Пролог
Пашка открыл глаза и увидел небо. Оно было высоким, чистым и почему-то круглым, как будто сказочный великан вырезал из голубого полотна аккуратную окружность и приклеил её на чёрный лист бумаги. Он хотел было подняться, но почувствовав, как сопротивляется тело, лишь повернул голову. Постепенно глаза стали привыкать к сумраку, и Пашка смог рассмотреть два нечётких силуэта, лежащих почти вплотную к нему. С трудом сглотнув солоноватую слюну, он громко проговорил первое, что пришло ему в голову:
– Где я?
Один из силуэтов зашевелился и нагнулся над ним. От тяжёлого запаха, исходящего от тела существа, перехватило дыхание. Пашка хотел возмутиться, но не смог вспомнить подходящие слова. Между тем лицо силуэта начало обретать очертания. Сначала нарисовался лоб с прилипшими прядями густых и грязных волос, затем заплывшие глазницы. И лишь потом Пашка увидел шевелящие губы, через которые прорывались то ли звуки, то ли слова. Он, собрав остатки сил, заставил себя вслушаться в клокотанье. Не получилось. Силуэт снова начал удаляться, теряя обретённые несколько секунд назад контуры и Пашка просто закрыл глаза, рассчитывая окончательно проснуться и вырваться из кошмарных сновидений.
Между тем, «силуэт», вернувшись в исходное положение, слегка подтолкнул локтем лежащего рядом человека и тоскливо-безразличным голосом спросил:
– Как ты думаешь, сегодня жратву давать будут?
Человек и не собирался отвечать. Ему было всё равно. Он тихо умирал и уже не чувствовал ни голода, ни жажды. «Силуэт» тяжко вздохнул и заговорил, обращаясь то к неподвижному Пашке, то к безмолвному товарищу:
– Хрен с ней, со жратвой. Привык я уже… Им что, воды жалко? Хотя колодец-то один, видать экономят воду, – он снова легонько подтолкнул соседа, – зря ты вчера тухлятину опрокинул. Всё-таки вода, есть вода. Даже тухлая. Я бы сейчас новичка обтёр. Сильно его долбануло, никак в себя не придёт. Ты не бери в голову, я не в укор. Понимаю, что случайно опрокинул. Чего молчишь? Ответить трудно?
Над головой раздалось шуршание. Это охранники сдвигали в сторону тяжёлую деревянную решётку, закрывающую выход из норы. «Силуэт» замер в ожидании, стараясь угадать, что приготовили духи на этот раз. Может спустят немного мутного варева, а может и просто воды. «Ничего, – думал «Силуэт», всматриваясь в клочок белесого неба, – и то, и другое сойдёт. Главное, чтобы ради шутки снова парашу свою не спустили. Итак, дышать нечем». Ржавое ведро мягко опустилось на слегка влажный от человеческих испарений пол. Почувствовав запах съестного, «Силуэт» быстро разлил содержимое по глиняным плошкам и, закончив работу, дёрнул за верёвку. Мол, всё, можно поднимать. Ведро медленно поползло вверх. «Повезло сегодня, – думал человек, поднося плошку ко рту, – вчера забыли накормить. Или специально не стали. Что-то сосед совсем шевелиться перестал. Помер, что ли? Тогда новичку, считай повезло. Пожрёт. Если сможет».
От лежавшего неподвижно тела раздались тихие звуки, лишь отдалённо напоминающие слова. «Силуэт», подавив в себе желание доесть варево без остатка, отодвинул плошку подальше и вновь придвинулся к новичку:
– Ты, братишка, говори погромче. Ни хрена не слышно.
