От Чернигова до Смоленска. Военная история юго-западного русского порубежья с древнейших времен до ХVII в.

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© Шинаков А. Е., 2018

© «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018

Введение

Война… в этом слове для большинства людей сосредоточен исключительно отрицательный смысл. В то же время не пустыми словами являются и такие понятия, как воинская доблесть и честь, военная культура и искусство, гениальность полководца, вошедшая в поговорку солдатская смекалка, справедливая и освободительная война, боевое братство. Это и блестящая атака кавалергардов, и воодушевляющие, будоражащие душу, победные парады, яркие мундиры и награды. В общем, если не война, то военная история, ее антураж, атрибуты имеют несомненную привлекательность для десятков тысяч людей по всей Европе – иначе никак не объяснишь столь массовый характер движения исторических реконструкторов.

Есть те, кто говорит о естественности, имманентности («присущности») войн человеческому обществу. Они даже находят в них положительные, «полезные» свойства. С точки зрения психологии «больших масс» войны дают выход естественной агрессивности некоторой части людей, которая в противном случае обратилась бы внутрь общества. Война содействует научно-техническому прогрессу. Есть политологические теории, в соответствии с которыми именно войны, как частный случай насилия или сопротивления насилию, борьбы между группами людей, разными социумами, являются одной из главных причин социально-политического прогресса, приводящего в итоге к возникновению цивилизации и образованию государств. Без войн нечем было бы заняться и нечем оправдать существование таких слоев населения, как рыцарство и дворянство, для которых война – «стезя чести и славы», а сами они (в идеале, конечно) – образец поведения, морали для остальных, «подлого состояния», людей. Сами же феодалы, да и многие другие авантюристы-наемники боготворили войну, так как только благодаря ей могли приобрести богатство и положение в обществе (а не как другие – эксплуатацией труда мастеровых, торговлей или ростовщичеством, хорошо подвешенным языком, а не шпагой, а то и вообще спекуляцией, мошенничеством или казнокрадством). Вспомним хотя бы поднявшихся из низов маршалов Наполеона.

Однако все эти теории создают либо профессиональные военные, либо ученые-политологи и политико-антропологи, явно не «призывного» возраста и в войнах не участвовавшие, либо политики, стремящиеся к власти над своим и чужими народами и использующие идеи некоторых «психологов толпы» и философов, таких, как автор психоанализа 3. Фрейд и философов типа Ф. Ницше. Для них, как сказал О. Бисмарк, война есть просто «продолжение политики иными средствами». Впрочем, представления о необходимости периодической «встряски» и обновления сил людей, особенно при переходе в иной «возрастной» класс, либо при вступлении в брак, есть и у некоторых «варварских» (по уровню социального развития) народов – папуасов, маори, кельтов, ацтеков, зулусов и др.

В то же время большинство людей считают, что любая война несет в первую очередь смерть и разорение. Что касается научно-технического прогресса, то, во-первых, он есть далеко не во всех областях жизни людей, война несет и регресс, разрушение производительных сил, а во-вторых, были периоды прогрессивных сдвигов в науке и технике, с войной первоначально никак не связанные – промышленные и научно-технические революции в Европе в конце XVIII и в конце XIX – начале XX века, да и в настоящий период. Что касается естественного отбора, то в войнах как раз в первую очередь гибнут самые честные, бесстрашные, да и просто – молодые люди, еще не давшие потомства, а хитрые, изворотливые, да и просто больные и слабые выживают и дают потомство. Кроме того, в них вынуждена принимать участие не только заинтересованная в них военная элита, но и абсолютно невоинственные и выгод от войны не имеющие, рядовые солдаты, а то и просто мирные люди, женщины и дети – будущее нации. С психологической точки зрения война, как и любое убийство себе подобных, противна естественной человеческой природе и является абсолютной глупостью. В аспекте культуры и идеологии – война, конечно, добавляет сюжетов и для той, и для другой, создаются целые эпосы и эпопеи (хотя бы Махабхарата и Илиада, русский былинный и осетинский нартский эпос, киргизский эпос «Манас», армянский «Давид Сасунский», германский «Песнь о нибелунгах»), на примерах успешных войн воспитывается патриотизм, но в ходе тех же войн безвозвратно уничтожаются культурные ценности, рождается труднопреодолимая вражда между народами (хотя, наоборот, бывшие противники, если войны велись относительно «благородно», испытывают уважение и интерес друг к другу). С точки зрения навязывания идеологии насильно это может иметь место (исламизация завоеванных арабами и турками народов или христианизация завоеванных немцами народов Прибалтики), но это результат скорее не самой войны, а следующих за ней весьма длительных процессов.

