000
ОтложитьЧитал
Хрен вам. Моё!
А в это время где-то в далекой Литве, на границе с Белоруссией и немного с Латвией возводился первый энергоблок Игналинской атомной электростанции и город-спутник Снечкус. Вот туда-то нас и сосватали. Советская Прибалтика была доступной заграницей, и отказываться от подобного предложения было бы верхом глупости. Так что Наташка отправилась навстречу новой жизни, а я остался дослуживать.
На этот раз я уже не стану описывать армейские будни. Скажу лишь, что в последний день службы, когда вручали дипломы, весь кадровый офицерский состав воинской части, во избежание чреватостей, дематериализовался. Затарившись недоступным в течении трёх месяцев продуктом, свежеиспечённые лейтенанты заполнили два вагона электрички и весело зазвенели стеклопосудой. Грянула удалая песня пацифистов:
Я зарою свой меч и щит там, где ручей журчит,
Там, где ручей журчит, там, где ручей журчит.
Я зарою свой меч и щит там, где ручей журчит,
Не хочу больше воевать.
***
Нет, не хочу я воевать,
Нет, не пойду я воевать
И я не буду воевать.
Я не желаю воевать,
Мне надоело воевать,
Не надо мне войны опять.
***
Песня была очень удобная, так как меняя только первую строку, её можно было исполнять бесконечно:
Я зарою сапоги у быстрой у реки…
Я зарою свои портянки там, на лесной полянке…
Я зарою свои погоны там, где стоят вагоны…
Я зарою свой ремень там, где цветёт сирень…
и так далее, сочиняли мы на ходу.
За пару часов под стук колёс и звон стаканов мы зарыли всё обмундирование, оружие и военную технику. Уже на вокзале, обнимаясь и роняя скупые офицерские слезы, мы понимали, что со многими расстаёмся навсегда.
ГЛАВА VIII
Прощание же с нашим курсом в целом состоялось ранее, преддипломной зимой. Ресторан, расположенный вблизи откоса с видом на стрелку – слияние Оки с Волгой, был оплачен заранее. Но разгулявшиеся студенты требовали продолжения банкета, что влекло за собой дополнительные капиталовложения. Однако ответственные за финансы Лера и Лена, последними покинувшие ресторан, не заморачивались калькуляцией затрат. Они понимающе переглянулись, дружно разместили задницы на откосе и умчались вниз в звенящую снежную даль. А волжский откос там метров восемьдесят с перерывами на пешеходные дорожки. Шум в ушах заглушал гневные вопли ресторанной администрации.
А перед отъездом, уже после лагерей, надо было попрощаться и со старыми школьными друзьями. Лёша Сим и я встретились в парке, уселись на скамейку и откупорили бутылочку винца. Стоял тёплый душевный вечер, и сидеть в кабаке не хотелось, хоть и находился он в двух шагах. Лёша оставался в аспирантуре, я уезжал неизвестно куда.
Нашу мирную беседу прервал выпрыгнувший откуда-то из-за скамейки молоденький милиционер и предложил: «Пройдёмте». Куда пройти, я отлично знал. Милицейский пункт соседствовал с рестораном «Дружба», где мы часто тусовались. Я зашёл первым, поприветствовал дежурного офицера и пояснил, что мы почти коллеги, обмываем с другом звёздочки и вообще видимся в последний раз. Было так приятно, когда дежурный выразил понимание и велел постовому проводить нас и отдать початую бутылку с просьбой допить её, но уже не в общественном месте, что и было исполнено.
Да, кстати, если вас напрягают мои постоянные упоминания о спиртном, вспомните «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. Это же гимн пьянству. И в то же время классика жанра. Ну да ладно. Венедикт ехал из Москвы в Петушки, а я наоборот, в Москву и ещё дальше, в Вильнюс.