Павел напряг слух, но сквозь шум в ушах пробился лишь клокот, напоминающий бульканье закипающей воды. Внезапно, он понял, что мысли в его голове обретают связность. «Надо же? Почему я не могу проснуться? И почему так воняет? Наверное, мне надо просто пошевелить мизинцем, чтобы уйти из этого мерзкого кошмара». Пальцы отказывались подчиняться мозгу, и Павел решил отказаться от борьбы со сновидениями. «Силуэт» отвернулся от новичка и снова передвинулся на своё место. Взяв за руку соседа, он вслух подвёл неутешительный итог:
– Помер… Повезло человеку. Надо же? Три месяца вместе, а так и не рассказал откуда родом и как его зовут. Крепко они тебя лупцевали, дружище. – Укоризненно покачав головой, повернулся к Павлу. – Вот, ты спрашиваешь, мол, как он мог про себя рассказать, если по-нашему ни бельмеса не понимает? А я тебе так отвечу, захотел бы, научился говорить. И всё равно, повезло человеку. Спишь? Правильно. И мне надо поспать. Кто его знает, что им через часок в голову придёт? Меня-то за всё это время только три раза наружу и поднимали. Только радости от этого маловато. Ничем, кроме побоев, так и не угостили. Лепечут по-своему, а что говорят, не пойму. Ну, кроме одного. Слышь, ты, новичок? Они, похоже, мне имя своё дали. Теперь я – Махмуд. Правда, смешно? Вот и я говорю, обхохочешься! Ладно, посплю, тогда и договорим.
Павел открыл глаза и не увидел неба. Вместо голубоватого лоскута вверху зияла дыра. Он снова попробовал пошевелиться. Получилось, но вместо радости, Павел почувствовал, как липкий страх расползается по всему телу. «Я не сплю, – мысли лихорадочно проносились в голове, – где я? Почему так воняет?». Попытавшись приподнять непослушное тело, он почувствовал сильную головную боль и, застонав, прекратил попытку. Совсем рядом раздался шорох и над ним склонилось существо, отдалённо напоминавшее человека. Существо прикоснулось ладонью к Пашкиному лбу и, довольно внятно, прошепелявило:
– Очнулся, братишка? А я думал, кранты тебе…
– Ты кто?
Существо окончательно превратилось в человека. Грязного, худого, обросшего длинными, давно нечёсаными волосами и жидкой бородкой. Человек удовлетворённо кивнул:
– Значит, точно пришёл в себя. Мы, братишка, в плену у духов. С нами ещё этот, нерусский был. Хадовец вроде… Но сегодня помер. Даже пожрать не успел. Нам повезёт, если духи мертвяка завтра наверх поднимут. Прошлый раз труп почти неделю лежал. Мы чуть не о…ли. Хотя худой был, одни кости. Вроде и гнить там нечему…
Павел с трудом приподнялся и опёрся спиной на стенку. Дождавшись, когда голова перестанет кружиться, задал, пожалуй, самый важный и одновременно самый глупый вопрос:
– Как я сюда попал?
Даже в сумраке было видно, как глаза человека на миг зажглись жалостью и каким-то злорадством:
– Я-то откуда знаю? Тебя дня два назад сюда сбросили. Или вчера? Не помню. Вернее, на верёвке опустили, – человек немного помолчал и зачем-то уточнил, – если бы они тебя сбросили, а не спустили, то ты бы и сам разбился и меня покалечил. Может даже до смерти. Это тюрьма ихняя, зинданом называется. Глубокая, зараза, метров пять в глубину… Видимо тебя крепко где-то долбануло. Наши тебя потеряли или бросили, а духи нашли. Теперь мы вместе. Вдвоём, то есть. Третьего можно не считать, он сегодня уже помер. Или я тебе уже говорил?
Павел снова почувствовал, как леденящий, всепоглощающий страх сковал его сердце. Ему захотелось завыть, но мозг не выдержал напряжения и Пашка потерял сознание.
Человек понимающе взглянул на нового товарища по несчастью:
– Вырубился бедолага. Может так оно и лучше. Дожру я его пайку. Всё равно не смог бы. Варят гниль всякую. Сразу и не привыкнешь, проблюёшься. Я долго не мог, целую неделю. Теперь могу. Ладно, доем и хадовца отодвину. Хотя куда его тут денешь? Места нет. Если завтра снова кого-нибудь изловят, то совсем тесно станет.
Глава 1. Семейные ценности
Елена Сергеевна поправила перед зеркалом причёску и перевела взгляд на домработницу, стоящую в дверях гостиной:
– Анюта, к обеду всё готово? Через полчаса приедет Юрий Алексеевич. Я хочу с ним серьёзно поговорить и поэтому прошу тебя как можно реже появляться у стола.