Не всегда победа достается более культурным народам и странам, нередко ее достигают более отсталые в культурном плане, но более воинственные, беспощадные к врагу и «зацикленные» на одной цели, все ей подчинившие и организованные общности. Так, кочевники часто завоевывали гораздо более «цивилизованные» государства Китая, Передней и Южной Азии, Юго-Восточной Европы, что тормозило развитие последних. В этой же связи – далеко не всегда побеждают более храбрые, умные, а уж тем более – честные. Часто победа достается более хитрым, беспринципным, жестоким. Другое дело, что затем завоеватели попадают под воздействие культуры и даже языка завоеванных, но это случается далеко не всегда, бывает и наоборот.

Россия – геополитическое по масштабам пограничье Запада и Востока – совокупность не только народов, часто разных по своему происхождению, языковой принадлежности и этнокультурному облику, но и весьма непохожих друг на друга регионов. Есть регионы полиэтничные, хотя и находящиеся в глубинах России – Среднее Поволжье, Урал, например. А есть такие, которые в настоящее время обладают относительным этническим единообразием, но при этом имеют большие традиционные исторические и культурные связи с пограничными регионами соседних государств, с которыми некогда составляли единое целое ряда археологических культур, Древней Руси, некоторых русских княжеств, Великого княжества Литовского и Русского, Речи Посполитой, Российского централизованного государства. В связи с этим история, особенно военная, этих регионов, как в зеркале, отражает историю не только России и сопредельных с этими регионами государств, но и достаточно отдаленных от них стран – Польши, Болгарии, Чехии, Литвы. Недаром в начале XXI века (в 2003 году) в рамках евроинтеграции был создан трансграничный еврорегион «Днепр» в составе вначале Черниговской, Брянской и Гомельской областей, к которым вскоре присоединились Сумская, Могилевская, Курская, Калужская и Орловская области. Такой выбор не случаен, а исторически обусловлен общими судьбами в предыдущие столетия и даже тысячелетия. Географическим стержнем этих территорий является река Десна с ее притоками, протянувшаяся с севера на юг почти от верховий Днепра и Смоленска (Ельня) до Чернигова, где Десна вновь сближается с Днепром и сливается с ним под Киевом, на востоке ее притоки вплотную подходят к Поочью и степям за Курском в верховьях ее главного притока – Сейма, на западе – к Радимичско-Белорусскому Посожью. Это вечное пограничье, в котором менялся только его характер (через него проходили рубежи этнические, военно-политические, даже геополитические, но никогда – цивилизационно-культурные).

При этом всегда сохранялись внутрирегиональные, «межграничные» связи и контакты. Сейчас этот процесс несколько нарушен, но, с учетом исторической ретроспективы, вряд ли надолго. В настоящее время ядром данного межграничного региона является Брянская область – единственный регион России, порубежный одновременно и с Беларусью, и с Украиной. Она не только в настоящее время находится на перекрестке народов и государств. Само ее физико-географическое расположение вдоль главного ландшафтного рубежа Русской равнины – границы леса и лесостепи – предопределило еще с бронзового века (примерно четыре с половиной тысячи лет назад) противостояние скотоводов Юга и земледельцев Севера. Не раз орды кочевников разных племен и народов поднимались вдоль долин Десны и Судости, круша и сжигая расположенные по их берегам поселения. Этим же путем пришли в первом тысячелетии нашей эры и славянские переселенцы, отношения которых с местным населением также далеко не всегда были мирными. В эпоху Киевской Руси (IX–XIII века) Брянщина сначала явилась пограничьем четырех восточнославянских племенных союзов с Древнерусским государством, процесс включения которых в его состав проходил длительно и сложно, был чреват военными конфликтами. Затем Среднее Подесенье явилось ареной борьбы и перекройки границ трех: Черниговского, Смоленского и Новгород-Северского великих и ряда более мелких удельных княжеств. Татаро-монгольское нашествие лишь вскользь затронуло территорию современной Брянской области, но зато позднее, вплоть до Северной войны 1700–1721 годов, Брянщина почти непрерывно была театром военных действий для ряда соперничавших государств Восточной и Северной Европы: Брянское, Смоленское, Рязанское и Московское великие княжества, Великое княжество Литовское, позднее – Речь Посполитая и Русское централизованное государство, Россия и Швеция. Добавим сюда набеги крымских ханов, непростые отношения с украинским гетманством, ряд гражданских войн и восстаний, сотрясавших и Литву, и объединенное Польско-Литовское государство, и Россию, вплоть до 1919 года (поход Добровольческой армии на Москву). Отдельная страница – Великая Отечественная война, когда военные действия четырежды (имеются в виду события середины августа – начала сентября и начала октября 1941 года, затем марта и середины августа-сентября 1943 года) прокатывались по Брянщине, а в промежутках шли бои между оккупантами, партизанами и полицейскими формированиями коллаборационистов. Даже в относительно спокойный для нее период с 1709 по 1918 год, как, впрочем, и раньше и позже его, жители современной Брянской области принимали участие в ряде исторических сражений и войн, не затрагивавших непосредственно ее территорию. Война стала многотысячелетним фактором политического, экономического и социального развития этой извечно пограничной земли – Брянского края.

