Пережить ночь

Всем удивительным людям – там, в темноте

Пристегните ремни безопасности. Это будет бурная ночь.

к/ф «Все о Еве»

Riley Sager

SURVIVE THE NIGHT

© 2021 byToddRitter

© Манучарова, М., перевод, 2021

©ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Проявление.

Парковка.

Полночь.

У черта на куличках.

История начинается с конца, как в великих фильмах в стиле нуар. Билл Холден – мертвый в бассейне. Фред МакМюррей делает последнее признание.

Круг замыкается. Как петля.

Автомобиль, закусочная, неоновая вывеска на стоянке превращается в разноцветные полоски в зеркале заднего вида, когда машина мчится прочь. В салоне находятся два человека – молодая женщина на пассажирском сиденье и мужчина за рулем. Оба смотрят через ветровое стекло на дорогу впереди, растерявшись от непонимания.

Кто они?

Куда направляются?

Как они попали сюда, в этот самый момент времени? Незадолго до полуночи… В последние секунды вторника, 19 ноября 1991 года…

Но Чарли известно, что привело их на порог этого неопределенного нового дня. По мере того, как события кадр за кадром, словно кинопленка в проекторе, отматываются назад, она ясно осознаёт, как все произошло.

Она все знает, потому что это не кино.

Это здесь и сейчас.

Она – девушка в машине.

Мужчина за рулем – убийца.

И Чарли, пересмотревшая сотни подобных фильмов, абсолютно уверена, что только один из них доживет до рассвета.

Девять вечера

Интерьер. Комната в общежитии – день

Оставаться здесь было уже совершенно невыносимо.

Вот почему Чарли согласилась сесть в машину к совершенно незнакомому человеку.

Она пообещала Робби, да и себе тоже, что сбежит, если ситуация покажется ей подозрительной. Невозможно быть слишком осторожным. Только не в наши дни. Особенно после случившегося с Мэдди.

Чарли уже приготовилась к рывку, мысленно перечислила все возможные варианты, когда ей следует бежать. Если автомобиль будет выглядеть потрепанным и/или иметь тонированные стекла. Если в салоне будет кто-то еще, неважно, под каким предлогом. Если водитель будет слишком торопиться уехать или, напротив, станет чересчур медлить. Она поклялась Робби, себе, Мэдди (с которой до сих пор иногда разговаривала, хотя та уже два месяца лежала в могиле), что всего один укол предчувствия заставит ее вернуться обратно в общежитие.

Конечно, в душе она сомневалась, что до этого дойдет. Потому что он казался милым. Дружелюбным. Определенно не тот тип парня, который способен на то, что сделали с Мэдди и другими девушками.

Кроме того, он уже не чужой. Не совсем. Они уже встречались однажды, в общежитии кампуса перед райдбордом^[1], походящим на стену из листовок, приклеенных студентами, отчаявшимися добраться домой, и теми, кто жаждал отвезти их туда в обмен на деньги за бензин. Чарли как раз повесила свой собственный флаер – аккуратно отпечатанный, с тщательно вырезанными ярлычками с номером ее телефона, когда он появился рядом.

– Ты собираешься в Янгстаун? – поинтересовался он, переводя взгляд с нее на флаер и обратно.

Чарли помедлила с ответом. Привычка после произошедшего с Мэдди. Она никогда по своей воле не общалась с незнакомыми людьми. По крайней мере, никогда не делала этого раньше, чем поймет их намерения. Он просто болтал? Или пытался ее подцепить? Маловероятно, но все же не исключено. В конце концов, именно так она познакомилась с Робби. Когда-то она была хорошенькой, до того, как вина́ и горе вонзили в нее свои когти.

– Да, – в конце концов ответила она, после того как его взгляд, блуждавший по доске, убедил ее, что они здесь по одной и той же причине. – Ты туда же направляешься?

– В Акрон, – кивнул он.

Услышав это, Чарли замерла. Не совсем Янгстаун, но достаточно близко. Короткая остановка на пути к конечному пункту назначения.

– Пассажир или водитель? – уточнила она.

– Водитель. Надеялся найти того, кто согласится разделить стоимость бензина

– Я могла бы стать этим кем-то, – сказала она, позволив оглядеть себя, дав ему возможность решить, относится ли она к тому типу людей, с которыми он хотел бы провести наедине не один час. Она знала, какие флюиды от нее исходят. Хмурая суровость, из-за чего парни, возможно, посоветовали бы ей больше улыбаться, если бы она не выглядела способной ударить их за это. Обреченность и мрак нависали над ней как дождевая туча.

