Кремль 2222. Шереметьево

Автор искренне благодарит:

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанры» издательства «АСТ» и Вячеслава Бакулина, руководителя направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанры» издательства «АСТ», за поддержку и продвижение проектов «ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ», «СТАЛКЕР», «КРЕМЛЬ 2222» и «РОЗА МИРОВ»;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Зоне, за ценные советы в процессе работы над данным романом;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru; www.kreml2222.com; www.real-street-fighting.ru; Алексея Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»; Сергея «Ион» Калинцева, корреспондента литературного портала www.litstalker.ru и Виталия Градова, администратора литературного портала www.stalker-book.com, за помощь в интернет-продвижении проектов «ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ», «СТАЛКЕР», «КРЕМЛЬ 2222» и «РОЗА МИРОВ», а также Алексея Лагутенкова, сертифицированного инженера Microsoft, выпускника MBA Kingston University UK, за квалифицированные консультации по техническим вопросам.

Пролог

Взрыв раздался неожиданно…

Нет, боевого робота должно было тряхнуть, причем неслабо, когда с его плеч стартовали бы ракеты, направленные на Кремль. Но до атаки оставалось еще несколько минут, а тут…

Додумать ученый не успел. Пол под его ногами треснул, расползся, словно гнилая материя, и из разрыва в потолок рубки управления ударил столб неистового огня. Правда, за мгновение до этого ученый успел ударить ладонью по кнопке, расположенной рядом с панелью управления ракетными системами боевой машины. Он всегда успевал вовремя принимать правильные решения, и только потому до сих пор еще оставался в живых.

Катапульта сработала четко. Кресло вместе с пилотом выбросило из рубки управления, и, уже находясь в воздухе, ученый увидел, как созданная его руками безукоризненная машина войны разваливается на части, словно пластмассовая игрушка.

А еще он увидел, как то же самое происходит с остальными био, идущими рядом с головным роботом. Непобедимая армия, созданная руками и волей военного гения, на его глазах превращалась в груду металлолома, не подлежащего восстановлению.

Потом кресло по крутой траектории пошло вниз, но ученого это не беспокоило. Система мягкого приземления, сработанная собственноручно, была, пожалуй, самой надежной деталью головной машины. Даже если ты на сто процентов уверен в успехе, всегда стоит позаботиться о комфортной посадке, если вдруг что-то пойдет не так, и в очередной раз придется упасть…

Чтобы в очередной раз подняться.

Кресло слегка тряхнуло, но система и вправду сработала безукоризненно. Ученый отстегнул ремни безопасности и поднялся на ноги. Он был абсолютно спокоен – так же, как если бы стоял сейчас не среди догорающих останков своей армии, а водружал свой личный флаг на балконе Спасской башни захваченного Кремля. Не в его правилах было рефлексировать ни по поводу больших радостей, ни по поводу неслабых разочарований. Все, что сломано, можно восстановить. Все, чего не достиг сегодня, можно достичь завтра, главное – не сворачивать с избранного пути.

В спинке кресла имелся специальный отсек, где хранился рюкзак со всем необходимым, включая КПК с подробными записями всех научных достижений ученого за последние годы, тактический бронекостюм «Mutant», а также крупнокалиберный штурмовой автомат АШ-12, идеальное оружие ближнего боя.

Ученый не спеша переоделся – легкая броня пилота биоробота не лучшая защита для пехотинца, которому в одиночку придется начинать все сначала среди руин постапокалиптического мира. Но ему не привыкать создавать все с нуля – тем более, что сейчас у него не осталось сомнений в пагубности выбранного пути. Герой завоевывает мир сам, мудрец делает то же самое чужими руками. Пора признать, что путь воина не для него. Значит, нужно просто попробовать решить проблему по-другому.

Ученый опустил забрало шлема и сразу почувствовал себя в безопасности. Прокусить броню «Мутанта» не под силу даже ужасным челюстям жука-медведя, одного из самых страшных монстров этого мира. Так что о порождениях Последней Войны можно не беспокоиться. Другое дело – тот, кто отправил ученого в этот проклятый мир. Наверняка и странная гибель армии биороботов произошла не без его участия… Ладно, сейчас надо думать не об этом.