В этой книге вы найдете подробную историю войн и наиболее знаменитых сражений, прогремевших на территории современного российско-украино-белорусского пограничья с древнейших времен до конца XVII столетия, описание и реконструкцию вооружения, оборонительных сооружений, тактики и способов комплектования, противоборствовавших в них войск, а также участия в крупнейших сражениях и средневековых войнах Восточной и Центральной Европы воинских формирований, укомплектованных и сформированных на брянских и в целом на придеснинских землях.

Автор выражает благодарность за помощь в подготовке книги к изданию А. А. Чубуру, Ю. М. Павлову, И. В. Мельникову, О. А. Головачевой, Н. Г. Рябчевскому, А. А. Басову.

Часть I
Предыстория и военная история Подесенья в период Древней Руси

Глава I
От первобытности – к славянам

1. Топоры против стрел: свидетельствует археология

В воздухе просвистели вылетевшие из густого ельника короткие деревянные стрелы с маленькими кремневыми и костяными наконечниками. Несколько рослых светловолосых воинов в мгновение ока были сражены ими. Нападение произошло неожиданно – из засады. Невзрачные на вид наконечники оставили на их теле малозаметные отверстия. Наконечники имели с обратной стороны два острых шипа, которые затрудняли их извлечение из небольшой ранки и превращали ее в долго не заживающую и гноящуюся рваную язву. Такие наконечники обнаружены на стоянках эпохи неолита на Судости (Борки, Курово) и Десне (Сагутьево) в юго-восточной части Брянской области. Некоторые из таких наконечников, особенно в боевых условиях, а не для охоты, обмакивались в трупный яд. Это приводило к тому, что и раненый воин вскоре умирал. И все же, предохраняя себя от смертельной опасности, большая часть воинов, вслед за которыми двигались повозки со скарбом и домочадцами, успевала заслониться деревянными или плетеными, сделанными из ивняка и обтянутыми бычьими шкурами щитами. Кое у кого были и привезенные из далекой Британии целиком бронзовые щиты.

Военный вождь, издав гортанный крик и указав булавой с дорогим нефритовым наконечником на лесные заросли, призвал к действию. Озверевшие от неожиданного нападения и потери своих соплеменников воины, головы которых украшали скальпы туров с рогами, а на шеях бряцали ожерелья из клыков кабана, выхватив из-за щитов и поясов копья и топоры с медными, а большей частью каменными сверлеными лезвиями, бросились, невзирая на повторный залп, на невидимого врага. В ближнем бою их боевые топоры доказали свое полное превосходство над кремневым и костяным оружием противника, большая часть которого не ушла от возмездия – была перебита, а остальная обращена в бегство.

Подобного рода топоры изготовлялись с помощью шлифовки мягких пород камня сырым песком, а сверлились полыми круглыми костями с песком в качестве абразива. Подобными топорами были вооружены пришельцы из Центральной Европы, знавшие уже и медную металлургию, но вынужденные из-за нехватки сырья на равнинах Украины вернуться к прадедовскому материалу.

