Пакт Молотова–Риббентропа – детонатор мировой войны или шаг к Победе 1945 г.?

© Широкорад А.Б., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Предисловие

Ни один договор ХХ века не вызывает столько споров, как Московский договор 1939 года, который сейчас стали именовать пактом Молотова – Риббентропа. Начну с того, что ни в Германии, ни в СССР термин «пакт Молотова – Риббентропа» никогда не использовался. Его придумали враги России и Германии.

Несколько лет назад в телестудии в ожидании съемки я разговорился с видным высокотитулованным специалистом по Польше. Тот начал разглагольствовать о пакте Молотова – Риббентропа. В ответ я его спросил, а что он думает о пакте Иоффе – Домбского? Служивый историк долго морщил лоб, а потом сослался на усталость, он-де много работает. Я напомнил дату – 12 октября 1920 г. «Так это же Рижский мир!» – радостно воскликнул служивый.

Термин «пакт» использовался только в ХХ веке. Обычно так называли малозначительный и не исполнявшийся договор. Или, наоборот, термин «пакт» использовался для дискредитации какого-либо договора или его подписантов.

Вот, например, спросите официального польского историка о пакте Пилсудского – Гитлера. Он возмутится, что это не пакт, а «Декларация о неприменении силы между Германией и Польшей».

Все же более-менее важные политические договоры именовались по месту подписания, причем иногда ставились даты. Например, Ништадтский мир, Ясский мир, Тильзитский мир, Парижский мир 1856 года (кстати, в Париже было заключено не менее двух десятков договоров.), Потсдамское соглашение, Ялтинское соглашение и т. д.

Увы, формула доктора Геббельса – «ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой» – сработала и в случае с Московским договором. В конце 1940-х гг. русофобы переименовали Московский договор в пакт Молотова – Риббентропа. Так он сейчас и известен всему миру.

Каюсь, и я во многих случаях, чтобы быть понятнее читателям, использую термин «пакт Молотова – Риббентропа».

19 сентября 2019 г. Европарламент 535 голосами за и 66 против принял резолюцию под довольно безобидным названием – «О важности европейской памяти для будущего Европы».

Название резолюции следует расшифровывать как призыв к созданию новых мифов о событиях 1939–1945 гг., наиболее соответствующих текущей политике и интересам ЕС и НАТО.

В резолюции говорится: «Вторая мировая война, самая разрушительная в истории Европы, стала непосредственным следствием печально известного нацистско-советского Договора о ненападении от 23 августа 1939 года, также известного как пакт Молотова – Риббентропа, и его секретных протоколов, в соответствии с которыми два тоталитарных режима, задавшиеся целью завоевать мир, делили Европу на две зоны влияния».

По принципу: вор кричит: «Держи вора», Европарламент обвиняет РФ в фальсификации истории. В частности, Европарламент «глубоко обеспокоен попытками сегодняшнего российского руководства искажать исторические факты и оправдывать преступления, совершённые советским тоталитарным режимом, считает их опасной составляющей информационной войны, ведущейся против демократической Европы с целью её разделить, и поэтому призывает Комиссию решительно противостоять этим усилиям».

Кроме того, в резолюции выражается озабоченность использованием «символики тоталитарных режимов» в Европе и отмечается, что ряд стран ЕС запретили как коммунистические, так и нацистские символы.

«Дальнейшее наличие в общественных местах в ряде государств-членов памятников и мемориалов (парки, площади, улицы и т. п.), прославляющих тоталитарные режимы, – отмечается в резолюции, – создаёт предпосылки для искажения исторических фактов о последствиях Второй мировой войны и для пропаганды тоталитарной политической системы».

Также резолюция призывает «все государства-члены отмечать 23 августа как Европейский день памяти жертв тоталитарных режимов» – в честь польского офицера Витольда Пилецкого^[1], расстрелянного в этот день властями Польской Народной Республики в 1948 г.

Итак, резолюция «о памяти» фактически призывает к разрушению памятников, надгробных плит, запретам на книги, кинофильмы и т. д. А в большой политике – к пересмотру итогов Второй мировой войны, изменению границ и к требованиям репараций от РФ. В самом деле, если Вторую мировую войну начали два государства – Германия и СССР, то почему огромные репарации до сих пор платила только правопреемница ФРГ, а РФ ничего и никому платить не хочет?