Домработница, слегка полноватая женщина лет пятидесяти с некрашеными седыми волосами и добрым лицом, кивнула и ответила привычными словами:
– Не сомневайтесь, Леночка Сергеевна! Стол накрыт, борщ томится в духовке. К приезду Юрия Алексеевича как раз поспеет. Графинчик тоже подавать?
Хозяйка махнула рукой:
– Нет. Сегодня обойдётся без своей «рюмашки». Разговор очень важный, не до расслаблений. У Павлика завтра выпускные экзамены начинаются, пора определяться с его будущим. Юрий слишком затянул с решением вопроса. Так нельзя. Кстати, где он?
Домработница удивлённо пожала плечами:
– Вы же сами сказали, что подъедет через полчаса…
Елена Сергеевна рассердилась:
– Аня, сколько можно? Пора бы привыкнуть за двадцать-то лет! Я не про мужа спрашиваю, а про Павлика.
Женщина смутилась:
– Извините, не поняла. Павлик звонил, сказал, что пообедает у Верочки. Они вместе к экзаменам готовятся.
Хозяйка против воли нахмурилась: «Готовятся! Как бы глупостей не натворили. Хотя Верочка и не самый плохой вариант, но рано им ещё отношениями заниматься». Пройдя в гостиную, опустилась в кресло и с подозрением посмотрела на прислугу:
– Ты уверена, что они действительно готовятся, а не шалостями занимаются? Возраст-то опасный, гормоны в полный голос…
Анна почувствовала себя виноватой. Она вырастила Павлика, и парень был для неё как сын. Тем более, что своих детей у неё не было. Так уж сложилась её жизнь. Немного помолчав, ответила честно:
– Кто ж его знает? Сама беспокоюсь. Спрашивала я у него, на честный ответ подводила, но разве парень будет на такие вопросы отвечать? Хотя, какой он ещё «парень»? Мальчонка…
Елена Сергеевна снова нахмурилась:
– Аня! Ты же знаешь, что я не люблю подобный лексикон. Иди, открывай. Юрий Алексеевич приехал…
Глава семьи Коробовых принадлежал к числу партийной номенклатуры. Притом очень высокого ранга. Так уж случилось, что студентке Леночке ещё на первом курсе института приглянулся статный красавец-спортсмен Юра, учившийся с ней в одной группе. Её даже не смутило пролетарское происхождение одногруппника. Наверное, это и называется любовью с первого взгляда. К удивлению девушки, отец, неведомо как узнавший об увлечении дочери, одобрил её выбор и сделал это эффектно, в излюбленной манере:
– Это даже хорошо, что парень из глубинки, – сказал он внезапно за обедом, – мы ему поможем после института перейти на партработу. Пусть только учится хорошо и дурака не валяет. Ты его пригласи как-нибудь в гости. Я с ним пообщаюсь. Если только у вас и в самом деле всё серьёзно.
Лена была послушной дочерью и довольно практичной девушкой. Воспитанная в семье потомственных партийцев, она понимала, что отец уже продумал её будущее и даже не собиралась отстаивать своё право на самоопределение. Это в фильмах про молодёжь, девушки строят мосты и новые города, а в жизни всё не так. В жизни каждый вращается в своём, этой самой жизнью определённом круге. Леночка это знала и не собиралась отступать от давно сложившихся правил. Встреча будущих тестя и зятя состоялась через три недели, сразу по возвращению отца из командировки в Москву, где он представлял свою область на партийном съезде. Разговор юноши и крупного партработника проходил с глазу на глаз и длился почти три часа. Мужчины расстались вполне довольные друг другом. Провожая гостя до дверей, Сергей Иванович, уже в присутствии жены и дочери, вполне по-отечески напутствовал молодого человека:
– Ты, Юра, время не тяни. Твоя ближайшая задача стать комсомольским вожаком группы. Считай, что это твой главный экзамен. На этом этапе естественно. Если справишься и не будешь ваньку валять, то остальное я беру на себя. И дочь не обижай. За Ленку голову оторву. Договорились?