Пальцы ученого пробежались по клавиатуре, и на экране КПК появилась карта Москвы. Так-так… Отсюда до Шереметьево немногим более тридцати километров. Нелегкий путь для того, кто решил пройти его пешком среди руин разрушенной Москвы. Но для того, чтобы реализовать план «Б», без этого не обойтись.

– Ну что, профессор, прогуляемся? – усмехнулся ученый собственному отражению на обратной стороне забрала защитного шлема, выполненного из матового бронестекла. – В вашем возрасте прогулки на свежем воздухе крайне полезны для организма.

И пошел вперед, огибая дымящиеся останки боевых машин. Теперь они его интересовали не больше, чем развалины московских зданий, поросшие серым мхом. Для того чтобы подняться, надо научиться хладнокровно относиться к падениям – а это ученый умел делать не хуже, чем восстанавливать боевые машины и биологические организмы, уничтоженные Последней Войной человечества.

* * *

Есть такое дурацкое выражение: «ничто не предвещало беды». Как будто, если бы ее что-то предвещало, ты б так и продолжал спешить ей навстречу с распростертыми объятьями – мол, здравствуй, родимая, где ж ты так шлялась, заждался я тебя… Да щас там. Как говорится, знал бы где упасть, упал бы в другом месте, где помягче. Или просто тупо поехал другой дорогой.

Но я поехал этой, хотя говорил мне Тимофей: «остерегайся населенных пунктов. Хрен его знает, кем они могут быть населены». И сейчас не объехал я тот пункт, а попер прямо, в самую гущу подозрительно хорошо сохранившихся трех-четырех-пятиэтажек. Расслабился, терминатором себя почувствовал, ага. Как же, на крутом мотоцикле, снабженном двумя «миниганами», с «Валом» за спиной, плюс на поясе «Ярыгин», подаренный Тимофеем, «Бритва» моя неразлучная, кинжал «Сталкер» за голенищем. Куда деваться. Сам черт мне брат, и смерть сестра названая. Да и подумаешь, мертвый городок впереди. Сколько их было, сколько будет.

Короче, ничто не предвещало…

А город и вправду мертвый оказался. Словно труп свежепреставившийся. Не дышит, не шевелится, но свежий с виду, будто не умер вовсе, а заснул. Мне б призадуматься, с чего бы это такое – вокруг на сотни километров одни пустоши да развалины, а тут практически целый небольшой город, которого словно и не коснулась Последняя Война человечества, превратившая этот мир в выжженную пустыню. Но – не призадумался. Не может живой человек постоянно быть в напряжении, будь он хоть с ног до головы наикрутейший вояка. Плюс мысли у меня имелись тяжелые, давили нехило…

В общем, лопухнулся я.

А те, кто в засаде сидели, – нет.

Довольно широкая дорога меж домами внезапно окончилась широкой площадью, пустой, словно нестандартно большой плац воинской части. По бокам – типовые пятиэтажки, точно такие же, как в Припяти и тысячах других городов, далеких от мегаполисов. А впереди – трехэтажное приземистое строение с окнами, заложенными кирпичом и, словно горизонтальными зрачками, перечеркнутыми прорезями бойниц. И в одной из тех бойниц заметил я блеск незначительный, мелькнувший как бы невзначай…

От того блеска мгновенно мне стало слегка нехорошо, аж спина взмокла разом. Мысли горестные подевались куда-то, а вместо них соображалка заработала, включилась с нейтральной сразу на пятую. Лучше поздно, чем никогда. Хотя у меня появилось стойкое ощущение, что уже поздно. Ибо попал я в классическую ловушку, где с трех сторон дома, где в почти каждом окне кто-то уже взял на прицел одинокого мотоциклиста, и только ждет команды открыть огонь.