Чарли и сама тоже придирчиво рассмотрела его. Он выглядел на несколько лет старше обычного студента, хотя так могло показаться из-за его телосложения. Он был высокий, широкогрудый, с квадратной челюстью. В джинсах и университетской толстовке «Олифант» он напоминал Чарли то ли героя студенческой комедии сороковых годов, то ли злодея из фильмов восьмидесятых.

Она предположила, что он аспирант, как Робби. Один из тех людей, которые, прочувствовав вкус студенческой жизни, решили, что никогда не захотят покинуть кампус. У него были красивые волосы, и уж такой нюанс Чарли не могла не отметить, даже несмотря на то, что позволила своим собственным отрасти вялыми и тонкими. И великолепная улыбка, сверкнувшая, когда он произнес:

– Возможно. Когда ты собиралась уехать?

Чарли жестом указала на свой флаер, где в самом центре страницы разместились заглавные буквы:

СРОЧНО

Он оторвал язычок от нижней части листовки, оставив щель, которая напомнила Чарли о вырванном зубе. Эта мысль заставила ее содрогнуться.

Мужчина положил оторванный язычок в бумажник.

– Я подумаю.

Чарли не особо рассчитывала на положительный ответ. Была середина недели и середина ноября, до Дня благодарения оставалось целых десять дней. В такое время никто не стремился покинуть кампус. Никто, кроме нее.

Но вечером зазвонил телефон, и смутно знакомый голос на другом конце сказал: – Привет, это Джош. С райдборда.

Чарли, которая сидела в своей комнате в общежитии, уставившись на ту ее половину, которая когда-то была заполнена вещами Мэдди, а теперь смотрелась безжизненной и голой, позволила себе позабавиться, ответив:

– Привет, Джош с райдборда.

– Привет… – Джош сделал паузу, явно читая с клочка бумажки имя девушки, которой звонил. – …Чарли. Я просто хотел сказать, что могу поехать завтра, но только поздно. В девять вечера. Если захочешь, на пассажирском сиденье найдется место.

– Я беру его.

Вот и все.

Теперь «завтра» – это сегодня, и Чарли в последний раз оглядывает комнату в общежитии, в которую она, скорее всего, никогда не вернется. Ее взгляд медленно скользит по кругу, стараясь охватить каждый дюйм места, которое она называла домом в течение последних трех лет. Загроможденные столы. Кровати, заваленные подушками. Мерцающая гирлянда волшебных огней, которую Мэдди повесила на их первое Рождество и так и не удосужилась снять.

Золотой солнечный свет осеннего полудня струится в окно, придавая всему оттенок сепии и заставляя Чарли чувствовать одновременно радость и печаль. Ностальгия. Эта прекрасная щемящая боль.

Позади нее кто-то входит в комнату.

Мэдди.

Чарли слышит запах ее духов. «Шанель № 5».

– Какой отстой! – тянет Мэдди.

Меланхолическая улыбка играет на губах Чарли.

– Кажется, я в востор…

– Чарли!

Интерьер. Комната в общежитии – ночь

Звук голоса Робби из открытой двери буквально как щелчок пальцами разрушает все чары. В мгновение ока вся магия исчезает. Столы пусты. Кровати разобраны. Волшебные огоньки висят, только они уже нескольких месяцев как отключены. В окне Чарли видит не теплый солнечный свет, а четкий прямоугольник темноты.

Что касается Мэдди, то ее давно нет. От запаха ее духов не осталось и следа.

– Уже девять, – говорит Робби. – Нам пора идти.

Чарли еще мгновение стоит в центре комнаты, совершенно растерянная.

Как странно – как ужасно неприятно! – переходить от картины в мысленном взоре к суровой реальности. В этой комнате не осталось счастья. Сейчас она это понимает. Это просто коробка с белыми стенами, в которой хранятся воспоминания, теперь омраченные трагедией.

Робби наблюдает за ней с порога. Он знает, что только что произошло.

В ее голове вновь возник фильм.

То, что это никогда не беспокоило Робби, было одной из тех черт, которые она в нем любила. Он знал ее историю, знал про ее одержимости и все понимал.

– Ты приняла сегодня таблетку?

Сглотнув, Чарли согласно кивнула:

– Да.

– И все уложила? – Робби произнес это так, словно она уезжала не навсегда, а только на выходные.

– Думаю, да. Та еще работенка!

