Чтобы уберечься от воров, которые взламывают сундуки, шарят в мешках и залезают в комоды, люди обвязывают эти вещи веревками и канатами, навешивают на них замки и засовы. … Но если придет большой вор, то он взвалит на себя сундук, подхватит мешок и утащит комод, страшась только, что все эти веревки и замки окажутся недостаточно прочными.
Чжуан-Цзы
Часть 1. Кто есть кто.
Глава 1. Майк Нагорный.Uni-Shit.
Ты сначала стрелять научись нормально,
А потом уже и о духовности думай.
Старшина Петренко
Наш отдел совсем маленький. Всего три человека, не считая начальника. Собственно говоря, это и не отдел даже, а филиал. Филиал одного жутко наукоемкого предприятия, основными функциями которого были продажи.
В тот день, я, по своему обыкновению, взял в кофейне на первом этаже стаканчик с капучино и вошел в заполненный лифт, помешивая на ходу сахар деревянной палочкой.
Поднявшись в офисе, я, естественно, встретил Славу. Только он приходил на работу раньше меня. Причем регулярно. Все-таки начальник. Вячеслав, как там его… Кажется, Сергеевич.
Слава, как всегда, гладко выбритый, одетый по полному офисному стандарту, хотя у нас никогда не было никакого дресс-кода, посмотрел на то, как я отхлебываю капучино из стаканчика, словно в первый раз:
– Деньги-то зачем зря тратишь, Михаил Александрович?
– Майк Александрович – перебиваю его я.
Мне-то что, я ведь и паспорт могу показать. У меня там так и написано.
– Майк Александрович – повторяет Слава, ничуть не утруждаясь – аппарат-то у нас зачем?
И он показывает на блестящую новую кофе-машину, которая стоит напротив него.
– Ты не представляешь, Вячеслав, какой там вкусный кофе.
Во-первых, кофе вкусный. Во-вторых, девочка-бариста симпатичная. В-третьих, надо же хоть когда-нибудь выползать из этих четырех стен.
Я не утруждаю себя глупыми формальностями. Одеваюсь, как удобно. Ношу бороду той длины, которая меня устраивает.
А Слава – энергичный парень. У него на столе стоит маленький телевизор, и он постоянно смотрит по спутнику РБК. Не знаю, зачем ему вся эта белиберда: про нефтяные фьючерсы и зерновые опционы, баланс доллара и йены, а также микс из свежих новостей о том, кто, кого и на сколько поимел. Ведь мы продаем насосы. Обыкновенные фекальные насосы.
Через пятнадцать минут после начала рабочего дня, как и полагается даме, обычно, приходит Настя. Она, в зависимости от сезона, элегантно скидывает с себя новомодный трендовый плащ, или складывает зонт, или просто прихорашивается перед зеркалом, затем основательно эксплуатирует кофе-машину, делая кофе для себя и для Славы. За все это время она успевает совершить полную гамму всевозможных движений и жестов: поправляет волосы, ходит из угла в угол, стуча по полу каблуками, наклоняется у тумбочки справа и приседает у тумбочки слева, встает и хлопает себя по бедрам – какая же растяпа, ложки вчера не помыла.
Мне кажется, она Славу методично охмуряет. Слава все это время неподвижно сидит, сложив руки домиком перед собой, выставив вперед безымянный палец с обручальным кольцом и делает вид, что слушает о колебаниях швейцарского франка, вернее об отсутствии таковых.
А потом начинается работа. Муторная работа.
«Здравствуйте! Есть ли у Вас минутка свободного времени?»
И все это надо произносить с таким восторженным выражением, как будто ты под кайфом.
«Рады Вам представить нашу инновационную линейку фекальных насосов Юни-Шит»
О да, именно Uni-Sheet, а не Uni-Shit. «Иии» надо тянуть. Юни-Шииит.
Какой-то умник из головного завода, не то в Фрязино, не то в Фряново, придумал это название. Насосы, якобы, однолепестковые, то есть движитель, который приводит в движение, гм… фекалии, якобы сделан из цельной литой конструкции, что, якобы, гарантирует долговечность и устойчивость к повреждениям при попадании в них, эээ…, презервативов, тампонов и прочих предметов, которых там быть не должно.