Правда, у меня было небольшое преимущество. Крохотное такое, мизерное. И заключалось оно в том, что мне ждать команд от кого-либо без надобности. Я сам себе и командир, и разведчик, и стрелок в одном флаконе – вернее, в слегка потертом, но вполне еще годном трофейном камуфляже архаичной расцветки «лиственный лес». И порой эти команды настолько безумные, что я сам им удивляюсь. А уж враги – и подавно.

Начни я сейчас разворачиваться на площади, невидимые стрелки, разом поняв, что их план раскусили, немедленно изрешетили бы меня свинцом. Или стрелами утыкали, словно ежа, если у них с огнестрелом неважно. Это в своем навороченном «Мутанте» я мог выпендриваться, крутость показывать. Но мой защитный костюм пал смертью храбрых в бою, геройски заслонив меня броней и осыпавшись на землю грудой искореженного металла. Сейчас же вся моя защита – это хлопчатобумажная камуфла да мотоциклетный шлем на голове, который откопали защитники Кронверка в запасниках Музея. Вряд ли, конечно, это был выставочный экспонат. Скорее всего, забыл его там кто-то из давно умерших работников, да так и провалялся раритет две сотни лет, зарастая пылью и паутиной. Но ничего, нашли его благодарные бойцы, почистили и вручили мне – хотя, на мой взгляд, благодарить было особо не за что.

В общем, не стал я разворачиваться на площади, а наоборот, поддал газу, откинув перед этим защитный колпачок над красной кнопкой и вдавив ее в приборную панель.

Глухо заворчали шестиствольные пулеметы, подвешенные по бокам моего мотоцикла. Если вы читаете эти строки, значит, какой-то издатель в каком-то из миров обнародовал мои записи, и, возможно, предыдущие тоже. Кому интересно, откуда на моем байке «миниганы» появились, ищите предыдущий роман о том, что произошло со мной в Петербурге. А мне слегка недосуг разъяснять что к чему, так как лечу я на своем мотоцикле прямо на трехэтажный дом, и очень надеюсь, что сейчас не убью себя об стену. Хотя есть к этому все предпосылки – в конце двадцатого века дома порой строили на совесть, и этот – именно из таких.

Но оба пулемета уже раскрутились, и свинцовый ливень обрушился на дом, мгновенно выбив из него огромное облако кирпичной пыли. В которое я и нырнул, слыша, как за спиной тарахтят беспорядочные выстрелы – значит, с огнестрелом у местных все в порядке, и, соответственно, все я сделал правильно.

Если, конечно, мне удастся остаться в живых.

Удар был нехилый – все-таки, устояла стена под натиском моих пулеметов. Но когда в нее врезался тяжеленный байк, переднее бронированное крыло которого специально и задумывалось для подобных ударов, выщербленная пулями кладка не выдержала.

Наверно, эффектно это выглядело со стороны – мотоциклист вламывается в здание, и во все стороны кирпичи летят. Мне же было как-то наплевать на внешние эффекты, тем более, что один из кирпичей заехал мне по шлему. Прилично так, до звездных спецэффектов. Но лучше уж так, чем с кирпичом в мозгу. И, кстати, хоровод созвездий перед глазами еще не повод, чтобы расслабляться.

Тем не менее, мотоцикл я не удержал, и вместе с ним грохнулся на пол, при этом в самый последний момент успев поджать ноги и выдернуть ключ из замка.

Двигатель байка захлебнулся вместе с пулеметами, правда, те успели прочертить по противоположной стене две нехилых черты, по пути вынеся дверь напротив. Удержи я равновесие, можно было прям через дом насквозь проскочить и умчаться вдаль. Но не супермен я, увы, поэтому вдаль не получилось. Хорошо еще, что об стену не саморазмазался, и что ноги целы. Остальное – привычное дело техники.

«Вал» перекидывать со спины в положении лежа на боку дело долгое, секунды полторы-две точно займет. А вот «Ярыгина» из кобуры выдернуть времени вдвое меньше требует. Что я и сделал, с учетом того, что на полуразрушенном перекрытии второго этажа неуверенно застыли несколько силуэтов, офигевших от моего шумного и эффектного вторжения.

