bannerbannerbanner
Название книги:

Шесть дней из жизни обитателей г. Ковыльска

Автор:
Оксана Шаталова
Шесть дней из жизни обитателей г. Ковыльска

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Предисловие (2019)

Эта повесть написана в 2003 году, почти 16 лет назад. Сегодня мне кажется, что она не только детективно-фантастическая, но и реалистическая – в смысле фиксации времени: реалий, деталей, типажей, языка, а главное психологического ореола. Как мне кажется, в персонажах, в настроении, в сюжете, в финале отразился тогдашний иронический цинизм и пессимизм, и вместе с тем надежда на чудо, – отразилась растерянность, которую тогда переживали многие, но не все осознавали. Я тоже не осознавала тогда, но почувствовала в тексте сейчас.

Глава 1. Что-то изменилось

Удивительно, но зловещий грохот был слышен за тысячу километров от эпицентра. Вавилонская башня, образованная продуктами взрыва, возросла на 20-километровую высоту. Сотрясение почвы зафиксировали сейсмографы Алматы, Тегерана, Дели…

«Столичный вестник». 8 сентября 2004 г.

В масайской деревне мы видели белого человека в традиционном красно-клетчатом одеянии. Жители деревни называют его сыном бога Нгаи-Нарок…

Журнал «Клуб путешествий». № 9, 2004 г.

День первый

Как обычно, Шедевр проснулся в позе эмбриона – на левом боку, поджав коленки. Он любил спать так, и по утрам всегда замечал на левом плече рельефный след от подушки. А однажды сразу после пробуждения спустился в тату-салон, который был на первом этаже его подъезда, и заказал Недобитому протатуировать подушечный орнамент. Получилась крутая абстракция, – Недобитый выразил одобрение.

Шедевр открыл глаза и посмотрел на стену.

И увидел надпись.

На стене.

Впрочем, само по себе наличие настенной надписи не содержало никакой сенсации. Мало ли зачем люди помещают плакаты на вертикальные поверхности. Иностранные слова, например, развешивают по всей квартире (Муму даже на окна лепит карточки – на каждое окно местоимение на эсперанто). Или какие-нибудь другие напоминалки – «Не забудь выпить витамин Е после обеда». Или просто лозунги – «Надо работать». Или просто приколы – «Этот плакатец прикрывает дырку в обоях» (висит у Фроси в спальне – причем, под плакатцем никакой дырки нет).

Здесь тоже, вероятно, таился какой-то прикол. Большой плакат – метра два на два – был заключен в строгую деревянную рамку и закрыт стеклом, как подлинная картина. А может, это и была картина? Существуют же абстрактные шедевры (типа у Шедевра на плече), состоящие из одних линий. Так почему бы им не состоять из одних слов?

Шедевр приподнялся на локте и прочитал красные буквы:

Если пакостный сосед

Кинул муху в твой омлет,

Если стырили посуду

Собутыльники-паскуды,

Если трепетный объект

Не согласен на коннект,

Если ты, обычный гений,

Утомлён от впечатлений

И от суеты сует,

То послушай наш совет:

Не кручинься, не реви,

Всуе душу не трави.

Лучше ближних удиви:

Ножик омочи в крови

И скорей отсюда рви.

Ну и бред… И кто только притащил сюда этот фольклор? Шедевр озадаченно покашлял, перевел задумчивый взгляд на подушку – и обалдел. Шедевр не узнавал подушки – его родная, грязно-белая, со свинками-футболистами, куда-то пропала, и вместо нее впадину от головы хранила новая, чистая, серая – цветом и формой сходная с экраном потухшего телевизора Электрон-738, заменявшего тумбочку в его родной хрущобе. И вторая подушка была серая. И простыня была серая. И одеяло было серое, но с отметиной – белым иксообразным пересечением стрел. Такой же – только черный – икс широко пластался на потолке.

И… что все это значит?