ГЛАВА IX
В столицу Литвы я прибыл субботним утром и сразу же, следуя инструкциям жены, пересел на поезд Вильнюс – Даугавпилс, по пути следования которого и находился пункт назначения. Вагоны и даже тамбуры были уже заполнены на 99,9%. Я с трудом впихнул туда оставшуюся одну десятую, состоящую из чемодана, гитары и меня. Спрессованность в очередях была для советского человека состоянием привычным, а в данном случае даже приятным, так как оказавшись в положении балтийских шпрот, мы с одной девушкой сблизились настолько, что практически пришли в соитие. Лиц друг друга мы не видели, поскольку они соприкасались ушами и смотрели в противоположные стороны, но зато остальные рельефности ощущались очень чётко. Вагон ритмично покачивало, и нас приятно почёсывало друг о друга. После подобных процедур порядочный человек обязан жениться, но одна жена у меня уже была. К ней я и ехал.
На нужной станции, держа гитару над головой, я со звуком вылетающей пробки выдернул зажатый телами чемодан. Выплеснуло и остальных пассажиров. Это были в основном молодые люди. Узнать среди них свою партнёршу я, понятно, не мог, так как знакомы мы были только на ощупь. Но это было уже не важно.
Поезд пошел дальше в сторону Латвии, а на месте остались рельсы, лес и одинокая кирпичная станция с табличкой Пасмальвес. Это пока не вязалось с названием Снечкус, но у меня были инструкции жены. Протоптанная перпендикулярно железной дороге тропа сквозь живописный сосновый лес вскоре вывела нас на открытое пространство. Это и был строящийся поселок Снечкус.
Мой школьный друг Славка долго не мог запомнить фамилию литовского партийного лидера Антанаса Снечкуса и обзывал наше поселение то Случкус, то вообще Сношачкус. Ну, у каждого свои ассоциации. Сам он плавал по Енисею, осваивая на практике свою институтскую специальность ЭОС (электрооборудование судов), которую я расшифровывал как электрооборудование сортиров (ведь у каждого свои ассоциации). Я поэтому и использовал глагол «плавал», а не «ходил». Потом он временно оказался где-то в Астраханской области, а после отработки там срока молодого специалиста вернулся на историческую родину. Я же остался в Литве навсегда.
ГЛАВА X
Когда мы приехали, шёл уже четвёртый год строительства ИАЭС и посёлка городского типа Снечкус. Домов, главным образом пятиэтажных, было ещё не так много, и отыскать женскую общагу оказалось несложно. Начало октября радовало тёплым солнышком. Ещё больше радовала встреча с Наташкой и перспективы новой жизни.
Я написал коменданту женского корпуса заявление с требованием переспать две ночи с собственной женой, после чего надеялся уже легализовать свой статус, и мы отправились на берег озера. Своё красивое название Висагинас оно впоследствии дало и городу, но в Славкиной транскрипции это опять звучало как Вагинас. Хорошо ещё, что он не знал о существовании таких географических пунктов, как Бездонис, Лобиняй или Герконис. Это ж такая пища для фантазии.
Первое, что меня удивило, это почти безлюдный берег. Это в субботу, да в хорошую погоду. А где же то, что было в поезде?
Второе – это вкусное литовское пиво, которое не шло в сравнение ни с нашим стандартным жигулёвским, ни даже с дефицитами из стран Европы, которые мне приходилось пробовать. Наше положение в тот момент почему-то вытащило из памяти сказку про Кощея Бессменного, конец которого был в яйце. Там ещё была утка в зайце и т. д. Поясню: вот Литва, в Литве лес, в лесу город, в городе озеро, на озере я, во мне пиво. Такая вот матрёшка.
По возвращении в общагу Наташка стала знакомить меня с сожительницами. Все девчонки были, как и мы молодые, но в отличии от нас, незамужние. К вечеру они ожидали кто женихов, кто просто парней из мужской общаги.
Пятиэтажные корпуса – тройняшки располагались в логическом соответствии: первый женский, третий мужской, а между ними второй, объединяющий, семейный.
