000
ОтложитьЧитал
6. Поездка в провинцию
Аккуратно отодвинув от сеньориты Лусии её поклонников, дон Стефано всё-таки не смог побороть собственное нежелание и скуку от мыслей о женитьбе на благовоспитанной и до зубовного скрежета уважаемой девице. Он заставил себя ненавязчиво ухаживать за дочерью коменданта, танцевал с ней, наносил визиты семье дона Бернардо, постарался ближе сойтись с сыном полковника, когда тот приехал в отпуск со своей службы. Такое поведение в Сегилье называлось «присматриваться» и считалось приличным лишь первые несколько месяцев, после чего кабальеро должен или тихо удалиться, или перейти к более решительным действиям. Обязательно – к серенадам. Сеньор дель Соль растягивал передышку и с облегчением сообразил: как раз через несколько месяцев семья коменданта уедет на лето в загородное имение. Наверное, нужно было бы что-нибудь предпринять перед отъездом сеньориты Лусии и её матери, почтенной доньи Кларисы, но у кабальеро возникли срочные дела, давшие предлог избежать начала официального ухаживания, при том не удаляясь.
Сеньор дель Соль, хотя формально не занимал никакой должности, имел большое влияние в той части провинции Сегильи, где в окружении превосходных земель стоял его родовой замок. Лет десять назад поместье было почти разорено, а сейчас отлично устроено. Поначалу кабальеро ждал смерти или ухода на покой старого интенданта своего округа и уже начал размышлять, не ускорить ли это событие. Потом его честолюбие потребовало большего. В своих краях дон Стефано ограничился тем, что заправлял делами из-за спины старика, с которым был в отдалённом родстве.
В Сегилье кабальеро свёл знакомство с важнейшими из подчинённых губернатору чиновниками и прежде всего – с ведавшим налогами казначеем. Хотя сеньор Мендес был всего лишь простолюдином из числа влиятельных в Сегилье торговцев, добившимся высокой должности пронырливостью и талантом в денежных операциях, дон Стефано старался в беседах с ним сдерживать своё высокомерие. Главным предметом разговоров кабальеро и казначея были оценки налоговых перспектив разных селений и городков провинции. Свой интерес к суммам, которые можно затребовать с откупщиков, сеньор дель Соль маскировал выгодами собственного имения, а также надеждой в будущем занять пост интенданта или более важную должность. С виду небрежными замечаниями об урожае, торговле, намёками о том, что сеньор казначей купил себе имение куда более крупное, чем можно ожидать при его жаловании, заодно и с помощью советов, как не привлечь к себе внимание ревизоров и получить дворянство, дон Стефано добился того, что один из важнейших чиновников города стал высоко ценить его мнение.
Очередной причиной для визита стали разногласия по поводу налоговых льгот, предоставленных крестьянам поместья дель Соль на основании засухи. Казначей не без оснований полагал, что урожай ненамного меньше обычного, а владелец поместья любые поблажки использует исключительно в своих интересах.
Впрочем, разговор был скорее формальностью. Большинство дворян считали ниже своего достоинства вникать в детали, управляющие быстро и к обоюдной выгоде находили с сеньором казначеем общий язык, а дон Стефано умел быть полезен и знал меру в своих притязаниях. Посему чиновник никогда не настаивал на дотошной проверке оснований для скидок и отсрочек, предоставляемых крестьянам на землях, принадлежащих старинному роду Аседо дель Соль.
Посетителя казначей приветствовал, встав со своего кресла, пригладив волосы и поклонившись:
– Очень рад, дон Стефано, что вы оказали сегодня мне честь посетить мой кабинет.
– Право, сеньор Мендес, я всегда рад поговорить с вами, – снисходительно обронил кабальеро. – Вы, надеюсь, уже вписали в отчёт суммы, о которых мы договорились?
– О да, разумеется… Надеюсь, хотя дело уже решено, вы не уйдёте сразу и уделите мне немного вашего внимания.