Потрясенный взгляд Шедевра осторожно отлепился от потолка и медленно пополз вниз, натыкаясь по пути на:

– квадратные ниши в стене, изредка обжитые пузатыми глиняными вазочками и круглыми серыми камушками;

– полуоткрытую дверь, за которой поблескивало что-то богатое, джакузистое;

– сухое дерево в углу – нечто среднее между икебаной, скульптурой и вешалкой;

– тумбочку из переплетенных черных реек – сквозистую, дырявую, надменную – приютившую светильник в форме куцей трубки бамбука и новенький кухонный нож;

Наконец взгляд снова вскарабкался на кровать и оценил, что она весьма щедро простирается вокруг, – из-под постельного белья деревянная плоскость высовывалась еще на целый локоть. Заглянув под этот козырек, Шедевр обнаружил шлепанцы – матерчатые, черные.

– Спасибо, что не белые, – вслух сказал он и прислушался.

Ответа не последовало.

– Спасибо, что не белые, – сказал он еще раз.

Это была совершенно не его квартира.

* * *

Входная дверь находилась справа, возле ванной. За этой дверью, наверное, таились ответы на вопросы, – там гудел нестройный хор голосов.

«Неужто меня похитили с целью выкупа?» – подумал Шедевр и мысленно усмехнулся – ну кому он нужен, грузчик-кладовщик, провинциал и сирота. Однако каким образом состоялось это загадочное перемещение? Он уснул в своей тесной клетушке, а проснулся в шикарной буржуйской спальне, будто только что вышедшей из холодных лап дизайнера.

Его накачали лекарствами? Но зачем?… А может, это сон? Или виртуальный мир, типа «Матрицы»? Он опять усмехнулся – уже не мысленно, а телесно. Не будь идиотом, Шедевр. Наверняка все объяснится как-нибудь элементарно.

За дверью раздался женский визг. Шедевр вздрогнул и решил наконец разведать обстановку. Но перед тем, как покинуть комнату, заглянул в платяной шкаф (дверка не растворяется, а сдвигается). Там висело несколько одинаково белых хлопчатобумажных комплектов: широкие шорты, окаймленные по низу черным, и футболки, украшенные на груди тем же иксообразным логотипом. С костюмами соседствовали нежно-зеленые полосатые пижамы. Под одеждой ровным рядком стояли три пары шлепанцев, над одеждой безупречным кубом высилась стопка белья, а еще выше, на последней полке, алел крестом-и-полумесяцем белый чемоданчик аптечки.

Невнятно заподозрив, что таинственные хозяева прочат ему долгое проживание, Шедевр снял с плечиков белое одеяние и облачился (а что делать – не выходить же на неизвестную территорию в трусах?). Однако делал это неохотно, ибо предчувствовал розыгрыш. Но кто мог подготовить такую масштабную забаву? Неужели Фрося? Она не единожды удивляла Шедевра, но чтобы так… И главное – зачем? К тому же обстановка была такой чужой и надменной, что невольно рождались самые нелепые сомнения: а вообще, в Ковыльске ли я? Не увезли ли меня зачем-то на край света, подальше от родного города?

Колыхание мыслей прервал неожиданный стук в дверь – короткий, в три костяшки, мимоходный.

Голоса продолжали бубнить.

Шедевр решился выйти.

* * *

Осторожно приоткрыв дверь, он встал на пороге.

И увидел.

Увиденное было так же сильно, как удар лопатой по лицу.

Это был коридор. Полный дверей и людей. На дверях висели таблички с цифрами (Шедевр обернулся и увидел, что его комната обозначена номером 8). На людях висели белые одеяния с иксообразными логотипами. Там были мужчины и женщины… Но на женщин Шедевр не обратил вначале никакого внимания, ибо взгляд его намертво приковался к тройке мужчин. Один человек из этой тройки находился в горизонтальном положении, а двое – в вертикальном. Т.е. двое тащили третьего. Этот третий был обнажен до плавок, белокож и дрябловат. Голова у него безвольно свешивалась на грудь, а из груди торчала черная рукоять ножа (кровь на бледной коже выглядела особенно зловеще). Зато тащившие его двое отличались ярким цветом кожи – один из них был загорелым до красноты, а второй африканцем. Последний тащил труп, ухватив подмышками, а загорелый держал за ноги, раздвинув их и подцепив за колени, – казалось, что он хочет заняться с трупом любовью. В сущности, они не несли его, а везли, – тело черными плавками упиралось в паркет и шелестяще скользило.

Шедевр оцепенел, глядя на болтающуюся руку усопшего, украшенную синей татуировкой – коряво начертанными именем и фамилией…

– О! Восьмой вылез! – воскликнул загорелый. – Добро пожаловать!