Их путь был долгим, но в конце третьего тысячелетия до нашей эры эти скотоводческие племена с юга, вдоль долин Десны и Судости, вторглись в ополья и полесья современной Брянской области, «открыв» тем самым первую страницу ее военной истории; и оставив на ее территории материальные следы своего военного присутствия – сверленые боевые топоры. Особенно много их обнаружено на лесистом юго-востоке области, в Суземском и Севском районах. Здесь же при раскопках автора в 1988 году на поселении Уль-1 было исследовано и захоронение воина среднеднепровской культуры рубежа третьего-второго тысячелетий до нашей эры.

Начинать военную историю Брянщины (Среднего Подесенья) вряд ли целесообразно с более раннего периода. В палеолите (древнекаменный век), в котором 60 тысяч лет назад началось заселение этих территорий человеком, население было слишком редким – два-три, а ранее – и один-два поселка или родовых коллектива. Мамонтов и других крупных животных хватало на всех, а потребностей в роскоши тогда у человека еще не выработалось, да и брать было нечего (рис. 1).

Многие исследователи считают пришельцев одной из ветвей индоевропейских племен – предшественниками современных славян, балтов и германцев, частично уничтоживших, частично «раздвинувших» местное охотничье-рыболовческое население (предков современных финно-угорских народов, к которым относятся финны, карелы, эстонцы, коми, мордва, мари, венгры, ханты, манси), не знавшее ни металла, ни крепостей. Роль последних, впрочем, могли играть свайные поселения, которые строились в основном для защиты от хищных животных, но могли на первых порах защищать и от хищников «людской породы».

Пришельцы же, имевшие безусловное военное и культурное превосходство над аборигенами и не имевшие пока внутренних противоречий, в крепостях не нуждались. Позднее, в эпоху сосницкой археологической культуры, стал расширяться ассортимент предметов вооружения, изготовленных из сплавов на медной основе – бронзы, в основном кавказского происхождения. Это наконечники стрел, ножи, острия копий, кинжал с прорезной рукоятью, выявленные при раскопках стоянок Кветунь и Юдиново. Особенно интересен бронзовый наконечник копья лавролистной формы с рельефным орнаментом и петелькой для привязывания к древку, найденный на крайнем западе региона, на реке Ипуть и принадлежащий приуральской по происхождению сейминско-турбинской культуре (рис. 2). Наконечник относится к редкому типу, которых даже на родине турбинцев пока найдено всего семь. Этот – восьмой, и он свидетельствует либо о зарождении дальних торговых связей, либо о дальних военных походах из Приуралья в Подесенье. Кто был его создателем – до сих пор вопрос дискуссионный: называют и финно-угров, и индоиранцев, и индоариев, и тюрок.

За последние годы пополнилась и коллекция таких специфических предметов вооружения, как бронзовые обоюдоострые кинжалы. К «парадному» экземпляру из Кветуни с прорезной рукоятью (Трубчевский музей) добавилось еще пять находок «повседневных» экземпляров с простыми черешковыми рукоятками, происходящих с востока Брянской области – от Брянска и Карачева на севере до Комаричей и Севска на юге. Все они относятся к финальному этапу эпохи бронзы – второму тысячелетию до нашей эры (сосницкая культура при влиянии более южной – бондарихинской) и могут датироваться концом первого тысячелетия до нашей эры, как, например, бронзовый кинжал с поселения Курово-6 под Погаром (раскопки автора, В. Н. Гурьянова, В. В. Миненко, А. А. Чубура). Он имеет аналогии также в кочевнических катакомбной и срубной культурах степей Украины и России, связанных с историческими киммерийцами.

Что же можно сказать о целях и характере войн, ведшихся в эту эпоху, а также вооружении, составе войск и тактике противоборствующих сторон? Судя по археологическим раскопкам, целью войн не был грабеж и захват поселений. Ведь «оккупанты» явно обладали большими богатствами (скот, медь, например), чем местные жители, тем более на захваченных ими поселениях присутствуют их могильники, то есть захоронения либо убитых в сражениях, либо умерших своей смертью людей.

Новому населению культур «боевых топоров» необходимы были свободные от местного населения (рыболовов и охотников) земли, которые можно было бы использовать под пастбища для крупного рогатого скота и свиней. Условия Подесенья с его обширными пойменными лугами и дубравами ополий были для этого как нельзя более подходящими. В соседних районах хвойных полесий уцелело, вероятно, старое «неолитическое» население и способ хозяйства.