Стали подходить ребята, знакомились пивком, закрепляли отношения уже чем покрепче. Я не буду подобно Венедикту Ерофееву описывать тонкости этого процесса. Так профессионально всё равно не получится. Скажу только, что гуляния с песнями собрали столько участников, что на следующий день на улице я не мог вспомнить всех, кто со мной здоровался, а значит, вчера мы познакомились. В воскресенье веселье продолжилось.
Молодые специалисты съехались со всех строительных ВУЗов большой страны. А если совокупить всех строителей, монтажников, да ещё и стройбатовцев, набранных из далёких кишлаков и аулов, то этнический букет стройки составлял тогда порядка полусотни национальностей.
ГЛАВА XI
Утро понедельника было совсем не добрым. Солнце скрылось в облачках и, как рифмуется, пробудился хрен в очках. Ему было хреново. Но надо было ехать устраиваться на работу. Наташка представила меня населению служебного автобуса, который очень скоро доставил нас на БСИ, то есть базу строительной индустрии, где располагалось множество всяческих СМУ и МСУ, а также ОРС, УПП, УПТК, УМ, УАТ, УМАТ, УМиАТ, УЖДТ, МСТ и т. д. Неискушённому мозгу этот набор символов усвоить было непросто. Вот пример. Молодой шофёр пишет домой: «Мама, я живу хорошо. Работаю в умат». Она ему: «Сынок, ты уж очень-то не пей». А парень просто работал в управлении механизации и автотранспорта.
Но главной аббревиатурой была ВУКС. У Владимира Войновича в бессмертном произведении про солдата Ивана Чонкина селекционер Кузьма Гладышев выращивал ПУКС (путь к социализму) – гибрид картофеля с помидором, а что за фрукт ВУКС, я понял при подъезде к атомной станции, где на бетонной стеле вертикальное ВУКС переходило в горизонтальное Всесоюзная Ударная Комсомольская Стройка.
В центре Снечкуса тоже присутствовала стела с аналогичной направленностью. Она была полностью горизонтальной и потому длинной. Бетонными буквами было выстроено то, что я постеснялся отобразить в названии повести, а именно: «Не всем дано так щедро жить – на память людям города дарить». Два слова несколько разнились с оригинальным текстом песни, но смысла не меняли. Короче, всё вокруг вдохновляло на трудовые подвиги.
ГЛАВА XII
Местное представительство огромного треста «Гидромонтаж» состояло пока из нескольких вагончиков, но рядом уже строилось трёхэтажное здание конторы. Производственная база включала в себя два крупных цеха, склады и стенды сварки и изоляции труб. Наше МСУ имело чёткую специфическую направленность – прокладка магистральных трубопроводов. Наташка работала инженером ПТО, а меня назначили, как и всех молодых специалистов, мастером. Мне был выделен поджопный самосвал ЗИЛ-555, на котором я должен был объезжать объекты, где копошились бульдозеры и чавкали ковшами экскаваторы, извлекая глинистый грунт из траншей, а трубоукладчики погружали туда сваренные плети трубопроводов.
По понедельникам я записывал своим механизаторам в бортовые журналы задания, а по пятницам в их сменные рапорта вписывал кубатуру разработанного грунта. Мой начальник участка заранее обозначил мне цифры, которые надо было вписывать, чтобы обеспечить им нормальный заработок, независимо от того, сколько они выкопали фактически.
Если бы тогда анализировали экономическую ситуацию, то, судя по сменным рапортам, экскаваторщики уже давно докопались до центра Земли, а бульдозеристы распланировали на хрен Джомолунгму. Ну, а мне бы дали как минимум два пожизненных за приписки. Но все привыкли работать на энтузиазме, не щадя ни сил, ни государственного бюджета. Экономика ещё не была экономной.