Но на самом деле, конечно, «иии» никто не тянет. Потому что после двадцатого раза реально болят губы. Поэтому получается просто Uni-Shit, в чем, очевидно, и есть какой-то смысл. Насосы-то ведь фекальные.
И таких звонков – десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч.
Люди бросают трубки, переспрашивают кто звонит, нервничают, даже посылают. Посылают на…, в…, к…, используют комбинированные формы, призывают совершать естественные и противоестественные акты.
Где-то, каждый двадцатый или тридцатый спросит какую-нибудь глупость, скажет, что это интересно, и спросит телефон. Спросит, для того, чтобы никогда по нему не позвонить.
И вот, когда уже становится тошно притворяться восторженным, когда уже начинаешь огрызаться, и самому уже хочется послать всех и вся подальше, и Славу в первую очередь, и когда хочется разбить вдребезги все, до чего можешь дотянуться… И вот тогда, на другом конце провода, простой деловитый голос произносит волшебную фразу:
– Фекальные, говорите? Это которые для говна что ли? А как же… Нужны такие.
Ну, конечно, фекальные насосы – это как раз то, что вам надо. И тогда вновь появляется смысл жизни, начинаешь назначать какие-то встречи или созваниваться с Серегой – еще одним нашим сотрудником, которого на месте почти никогда нет, потому что из командировок он практически не вылазит. А потом все это заканчивается, и вся эта тягомотина начинается снова.
К обеду я, как обычно, полностью вымотался. Если относится к своей работе хоть сколько-нибудь серьезно, это неизбежно. Но обеденный перерыв – дело святое, и, конечно же. каждый в это время имеет право на отдых.
Настя принялась за комбинированные действия, включающие в себя маникюр, макияж и разговор по телефону. Как она это может?! Меня от одного вида телефонной трубки мутит.
Слава, как всегда, релаксирует в кресле. А я разворачиваю свое кресло к стене и откидываюсь на спину. Не хочу никого больше видеть. Никого и ничего. Особенно Славу, с его лицом удивленного муравьеда.
Приятная волна расслабления охватила меня с ног до головы. Только бы не захрапеть. Хотя, если честно, то уже все равно. Потом я встану, спущусь на первый этаж, поем чего-нибудь, выпью еще кофе, потреплюсь с кем-нибудь на крыльце. Но это будет позже. А сейчас меня уже одолевал сон.
Мне приснилось море. Будто я, как давным-давно, в детстве, лежу в полосе прибоя и ласковые теплые волны болтают меня туда-сюда, подхватывая меня и переворачивая с боку на бок. А потом я встал и куда-то бежал, радуясь, как ребенок. Я бежал, и забирался все выше и выше. Море оказалось уже далеко внизу, под обрывом, а справа выросли скалы. А я все бегу и бегу по тропинке, и тропинка становится все уже и уже.
Впереди, прямо на тропинке я увидел сидевшего человека перед собой человека. Он свесил ноги с обрыва и смотрел вниз. Длинные русые волосы и борода его развевались по ветру, Он все сидел, завернувшись в какой-то балахон, а я все шел и шел вперед, и тропинка становилась все уже и уже. Я никак не мог остановится и понимал, что столкновение неизбежно.
Я подошел уже совсем близко. Сквозь гул ветра я уже начал различать отдельные слова.
– Да минет нас чаша сия… – послышалось мне.
Вдруг человек встал и пошел мне навстречу. В мгновения ока он оказался вплотную ко мне, и я увидел прямо перед собой полубезумные яростные глаза, крючковатый нос и рот, застывший в кривой ухмылке.
– Чудо… – сказал он – Весь этот лютый пиздец… Его остановит только чудо.
И он столкнул меня с обрыва.
Я вздрогнул, едва не перевернув кресло, и проснулся. Настя все еще продолжала разговаривать по телефону, Слава зычно храпел. Мой телефон надрывался.