Кстати, дом внутри был пуст, если не считать слежавшихся куч мусора по углам и остатков бетонных перекрытий, с которых свисали книзу веревочные лестницы. Понятно. Это дом, превращенный в нечто вроде трехэтажного ДОТа – если, конечно, можно так назвать кирпично-бетонную коробку со множеством огневых точек на месте окон.

Точек было много. А вот вояк возле них штук десять зависло, не больше. У большинства в руках хлипкий огнестрел, типа древнего охотничьего ружья, но у двоих я точно АК срисовал, которые они неуверенно так снимали с упоров. Понятно для чего. Чтоб через секунду-другую обрести пошатнувшуюся уверенность в себе и превратить в дуршлаг больно шуструю жертву. Сейчас вон тот, с харей шире плеч, непременно заорет «Вали его!» – и начнется. Уже и пасть растягивает, медленно так, мерзко, ниточки слюней меж толстых губ поблескивают… И не понять, то ли человек это с уродской рожей, то ли ворм с нормальной мордой для этой породы. Наверно, все-таки второе. Уж больно харя у него паскудная, без мутаций тут точно не обошлось.

Это у меня всегда так. Ну, или почти всегда. В экстремальные моменты время словно замедляется, будто сама судьба мне лишний шанс дает. Правда, недолго это состояние длится, к сожалению, очень недолго, пару-тройку мгновений, не более. А за это короткое время надо успеть так много…

Первую пулю губастый пастью и словил, так и не успев дать команду своей пристяжи. Рожу я его, кстати, как следует не рассмотрел, только цель видел – губы его, похожие на пельмени, зубы гнилые меж ними, а в центре – язык. Мясистый, красный и в пупырышках. Один в один как мишень, и язык – словно «десятка». В него и воткнулся раскаленный свинцовый цилиндрик, который в этот момент был словно частью меня. Да нет, мной был, чего уж там. Как и оружие мое, с которым мы в те секунды стали единым целым. Такая вот мистика со мной каждый раз случается, когда большое количество вражьей силы пытается меня на ноль помножить. Может, просто глюк это, а, может, дар, которому я уже много раз жизнью обязан. Впрочем, какая разница, что это? Главное, оно пока работает, и от меня большое ему за это человеческое спасибо.

Башка губастого мотнулась назад, автомат вывалился из лап хозяина и медленно так полетел вниз с высоты третьего этажа.

А я продолжал стрелять, одновременно вертясь на полу, словно детский «волчок» – старая игрушка, найденная мной как-то в Припяти. Потому что встать на ноги – это тоже время, которого у меня не было…

«Ярыгин» хорошая машинка. Прежде всего тем, что патронов в нем аж восемнадцать против восьми «макаровских». Об остальных достоинствах и недостатках наиболее распространенных в России пистолетов можно спорить, но для меня количество патронов в магазине карманной артиллерии всегда решающее. Потому что, например, в моей ситуации – один против десяти – с «макаром» шансов выжить было бы ровно на десять патронов меньше…

Еще троих мне удалось срубить пулями с бетонных карнизов – в том числе и второго автоматчика – когда я услышал выстрел. Один. Оттуда, откуда не ждал. Вроде всех стрелков просчитал, выстегнул наиболее опасных…

Но с одним – просчитался.

Я его уже потом увидел, вышедшего из темного угла справа. Невысокого, жилистого, быстрого, в темным плаще за плечами. Увидел, когда он уже назад сдавал, обратно в тень прячась. Сволочь… Шаг вперед – выстрел – шаг назад. Это тебе не местная деревенщина. Так сработать мог только профи. Такая же опытная сволочь, как я сам. И если б я на полу не крутился, словно юла, тут бы он меня и сделал одним выстрелом. А так только ногу мне рвануло выше колена, и сразу тепло там стало. Когда кровь одежду пропитывает, сперва тепло чувствуется. И, если крупный нервный узел не задет, боль только потом придет. Сначала рывок и тепло. И мысль. «Твою мать… Приехали».