Руководители производства всех рангов имели служебные машины и персональных водителей. Причём, чем мельче начальник, тем больше машина. Мастера, как правило, перемещались на КрАЗах и МАЗах, прорабы на ЗИЛах, начальники участков на ГАЗах, начальники управлений на УАЗиках и только руководство трестов имело «Волги». В УМАТе одно время был даже ракетоносец «Ураган», правда без ракет. Зачем на мирной стройке четырехосный многоколёсный военный тягач с бешеным расходом топлива? Такой наедет – мама, не балуй.
А ведь был случай. Водитель грузовика с двумя солдатами – узбеками в кабине спросил на повороте, что там справа. «Большой ветер», – залопотали чурки, мало знакомые с русским языком. Водитель смело повернул и получил «Ураган» в бочину.
А сколько невыработанного топлива сливалось из бензобаков в конце каждой смены, потому что лимит надо расходовать полностью… А сколько лишнего бетона вываливалось куда попало… Но атомная станция планировалась как крупнейшая в мире, и на такие мелочи внимания не обращали.
ГЛАВА XIII
Закончился первый ознакомительно-трудовой день, и мы с Наташкой, как молодые супруги и столь же молодые специалисты, причём первые в нашем МСУ, переехали в семейную общагу. Вся наша мебель и домашняя утварь уместились в двух чемоданах. Здания общежитий, как я уже отметил, были похожи друг на друга. Молодёжь часто путала мужской и женский корпуса, а также этажи, комнаты и кровати, в результате чего происходили новые знакомства.
Из холла на втором этаже у нас выходили четыре двери в жилые комнаты, а остальные на кухню, в туалет и ванную. В этой коммуналке временно проживали сотрудники нашей же фирмы.
Статная, красивая и никогда не смывающая макияж секретарша Виолетта, жившая с мужем в соседней комнате, пригласила нас вечером за стол. Утром, оформляя меня на работу, она профессиональным взглядом определила моё постпраздничное состояние, и на столе уже стояла бутылочка своего, самодельного и вкусного. За дружеской неслужебной беседой мы были информированы о нашем предприятии и его работниках. Почти все они приехали с других строек Минсредмаша, академий не заканчивали, но имели практический опыт работ, который у меня почему-то никак не увязывался с тем, чему нас учили в институте.
К примеру, сдаётся трубопроводная магистраль, а чугунных люков для закрытия колодцев и камер недопоставка. Начальник даёт задание, выделяет автокран с прицепом, и люки с объектов, уже принятых в эксплуатацию, быстро перестанавливаются на новую трассу, которая успешно сдаётся.
Мне как-то для монтажа подземных ёмкостей понадобилось несколько кубов бетонных фундаментных блоков, но я, уже извращённый дурным опытом, не стал дожидаться централизованной поставки, а выписал их у прораба соседнего СМУ, где они были временно не нужны. Когда же в конце рабочего дня я стал их вывозить, второй мой рейс уже сопровождал эскорт из УАЗиков, милицейского и начальника управления, которое я, по их мнению, нагло разворовывал. Однако в руках у меня была официальная накладная, которая в наручники не пролезала. Я был законом защищён, а вот своему прорабу, отписавшему мне эти материалы, начальник СМУ потом долго что-то откручивал.
ГЛАВА XIV
Как я уже упоминал, молодёжи в нашей монтажной фирме было мало. Все молодые спецы сконцентрировались в различных строительных организациях с нумерацией от СМУ-1 до СМУ-15. С ними-то мы и поддерживали дружеские отношения, особенно по выходным дням. Под чутким руководством комитета ВЛКСМ ВУКС, если кто понимает, что это за сообщество, организовывались всяческие походы, слёты, экскурсии, соревнования, конкурсы, концерты, фестивали и другие затеи. Первая поездка нашего комсомольско-молодежного коллектива, в объёме где-то железнодорожного вагона, изначальное направление имела в Вильнюсский театр оперы и балета.