Я, едва соображая, развернул кресло и впопыхах схватил трубку:
– А… а… алло!
– Михаил Александрович? – спросили на другом конце провода.
– Майк Александрович – поправил я.
– Майк Александрович – неохотно повторил голос – Это вас из шестого управления беспокоят. Подойдите, к нам пожалуйста. Следствие по делу об исчезновении вашего отца закрыто за недостаточностью улик. Мы готовы вернуть вам все его вещи, а также снять с вас все ограничения.
Глава 2. Макс Питерсон. Никаких шансов.
На подводной лодке слово «Опаньки!»,
Оно, как бы вам это сказать помягче,
Вообще неуместно.
Главный корабельный старшина Петренко
Этот день начинался довольно буднично. Завтрак, тридцать минут в пробках, и вот я в лаборатории.
Я захожу в коробку из стекла и бетона с вывеской «D.D.Specials», прохожу через большой вестибюль. Охранник листает Detroit Free Press. Приблизившись к турникету, я небрежно провожу пропуском, загорается зеленая стрелка, и я иду дальше. В это время охранник небрежно окидывает меня взглядом из-за газеты, и не найдя ничего экстраординарного, он снова углубился в чтение газеты. Через две секунды он встрепенулся, сложил газету и резко положил ее на стойку у турникета, припечатав ладонью. Затем подошел к окну, сложив руки за спиной, и глядя вдаль, стал покачиваться вперед-назад, перекатываясь с носка на пятку. Мельком глянув на газету, я прочитал большой заголовок «Why Ebola?».
Я зашел в лифт. Вместе со мной в кабину зашел прыщавый малый из отдела износостойкости чернил. Этот малый никогда ни с кем не здоровался и ни с кем не разговаривал, если этот разговор не входил в круг его прямых служебных обязанностей. Вопросов, связанных с износостойкостью чернил, я никогда не касался, поэтому я не знал даже его имени. Мы проехали молча. Малый каждые несколько секунд шмыгал носом. Затем он вышел на шестом этаже. А я дальше вышел на восьмом.
Зайдя к себе, я сразу увидел Освальда Блэйнти, он же «Бэнтли» (между нами говоря) – глава департамента, к которому относилась моя лаборатория.
– Доброе утро, Макс.
– Доброе, мистер Бэнт.., то есть Блэйнти. Как Ваше здоровье?
– Прекрасно. У меня к тебе дело…
В руках у него была пачка бумаг. Я кинул на нее быстрый взгляд, но «Бэнтли» успел сложить все в папку и я смог прочитать лишь только часть заголовка: «Двухкомпонентное х…».
– Знаешь, к нам пришел один человек. – произнес он – Оттуда… Ну ты понимаешь… Короче есть серьезный проект. Уровень ограничения доступа к информации – самый высокий.
Оттуда, хэ… Кто ж сомневался. D.D. никогда не отказывался работать ни с военными, ни с ФБР, ни с ЦРУ, ни с… хрен его знает еще кем. Говорят, даже на бомбе, которую сбросили на Хиросиму, красовались всем известные две веселых буквы.
– Я им порекомендовал тебя. – продолжал Блэйнти – Пока проверяют… Как только утвердят, получишь весь пакет документов… Да, кстати, приведи дела в порядок. Боюсь, если тебя утвердят, все твои проекты придется передать кому-то другому.
С этими словами, он вышел из кабинета, не говоря ничего лишнего.
Вот так-так… Перспективка, конечно, так себе. Застрять еще лет на двадцать в этой шараге с таким вот архисекретным проектом в мои планы не входило. Надо было срочно что-то предпринимать. А эти товарищи хорошо проверяют. А может свалить по-быстрому в экстрим-тур куда-нибудь в Иран или в Россию, черта с два они меня после этого утвердят.
Что за «двухкомпонентное… хрень»? Хотя с теми проектами, которые уже у меня на руках, меня не то чтобы в Иран, даже если в Канаду соберусь, в том же самолете со мной полетит шпик.
