© Дарья Щедрина, 2019
ISBN 978-5-4490-1060-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1. Мэй
Глава первая, в которой случается беда, а у Мэй начинают проявляться странности
Жаркий летний день накрыл деревню высоким и звонко-голубым небесным куполом, увенчанным почти в самой середине ослепительным солнечным шаром, от которого шли и растекались по земле невидимые, но ощутимые волны зноя. Ветер доносил запахи цветущих трав, разогретой земли и конского пота, а иногда от дома тянуло чем-то очень вкусным. Там мама колдовала на кухне, готовя обед.
Мэй пробиралась по полю между высокими, даже выше ее самой, почти спелыми колосьями хлеба. Ее светлое платьице, заботливо вышитое мамой по подолу и по вороту разноцветными нитками, не выделялось среди светлых стеблей, а золотистые, точно впитавшие в себя солнечный свет, волосы на расстоянии трех шагов было трудно различить среди хлебных колосьев. Так что для нее игра в прятки на поле имела свои преимущества.
– Мэй, ты где?! – кричал старший брат Начо в отдалении, растерянно крутя головой по сторонам.
Вот ему-то с его черной кудрявой шевелюрой спрятаться было труднее. Он стоял, возвышаясь над хлебами на целую голову, и внимательно всматривался в бегущие по полю, подгоняемые легким летним ветерком, золотые волны, но сестру не видел. Куда она спряталась, маленькая проказница? На краю поля, у подножия холма, виднелась рыжая черепичная крыша родного дома, крыши хозяйственных построек во дворе, а дальше, вверх по склону, словно играя в догонялки, карабкались домики их деревни, подбираясь к белой церкви на самой вершине холма, замирая в почтении у подножия высокой церковной колокольни.
Сегодня рано утром отец вместе со старшими братьями уехал в город продавать коня, так что младшие брат и сестра были предоставлены сами себе, отпущенные на вольный выгул нестрогой матерью. Мать же, как всегда, возилась по хозяйству.
Солнце припекало, застыв желтым шаром в выгоревшем от жары небе и разливая по земле почти нетерпимые, если бы не ветерок, потоки зноя. Девочка присела на корточки, натянув подол платья на покрытые пылью голые ноги. Тонкие лодыжки и голени были покрыты замысловатым узором мелких ссадин и царапин, без которых не обходились детские игры и шалости. Не найти ее Начо, не найти! Но пусть немного помучается, думала Мэй, тихонько посмеиваясь над братом. Хлебные колосья окружали ее плотной золотой стеной и что-то нашептывали, шурша и вздыхая. Прямо возле голой пятки ее пробежала маленькая серая мышка-полевка, махнув длинным, тонким хвостиком и бросив на нее испуганный взгляд похожих на черные бусинки глазок.
Девочка положила руку на сухую, теплую землю и вдруг почувствовала дрожь… Земля еле уловимо дрожала, вибрировала. Перед открытыми глазами Мэй замелькали картинки: копыта коней, многих коней, с глухим стуком поднимают тучу пыли с дороги, всадники в черном, в руках их мелькают, отражая солнечные блики, длинные, блестящие клинки; черные всадники что-то кричат и смеются… Клинок, полыхнув белым пламенем, резко опускается на чью-то голову – и сразу кровь… Много крови! Мэй вскрикнула и зажмурилась, затрясла золотой головкой, отгоняя страшное видение, но, когда снова открыла глаза, увидела огонь, жадно пожирающий хлебное поле, их поле!..
– Начо! – закричала она, вскакивая с земли. – Начо! Огонь, огонь!..
Он повернул голову на крик и увидел ее в десятке шагов от себя, золотоволосую, с полными ужаса зелеными глазищами, с дрожащими бледными губами, и подбежал к ней, схватил за плечи, пытаясь успокоить:
– Ты чего, Мэй? Какой еще огонь?
По лицу девочки текли слезы, прокладывая неровные дорожки сквозь слои пыли. Мальчик не понимал, что так испугало его сестру, но тревога уже билась набатным колоколом и в его сердце.
– Я видела огонь, сжигающий наше поле, и черных всадников, убивающих людей! Я боюсь, Начо! Где мама?..