В первом отделении мы оживленно вычисляли, на каком языке исполняются арии, а в антракте решили, что тема закрыта и расположились в баре. Нас было человек шесть молодых парней. До конца оперы наше внимание сосредоточилось на двух миловидных барменшах, которые старались нам почаще подносить, так как каждый раз при этом получали порцию комплиментов сначала в устной форме, а потом и с записями в книге отзывов. Отзывы с приглашениями к нам в Снечкус и обещаниями жениться были скреплены подписями с указанием наших должностей, имён и фамилий.
И тут внезапно меня осенило. Мой отец по специфике своей работы часто бывал в командировках в Вильнюсе, откуда всегда привозил то невиданные сигареты, то иноземные шмотки. С особым восторгом он рассказывал о вильнюсских подземных пивных барах, вкусном пиве и незнакомых нам закусках.
По завершении оперы основную массу участников нашего вояжа, вырвавшихся наконец-то из объятий Мельпомены с Терпсихорой, разметало по столице, а сагитированный мной контингент двинулся на поиски пивбара «Жемяйчю».
Округлые своды подземной галереи, дубовые столы, глиняные кружки погрузили нас в атмосферу средневековья. Национальным литовским блюдом являются, конечно, цеппелины, но под пиво нет лучшей закуски, чем отварные свиные ножки. В одном свином копыте насчитывается два – три десятка косточек и хрящиков, которые мы обсасывали дружно, громко, со смаком и подсоленным варёным горошком. В принципе, ноги парнокопытных могут дать начало и классическому холодцу, но могут разойтись и дальше по разным национальным кухням.
Впоследствии, приезжая в Вильнюс, я часто посещал это заведение. Да что там, и в домашних условиях это блюдо у нас в почёте.
Но приятный выходной закончился погрузкой нашего утомлённого оперой, а также наполненного пивом и свинством состава в состав железнодорожный и возвращением в наш уже ставший родным городок.
ГЛАВА XV
Приближалась зима. В советской Литве зимы были еще русскими, и только после вступления в Евросоюз они поменяли идеологическую направленность, став по-европейски мягкими и порой даже без снега. Грядущий 1980-тый год нёс нам изменение статуса фирмы и соответственно, структурные пертурбации.
Возникло новое монтажно-строительное управление, которое существенно расширило сферу деятельности и штатное расписание. Наконец-то начали прибывать и наши коллеги – выпускники ВУЗов. Однако наряду со специалистами откуда-то стали выползать кумовья, подхалимы и жополизы, малознакомые с производством, но зато знакомые с руководством. Для них в штатном расписании находились должности заместителей по общим вопросам, ответам, быту, отдыху и т. д.
Между кабинетами начальника управления и главного инженера сидели теперь уже две секретарши, молоденькие и глупенькие. Они, как Белка и Стрелка, имели клички Кнопка и Скрепка, так как были даже внешне схожи с этими канцелярскими принадлежностями. Статная Виолетта перешла в отдел кадров.
С производственно-техническим отделом моей жене повезло. Молодой, душевный и преимущественно дамский коллектив всегда был готов приласкать и напоить свежим чаем. Их начальник пил отдельно, и не чай, и никому особо не мешал.
Новый главный бухгалтер раньше служил ревизором. Притупить его бдительность путём подливания не удавалось ещё никому из ревизуемых. Спиртное профильтровывалось сквозь поры его могучего тела и испарялось, не принося желаемого результата, а служебный глаз всё равно находил просчёты в отчётности. Затем он был главбухом и треста, и управления, и спецучастка. Оставалась одна иерархическая ступенька – главный бухгалтер бригады, но до этого, слава богу, не дошло.
Почти каждый отдел, согласно штатному расписанию, разбавлялся хотя бы одним мужиком, желательно начальником. Отдел труда и заработной платы в этом как бы не нуждался, но вмешалась одна знойная дама, имевшая знакомство в верхах. У неё был томный взгляд, а все остальное – жопа. С помощью этих приспособлений она вставила туда своего мужа. Поначалу он не вставлялся и справедливо взывал:
– Я же ни черта в этом не смыслю.
Но был поставлен на место фразой:
– Когда все поймут, что ты дурак, ты уже чему-нибудь научишься.