Печально, что и в России с 1991 г. хватает сторонников виновности СССР в развязывании Второй мировой войны.

Вот, например, господин Сванидзе в передаче «Суд времени» утверждал: «Чем дальше, тем больше ясно, что вопросы безопасности страны не были в числе первоочередных для Сталина. Его увлекали собственные геополитические проекты».

В той же передаче писатель Леонид Млечин утверждал: «Сталин заключал договор с фашистской Германией, понимая, кто перед ним, но он делал это ради безопасности государства – говорят так: он сделал это для того, чтобы выиграть время и хорошо противостоять нацистской Германии. Если таковой была цель, то эта цель не была достигнута. В 39-м году Советскому Союзу противостояла еще не такая Германия, которой она стала в 41-м году. К 41-му году время использовал не Сталин, а Гитлер. Сталин подарил Гитлеру два года, за которые он, Гитлер, сокрушил всех своих противников, которые могли бы стать нашими союзниками, завоевал практически всю Европу, создал мощную армию, с которой обрушился 22 июня 41-го года на нашу страну. Выяснилось, что эти два года потеряны впустую. Пакт Молотова – Риббентропа был ошибкой – это мягкое слово, – преступлением против нашего народа».

Сванидзе, Млечин и свидетель Борис Сергеевич Орлов («один из самых знаменитых и опытных наших германистов») напрочь отрицают хотя бы малейшую виновность Англии и Франции в развязывании войны.

Орлов: «Версальский договор лишал возможности Германию становиться мощной милитаризованной державой как таковой, и в этом отношении он сыграл положительную роль…

Я хочу обратить ваше внимание, что как раз в период Веймарской республики рейхсвер, вермахт, имел свои подгот… свои вооруженные части в России, в Советском Союзе…

…Союзники не могут отвечать за Гитлера, потому что, в конце концов, это явление политической жизни в самой Германии как таковой».

Млечин: «А почему, собственно, Германия не должна была пострадать после Первой мировой войны… Справедливо было наказать Германию и за Первую мировую: она начала эту войну, и из-за нее погибли многие люди…

И я еще раз скажу, что этот договор не помог Сталину достичь той главной цели, которая стояла перед нашим государством – обезопасить себя от нападения нацистской Германии, сделать нашу страну настолько сильной, настолько мощной, чтобы она могла противостоять нацистской Германии. Время, полученное в результате этого пакта, было использовано просто бездарно, в результате родилась катастрофа 41-го года. И с моей точки зрения, полное безумие было принимать участие в разделе Польши, которая была буфером между двумя нашими государствами. Красной армии для развертывания требовалось 14–15 суток».

Сванидзе: «Завершайте, пожалуйста».

Млечин: «Этих 14–15 суток у нас не было, потому что 22 июня немецкие войска сразу хлынули на нашу территорию. Поляки сопротивлялись немцам три недели – вот эти три недели могли бы нас спасти»^[2].

Замечу, что оппонентом на «Суде времени», обвиняющим Млечина, выступил талантливый политик, отличный полемист Сергей Ервандович Кургинян. Увы, позиция Кургиняна на передаче мне показалась малоубедительной. И дело не в способностях Сергея Ервандовича, а в том, что он высказывался в рамках официальной советской истории, утвержденной соответствующим отделом ЦК КПСС.

Чтобы защитить от лживых обвинений свою страну, своих руководителей, своих отцов и дедов, давших нам Великую Победу 1945 г. (мой отец в 1941 г. был ранен под Москвой), надо просто сказать правду без идеологических пристрастий и политкорректности.

Ну а поскольку Сванидзе, Млечин и Ко обелили Англию и Францию за Версальский договор, поносят СССР и даже объявили Ленина идеологом Второй мировой войны, нам придется начать с 1914 г.

Глава 1. Дорога к Первой мировой войне

Зачинщиком и организатором двух мировых войн ХХ века была Англия. Ни одна великая война не началась бы без воли британского правящего класса. Разумеется, непосредственными поджигателями в 1914 и 1939 гг. оказались другие. Кто? Об этом мы узнаем позже.

По крайней мере, с XVII века британское правительство постоянно провоцировало военные конфликты в Европе, стремясь не допустить существенного усиления какой-либо европейской державы.

«У Англии нет ни постоянных врагов, ни постоянных союзников, у нее есть только постоянные интересы». Эту фразу приписывают сразу нескольким британским премьер-министрам.