Настроение было испорчено. Дела в порядок приводить совершенно не хотелось.
Я стал перед окном, заложив руки за спину, и стал смотреть вдаль, покачиваясь вперед-назад, точно, как тот охранник на первом этаже. Это заразно, наверное. Интересно, что он там читал? Ах, да, Эбола…
Вот кстати, Эбола. Если вдруг в центре Детройта или, скажем Нью-Йорка, появится какой-нибудь нелегал из Гвинеи-Бисау с явными признаками активной формы этой болезни, уже через две недели все больницы и морги будут переполнены, трупы надо будет просто сразу сжигать. А это рано или поздно произойдет почти со стопроцентной вероятностью.
Но с другой стороны, разработка вакцины или препарата – это дело не такое же неподъемное, как об этом говорят или думают. Для этого надо от трех до шести месяцев времени, жизнеспособный штамм вируса, инвестиций не больше миллиона долларов, ну и, самое главное, не накосячить. Уж я-то знаю, что говорю.
Вообще мне уже давно кажется, что все эти эпидемии уже давно кто-то контролирует, только мы не знаем об этом. ВИЧ, Эбола, какие-то атипичные пневмонии. Сначала эпидемия разрастается, а потом, раз – и пошла на спад.
Тут в дверь постучали. Я обернулся и сказал:
– Войдите.
Дверь открылась и вошел седовласый пожилой человек с эспаньолкой. Он был явно старомоден, на носу у него были большие круглые очки, одет он был в костюм-тройку бежевого цвета, не хватало только брегета в нагрудном кармане жилетки. Все остальное было на месте. Даже трость с массивным набалдашником в виде конской головы.
– Как вы сюда попа… – только успел произнести я.
Старомодный человек не дал мне договорить, подняв указательный палец правой руки. Потом он щелкнул пальцами и в левой руке у него оказалась визитка, которую он и протянул мне.
На черной визитке золотом тиснением было начертано… Именно начертано, черт побери, другого слова я не могу подобрать:
Dr. Maynard Helmsky, DEUS.
Дрожащими руками я поднес визитку ближе и увидел мелкими буквами
Department of Ensuring the Universal Stability.
– Дэус?! – с трепетом в голосе переспросил я.
– А что не так? – осведомился доктор – Департамент по обеспечению устойчивости Вселенной. По-моему, все предельно просто и понятно.
– Да, как-то странно звучит.
– Ааа, не переживайте, просто совпадение. Вот коллеги у нас есть General Observation Department – GOD. А у русских, я знаю, Бытийная организационная группа – БОГ, по-ихнему. Так что ничего такого. В Израиле, вообще, действует организация, сокращенное наименование которой нельзя производить вслух. И знаете почему?
– Почему?
– Оно полностью совпадает с Тетрагамматоном – непроизносимым именем Бога.
– Ааа, так вы из ЦРУ? – разочарованно произнес я
– Нет-нет. Что вы?! Мы, можно так сказать, неправительственная организация.
– Частная?
– Боже упаси… Общественная.
– Ясно. А цели у вас какие?
– Основная задача – сохранение целостности этой Вселенной, сохранение разумной жизни. Ну и разные другие мелочи, типа предотвращения мировых катаклизмов…
– Этой Вселенной? – переспросил я, не переставая удивляться.
– Да, этой. Есть и другие, но они нас мало волнуют. Мы ими не занимаемся. Там своя инфраструктура.
– Вы что, тайное общество? Ааа… – меня вдруг осенило – это, наверное, шутка такая. Розыгрыш.
– Нет-нет, никаких шуток.
Тут доктор начал делать странные жесты, как будто крутил что-то обеими руками, и стал ритмично кивать головой.
– Да, можно сказать, мы – тайное общество. Мы обычно и действуем тайно. Но в вашем случае мы решили действовать открыто…
– Это еще почему?
– Мы изучили ваш карма-код. И знаете, что?
– Что?
– У вас нет никакой возможности… просто, никаких шансов.
– Никаких шансов… что?
– Никаких шансов нас выдать.