– В ад, – хмуро добавил африканец.

Они уже подтаскивали тело к широкому люку, зияющему слева – где коридор обрывался стеной.

– Напугался, сынок? – участливо спросил Шедевра другой голос, принадлежащий дедку в семейных трусах с гавайским узором. Это был настоящий опереточный дедок, ибо он носил клочковатую пегую бородку, кустистые брови и орлиный взор.

– Нас не бойся, – сочувственно промолвил он. – Мы такие же, как и ты. Подопытные!

– Подопытные? – вступил в контакт Шедевр. – То есть?

– То есь, то есь! Ага! – отозвалась полная женщина, убиравшая кровь с паркета современной веревочной шваброй с телескопической ручкой. – А чё это такое, а? Нафиг!

Объяснение не внесло в ситуацию ясности. Шедевр заозирался.

Спускаясь по лестнице, афрорусский и загорелый задевали трупом края люка.

– А вы осторожней, осторожней поворачивайтесь! – пожурил их дедок, потом, снова повернувшись к Шедевру, сказал. – Дед Витя я.

– Шедевр… эээ… Тимур, – ответил Шедевр.

– О! Шедевр! Это еще круче, чем «Здравствуй, Натс! – Здравствуй, Мозг!» – отреагировал загорелый, медленно втягиваясь в люк. Перед спуском он сменил позицию, и теперь нес ноги, повернувшись к их хозяину спиной. – А я – Алексей Федорович Василенко! Можно просто Лёха.

Потрясенный обстоятельствами новых знакомств, Шедевр не сразу разглядел двух женщин, стоявших слева от него. Одна из них, пышноволосая брюнетка в стиле певицы Шер, поддерживала за плечи худенькую девицу, сутулившуюся и напряженно сжимавшую в руках стакан. Девушка ритмично икала, а брюнетка уговаривала ее попить. Вид у девушки был отсутствующий. Прическа ее напоминала о кино-героинях гражданской войны, недавно переболевших тифом и начавших потихоньку обрастать. В центре русой тифозной стрижки, на самом затылке, росла упругая на вид косичка толщиной с мизинец. Девушка смотрела в стакан и дрожала.

 

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Шедевр.

– А, проснулся наконец? – откликнулась брюнетка. – Долго ты спал. А мы уже, наверное, не меньше часа тут слоняемся… Ну пей давай, Костя!

– Задержи дыханье, надави на область диафрагмы и хлебай большими глотками! – крикнул дед Витя, склоняясь над затихающим люком.

– А вообще… что тут происходит? – спросил Шедевр, не удивившись тому, что девушка носит мужское имя Костя. – И… кто это? – он указал на люк.

– Покойник что ли? – отозвалась брюнетка. – Он всегда тут был… В смысле, когда мы все проснулись и вышли, он уже тут лежал, с ножом, теплый… Ну, мы сначала ходили, исследовали, смотрели – ну шика-а-арно! – потом совещались в гостиной. А он лежал.

Костя выпила воду и громко, как ослик, икнула.

– Ах ты господи… Ну иди, иди на кухню, попей еще. В холодильнике набери водички, на дверце там такое приспособленье специальное, для набора воды… Иди… – она легонько толкнула в спину бедную Костю, и та, продолжая глядеть в стакан, побрела в противоположную от люка сторону – туда, где коридор взбухал великолепным холлом.

– Шок у нее, – сказала брюнетка и шмыгнула носом. – Она, как и ты, долго спала, потом вышла, увидела покойника и заорала. Вот мы и решили спустить его вниз.

Голос у брюнетки был грудной и слегка гнусавый. Лицо заостренное, тонкогубое и хитрое. Даже в белой футболке и нелепых шортах она производила сильное впечатление, – и мысленным взором виделась в черном, подметающем паркет, одеянии.

– А как я… мы тут оказались? – задал Шедевр главный вопрос.

– Я знаю! – внезапно очнулась бедная Костя и торопливо подбежала к Шедевру. – Я знаю! Я тебе расскажу. Пойдем!

Сунув стакан в руки брюнетке, Костя схватила Шедевра за руку и потянула его в холл. Дед Витя продолжал кричать в люк. Дверь третьего номера внезапно распахнулась, оттуда вылезла всклокоченная голова – седой одуванчик – покрутилась вправо-влево, плюнула на пол и быстро втянулась в комнату, щелкнув задвижкой.