В этой ситуации думать ты можешь что угодно, главное – стрелять не переставай. Пока живой – двигайся, дерись, не сдавайся. Гарантированно убивают только остановившихся. Что в прямом, что в переносном смысле…

Там, куда я выстрелил, жилистого уже не было. И смысла его высматривать – тоже. Больше он на глаза не покажется. Если не получилось с первого выстрела, уйдет в тень до тех пор, пока не представится удобный случай. Если, конечно, это охотник, для которого я – цель. Если нет – просто уйдет. Не вышло, да и ладно. Такие подставляться не любят…

Я думал и стрелял, еще двоим фатально испортив жизнь в процессе размышлений. Кто-то на бетонных карнизах навечно остался, кто-то вниз попадал, смачно шлепаясь на бетон навеки расслабившимся телом. А четверо оставшихся оружие вниз побросали и рухнули на бетон мордами вниз, вразнобой вопя во все горло: «Не стриляяяй! Не надаааа!!! Сдаемсяяя мыыы!!!».

Грамотный ход. Мне их отсюда не видать, и повода стрелять вроде нет, ибо народ признал свою ошибку и больше не будет. Наверно. Откуда мне знать, что произойдет, если я встану с пола и повернусь к ним спиной? Но больше всего меня тот исчезнувший жилистый напрягал. Точно ли губастый был истинным командиром этой шайки? Уж больно грамотно продумана засада…

Но, с другой стороны, вечно на полу не проваляешься, вставать надо. Если, конечно, встанется – черт его знает, что с ногой. Если бедренный нерв перебит, или пуля в берцовую кость ударила, то с подъемом на ноги будут серьезные проблемы.

Для начала я перекатился влево с выходом на одно колено. Раненая нога пока слушалась, но это ненадолго. Короткого взгляда хватило, чтобы понять – пуля пробила кожу и застряла в мясе. Не фатально, но через четверть часа нога станет как деревянная, и от потери крови я сам буду словно кукла-буратино с оборванными ниточками управления. То есть, никакущий. Поэтому надо срочно отсюда убираться, причем желательно без риска получить дополнительную порцию свинца в спину.

Поэтому я со сдавшимися уродами поступил вопреки всем существующим конвенциям. А именно – выдернул из разгрузки гранату и, сорвав кольцо, швырнул ее на карниз, свободный от выживших горе-стрелков. И для острастки заорал: «Ложись!», хотя и без того все лежали, кроме меня.

Была бы то боевая граната, меня б тоже посекло осколками как пить дать. Но напоследок Тимофей сунул мне в дареную разгрузку нестандартный с виду боеприпас, мол, может пригодиться. Нелетальная штука, но дыма и вони будет от души.

Оказалось, не обманул. Хлопнуло знатно, и немедленно помещение стало заполняться черным, вонючим дымом. Понятно. Несмертельный сюрприз с добавкой адамсита, отравляющего вещества раздражающего действия. Через десять-пятнадцать секунд выжившим будет точно не до меня, и за это время мне рекомендуется убраться подальше, если не хочу вместе с выжившими в этом доме плакать горючими слезами, одновременно захлебываясь в собственных соплях.

Я бросился к мотоциклу, поднял его, воткнул ключ в замок… Есть! Дальше уже привычный набор движений – стартер, сцепление, первая передача ногой вниз… Быстрее, еще быстрее, причем главное – не вдохнуть. Иначе вместо поездки отсюда и подальше будешь корчиться на полу вместе со страдальцами, обосновавшимися на карнизах.

Хорошо, что дверь мои пулеметы вынесли заблаговременно. Я вылетел из дома в клубах дыма, словно черт из загоревшейся табакерки. Вслед мне неслись проклятия, перемежаемые всхлипами и завываниями. Нет, все-таки, это не уродливые люди только что пытались меня подстрелить, а самые настоящие вормы… за исключением того коренасто-жилистого стрелка, который появился ни пойми откуда и сгинул в никуда, слишком быстро сделав и то, и другое, чтобы о нем забыть.

Хотя были у меня и другие поводы, чтобы задуматься. Причем более насущные, так как стрелок исчез, а проблемы – остались. Например, стремительно немеющая нога, колдобины на раздолбанной дороге, ведущей бес знает куда, сгущающиеся тучи, предвещающие нехилый дождь… А также запасная канистра с бензином, пробитая пулей возле самого дна.