Юрий оказался умным парнем и уже через неделю смог организовать перевыборы секретаря. Действовал он решительно, но осторожно и с помощью Лены попросту спровоцировал девушку-секретаря на неосторожный поступок. Никто из его товарищей и подумать не мог, что он способен на тихую подлость, поэтому практически вся группа отдала свои голоса за его кандидатуру. Вся, кроме Леночки. Она демонстративно проголосовала «против». Впрочем, это событие скоро забылось, так как у ребят хватало своих забот и проблем. Юрий не афишировал свои отношения с Леной. И это была уже её придумка. А может папа посоветовал? Кто знает…
Карьера комсомольского вожака стремительно пошла на взлёт. Как и учёба. Юрий уверенно шёл на золотую медаль не особо напрягаясь в учёбе. Всё, что требовалось от молодёжного лидера – это присутствие на занятиях. А должность уже сама обеспечивала отличные оценки в зачётке. На четвёртом курсе он уже возглавил институтскую организацию и был снова приглашён в гости для серьёзного разговора.
– Молодец. Справился. – Будущий тесть смотрел на парня если не с уважением, то с явным одобрением. – Вам с Леной пора узаконить свои отношения. Я уже дал команду, завтра тебя вызовут в партком института и предложат подать заявление в партию. В такой ситуации семейное положение имеет большое значение. Ты готов вступить в ряды КПСС?
Юра поднялся со стула и почему-то ответил лозунгом юных ленинцев:
– Всегда готов!
Жизнь сложилась. Правда, семье Коробовых пришлось помотаться по Союзу, но здесь ничего не поделаешь. Партийный долг превыше всего. Вот уже десять лет, как Юрий Алексеевич являлся членом бюро обкома и не собирался останавливаться на достигнутом. Благо тесть, несмотря на преклонный возраст, давно осел в Москве, где руководил очень важным отделом ЦК КПСС. С Еленой Сергеевной сложились ровные отношения. Любовь, как и положено, пройдя все придуманные психологами стадии, переросла в «дружбу» со значительной примесью «служения». Впрочем, Юрий Алексеевич подозревал, что до супруги доходят слухи о его похождениях на стороне, но она никогда не опускалась до выяснения отношений, и такое положение дел вполне устраивало обоих. Жена после окончания института нигде и никогда не работала, взяв на себя роль советника в карьерных делах мужа. Конечно, случались и проблемы. Леночка долго не могла забеременеть, и Павел появился на свет, когда родители уже потеряли всякую надежду. Мальчик был поздним, даже неожиданным ребёнком, и поэтому прозвище Баловень, которым его ещё в детстве шутки ради наградила няня-домохозяйка Анюта, накрепко закрепилось за ним. И вот сегодня, по решению Елены Сергеевны, они с мужем должны определить будущее сына. Так, как много лет назад её судьбу определял Сергей Иванович, отец и тесть в одном лице.
Юрий Алексеевич вошёл в гостиную, как и положено человеку, обременённому задачами государственного масштаба. Вид у него был слегка уставший, но глаза по-прежнему излучали свет, от которого когда-то дрогнуло сердце Леночки. Приветливо кивнув домработнице, он, согласно устоявшемуся ритуалу, поцеловал супругу в щёку и комично втянул в лёгкие ароматы домашнего обеда. Внезапно почувствовав напряжение, исходящее от обеих женщин, Юрий Алексеевич встревоженно спросил:
– Что-то случилось? С Пашкой?
Елена Сергеевна недовольно осадила мужа:
– Юрий Алексеевич, сколько раз мне нужно напоминать, что бы ты не называл сына дворовыми кличками? – увидев, что глаза супруга начали темнеть, изменила тон, – нет, с Павликом всё в порядке. Он у Верочки. Они готовятся к экзаменам.
Хозяин буркнул, усаживаясь за стол:
– Готовятся… Как бы они нас с тобой раньше времени не осчастливили. Возраст-то опасный, гормоны и всё такое…
Домработница было встрепенулась, но Елена Сергеевна, остановив прислугу еле заметным жестом, взяла инициативу в свои руки:
– О чём ты говоришь? Верочка, хорошая девочка, отличница, комсомолка, в конце концов…
Юрий Алексеевич не привык спорить с женой, но удержаться всё-таки не смог:
– Ну да. Комсомолка, спортсменка и просто красавица… Всё как в той комедии.