«Хорошо, что можно запереть дверь», – отрешенно подумал Шедевр, сглотнул комок в горле и пошел, увлекаемый девушкой, в гостиную. Брюнетка последовала за ними.

В холле Шедевр успел выхватить взглядом витую лестницу, гигантский телевизор и огромную фотокартину с изображением раненой козы. Он, Костя и брюнетка уселись на белоснежный, увеселенный разноцветными подушками, диван, и девица вновь прошептала:

– Я знаю! Знаю!

– Что ты знаешь? Говори! – прогундосила брюнетка.

– Я знаю… – уже растерянней повторила Костя. – Знаю… – и мизинцем потрогала корочку герпеса на верхней губе.

– Ну говори же! – торопила брюнетка. – Можешь, хоть ты, наконец, объяснишь все это безобразие?

– Это ты должна объяснять, Алька! – лукаво проговорил дед Витя, усаживаясь рядом с дамой. – Ты ж у нас ведьма как-никак!

– Меня зовут Альгейба-Адхафера младшая, – холодно отозвалась та. – И мой черед скоро настанет. В полночь мы поднимемся в гадательную комнату…

– Альгейба! – вскричал пораженный Шедевр. – Гадательный салон «Альгейба-Адхафера»! Улица Конкретная, 25! Телефон 4-44-11!

Он повторил текст одного из «объявлений с начиткой», звучавших каждый день по местному телевидению. Первый раз за сегодняшнее сумасшедшее утро он услышал что-то знакомое!

– Так, значит, вы тоже из Ковыльска? – обрадованно спросил он Альгейбу.

– Да. По-моему, мы все тут из Ковыльска. Виктор Федосеевич – пенсионер. Алексей – шофер директора ТОО «Холодный душ». Костя… Ах, ладно… Слушай, парень, не заговаривай зубы… Костя, ты что-то хотела сказать?

– Я знаю, кто вы такие, – ответила наконец Костя, терзая болячку на губе. – Вы – никто! Это всё глюки. На самом деле вас нет. Это всё мне чудится… Чудится… Чудится… – она стала ритмично покачиваться вперед-назад.

– О боже, – вздохнула гадалка.

– Возьми в аптечке валерьянки, – строго порекомендовал девушке дед. – А еще лучше попробуй народные средства. Самое лучшее – уринотерапия. Собирай свою мочу, подогревай ее и делай микроклизмы по 50 граммов – каждый день начиная с первого дня цикла менструального. Сразу энергией целебной подпитаешься. И нервишки подлечишь, и общее здоровье укрепишь. Или скапливай урину ночную, меж трех и четырех часов, и пей по утрам залпом либо мелкими глотками, которых должно быть нечетное число… Чудодейственная урина! – он воздел темный крючковатый палец, утешительно похлопал Костю по шее, поднялся и куда-то ушел.

Вслед за ним удалилась и гадалка.

Они остались на диване вдвоем.

– Когда я дома выключала свет, – дрожащим голосом заговорила девушка, – а потом опять включала, мне всегда казалось, что… что-то должно измениться. Я верила, что темнота может что-то изменить… – она всхлипнула. – Но всегда оставалось всё по-прежнему. Ничего не менялось. А теперь… Наконец… Изменилось… – она особенно громко икнула и заплакала навзрыд.

Шедевру почему-то нравилось смотреть на ее плач – что-то в нем было успокаивающее. Костя не закрывала лицо руками, а рыдала открыто, по-младенчески морща личико и постепенно покрываясь красными пятнами.

– Чё расклеилась? Утю-тю-тю, миледи Бонасье! – сказал, проходя мимо, загорелый Лёха Василенко. Он был в одних шортах – с обнаженным торсом. Потом прошли полноватая женщина и афрорусский.

Так же внезапно, как и начала, Костя прекратила рыдания и спросила:

– Как тебя зовут?

– Шедевр, – ответил Шедевр.

– А на самом деле?

– А какая разница?… Тимур.

– А я Констанция.

– А на самом деле?

– А какая разница?… Констанция. Констанция Есько.

– Круто, – одобрительно хмыкнул Шедевр.