Глава 3. Доклад сэра Генри Маха-Гранде на Совете Высочайших и Мудрейших. Объект Ч.
Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны.
В.И. Ленин.
Уважаемые сэры, пэры, мастера, магистры и прочие приглашенные персоны, а также объекты, персонами не являющиеся ! Ваш покорный слуга, ничтожнейший из ничтожных, Генри Маха-Гранде, а если быть абсолютно дословным, Генри Гига-Маха-Гранде, подготовил для всех присутствующих здесь высокочтимых особ сию достаточно пространную речь, описывающую результаты проведенного мною детальнейшего исследования. А если быть более точным, расследования, совершенного по просьбе и поручению Совета Высочайших и Мудрейших касательно весьма постыдного инцидента, произошедшего не без участия собирающегося присутствовать здесь многоуважаемого дона Аввы, с целью донести до понимания все полученные мною выводы и результаты.
Весьма многие причины, о которых будет рассказано позже, что немаловажно, произошли на территории и под юрисдикцией огромной сатрапии, или, как ныне принято выражаться, государства, с весьма длинным названием, краткая форма которого звучит достаточно просто: Советский Союз.
Слово «Союз» при этом означает некое сообщество или единение, а слово «Советский» – есть прилагательное, образованное от слова «Совет», которые обозначает практически то же самое, что и наш Совет Высочайших и Мудрейших, только в гораздо более упрощенной, примитивной форме. Таким образом, «Советский союз» фактически обозначал что-то, подразумевавшее «Сообщество сообществ» или что-то в это роде.
Чтобы показать, что собой представляла эта сатрапия, я расскажу вам об одном небезынтересном факте – в самом центре столицы этой страны, на главной ее площади, которая по причинам, которые будут понятны позже, называется Красной, находилось здание, у которого и днем, и ночью стоял вооруженный караул.
Выглядело оно, как небольшая усеченная пирамида, сооруженная в виде ступеней..
Здесь, как ни странно, находился не золотой запас этой сатрапии, и даже не ее государственная печать, не говоря уже а государственных тайнах и секретах.
Здесь, всего-навсего, находилось тело их мертвого Вождя. Первого Вождя. Тело, законсервированное до такой степени, что его можно было назвать «мумией», или, на более понятном нам языке – «чучелом». Примерно таким же, какое сотворили безумные египтяне из небезызвестного нам Тутанхамона.
Сатрапия сия уже канула в лету, уступив место другой, но, тем не менее, здание это до сих пор пребывает на своем месте, как и чучело Первого Вождя. Зачем оно там находится, вам не скажет никто, даже мудрейший из мудрых Председатель Академии Наук.
Занимательно также то, что официально Вождем именовался лишь первый Вождь. Другие же – со второго по седьмой, несмотря на то, что фактически являлись Вождями, именовались титулом «Генеральный секретарь», что на понятном нам языке означает «главный среди равных».
Что и говорить, государство это было весьма своеобразное, тем более, что общепризнанным символом этого государства служил пентакль, представляющий собой красную пентаграмму, внутри которой был изображен молоток, скрещенный с каким-то изогнутым зубилом. Хотя я подозреваю, что это есть не изогнутое зубило, а проявившийся в полумраке силуэт кельмы. Кельмы каменщика…
Забавно, что многие люди считали, что истинным символом сей страны являлся другой предмет, представляющий собой хозяйственный инструмент в виде небольшой лопатки с загнутыми вверх боковыми краями и небольшой ручкой, предназначенный для зачерпывания небольшого количества сыпучих тел или для сбора мусора при подметании. Предмет этот имел довольно-таки неблагозвучное название «совок». Из примеров употребления данного термина можно вспомнить идиому «жить, как мусор в совке» – то есть жить хорошо, уверенно, не беспокоясь о завтрашнем дне.