Военные столкновения были не межродовыми и даже не межплеменными, а скорее «международными», ибо происходили между группами (а возможно, и союзами) разноязычных племен друг против друга.

Для одной из этих групп – скотоводов, пришедших со степного юга, с Украины, – они имели явно захватнический характер, для других – лесных рыболовов и охотников – оборонительный; завоеватели принесли более высокий уровень хозяйства и культуры (хозяйственно-культурный тип по этнографической терминологии).

Об основных видах наступательного вооружения как аборигенов, так и пришельцев свидетельствуют археологические материалы: у первых преобладало метательное оружие универсального назначения (оно могло использоваться как для охоты, так и для боя) – лук и стрелы, а также небольшие метательные копья – дротики, у последних – специализированное оружие ближнего боя – боевые топоры с каменными и бронзовыми лезвиями, и несколько позднее – копья с широкими наконечниками, кинжалы и булавы (у вождей).

На первый взгляд, степень вооруженности бронзовиков намного превосходила неолитчиков. Нельзя, однако, преуменьшать пробойную силу простого кремневого наконечника. Например, в XVI веке пленный индеец из Флориды на расстоянии 150 шагов (правда, в обмен на жизнь и свободу) пробил тростниковой стрелой с кремневым наконечником стальную испанскую кольчугу. У неолитчиков, правда, был еще простой, из одного куска дерева лук, обладавший меньшей «убойной силой». Кроме того, пришельцы, судя по инвентарю их захоронений, почти не располагали оружием дальнего боя, а ближайшие родственники местных племен ямочно-гребенчатой керамики (названы по орнаменту на глиняной посуде, ибо имя их кануло в Лету), жившие на берегах Онежского озера, знали даже бумеранг. Могли использовать его и древние жители Подесенья.

Превосходство (а оно было, ведь победили бронзовики), вероятно, следует искать в ином – в воинской организации. Мирные рыболовы и охотники не имели не только специализированного боевого, а также охотничьего оружия, но и воинов-«профессионалов», организованных в дружины во главе с военным вождем. Племена шнуровой керамики (так еще называют племена боевых топоров), планируя завоевательные походы, да и просто переселение в незнаемые территории, ее, безусловно, имели. Воины-профессионалы (или хотя бы «совместители» – скотоводы, ставшие воинами на период переселения), безусловно, заботились о сохранности своего здоровья и жизни, то есть имели защитное вооружение. То, что в захоронениях воинов нет бронзовых шлемов, панцирей, щитов, не говорит об отсутствии доспехов вообще. История свидетельствует, что наиболее ранние доспехи изготовлялись из кожи, были также и веревочные (у египтян), и деревянные, и полотняные, пропитанные солью (у критян). Кожа же в земле сохраняется очень редко (только при «консервации» ее окисями меди или в очень влажной почве). Кстати, современные эксперименты доказывают, что и кожаные доспехи, оказывается, прочнее бронзовых! Вот что пишут авторы книги об археологических экспериментах «Прыжок в прошлое»: «Джон Коулз испытал прочность копий круглых кожаных и бронзовых щитов. На металлическом щите толщиной 3 мм он в центре сделал выпуклость, а также укрепил щит гибкими ребрами, в результате чего прочность его соответствовала оригиналу. В загнутый обод одного из щитов для прочности он вложил еще и проволоку. Дротик с бронзовым наконечником пробил этот щит насквозь, а меч эпохи бронзы с первого же удара рассек его пополам. Только проволока в ободе не дала щиту развалиться на части. Таким же испытаниям ученый подверг и кожаный щит. Дротик с трудом его пробил. А после пятнадцати сильных ударов мечом на внешней стороне кожаного щита появились только легкие порезы. Результаты эксперимента показали, что кожаные щиты с успехом могли использоваться для защиты. Бронзовые же щиты, по всей вероятности, служили для каких-то культовых целей, так как полагаться на них в бою было слишком рискованно. Это же относится и к бронзовым доспехам той отдаленной эпохи». Недаром такие лучшие в мире воины, к тому же располагавшие неограниченной металлургической базой, как римляне, имели или кожаные, или железные доспехи! Что же говорить о скотоводах, заброшенных в далекий лесной край и вынужденных получать драгоценную бронзу за тридевять земель, с Кавказа!