Цель Лондона – обеспечить себе мировое господство. Главными инструментами для достижения этой цели была дипломатия, постоянно вызывавшая вооруженные конфликты в Европе и по всему миру, а также военный флот.

Еще в конце XVIII века в британском Адмиралтействе был введен «Two power standard», означавший, что английский флот должен быть сильнее двух вместе взятых крупнейших флотов мира.

Во второй половине XIX века Англия постоянно шантажировала Францию и Россию своим флотом. С 1856 по 1900 г. не менее пяти раз формировалась так называемая Балтийская эскадра, задачей которой должно было стать уничтожение Кронштадта и Петербурга. Ну а в России расчехляли пушки во всех береговых крепостях, буквально от Кронштадта до Владивостока, а на британские коммуникации выходили русские крейсера и броненосцы.

Лондону было дело до всех, даже небольших изменений границ или зоны влияния по всему миру. Любая французская колониальная экспедиция в Африке или Азии, русская экспедиция на Памир или на Тибет, контрудар туркестанского генерал-губернатора по разбойничьим кочевым племенам – и всегда грозный окрик из Лондона и угроза войной.

В 1893 г. император Александр III заключил союз с Францией. Современные историки трактуют его исключительно как антигерманский. На самом деле это был союз против Германии и Англии! 1 октября 1893 г. в главную французскую средиземноморскую базу Тулон прибыла русская эскадра контр-адмирала Ф.К. Авелана.

Опять же, никто из историков не заинтересовался вопросом, а почему куда-то на Средиземное море, а не в Брест или Кале – погрозить кайзеру бронированным кулаком. Да и господам офицерам из Кале до Парижа быстрей сгонять, чем из Марселя.

Заключение русско-французского союза и визит русской эскадры в Тулон вызвали в Англии бурю негодования. В британской прессе сразу же раздались вопли о неспособности Англии контролировать ситуацию в Средиземноморье. Так, журналист Филипп Коломб писал: «Теперь мы почти изжили представление о том, что “первый удар” будет нанесен непосредственно по нашим берегам, и отчетливо осознали, что идеальный “первый удар” Франция при большем или меньшем содействии России нанесет нашему ослабленному флоту на Средиземном море».

В Лондоне понимали опасность русско-французского союза, но прозорливо осознавали, что главной угрозой для «владычицы морей» через 15–20 лет станет Германская империя.

На мой взгляд, действия британского кабинета в 1894–1914 гг. являются непревзойденным шедевром дипломатической борьбы. Судите сами.

Летом 1898 г. французская экспедиция майора Маршана (128 чел.) занимает суданский город Фашод в среднем течении Нила (ниже Хартума).

19 сентября 1898 г. к Фашоду по Нилу подходит целая флотилия пароходов с британскими войсками генерала Китченера.

Китченер предъявил ультиматум Маршану – покинуть Фашод, или будет война. Россия должным образом не поддержала Францию, и та была вынуждена капитулировать перед англичанами и уступить им весь бассейн Белого Нила. В декабре 1898 г. французы покинули Фашод. Две пушки и стрелковое вооружение Маршан подарил эфиопскому императору.

Причину упорства англичан в Фашодском кризисе зарубежные и отечественные историки видят исключительно в важности для Британской империи бассейна Белого Нила, британских планов постройки трансафриканской железной дороги от Египта до Южной Африки и т. д.

Между тем Лондон, унижая Францию, преследовал и другую цель – «опустив» страну-соперницу, сделать позже ее послушной союзницей.

Добившись своего, британское правительство решило угостить пряничком своего поверженного врага. В феврале 1899 г. оно начало с Францией те самые переговоры, в которых отказывало ей до капитуляции. И уже 21 марта между Англией и Францией было достигнуто соглашение. Их африканские владения были разграничены. Франция окончательно ушла из бассейна Нила, но получила взамен небольшие компенсации, в которых до капитуляции в борьбе за Нил Англия ей отказывала. Граница между французскими и английскими владениями в Африке проходила в основном по водоразделу между бассейнами озера Чад и реки Конго, с одной стороны, и бассейном Нила – с другой. За отказ от Нила Франция получала большие территории в Судане к западу от Дарфура. Захват этой территории позволил ей соединить свои владения в Северной и Западной Африке с центральноафриканскими колониями.