Последнюю проблему я обнаружил, отъехав от городка километра три. Больше медлить было нельзя, ибо голова начала кружиться не по-детски от потери крови. Пуля в ноге не лучший спутник для путешествий, и нужно было оказать самому себе элементарную помощь, ибо кто еще поможет тебе, если вокруг ни души?

Впрочем, если даже и толпа будет рядом, скорее всего, никто и не почешется. Постапокалипсис – синдром тотальный. Поражает не только города и страны, но и людей, причем часто живущих во вполне себе цивилизованных мирах, не познавших ужасов Последней Войны. «Это не твое дело», «не хочешь проблем – пройди мимо», «моя хата с краю»… В принципе, верные установки на выживание, оканчивающиеся знаменитым «падающего – подтолкни», следом за которым по логике вещей следует «человек человеку – волк». А потом уже и не впадлу ту самую пресловутую красную ядерную кнопку нажать, выкрикнув перед этим «да горите вы все в аду!». Так и начинается Апокалипсис – с той самой минуты, как кто-то прошел мимо нуждающегося в помощи…

Такие вот мудрые мысли бродили у меня в голове, пока я накладывал тугую повязку на бедро. Наложил, сел на мотоцикл… И понял: хрен я куда доеду, растеряв по пути минимум литр крови. И до Москвы мне теперь точно не дотянуть. Мой байк, конечно, машина замечательная, но бензин жрет как хороший танк. Конечно, две двадцатилитровых канистры спасли бы положение, но одна оставшаяся – увы. А бензин в этих местах, подозреваю, дороже золота.

Впереди виднелись какие-то бревенчатые строения – то ли сараи, то ли дома, вросшие в болотистую землю чуть не по самые крыши. С виду вроде нежилой хутор. Дымка нет над полуразвалившимися трубами, скотина не мычит и не хрюкает, крысопсы не гавкают. Хорошо, если б нежилой. Мне бы перекантоваться хоть немного, рану осмотреть-продезинфецировать. Если получится, пулю достать. Городские вормы, надеюсь, в преддверии ливня за мной в погоню не пустятся, а там, глядишь, я уже и оклемаюсь маленько.

До строений я доехал. Даже нашлись силы загнать байк под дырявый навес и дотащиться до двери ближайшей хаты… которая сама собой распахнулась при моем приближении.

Я рефлекторно вскинул пистолет – и от резкого движения чуть не грохнулся мордой в грязь, едва равновесие удержал. Кровопотеря – штука подлая. В самый неподходящий момент накрывает тебя слабость нереальная. Будь ты хоть сам терминатор, фиг ты чего путного сделаешь, когда нет давления в системе, и руки-ноги трясутся от слабости, того гляди откажут.

Но стрелять не пришлось.

На пороге покосившейся избенки стоял древний, тощий дед в свободной серой рубахе, подпоясанной веревкой, холщовых штанах, и с седой бородой до пупа. Но больше всего меня поразили глаза старика. Молодые глаза. Пронзительные, словно в самую душу заглянул мне обитатель убогого домишки.

– Пистоль брось, – сказал он просто, будто продолжая давно начатый разговор со старым знакомым. – Тут он тебе без надобности.

Я спорить не стал. И «Ярыгина», естественно, не бросил, хоть и хотелось мне последовать совету старика. Скрипнув зубами, я сделал над собой усилие, и со второй попытки засунул в кобуру изрядно потяжелевший пистолет.

В глазах старика промелькнуло удивление.

– Вот значится как? – задумчиво протянул он. – Не слушаесси?

– Просто… не привык друзей бросать, – выдавил я, чувствуя, что еще немного, и я просто завалюсь на бок.

– Ага, – после недолгой паузы произнес дед. – Это хорошо, что не привык. И что в мертвых железках жизнь видишь, тоже хорошо. Может, сгодишься на что. Заходи, чего встал? У меня силов-то нетути тебя бугая в дом затаскивать.