– Ну да, – печально кивнула девица. – Я в 78 году родилась, когда «Три мушкетера» только вышли. И сразу – культ. И вот… – она безнадежно махнула рукой. – Ну скажи, почему люди с нормальными именами придумывают себе ненормальные клички? Почему Шедевр? – она опять вздохнула. – Я бы очень хотела быть Леной или Наташей.

– Ты случайно не знаешь, как мы оказались здесь? – спросил Шедевр.

Костя горько помотала головой.

– Но тут все ковыльские?

– Вроде бы, – пожала плечами девушка. – Одного я точно знаю. Мулата. Это Саша Убей-Волк, мы с ним вместе в ночном клубе работаем.

– А, бухгалтер?

– Да. Знаешь?

– Это же все знают. Что в заковыльском клубе есть бухгалтер-мулат. Но я за Ковылкой никогда не бываю.

– Понятно. А ты где работаешь. Или учишься?

– Работаю. В «Мире напитков», на Узкой улице.

Внезапно из коридора послышалось хлопанье двери и звучное шлепанье босых ног по паркету. В холл вбежал человек с одуванчиковой головой. Он был в розовой пижамной куртке, голоногий, грузноватый, с отечным мешковатым лицом. Подбежав, он нагнулся к Косте, прокричал фальцетом «Лови!» и, подпрыгивая, ушлепал прочь.

Все произошло в одну секунду.

– Что это было? – спросил оторопевший Шедевр.

– О господи, – бедная Костя с трудом переводила дух. – Оказывается, мне тут знаком не один человек, а два. Это отец Ленки Орешкиной, соседки. Он уже пять лет в ПНД сидит.

– Пойдемте завтракать! – услышали они голос гадалки Альгейбы. – Что бы ни произошло, питаться необходимо.

* * *

За завтраком (ветчина, сыр, брынза, консервированные кальмары, стручковая фасоль, маслины, кедровые орешки, йогурт, фрукты) Шедевр получил вожделенную информацию. Правда, информацию эту можно было расценить как отсутствие информации, но как известно, оное также информацией считается.

Он узнал, что его невольные соседи не имеют ни малейшего представления о причинах их пребывания здесь. Конечно, имели место некоторые гипотезы. Дед Витя, к примеру, доказывал, что их поместили сюда с целью проведения каких-то секретных и преступных экспериментов, – возможно, они сейчас дышат отравленным воздухом или едят отравленную пищу, или носят экологически грязную одежду (опасаясь этого, он упрямо щеголял в семейных трусах). Марина (полноватая женщина) заявила, что «их украли бандиты» – но какие бандиты и почему украли, рассуждать не стала. Грустный мулат Саша попытался было развить тему, предположив, что бандиты хотят их использовать в качестве доноров внутренних органов, – но всем, особенно той же Марине, развитие темы настолько не понравилось, что Саша был высмеян и окрещен «поклонником всякой чернушной мути, которую по телеку показывают». Водитель Лёха предположил, что их похищение – провокация заграничных спецслужб, – акция, каким-то образом направленная против их родного государства (впрочем, он затруднился объяснить, зачем спецслужбам понадобились обитатели скромного, свободного от секретных производств и от внимания мировой общественности, Ковыльска). Альгейба туманно провещала что-то насчет параллельного мира, а Костя продолжала продвигать версию сна и галлюцинаций (правда, уже неуверенно).

Шедевр тоже внес лепту в банк идей, предположив, что их поселили здесь устроители первого в Ковыльске реалити-шоу, типа «За стеклом» или «Последний герой». Эта версия пришлась многим по душе, – правда, несколько смущало наличие настоящего, а не бутафорского, трупа. И никаких видеокамер на потолке исследователи не обнаружили.

Еще Шедевр узнал, что, пока он спал, коллеги детально исследовали помещение и, помимо того, что оно «шикарное» (Альгейба), «крутое» (Марина) и «сволочное» (дед Витя), установили:

а) В квартире не имеется ни одного окна и ни одной двери;

б) Квартира двухэтажная – на первом этаже расположен коридор с десятью пронумерованными спальнями (по пять с каждой стороны), холл, столовая, кухня и кабинет. На втором этаже (Лёха заржал) находятся две чрезвычайно необычные комнаты – Шедевр толком и не понял, какие. Еще имеется подвал – вместилище всяких швабр-щеток-доместосов. Там же находится большущая холодильная комната с тушами убитых животных. Туда же в санитарно-гигиенических целях поместили труп незнакомца.