ГЛАВА XVI
Инженером по охране труда одно время был у нас дедок по прозвищу «Тихий». Он тихо и незаметно появлялся на объектах и так же тихо и незаметно исчезал. Затем запирался в своем кабинете, что-то тихо писал и удовлетворенно засыпал. В результате провинившиеся, но не знавшие об этом прорабы с удивлением обнаруживали в зарплатной ведомости обрезания.
Работники отдела снабжения, напротив, находились в постоянном движении. Туда-сюда мелькала Томка с круглой, как мячик попкой, прохаживался, шевеля горбатым носом в нужных направлениях, самый хитрый из армян Саркисян, а начальница отдела Людмила Клин-баба двигалась конкретно и сосредоточенно. Кто не знает, поясню. Клин-баба – это подвесной груз в виде крупного стального снаряда, тупого с одного конца и заострённого с другого, для ударного рыхления мёрзлого грунта. У нашей снабженщины также с одной стороны была попа на отлёте, а с другой далеко выдающаяся грудь, символизирующая способность всё пробивать.
Идейно выдержанный начальник механического цеха имел правильный язык, которым он умудрялся и вещать с трибуны, и лизать высокопоставленные зады. На всяческих собраниях он дожидался окончания речи начальника, подбегал к трибуне, успевал лизнуть нисходящую задницу, занимал освободившийся трон и вещал: «Как правильно сказал наш уважаемый начальник управления…» Дальше он повторял речь предыдущего оратора, показывая, до какой степени мы все, как один, с ним согласны.
Впоследствии он ушёл на бюджетное предприятие служить взяточником, а пока во вверенном ему подразделении шли идеологические распри. Маленький убежденный коммунист Юра нудно пытался обратить в свою веру маленького и столь же убежденного демократа Женю, который агитации не поддавался и, дыша перегаром, бил коммуниста по лицу. Тот писал жалобы в партком, демократа Женю клеймили позором, но он всё равно пил самодельную фруктово-ягодную шамурлу, бил коммунистическую морду и в знак протеста никогда не мылся, так как в ванне разводил карасей.
В сметном отделе у нас располагался террариум. Начальница отдела, по прозвищу баба Яга, то ли страдала мизантропией, то ли ей наслаждалась. В гневе на всех поголовно она бегала по руководству, трясла бородёнкой с редкими рыжими волосинками и плевалась дерьмом во все стороны. При этом себя она представляла во всём белом, с нимбом над головой и постоянно требовала повышения оклада.
Другая, мадам Пышкина, наоборот, была осторожная и хорошо знала, под кого надо прогнуться, а кого за глаза обгадить. Всё истекающее из этого отдела пахло крайне невкусно.
Однажды в выходной я наблюдал такую картину. Руководство направлялось на пикник. Впереди двигался живот начальника управления, на полметра выше сигарета, которая у него всегда торчала прямо, как дудоня у младенца. Вокруг заискивающе вертелась пухлая задница мадам Пышкиной, а далее следовала свита из начальничков рангом пониже, замыкал которую тщедушный Пышкин муж, нагруженный рюкзаками. При движении в правую сторону это напоминало картинку эволюции человека из учебников биологии – от скрюченного примата до гордо-ходящего homo sapiens.
ГЛАВА XVII
Но основной движущей силой были, естественно, производственники. Начальник участка Зыкин раньше был зэком. Мужик он был правильный, спокойный и работал не по СНиПам, а по понятиям. А уж если куда посылал, то справедливо. В зубах у него всегда дымилась «Прима», а в кружке – чифирь. Спиртного он не употреблял, хотя и был заядлым рыбаком. Ежегодный отпуск он брал стабильно в мае-месяце после нереста леща, и никакие производственные необходимости не могли изменить этого распорядка.