Начо огляделся вокруг: в мирной тишине шла обычная деревенская жизнь, кто-то из соседей не спеша шагал по дороге, подгоняя тянувшего повозку ослика. Согбенные спины женщин то тут, то там виднелись в огородах. Во дворах играли ребятишки, изредка лаяли собаки, кудахтали куры, мычали коровы… Ничем не примечательный летний день в деревне размеренно, ритмично поскрипывая колесом повозки, в которую был впряжен старый ослик, не торопясь, катился к зениту. Но девочка упрямо тянула его домой, туда, где была мать. Он не стал спорить, проникнувшись ее тревогой, и они вместе побежали, а налитые солнцем, почти спелые колосья больно били и хлестали их по голым рукам.
Почему мать поверила восьмилетней дочке, она и сама бы не смогла объяснить, но услышав крики: «Мама, скорее в лес!» – схватила зачем-то кухонный нож и, не задавая вопросов, бросилась следом за детьми. Дыхание перевели, лишь добежав до первых деревьев, высокой зеленой стеной ограничивающих хлебное поле.
– Что случилось, Мэй? – спросила мать, опускаясь на траву и стаскивая с головы платок. Пока бежали, черные пряди длинных волос выбились из-под платка и лезли в глаза, в рот, в нос.
Нерия, все еще красивая, смуглая, черноглазая женщина, пригладила волосы ладонью и снова повязала платок на голову. Только теперь она осознала, что, не подумав, поддалась какому-то странному порыву и побежала вместе с детьми невесть куда! Да что это с ней такое? Она с изумлением посмотрела на зажатый в руке нож. К блестящему лезвию прилип тонкий ломтик капусты. Дочка стала сбивчиво и сумбурно объяснять, что видела огонь и всадников. Где видела? Как видела? Какой огонь, какие всадники? Объяснить толком не могла. Нерия решила было, что это очередная фантазия ее дочери, когда со стороны деревни вдруг донеслись топот и крики.
С вершины холма черной лавиной по деревенской дороге летела конница, поднимая тучи пыли. С такого расстояния рассмотреть детали было сложно, но женщина увидела, как лавина стала рассыпаться на части, расползаться по деревенским дворам, неся крики, стоны, плач… Это были всадники Черного Князя, уже второе лето терзающие своими внезапными набегами страну, разоряющие деревни и города. Неужели и до них добрались?..
Нерия прижала к себе испуганных детей, постаравшись спрятаться за росший на самом краю леса куст. Хотя здесь, в лесу, их вряд ли кто-то мог заметить.
– Доченька, откуда ты узнала, что к деревне скачут черные всадники? – спросила она тихо, поглаживая по светлой макушке Мэй.
– Я же говорю, я видела их! Прямо перед глазами видела! – Личико девочки, с серыми разводами от грязи и слез, было таким испуганным и несчастным, что мать не стала допытываться, что значит «видела».
Захватчики, видимо не найдя никого в доме и во дворе, взяли и подожгли хлебное поле. И вот уже безжалостные языки огня, подгоняемые ветром, стали жадно пожирать колосья, и черный дым заволок еще недавно голубое, чистое небо.
Отец со старшими братьями вернулся к вечеру, когда уже стали затихать крики и плач по убитым, когда догорело все, что подожгли черные всадники. Вихрем пронеслись враги, не задерживаясь особо ни в одном дворе, а деревню разорили почти полностью. Счастье, что он сам со старшими сыновьями был в городе, средний сын, Оскэр, сторожил табун на выпасе за рекой, а остальные укрылись в лесу…
Мельхор, отец семейства, потрясенно смотрел на черное пепелище, оставшееся от их поля, и глаза его были черны от ненависти. Дом не сгорел, к счастью, ветер погнал огонь в другую сторону, к лесу, но грабители взяли все самое ценное, что попалось им под руку. Но это можно было пережить, а вот хлеб… Мельхор вздохнул, впереди ждала голодная зима.
Мать сбивчиво, подгоняемая пережитым ужасом, рассказала ему все, чему оказалась сама свидетельницей. Старшие братья, семнадцатилетние близнецы Тоно и Тито, как две капли воды похожие на отца, встревоженно шептались за ее спиной. Средний, пятнадцатилетний Оскэр, стоял рядом с младшим одиннадцатилетним Начо и растерянно хлопал длинными ресницами. Мельхор крякнул, выслушав рассказ жены, насупил брови и надолго замолчал, что-то обдумывая. Недобрым было это молчание. А потом велел подойти Мэй.