в) Впрочем, он не был незнакомцем. По свидетельству Лёхи, убитый звался Колей, имел профессию формовщика и трудился на предприятии, производящем железобетонные изделия («я раньше тоже там работал, на КЖБИ, на кране, а потом меня по блату устроили Платоныча возить»). Обнаружила тело Марина, после чего разбудила остальных.

На этом месте в столовую вошел новый персонаж – туберкулезного вида человек в круглых очках. Он не стал присоединяться к общей трапезе, взял из холодильника большую, похожую на мяч для регби, дыню «туркменка» и пошел прочь.

– А чем резать будешь? – крикнула вдогонку Марина. – Ножик хоть возьми!

– Но-о-ожик? – издевательски протянул новый персонаж и немедленно вернулся в поле обзора – чахлый, но торжественный:

– Люди, вы что, обезумели?! Вы беззаботно предаетесь праздности, а между тем у каждого из вас в спальне лежит превосходно отточенный нож! А в аптечке – вы открывали аптечку? – стоит пузырек с надписью Aconitum ferox! Это тинктура аконита, «матери ядов» – смертоносного растения, безвредного лишь для ведьм! – он покосился на Альгейбу. – Глупцы! Вспомните плакат на стене! Вспомните, к чему вас призывают неведомые хозяева! «Лучше ближних удиви! Ножик омочи в крови»! – оратор сжал дыню обеими руками и проникновенно ею потряс, как будто это была не свежая «туркменка», а американско-шаманская «койотовая дыня», высушенная и наполненная гремящими камушками. – Поймите же, человеки! Вас заперли в золотой клетке, чтобы вы убивали друг друга! Чтобы перегрызли друг другу горло, словно взбесившиеся волки! Это новая жестокая игра! Кровавая потеха! Одному, очевидно, нужно остаться в живых – чтобы получить дорогой приз, – возможно, этот приз – сама жизнь… И кто-то уже принял дьявольские правила: первая жертва с ножом в сердце покоится в холодильнике среди коровьих туш… Кто-то уже начал убивать. Кто-то уже играет. И это – поймите! – кто-то из вас! – он ткнул длинным пальцем в притихших едоков и покинул столовую.

Глава 2. Они здесь торчат отовсюду

Из дневника Констанции Есько

21.45.

Подходит к концу первый день моего пребывания в этом странном Доме, напоминающем то ли роскошную гостиницу, то ли иной приют для нуворишей. Однако совершенно неясно, каким образом я, да и все остальные, оказались в незнакомом месте. Ничего вразумительного никто сказать не может. Все легли спать вечером в своей квартире (за исключением Марины, ночевавшей на даче, и Орешкина, который давно не спит дома), а проснулись уже здесь, в таинственном жилище без окон, без дверей.

Похоже на то, что нас перевезли ночью, возможно, предварительно опоив снотворным: утром на каждом из нас оказалось ровно столько вещей, сколько было перед сном. К примеру, писатель Павел Петрович проснулся в очках (задремал за чтением), а я – в наручных часах. Привыкла спать с часами и Альгейба – оттого мы вдвоем являемся здесь владыками времени (у гадалки часы висят на груди – золотые, с рельефным изображением зодиакального Льва на крышечке). Однако у большинства жильцов личная собственность ограничена майками, плавками да ночными сорочками. Орешкин щеголяет в розовой пижаме без штанов (и, кажется, без нижнего белья), дед Витя – в ярких «семейках». Остальные воспользовались содержимым местного гардероба.

 

Но кто перевез нас сюда? Кто дал снотворного? Наши родные? Но зачем?… Я бы подумала, что это оригинальный сюрприз, если бы не мертвец в подвале…

Нет, нет, нет!

Забудь, забудь, забудь!

Не думай! Не думай! Не думай!

Раз, два, три!

Всё, забыла.