До моего приезда у него работало два мастера – флегматичный литовец Альгис Пердулис и холерик Женя Драгун. На взыскания нового руководства они реагировали каждый по-своему. Альгису всё было глубоко фиолетово, а Женю было трудно поймать. В любую погоду он надевал сапоги, влындивал стакан шамурлы и скрывался в строительной грязи, оставляя позади себя шлейф сигаретного дыма и свирепые окрики начальства.
Наши подземные трубопроводы и тепломагистрали, подобно стальной паутине, тянулись вдоль дорог, оплетали вспомогательные объекты и приближались к строящейся ИАЭС, именуемой просто – основная площадка. Мне посчастливилось стать первым мастером, начавшим монтаж циркводоводов, то есть подземных циркуляционных трубопроводов диаметром от одного до двух метров для охлаждения турбогенераторов. Я был бескорыстным (или бестолковым) энтузиастом и, несмотря на существующие нормативы, сам по вечерам со справочником рассчитывал изготавливаемые поворотные элементы стальных трубопроводов. Тогда я и подумать не мог, что впоследствии придётся оказаться внутри этой подземной системы. Позже я вернусь к этому.
ГЛАВА XVIII
Немало пришлось поработать и на объектах вне зоны ИАЭС. Доставшийся мне городок был примерно ста двадцати лет от роду и находился недалеко от новорождённого Снечкуса. В начале первой повести я упоминал о том, как мои строительные механизмы искажали местный экстерьер, но существовали и свои плюсы. Во-первых, начальство там не доставало, во-вторых, мои трубопроводы тянулись через весь город, а в центре огибали пункт разлива пива, и потому я обходил объект из конца в конец часто и с удовольствием.
Стеснённые условия производства работ, «узкие, кривые улочки», вынудили меня внести рацпредложение по более компактному размещению конструкций подземных камер переключения. Я тайно поехал в Вильнюс, согласовал изменения в проекте и совместил полезное с приятным, так как проектный институт находился рядом с любимым пивбаром «Жемяйчу». Рацуха принесла мне дополнительный доход, а главную площадь уже не пришлось сильно раскапывать, хватило того, что я уже обжёгся на засыпанном бабулькином доме.
Мэр городка, немолодая заслуженная женщина, подошла ко мне и, в знак благодарности, засунула в задний карман моих джинсов несколько купюр, сказав, что это из фонда благоустройства. Я, как комсомольский активист, естественно попытался возразить, но жест настойчиво повторился, и я подумал, а не оставить ли это как память. Не каждый день строители получают взятки от мэров, обычно наоборот.
Мои сварщики и монтажники на заработки не жаловались и с удовольствием оставались на продлёнку. Я, опять-таки как честный комсомолец, принимал это за трудовой энтузиазм, но позже выяснилось, что по просьбам местных жителей они вечерами врезали в магистральный водопровод непроектные отпайки к частным домам. Слава богу, объект сдавали в эксплуатацию значительно позже, и я так и не узнал результатов гидравлических испытаний. А наверное, интересно было бы взглянуть на манометры в начале и в конце магистрали и поразмышлять, куда же вода-то делась…
А ещё на этом объекте у меня родился сын. Ну, не совсем на объекте, просто в это время, в воскресенье 24 августа. Раньше в этот день родились Геббельс и Чубайс, а ещё раньше было извержения Везувия и Варфоломеевская ночь.
В понедельник приобъектные жители нарвали мне цветов в своих палисадниках, и я на самосвале поехал в роддом районного центра.
Сына я назвал Валерой, и Лера Григ тут же приехал в качестве крёстного.
ГЛАВА XIX
За полгода до этого мы уже получили собственную квартиру. Новоселье отмечали на полу, но вскоре я купил и привёз здоровенный спально-гостиный гарнитур, которого хватило на обе небольшие комнаты.
Вот тут-то и началось паломничество друзей, родственников, а также друзей родственников и родственников друзей. Точнее, началось оно значительно раньше. В начале я не рассказал о том, что на второй день моего пребывания в Снечкусе, вернувшись вечером в общагу, в конце коридора мы увидели два знакомых силуэта. Друзья, с которыми мы пару дней назад бухали в Горьком, решили, что недобухали и через день приехали в Литву. Мы добухали, и на следующий день я поехал внедряться на работу, а они вернулись в Россию. Виз не было, границ не было, и перемещаться мог кто угодно куда угодно и когда угодно.