И посторонился, мотнув бородой, мол, проходи, не задерживайся.

Ну, я и прошел. Смутило меня, конечно, дедово «может, сгодишься на что», но выяснять, на что может сгодиться старику полудохлый сталкер, сил не было. Впустил – и спасибо.

Внутри дом выглядел еще хуже, чем снаружи. Стол, стул, широкая деревянная лавка, потемневшая от времени, неоштукатуренная деревенская печка, сложенная из кирпича, самодельные полки вдоль стен, заставленные разнокалиберными банками и бутылками. И самогонный аппарат в углу, собранный со знанием дела. Не две кастрюли и змеевик из гнутой медной трубки, как в деревнях обычно встречается, а солидная конструкция из нержавейки со встроенным термометром, барометром, каплеуловителем и еще какими-то хитрыми прибамбасами, недоступными для понимания неспециалиста.

Но мне было глубоко параллельно, чем тут дед развлекается на досуге. Главное – есть лавка, где можно расположиться и заняться раной. Интересно, сколько мне времени дадут городские до того, как пустятся в погоню? Жаль, что тут дедок оказался, как бы его не пристрелили под горячую руку. Но до соседнего, явно нежилого сарая я уже не дойду. Хрен меня теперь кто от этой лавки оторвет без подъемного крана.

– Шел бы ты отсюда, папаша, причем чем дальше – тем лучше, – прохрипел я. – Тут за мной погоня может образоваться. Попадешься вормам под горячую руку – не помилуют.

– Ишь ты, деловой какой, – хмыкнул дед, запирая дверь на хлипкий крючок. – Меня из моего же дома гонит, раскомандовался тут. Это ты про городских ребятишек что ль, от них мне бежать надо? Щас, разбежался. Как бы им отсюда бежать не пришлося.

Я хмыкнул в ответ. Смелость стариковская штука известная, мол, пожилого не тронут, а, значит, можно борзеть в полный рост. Но это в цивилизованном обществе прокатывает, а тут цивилизация закончилась минимум двести лет назад. Хотя мое дело предупредить.

Скинув рюкзак на пол, я уселся на лавку и принялся разматывать повязку, наспех наложенную прямо поверх штанины. Дед же остался стоять, прислонившись плечом к дверному косяку, глядя на мое занятие и бормоча себе под нос, ни к кому не обращаясь, будто думая вслух:

– Воин, значица. Крепкий, опытный. Темный был изрядно, помогли затемниться. А недавно осветлился. Вернее, осветлили через трендюли да красное Поле Смерти. Потом по Питеру прогулялся маленько. Надолго там ту прогулку запомнят, да и ты ее не забудешь. А теперь к ребятишкам в засадку попал, но ушел красиво. Шестерых подстрелил, значица, четверых траванул, как крысят. А чужак, что тебя пулей отметил, ушел. В другу сторонку, левее двинул, ага.

Я занимался своим делом, не обращая внимания на стариковскую болтовню. Когда же снял повязку, вдруг дошло. Аж про рану забыл. Поднял глаза на деда, а от него прям будто свет какой-то идет… Впрочем, изба внутри тоже светилась немного. Потому что под потолком мох фосфоресцирующий прижился. Или же дед его туда каким-то образом прилепил заместо бесплатного электричества…

Но это все детали. Главное – в точку старик попал, и не один раз. Дело в том, что реально стоял ментальный блок в моей голове, давно стоял, сколько себя помню. Многие мне про него говорили, а помочь ничем не смогли. Гады-ученые в Припяти мои собственные воспоминания заглушили, а поверх них наложили чужую биографию, не мою, вкупе с навыками, сделавшими из меня машину-убийцу.

Но недавно в разрушенном войной Петербурге мне тот блок снял влегкую мутант-Оператор, за которым я шагнул в красное Поле Смерти. А после повоевать пришлось нехило, вместе с питерцами отбивая Петропавловскую крепость у захвативших ее мутантов. И реально забыть ту битву не получится никогда, в том числе, по причинам, о которым я запретил себе думать…^[1]

И с «ребятишками» дед угадал точно. И с чужаком, который меня подстрелил, не ошибся.