…Я облюбовала себе местечко в кабинете за матовыми раздвижными дверями, куда не доносится шум из гостиной. Круглый деревянный столик, круглые задорные кактусы – это место идеально подходит для сочинительских экзерсисов. Всю стену – от пола до потолка – занимает огромный стеллаж, набитый книгами, журналами, бумагами, кистями, красками, разными канцелярскими пустяками. Как будто кто-то безмолвно восклицает: «Хочешь творить – твори!» На стеллаже я отыскала гелевую ручку и общую тетрадь, – и решила вести летопись жизни в Доме.

Ну что ж, поехали…

Жильцы

Нас здесь девять человек, на которых приходится десять спален.

Комнаты – одинаковые, но есть нюанс: смежные номера как бы зеркально отражают друг друга (в смысле меблировки).

1. В номере первом – прилегающем торцом к гостиной – обретается Марина Ткач, энергичная зеленоглазая женщина. Дама с быстрыми пухлыми ручками и такими же пухлыми ножками, усыпанными следами комариных укусов. Волосы каштановые, – цвет несколько подпорчен химической завивкой. Прическа «шапочка» с желтыми обесцвеченными перьями, какую носит половина ковыльских обывательниц.

Марина – «приходящий повар у крутых» (по ее собственному признанию) и местная знаменитость. Дважды по КТВ в передаче «Наши таланты» мне случалось видеть ее творения – картинки-аппликации из осенних листьев и проволоки (медную проволоку нарезал муж – его хмурое, с белесыми бровями лицо показали мельком).

Марина кормит нас превосходными блюдами и делает это с удовольствием. В обед я ей немного помогла в качестве «принеси-подай-почисти», а она рассказала мне о своей семье, в которой все – увлеченные люди (стихи, икебана, лобзик), и поделилась собственными творческими планами. Оказывается, художница мечтает создать портрет ежа из канцелярских кнопок – чтобы имитировать настоящие колючки. Эта идея ей пришла сегодня утром, когда на стеллаже она заметила кнопки – реликт, о котором в наш век скотча уже начали подзабывать.

К концу рассказа я немного утомилась. Марина это заметила и, сделав недовольное лицо, прогнала меня с кухни (ну и хорошо).

2. В соседней комнате, под номером 2, живу я, Констанция Есько.

О себе я и так всё знаю.

3. В третьем, справа от моего, номере обитает отец Лены Орешкиной (моей соседки по подъезду), – седовласый безумец, похищенный нашими неведомыми хозяевами прямо из психиатрической клиники.

Кому и зачем понадобился этот несчастный? Может правда, как утверждает дед Витя, мы все – только материал для таинственных опытов?

4. Четвертый обитатель Дома – Саша Убей-Волк, бухгалтер из «Заковыльского плейбоя». Я читала о нем в «Боксите» еще до того, как устроилась в клуб.

Для Ковыльска у него уникальная родословная. Его папа был студентом московского Университета Дружбы народов, когда его мама – т. Ира – приехала в столицу «поступать на экономиста». Экзамены она провалила, зато познакомилась с гражданином Кении г-ном Обуру Огинга, а по возвращении в Ковыльск стала матерью темнокожего сыночка, который впоследствии (после того как знакомые свыклись), сделался истинной ее гордостью. Саша всегда побеждал на олимпиадах по русской литературе, а его сочинение о Мцыри было опубликовано даже в столичном «Гласе школяра».

Саша после 8 класса окончил наш техникум и устроился в заковыльский ночной клуб.

Вообще же он обожает три вещи – свою семью (жену и крохотную дочурку), танец и стихи. Саша очень начитан и, можно сказать, помешан на поэзии. Помню, с каким воодушевлением он читал нам с Валькой (наизусть) поэму А.С. Пушкина «Руслан и Людмила», а потом устроил настоящую лекцию о поэтах-декабристах.

Никогда раньше не думала, что мне могут понравиться стихи.

Как сильно все же отбивает школа интерес к искусству…

5. В пятой, последней в ряду, комнате проживает деятельный пенсионер Виктор Федосеевич, уже прозванный Алексеем «Уриной» – за то, что он бесконечно разглагольствует о пользе уринотерапии. Например, не далее как в обед старичок рассказывал о методике использования урины через нос и уши. Хорошо, что трапеза подходила к концу, и вкуснейший плов по-узбекски (с ягодами барбариса и горошинами душистого перца) десять минут назад был съеден. Теперь допивали водку, оставшуюся с поминок Коли, и закусывали салатом оливье, – поэтому лекция о жидких отходах жизнедеятельности никого особенно не взволновала. Только Алексей сощурил свои голубые, цвета стеклоочистителя, глаза и громко удивился:

– Ну ты, старый, погнал! Как это – моча через уши?!