Указанная сатрапия была огромна по своим размерам – в этом отношении с генеральными секретарями мог поспорить разве что мальчишка Тэмуджин. Благодаря усилиям Второго Вождя – одиозного харизматичного усача – сатрапия приобрела неслыханную промышленную и военную мощь, и могла показать всему миру так называемую «кузькину мать». «Кузькина мать» означала примерно тоже самое, что у дуэлянтов времен Людовика XIV могла означать брошенная перчатка, правда роль перчатки обычно в этом случае играл предмет обуви – неважно, была ли это калоша, мокасин или ботфорт.
Часто генеральные секретари показывали кузькину мать своим бывшим или действительным гражданам. Например, убив ударом ледоруба в стране, с которой не было ни одной мили сухопутной границы, настолько жаркой, что лед там можно было увидеть разве что в стаканах с дайкири.
Генеральные секретари занимались исключительно тем, что строили так называемый «коммунизм» в отдельно взятой сатрапии. «Коммунизм» означал «житие в коммуне» или попросту говоря «общинное житие». Для этого всего-навсего нужно было общими усилиями произвести все то, что человеку для жизни надо, и справедливо это разделить. В отличие от так называемого «капитализма», где все можно было купить за деньги.
И, если с первой частью сего плана справился еще Второй вождь – в Советском Союзе своими руками создавалось практически все (ну разве что, кроме бананов), то со второй частью, а именно справедливым распределением, вышла заминка. Великий совет при Вожде, под названием «Политбюро», что на понятный нам язык можно перевести, как «консилиум власти», никак не мог решить, будет ли справедливее делить все поровну, по потребностям или по труду. Кроме того, все дело осложняла одно древнейшая традиция – желать жить лучше своего соседа. А также лгать, притворяться и присваивать себе то, что можно присвоить (как сказали бы граждане этой страны, «то, что плохо лежит»).
В результате «коммунизм» построить так и не удалось, а удалось построить лишь более-менее приличный «социализм». А «социализм» это уже, извините, житие вовсе не «общинное», а всего лишь «общественное». И самая ужасная ошибка, которую генеральные секретари совершили, это, то, что им пришлось сохранить имевшие условную стоимость побрякушки и фантики под названием «деньги».
Это и предрешило весь исход. Социализм стал простой разновидностью капитализма. Причем разновидностью с множеством ограничений, большая часть которых сводилась к трем заповедям.
Вот эти три заповеди:
1. Нельзя зарабатывать деньги, ничего не делая
2. Нельзя становиться богатым сверх меры
3. Нельзя делать то, что тебе заблагорассудится
Так, может быть, и просуществовала бы сия сатрапия сотню–другую лет, как империя Тиберия и Октавиана, если бы не ошибка Четвертого Вождя. Тот, будучи человеком неглупым, хотя и имевшим репутацию маразматика, умудрился нарушить все три заповеди разом, начав продавать капиталистам неожиданно подорожавшую черную жижу, в изобилии водившуюся в огромных непролазных топях, которых было в избытке по всей территории сатрапии.
Эти легкие деньги сделали свою медвежью услугу: все, что было сделано по первому пункту плана строительства коммунизма, неминуемо пришло в упадок, сатрапия лет на тридцать отстала от всего остального мира, а к моменту правления Седьмого Вождя (Пятый и Шестой не в счет – они только и успели, что воцариться и умереть, привив в народе любовь к Шопену и Чайковскому) гражданам страны уже было практически нечего есть.
Тогда Седьмой Вождь огласил немыслимое, что носило название «перестройка», на более понятном нам языке может быть названо «кручу верчу», а по сути своей представляло дальнейшее послабление в смысле вышеуказанных трех заповедей. В результате сего сатрапия вновь приобщилась к Чайковскому (к счастью, на сей раз, без Шопена), едва не низвергнув своих граждан в пропасть гражданской войны, и в конце концов издохла, распавшись на полтора десятка так называемых «независимых» государств.
Все вышесказанное мною, возможно, не представляло бы никакого интереса, кроме как с точки зрения новейшей историографии и геополитики, если бы не появление на территории данной сатрапии в оное время одного, имеющего непосредственное отношение к вышеуказанному инциденту, объекта, который для пущей краткости и ясности будет наречен нами «объектом Ч.».