Она провела бо`льшую часть дня, раскладывая свои вещи в две кучи: «забрать» и «оставить». В итоге взяла очень мало. Только два чемодана со всей своей одеждой и коробку, наполненную сувенирами и ее любимыми видеокассетами. Остальное отправилось в короба, предусмотрительно расставленные в центре комнаты, чтобы охранникам было легче избавиться от всего этого, когда они поймут, что она больше не вернется.

– Ты можешь потратить на это столько времени, сколько тебе нужно, – предложил Робби. – Вовсе не обязательно уезжать сегодня вечером. И я все еще готов отвезти тебя, если ты подождешь до выходных.

Чарли понимала это. Но для нее ждать – даже несколько дней – было так же немыслимо, как и остаться.

– Теперь уж поздно отступать.

Она схватила свое пальто. Вернее, пальто Мэдди. Подарок ее бабушки, случайно оставленный, когда увозили остальные вещи. Чарли нашла его под кроватью подруги и присвоила. Этот винтаж – из пятидесятых – был нехарактерно театральным для Чарли, которая обычно предпочитала носить то, что позволяло сливаться с толпой. Сшитое из ярко-красной шерсти, с массивным воротником в форме крыльев бабочки, которые собирались вместе, когда Чарли застегивала его под подбородком.

Робби взял чемоданы, оставив Чарли коробку и спортивный рюкзак, который она использовала вместо сумочки. Она не стала запирать комнату. Это ни к чему. Ее последнее действие перед отъездом заключалось в том, чтобы стереть имена, нацарапанные маркером на белой доске, прикрепленной к двери.

Чарли + Мэдди

Слова оставили на ее ладони чернильное пятно.

Они уходят быстро и тихо, незамеченные другими студентками, живущими на этаже, большинство из которых собрались в гостиной с телевизором. Слышится пронзительный голос Розанны Барр, за которым следует сдержанный смех. И хотя Чарли никогда не понимала их одержимости телевизионными программами – зачем смотреть шоу, когда фильмы намного лучше? – сегодня вечером Чарли рада этому увлечению соседок. План состоит в том, чтобы избежать прощания. Несмотря на то что она очень сдружилась со многими девушками на своем этаже. Но все закончилось в тот момент, когда умерла Мэдди. Теперь лучше всего – просто исчезнуть. В одно мгновение здесь, в следующее – уже нет. Как Мэдди.

– Поездка пойдет тебе на пользу, – говорит Робби, когда они едут в лифте на первый этаж. Предательская глухота его голоса дает понять, что он в этом не слишком уверен. – Просто тебе какое-то время нужно побыть подальше отсюда.

В течение трех дней после того как Чарли объявила о своем намерении покинуть университет, Робби продолжал упорно делать вид, что это ничего не значит для них как для пары. Однако несмотря на обещания быть верными друг другу и поспешно составленные планы – вроде того, что Робби приедет в Янгстаун во время рождественских каникул, – Чарли осознает реальность ситуации.

Их отношения закончились.

Не в том смысле, что теперь-наши-пути-расходятся. Определенно не в стиле Ретта Батлера: «Честно говоря, моя дорогая, мне наплевать»^[2]. Но Чарли понимала: что-то произойдет и разрыв станет неизбежным результатом. Она будет в двух штатах и в четырехстах милях отсюда. Он останется в «Олифанте», будучи (как выразилась Мэдди после первой встречи с ним) завидным уловом. Робби Уилсон, университетский математик-зануда и помощник тренера по плаванию, с подбородком Ричарда Гира и прессом Брэда Питта. Девушки уже кружат вокруг, стремясь занять место Чарли. Она может только предполагать, что одна из них в конечном итоге добьется успеха.

Но если это цена, которую необходимо заплатить, чтобы убраться отсюда, то пусть так и будет. Ей можно надеяться только на то, что никогда не придется пожалеть об этом.

Экстерьер. Здание общежития – ночь

Когда они вышли из лифта, вестибюль был пуст. Как и припорошенный снегом квадрат двора, который они пересекали по пути на парковку. Несмотря на приход зимы, некоторые окна верхних этажей были открыты, и оттуда доносились знакомые звуки университетской жизни. Смех. Писк одной из печально известных в «Олифанте» ненадежных микроволновых печей. Музыка играла громче, чем позволяли правила общежития. Чарли узнала песню. Siouxsie and the Banshees^[3]: «Kiss Them for Me».

Мэдди любила эту песню.