Так было положено начало сближения Англии и Франции. В конце концов они договорились о претензиях на Египет, Марокко, Сиам, Мадагаскар, острова Новые Гибриды и районы Экваториальной Африки. А 8 апреля 1904 г. Лондон и Париж подписали документ «о сердечном соглашении», то есть Антанте.

А чтобы заставить воевать с Германией Россию, Лондону потребовалось устроить… Русско-японскую войну.

В Лондоне 18 (30) января 1902 г. британский министр иностранных дел Ленсдаун и посол Японии Хаяси подписали союзный договор. В первой его статье обе стороны признавали друг за другом право на охрану в Китае и Корее своих интересов, «если им будут угрожать либо агрессивные действия какой-либо другой державы, либо беспорядки, возникшие в Китае или Корее, и потребуется интервенция какой-либо из договаривающихся сторон для защиты жизни и собственности ее подданных»^[3].

Таким образом, договорные обязательства касались не только отпора покушениям третьей державы на захват Кореи или Китая. Они предусматривали также «право» на противодействие любым попыткам третьей державы – предположительно, России – «угрожать интересам» Японии или Англии в этих двух странах Восточной Азии.

Все японские броненосцы были построены в Англии.

Англия формально соблюдала нейтралитет в Русско-японской войне, но, по мнению автора, именно позиция Англии стала одним из главных факторов поражения России.

Беспрецедентным в истории военного морского права стал провод британскими моряками под конвоем королевского крейсера двух японских броненосных крейсеров, закупленных в Италии, в Японию.

Англия, угрожая войной, не позволяла русским крейсерам захватывать корабли с оружием, идущие в Японию.

В ноябре 1904 г. в Англии и США был размещен новый японский заем – на 60 млн долларов, – тоже из 6 %. В марте 1905 г. последовал третий англо-американский заем, уже на 150 млн долларов и всего из 4,5 %, но опять-таки под конкретное обеспечение – на этот раз доходами от табачной монополии. Наконец, в июле 1905 г. Япония получила четвертый заем – снова 150 млн долларов из 4,5 %.

В итоге Россия была наголову разгромлена на Дальнем Востоке, и русское правительство, желая взять реванш, обратило свои взгляды на Запад. И тут Лондон достал из кармана пряник.

18 (31) августа 1907 г. на яхте, стоявшей в четырех верстах от полуострова Гангут, Николай II и британский посол Артур Никольсон подписали соглашение о разграничении сфер влияния двух стран в Персии, Афганистане и Тибете. Причем Россия пошла на гораздо большие уступки, чем «коварный Альбион».

28 мая (10 июня) 1908 г. в Ревель прибыла королевская яхта «Виктория и Альберт» в сопровождении внушительной британской эскадры. После салюта от борта яхты отвалил баркас, на котором находилась королевская чета – Эдуард VII и Александра Датская. На борту яхты «Полярная звезда» их приветствовали Николай II и Александра Федоровна. Зная пристрастие русского императора к униформам и различным регалиям, Берти произвел Ники в чин адмирала британского флота. Царю преподнесли красивый мундир и морскую саблю образца 1827 г., чем несказанно порадовали нашего самодержца. В ходе королевского визита было на высшем уровне согласовано создание Антанты – союза, направленного против Германии.

Так Лондон нашел себе союзников для нападения на Германию.

В 1900 г. британское правительство приняло решение напасть на Германию. Предвижу обвинения оппонентов в бездоказательности. Увы, доказательства у меня железные, как в переносном, так и в буквальном смысле, – реформы в британском флоте.

С 1860 по 1900 год Англия в десятках баз, расположенных во всех частях света, содержала сотни боевых кораблей, большинство из которых были устаревшими. Лорды Адмиралтейства готовились к крейсерской войне с Россией и Францией. В такой ситуации и старые броненосные корабли были способны защитить порты в британских колониях, разбросанных по всему свету.

А в 1900 г. британское правительство начинает подготовку к морской войне с Германией в Северном море и проливе Ла-Манш. Соответственно, начинается резкое сокращение кораблей в дальних морях. Так, в 1903–1905 гг. британский флот в китайских водах был сокращен с 25 до 10 кораблей. Остальные сданы на лом.

Всего же в 1900–1905 гг. было списано 154 корабля. Число британских флотов сократилось с 9 до 5. Число эскадренных броненосцев на Средиземном море сократили с 12 до 8. Зато флот Ла-Марша увеличили с 8 до 17 броненосцев.