– Пожалуй… – кабальеро без приглашения опустился в кресло рядом с массивным заваленным бумагами столом хозяина кабинета. – Вы, помнится, в прошлый раз сетовали на трудности с получением дворянского звания…
– Увы, – вздохнул бывший торговец, вновь осторожно поправив непокорные волосы, – Его величество последние годы стал весьма строг к пожалованию дворянства подданным, не имеющим военных заслуг.
Дон Стефано всецело одобрял подобную строгость, но не произнёс вслух ни слова о том, что действительно думал о рвущихся в благородное сословие простолюдинах.
– Вам нужна рекомендация… – рассеянно произнёс дон Стефано и сделал нарочитую паузу, дожидаясь, когда на лбу его собеседника от волнения выступит испарина. – Я, наверное, мог бы замолвить за вас слово перед губернатором, но… – снова пауза. Кабальеро вовсе не жаждал разбрасываться подобными рекомендациями. – Куда весомее рекомендация будет звучать, если вы окажетесь хотя бы в дальнем родстве с кем-нибудь из дворян.
– Можно поискать…
– Не забывайте: подкуп в подобных делах, если вплывёт, обойдётся вам очень дорого. – Дворянин вовсе не желал облегчать наглому выскочке путь в благородное сословие и надменно смотрел на вечно растрёпанную шевелюру своего собеседника. – Разве что… вступите в брак с единственной дочерью из старинной семьи.
– Да где ж найти её?! – с досадой воскликнул казначей. – У наших идальго гордость вместо штанов! По деревням поискать можно, только чужака запросто обманут! Выдадут какого-нибудь крестьянина за идальго по крови, заболтают, а когда подам прошение, от меня… Не от них – от меня! – потребуют выписок из церковных книг, свидетелей, рекомендации других дворян… Всплывёт подлог, но брак-то уже не расторгнуть! Пытался я найти какую-нибудь сеньориту: заикнёшься о документах – сразу строят из себя оскорблённую гордость!
Прикрыв глаза, чтобы скрыть усмешку, дон Стефано посоветовал:
– А вы приглядитесь. Подлинных дворян можно всегда отличить.
– Уж не знаю, как их отличают по одному только виду, в деревнях почти все окрестьянились, – казначей бросил быстрый взгляд на безупречно одетого и не скупившегося на цирюльника кабальеро. – Хотя… представьте себе, один из таких подал несколько прошений и добился на пять лет налоговых льгот, которые вам, дон Стефано, даже не снились.
– Что вы говорите?
Вальяжность и рассеянность гостя как рукой сняло, он подался вперёд и потребовал рассказать поподробнее.
– Слышали о Хетафе?
– Несколько лет назад. Оспа. Тогда вся провинция перепугалась.
– Карантинами удалось остановить эпидемию, но в этом селении умерли едва ли не половина жителей, и с тех пор те, кто остался, не могут выкарабкаться из нищеты и долгов. Крестьяне и местные идальго живут на своей земле, ближайший крупный владелец им не хозяин, и прежде Хетафе платило налогов не меньше двух тысяч дукатов в год.
– Одних только налогов, без церковной десятины?
– Да, в королевскую казну и в городскую Сегильи, и это было в неудачные, по меркам до оспы, годы.
– Немало.
– У них были ярмарки, отличные урожаи, скот, воздух целебный… Видать, нагрешили. После эпидемии торговлю сманили соседи, а в самом Хетафе теперь сплошная засуха, – казначей перевёл дыхание и продолжал. – Откупщики еле выбили из крестьян причитавшиеся за год эпидемии суммы, ругались, но куда было деваться – они ведь в казну платят вперёд. Никто и подумать не мог, что придёт высочайший указ: на пять Хетафе освобождается от налогов! – победным тоном завершил казначей, довольно глядя на забывшего маску бесстрастия кабальеро.
– Как?! – дон Стефано был потрясён.
Владетельный сеньор, конечно, знал, что в случае природных несчастий по закону и королевской милости можно получить освобождение от налогов. Но если собственниками земли были крестьяне, то куда чаще земли несостоятельных должников отбирали в счёт неустойки. Сам он считал более правильным в таких случаях образовывать новые сеньораты, передавая их во владение благородным родам, а расчёты вести с представителями дворянства, при необходимости предоставляя им отсрочки и льготы. Правда, в Хетафе есть и идальго, земли которых, возможно, неотчуждаемы, но таких дворян обычно немного, и с ними можно договориться.