Они вышли со двора и остановились у тротуара; Робби бросил чемоданы рядом с уличным фонарем, где была назначена встреча.

– Полагаю, это здесь.

Чарли готовилась к очередному разговору, который они вели уже дюжину раз. Она уверена, что ей нужно уехать? Может, все-таки есть хоть малюсенькая вероятность, что она продержится до конца семестра?

Ее ответ каждый раз бывал одним и тем же. Да, она должна уехать. Нет, она не может ждать конца семестра. Было время, вскоре после смерти Мэдди, когда она думала, что такой сценарий возможен.

Больше нет. Теперь Чарли с глубокой уверенностью сознавала, что ей нужно убираться к черту из этого места.

Она перестала ходить на занятия, перестала общаться с друзьями, поставила крест на всех аспектах своей прошлой жизни. Словно нажала на тормоза своего существования. Теперь пришло время начинать двигаться, даже если это движение на самом деле не что иное, как бегство.

К его чести, Робби не стал предпринимать последней отчаянной попытки уговорить ее остаться. Чарли подозревала, что сильно измотала его. Теперь оставалось только одно – попрощаться с ним.

Робби наклонился, чтобы поцеловать ее, и крепко обнял. Заключенная в его объятья, Чарли ощущала себя виноватой за принятие решения, вызванное еще одним, совсем другим, куда более сильным чувством вины. Получилась русская матрешка раскаяния. Чувство вины, вложенное в чувство вины за разрушение ею того единственного, что пока уцелело.

– Мне очень жаль, – сказала она, удивленная заминкой в собственном голосе, которую ей пришлось проглотить. – Я знаю, это тяжело.

– Тебе гораздо хуже, – ответил Робби. – Я понимаю, для чего нужен этот отъезд. Мне следовало бы понять это раньше. Очень надеюсь, что время все расставит по местам, и, когда начнется весенний семестр, ты будешь готова вернуться ко мне.

Когда Робби посмотрел на нее своими огромными карими глазами, Чарли вновь испытала укол вины. Глаза Бэмби – так называла их Мэдди. Такие выразительные и душевные, что Чарли не могла не быть загипнотизирована ими при первой же встрече.

И хотя она подозревала, что первая встреча была, вероятно, самой заурядной, воспоминания о ней походили на эпизод классической романтической комедии. Это случилось в библиотеке: она – второкурсница, к середине семестра под завязку накачанная диетической колой и стрессом, а Робби – возмутительно красивый аспирант первого курса, просто искавший место, чтобы сесть. Он выбрал ее столик, за которым с комфортом расположились бы четверо и который был целиком захвачен ею и лежащими на нем книгами.

– Найдется свободное местечко? – спросил он.

Чарли оторвала взгляд от книги Полин Кэл, увидела эти глаза и просто оцепенела.

– Э-эээ… конечно…

Она не расчистила для него место. На самом деле она вообще не шевелилась. Просто смотрела. Так, что Робби провел ладонью по щеке и спросил:

– У меня что-то на лице?

Она рассмеялась. Он сел. Они стали болтать. Насчет промежуточных экзаменов. И жизни в колледже. И жизни в целом. Она узнала, что Робби, отучившись в «Олифанте», решил остаться в аспирантуре, чтобы стать профессором математики. Робби, в свою очередь, узнал, что родители Чарли трижды водили ее в кинотеатр на «Инопланетянина»^[4] и что она рыдала всю дорогу домой после каждого просмотра.

Они разговаривали до закрытия библиотеки. Продолжили болтать в круглосуточной закусочной за пределами кампуса. Они все еще болтали, когда в два часа ночи подошли к общежитию Чарли, и только тут Робби признался:

– Просто чтобы ты знала: на самом деле я не искал свободное место. Мне нужен был предлог, чтобы поговорить с тобой.

– Почему?

– Потому что ты особенная, – ответил он. – Я понял это в тот самый момент, когда увидел тебя.

Вот так неожиданно Чарли была сражена. Ей безусловно нравилась внешность Робби и то, что он сам, казалось, не придавал ей никакого значения. Нравилось его чувство юмора. Вызывал интерес тот факт, что ему было совершенно наплевать на фильмы, которые являлись для нее глотком свежего воздуха. Он был совсем не похож на одержимых «Крестным отцом» мужчин-мальчишек, которые окружали ее на занятиях по кино.