После чего они с дедом долго препирались.

Однако через полчаса, когда я вновь зашла на кухню (за грушей), стар и млад вели себя вполне дружно. Взобравшись на гранитную столешницу, они активно «сворачивали башку зверюге», то есть ломали вытяжной шкаф, сделанный в виде раскрытой львиной пасти. Старик надеялся обнаружить там выход – но безрезультатно, ибо узкая труба длилась вверх бесконечно.

Старик вообще весь день занимается поисками выхода и уже вывинтил несколько розеток и выломал несколько светильников. Он постепенно разрушает красивый Дом, и, если честно, мне Его нисколечко не жаль.

Кстати, один таинственный момент. Виктор Федосеевич явно скрывает свою профессию. Алексей проявил интерес к его прошлому, но дед ограничился туманным: «Пенсионер я…» и быстро сменил тему.

6. Шестой номер (по другую сторону коридора), расположенный напротив номера первого, занимает Алексей Василенко – шумный белоголовый водитель, уже упомянутый выше.

Алексею лет тридцать. Женат, имеет 8-летнего сына. Я мысленно дала ему кличку Торс за постоянную привычку разгуливать топлесс (вероятно, так он кажется себе более мужественным, хотя, может, ему просто жарко). Кровь, которая должна насыщать мозг, у Алексея тратится на уши. Они у него багровые, словно от стыда. И загар красноватый, как у индейца. Белые шорты сзади немного приспущены, и выглядывает ярко-белая попа.

7. Седьмой номер пустует. Видимо, он был отведен Коле – тому, что сейчас в холодильнике.

8. В восьмом обосновался Тимур – высокий худощавый парень, называющий себя Шедевром (интересно, отчего бы?). Его безмятежная физиономия, обрамленная длинными и не очень чистыми патлами, меня почему-то раздражает. Причина раздражения, возможно, коренится в том, что он странно равнодушен к происходящему. К тому же весьма ловко увиливает от дел (кстати, как я сегодня выглядела? Наверно, не комильфо: глаза красные, и болячка на губе еще не прошла).

К примеру, утром дед Витя предложил Тимуру заняться вытяжным шкафом. Тот пожал плечами, кивнул, но потом незаметно исчез, и деду пришлось привлекать Алексея.

…Вот! Поняла, кажется, причину неприязни. Шедевр своей надменной апатичностью весьма напоминает мне Пашу, друга моей напарницы Валентины. Паша работает у Его Свиноподобия…

Ой, зачем я только вспомнила о нем… Пальцы-сосиски, голова-колобок, складчатый жирный затылок…

О нет!

Ничего не было, не было, не было.

…О боже, не понимаю, как я могла еще целую неделю там работать?!

Мерзкое Свиноподобие…

(далее неразборчиво, следующий лист вырван).

Почему я его не убила тогда? Ему удалось выбить нож из рук…

Но хватит, хватит, довольно!

Раз, два, три!

Всё.

Забыла.

9. В клетку под номером девять помещена Альгейба-Адхафера младшая – дама худая и колючая. У нее не овал лица, а ромб. Профиль какой-то зазубренный. Глаза черные, с металлическим отливом. Волосы пышные, смоляные.

Я бы не удивилась, если бы узнала, что эта женщина испускает радиоактивные лучи. И недаром: Альгейба – прорицательница и гадалка на картах Таро.

Имя, видимо, не настоящее, зато загадочное и звучное. Горделивая осанка, уверенная речь. Сердцем и подсознанием чувствуешь, что она обладает Даром (хотя впечатление несколько портит ее насморк и привычка хлюпать носом, а потом сглатывать).

Я поинтересовалась стоимостью ее услуг, она ответила – 50 у.е. за сеанс. Ужасно дорого! Но сегодня ночью Альгейба совершит сеанс бесплатно (какая глупость – кто бы ей здесь платил?), чтобы выяснить суть происходящего. Жду, не дождусь полуночи… Из желудка поднимается волна беспокойства, звуки странно замедляются, хочется куда-то бежать – как всегда, когда я нечто предвкушаю.