Вслух кабальеро холодно потребовал:
– Рассказывайте детали.
– Извольте, сеньор. Местные идальго, кто пережил эпидемию, все разъехались, кроме одного – отставного лейтенанта Алонсо Рамиреса. Он-то и написал несколько прошений, как положено, ссылаясь на нормы закона, и приложил расчёты: сколько Хетафе потеряло рабочих рук, сколько дохода уйдёт, потому что ярмарки будут проводить в соседнем селении, и почему на ближайшие годы возможны неурожаи.
– Даже так? У него есть какие-то связи в финансовом ведомстве?
– Я, сколько ни выяснял, не нашёл. Первое его прошение, поданое губернатору, – казначей ухмыльнулся, – затерялось. Его светлости не до какой-то провинциальной дыры! Но представьте себе, идальго не стал ни повторно писать в Сегилью, ни приезжать сам. Когда истёк положенный для ответа срок, этот сеньор подал прошение на имя короля, в котором отсутствие ответа назвал отказом, дающим основание обратиться в высшую инстанцию.
– По форме он прав, – задумчиво обронил дон Стефано. – Но кто же так делает?! Должны быть связи.
– Вот что значит идальго по крови… – вздохнул казначей. – Получил ответ из королевской канцелярии, минуя губернатора нашей провинции.
– Сеньор Мендес, казус весьма любопытный. Хотел бы я знать, насколько весомы объявленные лейтенантом Рамиресом основания для налоговых льгот.
– Посланный мной инспектор не нашёл никакого подлога. Не знаю уж, как идальго его убедил, но мой человек бубнил о несчастьях Хетафе с красноречием, какого я не ожидал от этого болвана, – развёл руками казначей.
– Вот что… Слышал, в Хетафе была неплохая охота.
– Тут не могу вам помочь, охотой интересуются благородные господа.
– У меня сейчас есть свободное время, съезжу в Хетафе, посмотрю, что в нём творится и что за провинциальный идальго умудрился получить налоговое освобождение от короны для большого селения, раньше далеко не самого бедного.
Про себя тайный разбойник решил: «Заодно оценю, что можно взять с соседней ярмарки, и придумаю для дона Бернардо повод не начинать официальное ухаживание за его дочкой до следующего сезона».
7. Отставной лейтенант
Ограничившись кратким прощальным визитом к семье коменданта, дон Стефано направился в заинтересовавшее его селение. Дорога была большей частью хорошая и лишь от последней развилки давно не обновлялась. Хетафе он увидел с возвышенности и в первый миг, хотя отродясь не был склонен любоваться пейзажами, поразился красоте цветущих плодовых деревьев. Приблизившись, дон Стефано смог оценить обманчивость первого впечатления.
Многие дома и сады были заброшены, окна заколочены, а жители одеты бедно, хотя по большей части опрятно. На некотором расстоянии от селения виднелся большой дом, как решил дон Стефано – крупного владельца, о котором говорил казначей. Как следовало из полученных в Сегилье объяснений, некий дон Хосе де Вега сдаёт свои земли под пастбища и владеет участком, по которому протекает ручей, но сейчас его дела столь же плачевны, как у крестьян и идальго.
Кабальеро спешился у въезда в Хетафе и направился в сторону старинного храма, шпиль которого был виден издалека и должен был означать центральную площадь селения.
Прогулка получилась довольно длинной. Хетафе можно было назвать городком. Сеньор дель Соль более чем достаточно насмотрелся на уставших жителей, ненадолго удивлявшихся гостю и возвращавшихся к своим заботам. Многие лица были изрыты оспинами. Солнце клонилось к закату, когда дон Стефано устроился под навесом таверны напротив храма и рядом с небольшой ратушей, обветшавшей, как всё в Хетафе.