Какое-то время у них все складывалось хорошо. Даже замечательно. Потом Мэдди умерла, Чарли изменилась, и пути назад, к той девушке, какой она запомнилась ему в тот вечер в библиотеке, теперь уже не было.

Робби посмотрел на часы и объявил время. Пять минут десятого. Джош опаздывал. Чарли задумалась, оценивая, на какой уровень в спектре беспокойства тянула ситуация.

– Тебе не нужно ждать тут со мной, – сказала она.

– Но я хочу, – возразил Робби.

Чарли понимала, что она должна чувствовать то же самое. Это было бы правильно – хотеть провести с ним как можно больше времени, прежде чем они расстанутся. Но для нее нормальным являлось желание избежать поспешного прощания в присутствии совершенно незнакомого человека. Для нее «правильным» казалось печальное тихое прощание без посторонних глаз. Богарт сажал Бергман в самолет в финале «Касабланки»^[5]. Стрейзанд проводила рукой по волосам Редфорда в «Какими мы были»^[6].

– Холодно, – сказала она. – Возвращайся к себе. Я знаю, что тебе завтра рано на занятия.

– Уверена?

Чарли кивнула.

– Со мной все будет в порядке. Клянусь.

– Позвони мне, когда доберешься домой, – попросил Робби. – Неважно, насколько поздно. И позвони мне с дороги, если найдешь таксофон. Дай мне знать, что ты в безопасности.

– Мы едем из Нью-Джерси в Огайо. Единственная опасность – умереть от скуки.

– Я не это имел в виду.

Чарли знала, потому что думала о том же, что и Робби. О том, что ни один из них не хотел озвучивать, потому что это разрушило бы их прощание.

Мэдди была убита.

Незнакомцем.

Тем, кто все еще там. Где-то. Вероятно, затаился, чтобы повторить это снова.

– Я постараюсь позвонить, – заверила Чарли. – Обещаю!

– Представь, что это один из тех фильмов, которые ты всегда заставляла меня смотреть, – сказал Робби. – Те, что с французским названием.

– Нуар? – спросила Чарли и удивленно покачала головой. Неужели после года свиданий она ничему его не научила?

– Ну да, один из них. Тебя держат в плену, и единственный способ спастись – это связаться с твоим обеспокоенным другом и сказать ему кодовую фразу.

– И какая же кодовая фраза? – с серьезным видом интересуется Чарли, подыгрывая, благодарная Робби за то, что он решил попрощаться именно так.

Не грустно.

Кинематографично.

– Ситуация приобрела неожиданный поворот.

Робби произнес это так, словно пытался подражать Богарту, но, по мнению Чарли, это больше походило на Джимми Стюарта.

– А если все будет хорошо?

– Все идет гладко, любимый.

На этот раз он действительно прозвучал как Богарт, и сердце Чарли слегка оттаяло.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Я знаю.

Чарли не могла сказать, являлся ли ответ Робби намеренной отсылкой к «Звездным войнам» или это была просто счастливая случайность. В любом случае сейчас это не имело особого значения, потому что он снова целовал ее, обнимал в последний раз и прощался по-настоящему, так же грустно, как и в любом фильме. Боль в груди нарастала – острая боль, которая не отпустит Чарли всю дорогу домой.

– Ты по-прежнему особенная, Чарли, – произнес Робби. – Мне нужно, чтобы ты это знала.

Потом он ушел. А она продолжала стоять на обочине одна со своей коробкой и двумя чемоданами – ситуация, наконец, становилась реальной.

Она это делает.

Она действительно уезжает.

Через несколько часов она окажется дома. Возможно, посмотрит фильм с бабушкой Нормой и, вероятно, будет на пути к себе той, которой была раньше.

Чарли открыла рюкзак и достала флакон с оранжевыми пилюлями, который с сентября валялся на дне. Внутри флакона еще оставались крошечные таблетки, которые очень напоминали ей драже M&M’s, когда она их принимала. Пока она их принимала.

Она солгала Робби. Уже три дня как она перестала это делать, несмотря на обещание психиатра, который их выписал, что они избавят ее от фильмов, возникающих в голове. Они помогали. Но вместе с тем делали ее сонной и беспокойной, она постоянно колебалась между этими двумя крайностями. Результатом стали недели бессонных ночей и потерянных дней. Вампир. Вот во что превратили ее оранжевые таблетки.

Чтобы избавить ее от этого состояния, психиатр назначил маленькие белые таблетки, помогающие заснуть.

Те были еще хуже.

Настолько, что она давно избавилась от них.