Для устрашения противника завоеватели могли носить на голове вместо шлемов скальпы быков и кабанов – вероятно, их возможных тотемов.

Что касается тактики, то у местных жителей (кроме нападения из засады) она отсутствовала вовсе, о способах боя пришельцев сказать сложно. Конечно, уже в третьем тысячелетии до нашей эры такой народ, как шумеры, знали строй сомкнутой фаланги тяжеловооруженной пехоты и четырехколесные боевые колесницы, запряженные ослами, но это – высокоразвитые восточные города-государства, колыбель мировой цивилизации. Для наших же бронзовиков можно предположить такой способ ведения боя, как нападение не очень организованными и, в общем, руководимыми толпами. Ни конницы, ни колесниц они не знали, ибо не знали ни лошадей, ни ослов, ни тем более верблюдов или слонов, которых могли бы использовать как верховых или упряжных животных.

На Брянщине ни месторождений меди, ни олова нет. Поэтому, хотя среднеднепровские племена и относятся уже к бронзовому веку, однако у них еще преобладают каменные орудия, правда, обработанные новыми методами (сверление, шлифовка, полировка). Хотя к концу второго тысячелетия до нашей эры появляются и крупные бронзовые изделия – наконечники стрел и копий, ножи, кинжалы, в том числе со сложной в производстве прорезной рукоятью, но они составляют все же ничтожный процент по сравнению с каменными орудиями и встречены в несколько более поздний период (рис. 3). В эпоху бронзы на Брянщине появляются первые захоронения – трупоположения в скорченном виде, на боку, посыпанные символом огня, жизненной энергии, солнца – красной краской минерального происхождения – охрой. В конце эпохи бронзы (в сосницкой культуре) культ огня проявился еще более явно – от трупоположения перешли к трупосожжению – кремации покойных. Подобные культы характерны для первых индоевропейцев. И действительно, новые насельники Брянщины (судя по захоронению на поселении Уль-1 и по сохранившимся под первыми курганами скелетам) имели чисто европеоидный облик, без всякой примеси монголоидности, как в предыдущую эпоху неолита.

К юго-востоку от сосницкой культуры в эпоху поздней бронзы распространяются также племена марьяновско-бондарихинской культуры, расселившиеся в курском и украинском Посеймье, лесостепном днепровском левобережье и верховьях Северского Донца. Под ударом воинственных скифов, точнее, скифского племени гелонов, часть бондарихинцев ушла на север, в том числе и в брянское Подесенье, смешавшись с племенами сосницкой культуры и породив, таким образом, новый народ, живший уже в железном веке. Часть же бондарихинцев осталась к югу от Сейма и была ассимилирована гелонами. С этого момента мы можем говорить не только об археологической культуре, но и о названиях (этнонимах) создавших их народов.

С востока, навстречу распространявшимся с запада индоевропейским племенам боевых топоров, но несколько позднее (в середине – второй половине второго тысячелетия до нашей эры) продвигаются из бассейнов Дона и Оки носители сначала абашевской, затем поздняковской культуры, потесненные на запад другими народами (кстати, возможно, и теми же турбинцами). Движение проходило вверх по течению левых притоков Десны – Навли и Неруссы. Население поздняковской культуры являлось самым юго-западным «языком» финно-угорского мира, а территория Брянщины и сопр – воинственных индоевропейцев (среднеднепровская, затем сосницкая культуры) и более мирных лесовиков – финнов (поздняковская, возможно, более поздняя бондарихинская культуры). Первые явились предками балтов и славян, вторые частично растворились в веках без следа, частично послужили основой формирования западной ветви марийского народа Поволжья. В состав воинов этих племен входили уже и колесничие.

Предметы вооружения этих культур эпохи бронзы гораздо более разнообразны: встречены кинжалы различных форм, лавролистные втульчатые наконечники копий, а в поздняковской и ее преемнице бондарихинской культуре – особый вид боевого топора – кельта, с проушным отверстием с торца обуха, надевавшийся на коленчатую, в виде буквы «Г» рукоять. Впрочем, наконечники наиболее массового вида вооружения – стрел и дротиков – все еще изготовляются из кремня.