Хозяин заведения засуетился, предложил вино и жаркое. Сделав заказ, дон Стефано разглядывал дома, площадь и собравшихся у колодца девушек. Обычай вечерних посиделок под предлогом набрать на ночь воды был сеньору отлично знаком. В собственном поместье он приглядывал иногда лакомые кусочки для недолгой забавы, впрочем, нечасто – крестьянки были, на его вкус, простоваты. Так и здесь: сутулые, в пёстрых платьях, с грубыми голосами и крупными чертами лица, некоторые рябые… Едва ли они могли рассчитывать на внимание привыкшего к изысканным удовольствиям горожанина. Хотя… среди стайки девиц дон Стефано заметил создание поинтереснее остальных и захотел присмотреться ближе.
Девушка выгодно отличалась от подружек ровной спиной, гордой посадкой головы и однотонной юбкой. Лиф был зашнурован не так, чтобы подчеркнуть пышность молодой груди, а гораздо изящнее. Когда незнакомка повернулась что-то сказать другой крестьянке, сразу умолкнувшей, дон Стефано невольно втянул носом воздух, а его рот под модно подстриженными тёмными усами растянулся в предвкушающей ухмылке. Профиль девушки был очень хорош: высокий лоб, прямой нос, не слишком пухлые губы и аккуратный подбородок. На таком расстоянии было не разглядеть длину ресниц юной крестьянки, но опыт подсказывал ценителю женской прелести – ресницы пушистые, трепетные, а тёмные, но не чёрные, волосы должны быть на ощупь мягкими и шелковистыми.
Не считая нужным стесняться, кабальеро подался вперёд и разглядывал деревенскую красотку с откровенным сладострастием, в уме прикидывая, как её удобнее присвоить – соблазнить, купить или похитить. Если кто и хватится пропавшей селянки, то исчезновение объяснят побегом от бедности и деревенской скуки – наверняка обычное дело в злополучном Хетафе. Дальше – под настроение, на неделю или на лето, а когда девчонка наскучит – продать её в сегильский бордель. Она даже не девственницей будет стоить не меньше сотни дукатов.
Сделки подобного рода были, разумеется, незаконны, но хозяйки увеселительных заведений умели запугивать проданных им девок. А может, окажется способной ученицей в постельных утехах и нескоро наскучит… Тогда стоит её припрятать или даже выдать замуж для вида, чтобы навещать после женитьбы.
Быстро составленные в голове кабальеро планы неожиданно оказались развеяны. Крестьянки заметили пристальное внимание незнакомца, притихли, а красавица, поймав его взгляд, не отвела глаза, не смутилась, не покраснела и не захихикала. Неторопливо сделав несколько шагов в сторону таверны, девушка присела в поклоне, совсем не похожем на манеру крестьянок пальцами раздвигать вбок края юбки и отклячивать зад.
– Добрый вечер, сеньор, – голос оказался мелодичным. – Простите, я не припомню наше знакомство, наверное, я была слишком мала, когда вы представились моему отцу.
«Чёрт, сразу намекнула, что я её вдвое старше, – с досадой подумал кабальеро и тотчас сообразил: – Не бедная ли дворяночка? Как я сразу не догадался – с такой-то осанкой!». Bслух он произнёс:
– Добрый вечер… Сеньорита? – Про себя: «Если я ошибся, и она всего лишь простолюдинка, то очень скоро поплатится за свою дерзость». Затем, отметив, что обращение «сеньорита» девушка приняла как должное, продолжал: – Я приехал повидать сеньора Алонсо Рамиреса, местного идальго и лейтенанта в отставке.
– Это мой отец, кабальеро, – девушка улыбнулась сдержанно, не забыв, как откровенно её разглядывал проезжий сеньор. – Наш дом здесь же, на площади. Если угодно – идите за мной, мне как раз пора.
Вернувшись ненадолго к колодцу и забрав небольшой кувшин, красавица попрощалась с подругами и, не оглядываясь на сеньора, спокойно пошла к воротам ближайшего дома. Молоденькая дворянка чуть покачивала бёдрами, но не нарочито, на восточный манер, а ровно на грани привлекательности, не теряющей благопристойность.