Женщина решила прекратить разговор на столь опасную тему. Тем более, что он абсолютно не вписывался в её планы. Многозначительно взглянув на Анну, миролюбиво предложила:
– Юрий Алексеевич, давай поставим здесь точку. У нас есть более серьёзная тема для обсуждения.
Муж с любопытством взглянул на супругу:
– Интересно, а что может быть серьёзнее разговора о моральном облике Павла?
– Перестань. Очень тебя прошу. Мы можем обсудить эту проблему чуть позже. После того, как решим, куда Павлик будет подавать документы после окончания школы.
Юрий Алексеевич отложил только что взятый столовый прибор и с картинным раскаянием провозгласил:
– Совсем забыл! Заморочили мне голову своими «верочками». – Вернув лицу серьёзное выражение, продолжил обычным голосом. – Есть возможность Пашке поступить в МГИМО. Гарантия стопроцентная. Борис Николаевич обещал поговорить, слово сдержал и уже договорился. Москва не возражает и готова выделить одно место для нашей области.
Взглянув на супругу в расчёте увидеть восторг в её глазах, Юрий Алексеевич чуть не крякнул с досады. Вместо ожидаемой благодарности он увидел, как помрачнело лицо Елены:
– Что случилось? Ты меня не расслышала?
– Я тебя услышала и поняла, что ты не собираешься участвовать в судьбе сына.
И всё-таки ему не удалось сдержать тот самый «кряк». Немного смутившись, он тут же взял себя в руки:
– Может, объяснишь мне, тёмному человеку, почему самый престижный и закрытый ВУЗ СССР не является свидетельством моего искреннего, повторяю, искреннего участия в судьбе Пашки? Просвети…
Елена Сергеевна, поняв, что сильно переборщила с упрёками, резко изменила тональность голоса. Продолжая опираться запястьями на край стола, она слегка наклонилась над ним:
– Подумай сам. Если мы отправим Павлика в столицу, то не сможем контролировать его. А характер у нашего с тобою сына… ну, ты сам знаешь, сколько раз нам приходилось вмешиваться чтобы вытащить его из неприятностей. И это в школе! А что будет в Москве, когда он почувствует свободу и прелести столичной жизни? Где гарантия, что он закончит институт? – Чуть слышно переведя дыхание, женщина вновь приняла соответствующую этикету позу. – Допустим, повторяю – допустим, что Павел сможет удержать себя в рамках и закончит МГИМО. Допустим, что даже с отличием. И кем он станет? Каким-нибудь пятнадцатым помощником двадцать первого референта в забытой богом Замбии? Ну, навезёт он импортных шмоток и аппаратуры, и что? И всё? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы твой сын стал смехотворным подобием дипработника и всю жизнь прозябал на десятых ролях? Дипломат профессия практически династическая, а Сергей Иванович, к сожалению, не вечен и не сможет обеспечить надлежащую поддержку внуку. Или ты не согласен со мной?
Юрию Алексеевичу иногда приходилось выслушивать подобные выволочки от супруги. И если поначалу он возмущался такими вспышками, то со временем понял, что Елена практически всегда оказывалась права. Вот и сейчас ему хватило лишь одной минуты, чтобы признать справедливость её слов. Откинувшись на спинку стула, кивнул, соглашаясь с доводами:
– Продолжай…
Елена Сергеевна вполне оценила реакцию мужа. Окончательно успокоившись, она продолжила почти шёпотом:
– Мы не сможем гарантировать Павлу достойное будущее, если отправим его в Москву. Он должен поступать дома. Или в наш университет, или в политех. Специальность здесь не будет иметь значения, главное – диплом с отличием. Конечно, нам надо будет подобрать факультет с наибольшим количеством соискателей на место. Так будет гораздо солидней и надёжней.
Юрий Алексеевич непроизвольно рассмеялся:
– Ну а дальше по обкатанной и уже отработанной схеме?
Супруга не поддержала веселье мужа. Снова наклонившись над столом, она ответила со всей серьёзностью:
– Ты прав. Как всегда. Наша задача вовремя перевести его на партийную работу. Сам знаешь. Ничто не вечно под луной, кроме учения Маркса и власти КПСС. И это не шутка, это – серьёзная карьера политика. Ну и отец, конечно же, поможет. Здоровье и должность пока позволяют. Кстати, он одобрил такую стратегию.