Итак, начало «Великой войны» было предопределено на Даунинг-стрит и в британском Адмиралтействе еще в 1900 г.

А кому могла быть выгодна «Великая война»?

Австрийским генералам и группе банкиров захотелось после Боснии и Герцеговины присоединить к своей лоскутной империи еще и Сербию. Замечу, что от южной границы Сербии до Дарданелл всего 300 км, а до Эгейского моря – только 50 км.

Французы уже сорок с лишним лет мечтали о реванше за 1870 год и жаждали отторгнуть от Германии Эльзас и Лотарингию.

Англичане боялись за свои колонии, страдали от конкуренции мощной германской промышленности, а пуще всего опасались быстрого усиления германского военно-морского флота. Германские линкоры имели лучшую артиллерию, броню и живучесть, чем британские, а по числу дредноутов обе страны должны были сравняться к 1918–1920 гг.

Германия желала обуздать французских реваншистов и с вожделением поглядывала на огромные британские колонии, над которыми «никогда не заходило солнце».

Таким образом, в 1914 г. война отвечала насущным интересам всех великих европейских держав, кроме России.

Ввязавшись в войну, ни царь, ни его министры и генералы так и не определили целей войны. Повторяю, речь не идет о том, что эти цели были реакционны или заведомо неосуществимы. Реальных планов не было и в помине. Дело в том, что ни царь, ни министры не сумели сформулировать будущее «объединенной» Польши после победы над Германией и Австро-Венгрией. Вариантов, включая официальные высказывания Николая II, командующего русской армией великого князя Николая Николаевича, а также министров иностранных дел, хватало, но все они были противоречивы и неопределенны.

В 1916–1917 гг. русские войска захватили изрядный кусок турецкой территории, включая города Трапезунд, Эрзурум, Эрзиджан, Битлис и др. И опять царь, министры и генералы не знали, что с ними делать.

Захватили у Австрии временно Галицию, и опять же вопрос – то ли присоединять ее к будущей Польше, то ли делать российской губернией, то ли дать Малороссии автономию и включить в оную Галицию? Как говорится, «легкость в мыслях необыкновенная».

А что делать с Проливами после победы? Еще незабвенный Федор Михайлович Достоевский писал: «И еще раз о том, что Константинополь, рано ли, поздно ли, а должен быть наш».

В ноябре 1914 г. вице-директор МИДа Н.А. Базили составил секретную записку «О наших целях в Проливах». Там говорилось:

«Стратегическое значение Проливов – контроль за прохождением судов из Средиземного моря в Черное и обратно… Проливы – прекрасная оперативная база для действий флота в Средиземном и Черном море…

…Полное разрешение вопроса о Проливах возможно только путем непосредственного утверждения нашей власти на Босфоре и Дарданеллах с частью Эгейских островов и достаточным Hinterland‘ом (прилегающие районы. – А.Ш.), чтобы владение ими было прочным. Только такое решение… – одно соответствует нашей великодержавности, давая нам новое средство к расширению мирового значения нашего отечества».

Любопытно, что уже в ходе войны Англия и Франция пообещали России Константинополь, а сами заключили тайный сепаративный договор, по которому взаимно обещали ни каким образом Проливы России не отдавать.

В феврале 1914 г. член Государственного совета П.Н. Дурново подал обширную записку императору Николаю II, где описывались последствия «Великой войны» для Российской империи. Петр Николаевич с 1884 по 1893 г. был директором департамента полиции, а с 22 сентября 1906 г. по 16 апреля 1908 г. – министром внутренних дел. Он лучше, чем кто-либо, представлял ситуацию в России и, наконец, с учетом отставки и возраста мог позволить себе независимые суждения.

Документ сей архиинтересен, и я позволю себе привести из него большие выдержки.

«БУДУЩАЯ АНГЛО-ГЕРМАНСКАЯ ВОЙНА ПРЕВРАТИТСЯ В ВООРУЖЕННОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ МЕЖДУ ДВУМЯ ГРУППАМИ ДЕРЖАВ.

Центральным фактором переживаемого нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии. Это соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны. Слишком уж несовместимы интересы этих двух государств, и одновременное великодержавное их существование рано или поздно окажется невозможным».

Далее Дурново доказывает, что Англия для достижения своих целей будет вмешивать в войну Россию.

«Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов. Заморских колоний у нас нет и, вероятно, никогда не будет, а сообщение между различными частями империи легче сухим путем, нежели морем. Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться. Зачем оживлять центробежные стремления, не заглохшие по сию пору в Привислинском крае, привлечением в состав Российского государства беспокойных познанских и восточно-прусских поляков, национальных требований которых не в силах заглушить и более твердая, нежели русская, германская власть?

Совершенно то же и в отношении Галиции. Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров. Очевидная цель, преследуемая нашей дипломатией при сближении с Англией, – открытие проливов, но, думается, достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия закрывала нам выход из Черного моря. Не заручившись ли содействием этой последней, мы избавились в 1871 году от унизительных ограничений, наложенных на нас Англией по Парижскому договору?

И есть полное основание рассчитывать, что немцы легче, чем англичане, пошли бы на предоставление нам проливов, в судьбе которых они мало заинтересованы и ценою которых охотно купили бы наш союз.

Не следует к тому же питать преувеличенных ожиданий от занятия нами проливов. Приобретение их для нас выгодно лишь постольку, поскольку ими закрывается вход в Черное море, которое становится с той поры для нас внутренним морем, безопасным от вражеских нападений.

Выхода же в открытое море проливы нам не дают, так как за ними идет море, почти сплошь состоящее из территориальных вод, море, усеянное множеством островов, где, например, английскому флоту ничего не стоит фактически закрыть для нас все входы и выходы, независимо от проливов.

‹…›

В Закавказье мы, в результате войны, могли бы территориально расшириться лишь за счет населенных армянами областей, что, при революционности современных армянских настроений и мечтаниях о великой Армении, едва ли желательно и в чем, конечно, Германия еще меньше, чем Англия, стала бы нам препятствовать, будь мы с нею в союзе. Действительно же полезные для нас и территориальные, и экономические приобретения доступны лишь там, где наши стремления могут встретить препятствия со стороны Англии, а отнюдь не Германии. Персия, Памир, Кульджа, Кашгария, Джунгария, Монголия, Урянхайский край – все это местности, где интересы России и Германии не сталкиваются, а интересы России и Англии сталкивались неоднократно.

Совершенно в том же положении по отношению к России находится и Германия, которая равным образом могла бы отторгнуть от нас, в случае успешной войны, лишь малоценные для нее области, по своей населенности мало пригодные для колонизации: Привислинский край, с польско-литовским, и остзейские губернии с латышско-эстонским, одинаково беспокойным и враждебным к немцам населением.

В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСОВ РУССКИЕ ПОЛЬЗЫ И НУЖДЫ НЕ ПРОТИВОРЕЧАТ ГЕРМАНСКИМ».

Точность предсказаний Дурново автоматически наводит на мысль: а не подделка ли сия записка?

«О том, что “пророческая записка” не является мистификацией, есть и вполне конкретные свидетельства. Эмигрантский деятель Д.Г. Браунс писал, что этот “документ был изъят из бумаг Государя и подтвержден в эмиграции теми немногими, кто его видел”.

Это утверждение находит подтверждение в целом ряде источников. Как утверждала графиня М.Ю. Бобринская (урожденная княжна Трубецкая, дочь генерал-лейтенанта Свиты и командира Собственного Его императорского величества конвоя) в письме к А.И. Солженицыну, она читала эту записку до революции и потому может ручаться за ее достоверность. Машинописная копия “Записки” (причем в дореволюционной орфографии) сохранилась в Государственном архиве Российской Федерации среди бумаг патриарха Тихона, датированных 1914–1918 гг. и в фонде протоиерея Иоанна Восторгова, который также составляют документы до 1918 г. Также известно и о машинописном экземпляре “Записки”, отложившемся в отделе рукописей Института русской литературы в фонде члена Государственного совета, видного юриста А.Ф. Кони. Вариант “Записки” сохранился и в Бахметьевском архиве (США) в бумагах бывшего министра финансов П.Л. Барка»^[4].

Какова же реакция Николая II на записку (меморандум) Дурново? Да никакой! Большинство историков уверены, что царь, не читая, велел сдать ее в архив.

Впрочем, царя отговаривали от войны даже ближайшие родственники, в том числе великий князь Николай Михайлович. Сразу после начала войны Николай Михайлович писал: «К чему затеяли эту убийственную войну, каковы будут ее конечные результаты? Одно для меня ясно – во всех странах произойдут громадные перевороты, мне мнится конец многих монархий и триумф мирового социализма».