Затем пришла очередь и наших «матерей». Света, Наташа и два их мужа, два Владимира Ивановича, два друга, два выпускника радиофака политеха, которые отличались только тем, что один был Тихон, а другой Пряник, ехали к нам в гости. Нам предстояло купить дополнительный диван, а им решить, кому он достанется.
У Светы с Тихоном был приоритет старожилов, так как они уже приезжали к нам в общагу и спали на полу. В принципе, половая жизнь устраивала всех в любых её проявлениях, но, лёжа на диване, чувствовалось какое-то превосходство. Желая определить его конкретно, ещё в поезде две супружеские пары затеяли карточный турнир на фанты. Свете в карты везло, а периодически проигрывавший Пряник вынужден был выполнять один и тот же фант и доставать проводницу вопросом: «А мы в ту сторону едем?» Но главным призом оставался диван.
По приезде к нам они сменили купе поезда на одну из наших комнат, по-прежнему продолжая оспаривать койко-место. Но эта суета вокруг дивана не отвлекала от главного – все, кто к нам приезжал, а это два-три десятка наших земляков, балдели, тащились или просто были в восторге от спокойной красоты нашей природы. Я говорю «нашей», поскольку, применив аллегорию, родителей мы, как правило, покидаем, а любовь свою переключаем на детей. Так же и здесь. Россия дала нам жизнь и образование, а мы всё это вложили в строительство своего детища, которое соответственно и полюбили.
ГЛАВА XX
Что-то у меня ирония стала переплетаться с лирикой. Надо определиться.
Если описывать отдельно местный колорит, наши молодёжные приключения и производство, то получатся три разные книги, которые будут соответственно: сентиментальной, весёлой и ироничной. Поэтому я буду стараться перемежать темы, чтобы не дать читателю заснуть или плюнуть и заняться другим делом.
Итак, на объектах производственный процесс продвигал прогресс, а в конторе плелись интриги. Частые партийные и профсоюзные собрания имели на повестке дня актуальнейшие вопросы типа: «Осуждение поведения работника Хрякова, который в рабочее время читал книгу». Или наоборот, «Осуждение политической неграмотности работника Хрюкова», вовремя не прочитавшего в передовице о том, где и с кем целовался взасос наш Генеральный секретарь.
Необходимо было проявлять неусыпную бдительность, чтобы найти, кого можно осудить, заклеймить или взять на поруки.
Как-то подкатила ко мне грымза из «тайной канцелярии» и говорит:
– Мы собираем подписи для коллективного осуждения и наказания прораба Миронова, допустившего производственную ошибку. Подписывай.
– Ну, а ты-то здесь каким боком, Чучундра месткомовская, – почти вслух подумал я и спросил:
– А если я не согласен?
– Тогда соберем подписи против тебя.
Логика безупречная.
Впоследствии, будучи уже руководителем предприятия, я частенько вспоминал тот гадюшник, и потому своих прорабов не только никогда не подставлял, а наоборот, старался сам за них ответить. Ведь прораб, пока он ещё не научился воровать, это наименее защищённая структурная единица, потому что на него не только ложится всесторонняя ответственность, но также падают все шишки, вешают всех собак и переводят все стрелки. Мне эту должность удалось миновать, как Гагарину звание капитана.
Когда меня попытались назначить прорабом, то в качестве приданого навязали объекты, которые я хорошо знал. Все деньги там были уже съедены, а оставалось ещё закончить монтаж теплотрасс, провести гидравлические испытания и нудную процедуру сдачи в эксплуатацию. В условиях соцсоревнования это означало отсутствие плановых показателей и, соответственно, премий моим работникам, а также позор и общественное презрение мне лично.