Девочка замялась, испуганно прячась за спиной Начо, но тот мягко подтолкнул ее к отцу, зная, что нельзя ослушаться его воли. И Мэй подошла, замерев в шаге от сурового человека с холодными, черными глазами, с напряженно сжатыми узкими губами, чувствуя себя мышонком перед гипнотизирующим взглядом змеи.
– Ну, Мэй, расскажи все еще раз! – велел отец.
Она повторила все, но уже без той страсти, с какой рассказывала маме и брату, тем, кого она не боялась. А отца боялась, он мог и наорать, и ударить, если попадешься под горячую руку. Но больше всего она боялась его холодного, осуждающего взгляда, который был столь тягостным, что легче было провалиться сквозь землю.
– Получается, тебе было видение о приближении всадников? – задумчиво произнес отец. Девочка кивнула, не в силах больше выдавить из себя ни слова. – Вот что, Мэй, никому не рассказывай об этом! Поняла?
Она не поняла, но снова кивнула, опасаясь вызвать отцовский гнев.
– И вы все, – отец окинул суровым взглядом все семейство, – закрыли рты на замки! Ни друзьям, ни знакомым, ни соседям, никому. Понятно?
– Понятно, – в один голос ответили Тито и Тоно.
– Мельхор, но девочка спасла нас! – попыталась возразить мать, но натолкнулась на его взгляд, как на каменную стену, и замолчала.
Муж отвел ее в сторону, подхватив под локоть жесткими, грубыми пальцами, так чтобы дети не могли слышать, и зашептал на ухо с таким жаром, что ей стало не по себе:
– Ты что, не понимаешь, глупая женщина, что здесь попахивает колдовством? Закрой свой болтливый рот и не смей ходить по соседям и сплетничать! К счастью, им сейчас не до тебя: Иниго убили одним ударом меча по голове. Он даже ничего почувствовать не успел. Сволочи!.. – Он яростно плюнул себе под ноги и оттолкнул жену. – Иди, наведи порядок в доме. После этих нелюдей в него заходить противно.
Глава вторая, в которой над маленькой Мэй начинают сгущаться тучи
Кое-как оправились после набега. Похоронили убитых, оплакали, да сосредоточились на житейских делах: восстанавливать порушенное, приводить в порядок разоренные жилища, лечить пострадавших, а таких набралось почти десяток. В общем, жизнь потекла дальше своим чередом.
Вот только с Мэй было не все в порядке. После разговора с отцом она никому не рассказывала о своем видении, опасаясь наказания. У девочки появилась новая забота.
Среди целого выводка цыплят обнаружился больной, слабый цыпленок. Его хилое желтое тельце обычно пряталось в уголке загончика, отведенного молодняку, большая голова неуверенно покачивалась на слабой, тощей шейке, круглые, крохотные, похожие на бусинки, глазки почти все время были закрыты. Сил у него бороться за корм со своими более сильными братьями и сестрами не было, а те отталкивали и клевали слабого. Так бы и околел от голода несчастный, если бы не Мэй. Она взяла на руки пушистый комочек и, осторожно поглаживая и что-то тихо нашептывая малышу, отнесла его в корзинку, подстелив сухого сена, и стала кормить и поить отдельно от других цыплят. И цыпленок, получивший гордое имя Пио, стал быстро поправляться и расти. Спустя всего неделю младенческий желтый пушок сменился пестрыми перышками, лапки вытянулись и он весело и шустро носился по двору, когда его выпускала из корзинки его юная хозяйка. Пио так привык к Мэй, что бежал к ней издалека, едва слышал свое имя.
Однажды Мэй играла с соседским малышом, внуком старой Невес, которому не было еще двух лет. Девочка частенько присматривала за маленьким Кайо, когда старшие были заняты. И в тот раз она показывала ему фокусы, которым обучила Пио. Цыпленок послушно прыгал с руки хозяйки на жердочку и обратно, а Кайо заливался смехом и хлопал в ладоши от восторга. Круглые карие глаза его сияли радостью на чумазом личике. Растянутый в улыбке рот гордо демонстрировал два ряда белых зубов, по четыре в каждом.