Дон Стефано залюбовался её походкой и безупречной осанкой, изяществом фигуры… Дочь идальго при ближайшем рассмотрении оказалась ещё более юной, чем он подумал вначале – от силы семнадцать.
У ворот сеньорита обернулась и столь же учтиво произнесла:
– Я передам отцу, что его хочет видеть…
– Дон Стефано Аседо дель Соль.
Кивнув, девушка проскользнула во двор, а кабальеро стал размышлять, как вести себя с ней. Похищение виделось ему невозможным даже не потому, что отец девушки поднимет шум, но из-за убеждений дона Стефано. Различие между благородным сословием и простолюдинами было для него важно настолько, что даже рискнув на пиратский захват эспанского судна (очень уж большой ожидалась добыча) и, к досаде своей, обнаружив в каюте молодую дворянку, жену капитана, дон Стефано убил её, не позволив бесчестить. Kоманде он отдал двух служанок, с которыми матросы всласть позабавились, прежде чем бросить их за борт. Другое дело, если удастся склонить девицу к побегу, соблазнив её посулами и подарками. Красота сеньориты разожгла сладострастие кабальеро, и он не собирался отказывать себе в удовольствии.
Долго тешить себя планами обзавестись свеженькой любовницей ему не удалось. Старый слуга открыл калитку, и навстречу гостю вышел крепкий седобородый мужчина лет около пятидесяти. Хотя руки его явно знали крестьянский труд, он сохранил военную выправку.
– Добрый вечер, кабальеро. В Хетафе рады гостям, жаль, они последнее время нечасты в наших краях. Алонсо Рамирес, к вашим услугам. Прошу, проходите.
Войдя в дом вслед за хозяином, дон Стефано отметил опрятность двора, сада и комнаты. Девушка была уже внутри, сидела с шитьём у окна, но встала навстречу гостю, когда отец представил её:
– Моя дочь Инес.
Кабальеро поклонился очень учтиво, втайне сожалея о том, что принял дочь дворянина за крестьянку и выдал отнюдь не почтительный к ней интерес. По приглашению пожилого хозяина гость сел за стол спиной к девушке, вернувшейся к своему шитью. Старуха-служанка принесла вино, воду и простые закуски: несколько ломтей солонины, зелень и хлеб.
Пока кабальеро размышлял, как лучше приступить к интересующему его делу, хозяин заговорил первым:
– Вы, должно быть, сын дона Алехандро Аседо дель Соль?
– Да. Вы были знакомы?
– Около месяца. Ваш отец незадолго до окончания войны с франками добился перевода в полк дона Эстебана де Суэда, где имел честь служить я, а вскоре после взятия мятежной Лурсии и заключения мира он вышел в отставку.
Сеньоры Сегильи, служившие в армии в одно время, высоко ценили свой статус и связи. В прежние годы они нередко устраивали встречи, на которых держались на равных, невзирая на чины, происхождение и богатство. Однако последняя война закончилась без малого двадцать лет назад, поэтому сыновья офицеров всё чаще выбирали службу в суде или управлении города. Многие молодые дворяне и вовсе предпочитали жить в своё удовольствие на родительское наследство, обходясь без почёта и влияния, которые могла бы принести им должность. С годами богатство и знатность вновь становились важнее заслуг.
Дон Стефано наносил визиты сослуживцам покойного отца, но они проходили формально. Кабальеро не слышал долгих рассказов, теплоты, ярких воспоминаний… С другой стороны, и сам дон Алехандро не любил вспоминать военную службу, на которой получил чин капитана, но не снискал высоких наград.
Из вежливости кабальеро сделал паузу, ожидая обыкновенных любезностей, но отставной лейтенант удивил его.
– Я знаю, ваш отец давно умер. Жаль, мы ни разу не виделись после войны. Он был очень умным и проницательным человеком. Мы на прощание по душам с ним поговорили, не скажу, чтобы дружески, больше того, – идальго слегка усмехнулся, – мы повздорили, но всё-таки пожелали друг другу удачи. Уверен, дон Алехандро сделал это так же искренне, как и я…
От неожиданности дон Стефано замер, и, затаив дыхание, слушал рассказ, взглядом впившись в лицо хозяина. Отец был единственным человеком, которого кабальеро любил.