Лицо супруга слега помрачнело:
– Это он тебе присоветовал?
– Нет. Он просто согласился.
Юрий Алексеевич, зная, что вызовет раздражение Елены Сергеевны, забарабанил пальцами по столу. Немного помолчав, подвёл итог:
– Он согласился, а я утвердил твою «стратегию». Считай, что твой документ завизирован.
Женщина, вопреки ожиданиям мужа, улыбнулась и уже мягким голосом задала вопрос:
– Ты подумал, что мы подарим сыну на окончание школы?
– Да. Мне вручили, уж не упомню по какому поводу, отличные швейцарские часы в корпусе из белого золота. Дорогущая штука, надо сказать, а в глаза не бросаются. Отличный подарок. Окончит первый курс, подарим ему новую модель «Жигулей». До «Волги» он ещё не дорос. Да и ни к чему это молодому парню. Старпёрская машина.
Глава 2. На пороге взрослой жизни. Перед выпускным
Пашка вышел из подъезда цековского дома и, с удовольствием втянув в себя июньский воздух, посмотрел на часы, приятно оттягивающие левую руку. Сегодня утром родители вручили ему этот подарок в знак окончания школы. «Ты не смотри, что выглядят они скромно, – сказал отец, глядя в глаза сына, – дорогущий механизм, швейцарская работа. Корпус из белого золота, чтобы в глаза не бросалось. Мы с матерью специально именно такую модель для тебя заказывали. И год окончания тобой школы – 1984. Красиво получилось. Просто и красиво». И хотя Юрий Алексеевич наперёд знал, что кроме невнятного бурчания, не дождётся от наследника других проявлений благодарности, его неприятно задела реакция Павла. Тот с невозмутимым видом принял из рук матери кожаную коробочку и тут же сунул её в карман джинсов. Правда, родители не знали, что едва за Пашкой закрылась дверь их квартиры, он, завернув за лифт, тут же извлёк подарок и с удовольствием надел часы на запястье. «Вот она, почти взрослая жизнь! – думал парень, шагая в направлении центрального парка, – завтра выпускной и прощай школа!». Отличное настроение распирало грудь, а великолепное летнее утро усиливало ощущение необъятной свободы и необъяснимого счастья. Вчера вечером Елена Сергеевна объявила ему решение семейного совета, которое заочно делало Пашку абитуриентом местного университета, и была несколько расстроена абсолютно безразличным согласием сына. Павел лишь пожал плечами и, буркнув под нос короткое «ладно», прошёл в свою комнату. Елена Сергеевна почему-то с укоризной посмотрела на домработницу:
– Хоть бы возмутился, возразил что ли… Вроде бы и хорошо, что принял как должное, а у меня на душе осадок.
Анна вступилась за юношу:
– И слава Богу, Лена Сергеевна! Другие детки скандалы закатывают и всем недовольны. И всё-то им не так. А наш всё принял как надо. Мужчина растёт!
После таких слов доморощенной адвокатессы хозяйке ничего не оставалось, как только молча согласиться с её доводами. Тихо вздохнув, Елена Сергеевна подошла к телефону, чтобы сообщить мужу о результатах односторонних переговоров с сыном.