– Мэй, давай сюда моего внучка! – закричала через забор старая Невес, возвращаясь с охапкой сена в руках. С усталого, испещренного морщинами, как иссохшее яблоко, лица ее из-под черного вдовьего платка смотрели добрые карие глаза.
Мэй подхватила на руки ребенка и побежала через двор, когда перед ее глазами возник колодец, что был во дворе Невес, за курятником, и она увидела падающего в холодную, гулкую бездну Кайо, крик и страшный, леденящий душу всплеск. Девочка остановилась в испуге, прижав к груди малыша, потрясла головой, пытаясь избавиться от жуткого видения, но быстро успокоилась и взяла себя в руки. Она вспомнила наставления отца. Добежав до дома соседей, передала с рук на руки соседке ее внука и, немного подумав, посоветовала:
– Бабушка Невес, не пускайте Кайо к колодцу. Он маленький и глупый, еще, чего доброго, упадет туда.
– Да бог с тобой, дитятко! – отмахнулась Невес, ставя на ноги вырывающегося Кайо. А тот уже заметил что-то интересное и торопился потрогать, пощупать, а то и попробовать на вкус. – Он еще маленький, ему туда не добраться.
– Ну, хоть крышкой накройте колодец, – не унималась Мэй, чем вызвала удивленный взгляд соседки.
Старуха Невес выбросила из головы странные советы маленькой белоголовой дочки Мельхора, но два дня спустя произошло несчастье. Как любопытный Кайо, игравший во дворе под присмотром бабушки, умудрился взобраться на лежащий около колодца ящик, а потом заглянуть в сам колодец? Кто его знает! Невес отвернулась лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы малыш свалился, даже крикнуть не успев. Бабушка только всплеск услышала…
После отпевания и похорон, выплакав все слезы, устав от соболезнований соседей, старая Невес поплелась обратно в церковь. Ноги ныли от усталости, поясницу ломило, голова раскалывалась, будто после солнечного удара, но она упрямо шла в гору, периодически останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Тяжкая дума гнала ее к отцу Абрэхану, настоятелю местной церкви. Только он, старый и мудрый священник, мог утешить ее душевную боль и усмирить беспокойство.
Отец Абрэхан, высокий седой старик, бросил на нее орлиный взор из-под лохматых седых бровей, когда одетая с ног до головы во все черное старуха отыскала его в ризнице. Сходство с умной хищной птицей усиливал тонкий с горбинкой нос.
– С какой еще бедой, достопочтенная Невес, пожаловала ты ко мне? – спросил он, указывая запыхавшейся от быстрой ходьбы женщине на скамейку в углу. – Ох, не зря говорят: пришла беда – отворяй ворота!
– Отец Абрэхан, не знаю, как и сказать, да только вы и можете разобраться в этом деле. – Старуха дрожащими от волнения руками убрала выбившуюся из-под платка седую прядь и неуверенно взглянула на священника. – Мне ведь предсказала гибель внука соседская девочка, дочка Мельхора и Нерии, за пару дней до несчастья. Я еще тогда удивилась, что это она так настойчиво советовала накрыть колодец крышкой? Странно это, отец Абрэхан. Да и девочка эта странная, непохожая на остальных детей.
– Что же странного в маленькой Мэй ты нашла, достопочтенная? – удивился настоятель.
– В нашей деревне нет таких светловолосых детей, кроме нее. А глаза-то, глаза! Зеленые, как у кошки. Не к добру все это. А вдруг она колдунья? И под личиной милого ангелочка прячется дитя дьявола?! – Она вздрогнула, как в ознобе, и уставилась на священника испуганными глазами.
Отец Абрэхан подошел к старой женщине и положил руку ей на плечо, словно успокаивая.
– Дочь моя, я понимаю всю тяжесть и боль твоей утраты. Нелегко пережить смерть невинного дитя, – голос его звучал мягко, утешительно. – Понимаю и чувство вины, терзающее твою душу, и желание переложить хоть часть ответственности за случившееся на чужие плечи. Но стоит ли перекладывать на плечи ребенка? Постарайся признать, что сама не уследила за внуком, отвлеклась. С любым такое могло случиться. Все мы люди, обычные люди. Признай свою вину и покайся. Господь милосерден. Он простит, но только в том случае, если раскаяние твое будет искренним! А малышку Мэй не стоит обвинять. Ведь ее совет был вполне разумным.