Заметив сыновье волнение гостя, идальго улыбнулся ему очень тепло:
– Вы с ним похожи, но, наверное, немало взяли и от матери.
Взгляд отставного лейтенанта скользнул по высокой и сильной фигуре дона Стефано. Его отца пожилой офицер помнил таким же высоким, широким в плечах, но уже расплывающимся и надломленным. Злоязычный, жаждущий наград и бывший по большей части в дурном расположении духа, дон Алехандро не пользовался большой популярностью среди офицеров. Его супруга не считала нужным сопровождать мужа и редко бывала в компании полковых дам. Сын унаследовал телесную мощь, черты лица, но выглядел подтянутым, собранным и – вдруг подумал идальго – хищным. Судя по походке, служил во флоте, но скорее был капером, раз не представился военным званием. В голове промелькнули воспоминания военных лет…
Мира с франками ожидали в ближайшее время. Их король отступился от города Лурсии, захваченной его сторонниками из мятежных эспанцев. Зная, что за измену ждёт жестокое наказание, бунтовщики защищались отчаянно, подставив под удар горожан, далеко не все из которых стремились стать подданными франкского короля. По обычаям войны и приказу командования, город был отдан на разграбление, но полковник дон Эстебан де Суэда, возглавлявший успешный штурм, категорически запретил насилие над безоружными обывателями.
Схваченные изменники были повешены, городская казна и имущество зачинщиков бунта конфискованы, а назначенные репарации собраны в том же порядке, что обычный налог. Сумма, полученная королевской казной, возможно, оказалась больше, чем вышла бы при грабежах, но командующий армией, герцог Альда, настаивавший на суровом наказании города, был в ярости. Ни один из офицеров полка дона Эстебана не был награждён ни повышением, ни деньгами, и те из них, кто рассчитывал поправить свои дела, открыто высказывали недовольство.
Вечером после известия об отказе награждать офицеров лейтенант Рамирес, возвращаясь с дежурства в дом, где квартировал, застал капитана Аседо дель Соль за бутылкой вина. Глаза дона Алехандро были уже мутными, и он угрюмо сказал:
– А, лейтенант! Вы восхищались великодушием нашего полковника. Что теперь скажете?
– То же самое, – твёрдо ответил лейтенант. – Эспанский город остался не разграблен эспанскими же солдатами – это достаточная награда.
– Да, конечно… Полковник благороден и безупречен! Подтвердил репутацию своего рода и, когда унаследует замок и титул, вернётся домой грудь колесом. Для лурсийцев он герой и спаситель, прошу заметить – он, а не мы с вами.
– Зачем вы принижаете…
– Я принижаю? В чём я не прав? Дон Эстебан – наследник богатой и знатной семьи, барон де Суэда – и титул, и должность, ему легко быть великодушным. Но вы, лейтенант! Вы можете позволить себе больше думать о лурсийской черни, чем о благополучии своей прекрасной жены?
Лейтенант, теряя терпение, хотел уйти, но дон Алехандро встал, распрямил спину, правда, ему пришлось сразу опереться кулаками на стол, и насмешливо продолжал:
– Вы, почти голодранец, посмели жениться на красивейшей девушке с пустячным приданым, и на что при вашей благородной бедности будет потрачена её красота?
В душе Алонсо Рамиреса вспыхнул гнев, но он ещё был способен сдержаться и холодно произнёс:
– На что вы намекаете?
– Только на то, что происходит со всеми красивыми женщинами, с бедными – в первую очередь, – с мерзкой улыбочкой, с какой говорят о доступных особах, пояснил дон Алехандро.
Потеряв голову, лейтенант ударил кулаком в ухмыляющееся лицо человека, посмевшего задеть честь его Тереситы. Наверное, из-за своей мощи капитан, хотя был изрядно пьян, смог устоять на ногах. Угрюмо глядя на оскорбителя, насмешник сумел взять себя в руки и продолжить:
– Годы забирают красоту даже лучших из женщин, бедность – первая им помощница. А вы, лейтенант, что подумали?