Павлу и в самом деле было всё равно, куда поступать по окончании школы и какие науки изучать в ВУЗе. Ему легко давалась учебная программа и свой аттестат, с довольно высоким средним баллом, он получил вполне заслуженно. Просто ни один предмет не вызывал у него интереса. Он бредил боксом и каратэ. Все стены его комнаты были украшены фотографиями Брюса Ли, Сталлоне, Арнольда и Мухаммеда Али. Причём это были не самопальные снимки, а самые настоящие постеры, которые для него привозили из зарубежных командировок подчинённые отца. Заграничные картинки буквально сводили с ума одноклассников, вызывая у них чувство острой зависти. Смеха ради Павел посредине своей галереи разместил афишу «Пиратов ХХ века», как бы подчёркивая своё равнодушие к импортной атрибутике. Впрочем, с боксом у него не сложилось. После четырёхлетних занятий в секции он был изгнан из спортзала за невероятную жестокость к сопернику. Выпроваживая парня, тренер сказал на прощание: «Павел, ты талантливый боксёр и у тебя было бы будущее отличного спортсмена, если бы ты выступал на профессиональном ринге. Твоя беда в том, что Советском Союзе нет профессионального бокса. Вообще нет такой профессии, как спортсмен. Тебе надо поискать себя на другом поприще. Ступай. Да! Даже и не думай подключать своего папашу. Не поможет. Ты меня знаешь». Пашка и не думал просить помощи у отца. Просто на выходе он так врезал по стеклянной табличке с названием секции, что та разлетелась на сотни мелких осколков. На память. Другое дело – каратэ. Это в спальных районах областного центра милиция гоняла неформалов, а в подвале цековского дома в центре города был оборудован вполне легальный спортзал с тренажёрами и настоящими татами. В нём под руководством тренера-азиата занималась молодёжь другого социального слоя. Впрочем, сейчас Павлу было не до воспоминаний о своих спортивных достижениях и неудачах. Войдя через правую арку центральных ворот парка, он направился к памятнику поэта, чьё имя носило городское культурно-просветительское учреждение. Присев на скамейку, стоящую в стороне от тротуаров, парень ещё раз взглянул на часы и с удовольствием расправил плечи. «Верка придёт не раньше, чем через полчаса. Тоже мне! Взяла в моду опаздывать, – мысли текли медленней, чем секундная стрелка дорогих часов, – сейчас бы пару затяжек травкой. Для бодрости». Нет, Пашка, в отличие от большинства одноклассников, никогда не курил и не злоупотреблял алкоголем. И не потому, что боялся родительского гнева, просто ему не нравились послевкусие табака и похмельное состояние, которое ему пару раз довелось испытать. Другое дело – травка. Зачем отказывать себе в небольшом косячке качественной южанки, если после него поднимается настроение, а мысли становятся чёткими и ясными? Тем более, что среди его сотоварищей по подвальному спортзалу и квартирным вечеринкам травка считалась неким символом принадлежности к интеллектуальной элите молодёжи. Вера знала про его грешок и не одобряла, хотя особо и не настаивала на отказе.
Юноша, подавив зевоту, ещё раз взглянул на часы, но не успел даже сориентироваться во времени, как над его головой нависла тень и раздался насмешливый голос:
– Смотри-ка, Эдик, какие котлы у малолетки. Наверное, предки на окончание школы подарили? Не жмут?
Пашка поднял голову. Прямо перед ним стояли два молодых человека, которые улыбаясь одинаковыми улыбками, с издёвкой смотрели на него. Затем оба, как по команде, уперлись ногами в скамейку, как бы перекрывая возможные пути для бегства. Они не сомневались в своём превосходстве и им хотелось вдоволь поглумиться над школьником:
– Мальчик, наверное, девочку ждёт? Ну, что? Посмотрим на девочку?
– А чего смотреть? Мы и проверить можем, девочка ли она? Мальчик ведь не будет возражать?
«Нет, ребята не с Уралмаша. Не гопники. Одеты по фирме, да и разговор не пролетарский, – думал Павел, чувствуя, как кровь закипает злобой, – скорее всего из фарцы или какой другой тусовки. Чего привязались? Шли бы себе, куда шли. Верка вот-вот подойдёт, а здесь эти козлы!». Парни были лет на пять постарше Пашки и уже успели, что называется, заматереть. Один из них, очевидно главный заводила, даже отпустил усы. Наверное, для того чтобы выглядеть взрослее и мужественней. Второй, Эдик, с укоризной взглянув на сидящего, сказал деланно-ломанным голосом:
– Вы, молодой человек, очевидно тупы, раз не понимаете столь откровенных намёков, – придав взгляду суровость, продолжил уже властным тоном, – котлы снимай, тебе говорят! Рано ещё «швейцарию» носить. Не дорос. А нам в самый раз. Завтра мой день рождения. Часы и девочка! Лучших подарков у меня ещё не было.