С каждым словом, произнесенным седым настоятелем, голова Невес склонялась все ниже и ниже, плечи начали вздрагивать, спустя минуту она безутешно разрыдалась, закрыв лицо старыми, сморщенными, как иссохшее яблоко, ладонями с узловатыми, кривыми пальцами.
Возвращалась из церкви Невис уже в сумерках. Ее скорбная черная фигура, сгорбленная от горя, медленно двигалась вниз по дороге, шаркая ногами в старых стоптанных башмаках, поднимая дорожную пыль, что серым шлейфом тянулась за ней. К несчастью, разговор с настоятелем не принес ее душе успокоения и подозрения в том, что в гибели Кайо не обошлось без колдовства, только усилились. Но спорить и возражать уважаемому всеми священнику старая женщина не посмела.
Блас, дружок Начо, жил на другом конце деревни, но часто приходил в дом Мэй поиграть с друзьями или звал их погулять. В этот раз они с Начо и другими сверстниками ходили на реку удить рыбу, возвращались довольные, с целым ведром наловленной мелочи, что предвещало пир местным котам. Мэй увидела ребят, растрепанных и чумазых, в выцветших на солнце старых рубашонках, в закатанных до колен штанах, о чем-то болтающих за воротами, и решила подойти, поинтересоваться уловом. Она услышала часть разговора:
– И зачем вам покупать коня в городе? – спрашивал Начо у Бласа. – Твой отец мог бы купить у моего.
– Ха! Ваши кони крепкие, с короткими сильными ногами, одно слово – тяжеловозы. А наш Вихрь высокий, стройный, тонконогий красавец, быстрый как ветер! Поэтому и имя у него такое, – хвастался Блас, задрав вверх курносый нос.
– Так в деревне и нужны тяжеловозы, чтобы тяжести возить, – не унимался Начо. – Как этот тонконогий Вихрь пахать будет? Еще переломает свои тонкие ножки в наших полях!
– Ха-ха-ха! – засмеялись приятели хором, чем вызвали недовольную гримасу на лице Бласа.
– А вот и не переломает!
– Еще как переломает!
Над компанией мальчишек нависла угроза ссоры с быстрым переходом в потасовку, как это частенько случалось, но никогда не мешало дружбе. Мэй решила вмешаться, пока не замелькали кулаки.
– Покажите, что поймали, – попросила она, заглядывая в ведро.
Вытащив из ведра маленькую серебристую рыбку, извивающуюся, бьющую хвостиком и то и дело разевающую круглый ротик, Блас со смехом сунул ее в руку Мэй, решив пошутить. Едва она почувствовала влажное и прохладное прикосновение мокрой ладошки мальчика, как перед глазами возник конь, что вел себя почти как эта рыбка: брыкался, таращил круглые карие глаза, фыркал, бил копытом, только что рот не разевал. Вздрогнув, девочка бросила рыбку обратно в ведро, чем вызывала общий хохот. Глупцы, они подумали, что она испугалась рыбки! Казаться трусихой в глазах мальчишек совсем не хотелось, было стыдно. И Мэй пригрозила проказнику:
– Нечего хвастаться своим конем! Ты лучше поостерегись его, как бы этот Вихрь ни прибил тебя. Ты же неповоротливый, Блас.
Обиженный приятель, бросив улов, повернулся и быстро пошел в сторону своего дома, гордо выпрямив спину, в которую неслись, как стая стрел, смех и острые шуточки.
…На следующий же день Мэй с Начо увидели Бласа, лежащего с проломленным черепом в луже крови, а недавно купленный жеребец носился по двору, играя и выбрасывая задние ноги так высоко, что на солнце сверкали его железные подковы…
По деревне поползли слухи…
Мэй, прижимая к груди любимую куклу, сшитую заботливыми руками мамы, наряженную в красивый наряд из разноцветных лоскутков, подошла к забору, за которым прятался дом ее подруг, сестер Лурд и Чэро. Они часто играли вместе то во дворе у Мэй, то здесь, со своими куклами, представляя, что в их руках настоящие короли и королевы, придворные и рыцари. Завидев на крыльце подружек, Мэй закричала и замахала рукой:
– Эй, Лурд, Чэро, давайте поиграем!
