонсова книга – здесь промышленный при строительстве небоскребов и монумента горы Рашмор, на самом деле, безумно интересные подробности. Непременный Холокост, не то, чтобы уместный, имея в виду временные рамки, и отчасти замещенный варварством белых в отношении индейцев, но Симмонс находит возможность включить тему гонений на евреев в любой свой роман. Много исторических подробностей, фирменный литературоцентризм, магический реализм, постмодернистские прыжки во времени.Неожиданно обращение к теме коренных американцев с огромными пластами аутентичной информации о ритуальной стороне и внушительными кусками транслитерации на языке лакота. Это создает серьезный порог вхождения для человека, далекого от интереса к прикладной антропологии и американской истории позапрошлого века. И тут не могу не сказать об аудиокниге в исполнении Игоря Князева, который произносит эти зубодробительные звукосочетания с изяществом и легкостью, максимально облегчая восприятие. Роман стоит того, чтобы иметь его в читательском активе, а с таким проводником все у вас получится.