Эдик протянул руку и приглашающе пошевелил пальцами, клади, мол часы на ладонь. Впоследствии Пашка так и не смог вспомнить, кого он ударил первым, усатого лидера или именинника Эдика. Ещё он помнил, как от его ударов отлетали тела двадцатилетних мужчин и как Эдик вытирал окровавленный рот белоснежной майкой с ярким принтом, а усатый на карачках пытался скрыться в кустарнике. Наверное, Павлу здорово повезло, что наряд милиции подъехал очень быстро, ещё до прихода Веры. Иначе здоровью великовозрастных оболтусов был бы причинён гораздо больший ущерб, а его жизнь сложилась совсем иначе, чем планировали родители. Ну а Вере оставалось лишь проводить глазами отъезжающий от памятника бело-голубой «УАЗик», который вёз выпускника школы в районное отделение милиции. Решительно тряхнув головой, девушка направилась к зданию администрации парка, чтобы по телефону сообщить Елене Сергеевне о происшествии.
Глава 3. На пороге взрослой жизни. Короткие сценки
Начальник отделения милиции в сердцах ударил кулаком по столу. Стоящий перед ним дознаватель побледнел и вытянулся в струнку. Майор откинулся на спинку кресла и, едва сдерживая гнев, проговорил сдавленным голосом:
– Ты в своём уме, старлей? Ты что несёшь? Или ты не в курсе, чей это сынок?
Офицер неуклюже потоптался на месте и неуверенно ответил:
– Знаю, товарищ майор! Но потерпевшие написали заявления и зафиксировали побои. Они утверждают, что гражданин Коробов сначала оскорблял их, а затем напал и зверски избил. И в конце концов, их родители – ответственные работники горисполкома! – секунду подумав, ляпнул не к месту, – вы меня сами учили, что перед законом все равны.
Майор закатил глаза и тихо взмолился:
– Господи! Скажи мне: ну почему ты присылаешь ко мне таких дол…бов? – опустив взгляд на подчинённого, продолжил, – ты сам себя слышишь? Семнадцатилетний пацан, не обкуренный, не пьяный, ни с того ни с сего полез в драку на двух взрослых парней? Что говорит сам «гражданин» Коробов?
Дознаватель пожал плечами:
– Ничего. Молчит. Вообще не сказал ни одного слова. Получается, что он отказывается сотрудничать с органами дознания. А в этом случае…
Начальник перебил старшего лейтенанта:
– Хватит нести ахинею! Молчит, значит мараться об тебя не хочет! – слегка навалившись на край стола, с жалостью посмотрел на офицера, – я бы на его месте тоже не стал сотрудничать с таким «спецом» как ты. Это ж надо? Игнорировать очевидные вещи…, ты бы хоть иногда мозги включал. Нашёлся мне, Штирлиц!
Дознаватель не на шутку обиделся:
– При чём здесь Штирлиц?
Майор снова начал заводиться:
– Я не знаю, при чём здесь Штирлиц! Я знаю одно: Первый скоро уйдёт в Москву на повышение, а старший Коробов – главный кандидат на его место. На хрена мне проблемы по партийной линии? Тем более, что парнишка прав. Эти мерзавцы, скорее всего сами к нему пристали. Не знали, что паренёк непростой. Вот и получили. И по зубам, и по заслугам.
Он успокоился и поднялся из-за стола. Подойдя к окну, сказал, не оборачиваясь к подчинённому:
– Короче, решай вопрос с этими ублюдками. Они должны забрать заявления. Будут артачиться, закрой их на пару суток. Пусть посидят, подумают. А для верности, подсади к ним урок. Вместе легче думаться будет. А пацана отпускай. Сейчас отпускай. Ты понял меня? – Немного помолчав, подвёл итог разговору. – Прав ты, старлей. Перед законом все равны: и горисполкомовские детки, и детки партийных бонз. Тут главное верное решение найти. И мы с тобой его нашли. Свободен!
Старший лейтенант вышел на крыльцо и, закурив сигарету, подумал: «Повезло парню. Не будь он родственником такой шишки, майор и слова бы не сказал. И всё-таки, почему именно Штирлиц?». Выкинув окурок в урну, направился в свой кабинет решать свалившиеся на него проблемы.