На лицах девочек она успела заметить вспышку радости, но тут из двери появилась мать сестричек и, бросив странный взгляд в сторону Мэй, схватила дочерей за руки и увела их в дом. Дверь с недовольным всхлипом закрылась, а Мэй осталась стоять в растерянности на улице.
Она возвращалась домой, простояв долго-долго у ворот вдруг ставшего в один миг негостеприимным дома сестер, расстроенная. В ее вытянутой руке головой вниз болталась позабытая кукла, чей роскошный наряд из разноцветных лоскутков подметал дорожную пыль. До родного дома оставалось несколько шагов, когда маленький камушек, вылетев из-за соседнего забора, больно ударил Мэй в спину. Она невольно вскрикнула от неожиданности и остановилась, оглядываясь.
– Белобрысая ведьма! Белобрысая ведьма! – нестройно, наперебой кричали Гуго и Клето, десятилетние сорванцы, друзья Начо и постоянные участники совместных проказ.
– Вы чего?! – возмущенно крикнула Мэй, заслоняя собой куклу от летящих в ее сторону камней.
– Колдунья, ведьма!
Девочка бросилась бежать к родному дому, но мальчишки последовали за ней, продолжая осыпать градом мелких камушков. Задыхаясь от страха и возмущения, она вбежала в распахнутые настежь ворота и бросилась под защиту брата. Начо по заданью отца чистил конскую упряжь и растерялся, увидев бегущую от преследователей девочку. Никогда еще его друзья не обижали Мэй, ведь она была его сестрой.
Он вытянул в стороны руки в защищающем жесте и загородил собой спрятавшуюся за его спиной девочку.
– Вы что, с ума сошли?! – гневно крикнул он товарищам.
– Твоя сестра ведьма! Белобрысая колдунья! – кричали те, но камни бросать перестали. – Она порчу наводит!
– Сам ты порчу наводишь! – ответил Начо решительно, но в груди что-то екнуло.
Из дома на крыльцо выскочила мать, услышав крики, и замахала на мальчишек кухонным полотенцем:
– А ну пошли отсюда! Я вам покажу, как маленьких обижать!
Гуго и Клето, столкнувшись с неожиданным сопротивлением, стали отступать к выходу со двора, но свой гневный запал еще не израсходовали. Гуго, подбрасывая в ладони «боевой снаряд», огляделся по сторонам и вдруг увидел цыпленка-подростка, со всех ног бежавшего к своей маленькой хозяйке. «Пио!» – успела испуганно подумать Мэй, когда острый камень, выпущенный меткой и жестокой рукой, ударил бедную птаху в грудь с такой силой, что Пио свалился замертво.
– Нет! Пио! – отчаянно закричала девочка, отбросив куклу и выскакивая из-за спины брата. Обидчики уже скрылись за воротами.
Заливаясь горькими слезами, Мэй с цыпленком на руках забилась в уголок коровника, за охапкой сена, и, раскачиваясь из стороны в сторону, нашептывала, напевала бездыханному пестрому комочку в своих ладонях:
– Не умирай, Пио, не умирай!..
Она чувствовала, как щиплют глаза горячие слезы, как в кончиках пальцев рук, бережно баюкающих цыпленка, покалывает как будто иголочками и потоки тепла прямо из ее сердца вместе с любовью и состраданием перетекают в неподвижное тельце Пио. Над нею, продолжая жевать свою вечную жвачку, тихо вздыхала черная с белой отметиной на лбу корова, удивленно тараща на девочку круглые навыкате глаза.
Начо было хотел броситься вслед за сестрой, да мать удержала. В такую минуту надо было оставить ее одну.
– Мама, почему они называли Мэй ведьмой, колдуньей? – растерянно спросил сын.
– Глупости все это, сынок, глупости. Никого не слушай! Наша Мэй самая добрая, самая хорошая на свете. Это все клевета!
Но в голосе Нерии не было должной уверенности, а взгляд черных глаз испуганно метался по двору, словно искал наиболее безопасные места на всякий случай.