– Ты кто, отец? – тихо спросил я.

По крыше забарабанил дождь, но звук был какой-то странный. Словно через ватное одеяло слышал я удары капель. Да и сама избенка вдруг изменилась. Будто сквозь толстое стекло видел я предметы, слегка, совсем чуть-чуть изменившие форму, и оттого казавшиеся нереальными, словно нарисованными на обратной стороне того стекла. И фигура старика слегка поплыла, размыло ее немного. Только глаза деда я видел четко, будто жили они отдельно от нарисованного тела…

– Что тебе в моем имени, странник? – раздалось в моей голове. – Ты лучше приляг, отдохни. Устал же.

– Устал, – признал я, беспрекословно подчиняясь. Да я, честно говоря, и не понял – подчинился я, или само собой вдруг так случилось, что лежу я на лавке и гляжу в потолок, сквозь который просвечивают далекие звезды…

– Ну и лежи. А я пока гляну, что у тебя внутрях. Красное Поле, оно только мясо изменяет, на костях наросшее. Думаешь, помолодел маленько, и требуха твоя другой стала? Не, ошибаесси.

Расплывчатая фигура нависла надо мной облаком серого тумана, в котором совершенно отдельно от нее плавали руки. Худые, перевитые венами, словно обрубленные у локтей туманными клочьями, смутно напоминавшими рукава свободной рубахи.

Эти руки опустились вниз, и я почувствовал тянущую боль в области живота. Терпимую, но неприятную настолько, что я невольно попытался поднять голову. Получилось не сразу, будто протаскивал я ее через некую плотную субстанцию, аж шея заныла от напряжения. Но от того, что я увидел, мышечное нытье как-то сразу забылось.

Камуфляж на мне был расстегнут, это я точно разглядел, хоть картинка и была слегка размытой. А вот руки, торчащие из тумана, я видел четко. И сейчас они деловито ковырялись у меня в животе, причем делали это довольно свободно, будто не в живую плоть погрузились, а в густой кисель.

Я хотел что-то сказать, дернуться – но не вышло. Тело словно одеревенело. Ни рукой шевельнуть, ни ногой, ни языком. Как та собака из анекдота – все понимаю, а сказать не могу.

– И не надо, – умиротворенно произнес голос, словно прочтя мои мысли. – Наговорисся еще. Смотреть – смотри, это можно. А все остальное только мешает. Что сейчас, что по жизни. Я вот тоже грешен, поговорить по-стариковски люблю, а не с кем особо. Деревья, ветер, река меня понимают, но отвечают редко. Не надо это им, без болтовни живут. И правильно делают. Это только мы, двуногие, языками мелем попусту, а договориться не можем. Лучше б молчали, глядишь, и Последней Войны не случилось бы…

Надтреснутый старческий голос поскрипывал в моей голове, а чужие руки продолжали плавать внутри меня, будто две коряги в половодье, на две трети погрузившиеся в мутную воду. Наконец, нащупав что-то, потянули… и вытащили большой темный шмат, похожий на здоровенную мертвую медузу без щупалец, вымоченную в кленовом сиропе.

– Н-да, – задумчиво протянул голос. – Хреновая печень. Да, да, знаю, не говори ничего. Водку поганую пил, типа, от радиации спасался. И не только водку. Много гадости через нее прогнал. Конечно, по-хорошему, поменять бы ее, но не на что. У всех тут такая же, если не хуже. Ладно. Самогончиком промою хорошенько, еще послужит. У меня самогон целебный, на травах. Всю хворь-пакость из тела выгоняет. Но напрямую промыть завсегда лучше, чем месяц им отпаиваться.

Откуда-то появилась стеклянная лохань, наполовину заполненная мутноватой жидкостью, куда и отправился темный шмат. Руки деловито полоскали его, теребили, как хорошая хозяйка отстирывает грязную рабочую спецовку, потом отжали. Жидкость стала мерзко-бурого цвета, в ней плавали какие-то ошметки. А шмат стал заметно светлее.