Поняв, что выставил себя полным болваном, лейтенант ответил ровным голосом:
– Дон Алехандро, прошу меня извинить, и я готов дать удовлетворение, когда вам будет угодно.
– Поединки запрещены, да и… – глаза капитана, ненадолго вспыхнувшие, вновь помутнели, он хотел махнуть рукой, но в последний момент передумал и нанёс ответный удар. Кулак у него был тяжёлый, но, видимо, сеньор дель Соль не хотел всерьёз повредить человеку, над которым посмеялся и при этом сделал его виноватым. – Будем считать, что мы поквитались.
– Вам лучше отправиться спать, капитан.
– Учите меня ещё! – дон Алехандро возвысил голос, но потом тяжело сел на свой стул. – Я скоро выйду в отставку… На военной службе ловить больше нечего.
– Удачи вам, капитан!
– И вам, лейтенант, и вашей достойной супруге. С вашим упрямством вам только на удачу и можно рассчитывать.
Воспоминаний как вспыхнули, так и растворились. Пожилой идальго зажёг свечу и предложил гостю:
– Не хотите ли выпить на ночь травяной отвар? У нас в Хетафе есть такая привычка для лучшего сна. Хотя если рано встаёшь, то и без отвара спишь, как убитый. Но, может быть, ночевать в таверне будет не так удобно, как вы привыкли.
– Охотно.
На сей раз угощение – сваренные в мёде сливы – поставила на стол дочь хозяина, она же разлила по кружкам отвар и села с мужчинами. Держалась Инес приветливо, но без кокетства, а дон Стефано всё ещё переживал услышанные впервые за много лет тёплые слова об отце, сказанные без напускной любезности искренним и порядочным человеком.
Почувствовав, что гость будет рад услышать больше воспоминаний, пожилой идальго поведал некоторые детали давнишней ссоры:
– Мы с доном Алехандро завели старый спор о том, стоит ли жестоко наказывать жителей взбунтовавшегося города, или следует проявить милосердие. Не мы его начали, не нам его было и завершать – решает всё равно командир. Но мы, представьте себе, доспорились до пары кулачных ударов.
– Вы подрались с моим отцом? – чуть не заикаясь, спросил дон Стефано.
Подобные разговоры были мало того, что непривычны – немыслимы! Но идальго говорил с дружелюбной улыбкой, нимало не заботясь о дворянских условностях.
– Причём не на шпагах! – отставной офицер засмеялся. – Успели позлиться, наговорить лишнего, а я попался на его колкость. Дон Алехандро, светлая ему память, ловко поймал меня на слове, и мне пришлось извиниться. Там мы остыли и… – идальго сделал небольшую паузу, вновь глядя в прошлое, – пожелали друг другу удачи.
Помолчав некоторое время, дон Стефано с чувством произнёс:
– Благодарю за рассказ, идальго.
– Я тоже благодарю вас за повод вспомнить прошлое. Стемнело уже, вам лучше идти устраиваться на ночлег.
Кабальеро спохватился, что не успел расспросить сеньора Рамиреса о налоговых льготах, но сейчас они мало его беспокоили. Впрочем, дело есть дело.
– Я, пожалуй, задержусь на денёк. Вы позволите навестить вас ещё и завтра?
– Вечером. С утра я в поле.
– Жаль, что дворянам приходится пахать землю, как…
– Греческим царям, которыми образованные сеньоры всегда восхищаются.
Дон Стефано опешил. Он, конечно, знал античную мифологию, но никогда не размышлял о низменных привычках древних героев. Не найдя что ответить, встал, собираясь откланяться.
Поднялись и хозяева. Идальго был на полголовы ниже дона Стефано, а сеньорита – среднего для женщины роста – рядом с внушительной фигурой кабальеро казалась миниатюрной. При прощании он подумал: «Трудно, конечно, решить, насколько семнадцатилетняя девушка похожа на пожилого отца, но лоб она наверняка унаследовала от него, и глядят оба одинаково спокойно и весело».