Теперь пришло время попрощаться с оранжевыми. Она покончит с таблетками любого цвета.

Чарли сошла с тротуара, прошла несколько ярдов до ливневой канализации, вырубленной в асфальте, с наслаждением высыпала туда таблетки и с удовлетворением наблюдала, как они отскакивают от металлической решетки, прежде чем провалиться вниз, в темноту. Баночка из-под них отправилась в ближайший мусорный бак.

Вернувшись к коробке и чемоданам, Чарли плотнее закуталась в свое красное пальто. Ноябрьская ночь на стыке осени и зимы. Небо чистое, звезды яркие, а воздух настолько студеный, что невольно появлялась дрожь. Или, может быть, ее трясло от того, что она была одна на улице, в то время как убийца – на свободе.

Даже если бы она не сознавала опасность сама, ей напомнил бы об этом флаер «Вернем себе ночь»^[7], приклеенный к стоящему рядом уличному фонарю. Листовки – это был прямой ответ на убийство Мэдди. Как и бдения при свечах. И приглашенные ораторы. И консультанты-психологи, которые явились в кампус, вооруженные брошюрами и благими намерениями.

Чарли избегала всего этого, предпочитая горевать в одиночестве. В результате она не испытывала страха, охватившего кампус в последние два месяца. Большую часть времени она проводила взаперти в своей комнате, и поэтому у нее не было причин бояться.

Однако теперь она ощущала холодное покалывание в области затылка. Не помогал и список правил, напечатанных на листовке, большинство из которых она в данный момент времени нарушала.

Никогда не выходи ночью одна.

Всегда ходите парами.

Всегда сообщай кому-нибудь, куда идешь.

Никогда не доверяй незнакомцу.

Последнее заставляло Чарли крепко задуматься. Потому что, как бы ей ни хотелось считать иначе, Джош был незнакомцем. Или будет таковым, если все-таки приедет. Чарли не носила часов и понятия не имела, сколько времени. Но она подозревала, что уже почти четверть десятого. Если он не появится в ближайшее время, у нее не будет иного выбора, кроме как вернуться в общежитие. Наверное, ей уже следовало бы это сделать. Черт, если верить флаеру «Вернем себе ночь», она вообще не должна быть здесь! Одна, на обочине с чемоданами и коробкой, она выглядела как человек, который явно собрался в поездку и о котором никто не станет беспокоиться в течение нескольких ближайших дней.

Поскольку ее потребность уехать значительно перевешивала страх, она осталась на месте, наблюдая за въездом на парковку. Довольно скоро на горизонте появилось свечение.

Фары.

Они устремились вглубь стоянки, прежде чем развернуться по широкой дуге и нацелиться прямо на нее. Она щурилась от их яркого света и смотрела под ноги, где тень, словно призрак, вытягивалась позади, поверх припорошенной снегом травы. Через секунду у тротуара припарковалась машина. Дверь со стороны водителя открылась, и появился Джош.

– Чарли, привет! – сказал он с застенчивой улыбкой, так же, как в первый день.

– Привет!

– Извини за ночную поездку, – продолжил Джош. – По-другому не получилось.

– Я не против.

За последние два месяца Чарли достаточно привыкла к темноте. По ночам она чаще всего бодрствовала до рассвета, отчасти благодаря своим таблеткам. Ее комната в общежитии освещалась только экраном телевизора.

– Ну что ж, ваша карета ждет. – Джош похлопал по крыше машины. – Не совсем лимузин, но доставит туда, куда нам нужно.

Чарли на мгновение задержалась, чтобы осмотреть машину. Сланцево-серый «Понтиак Гранд АМ» выглядел – по крайней мере, на ее взгляд, – далеко не рухлядью. Капот свежевымытый. Никаких явных царапин или вмятин. Определенно никаких тонированных стекол. Чарли заглянула на переднее сиденье, которое, к счастью, пустовало. На такой машине мог бы ездить ее отец, если бы он все еще был рядом. Безопасный автомобиль. Вероятно, надежный. Машина, созданная для того, чтобы сливаться с толпой.

Джош посмотрел на коробку и чемоданы у ее ног.

– Я не думал, что будет так много багажа. Ты планируешь уехать надолго?

– Надеюсь, не слишком, – ответила Чарли, хотя на самом деле думала иначе. И все же она тайно прислушивалась к своим ощущениям, пыталась найти желание вернуться, спрятанное где-то глубоко. И действительно, почему она не должна этого хотеть? Разве она не обязана ради Робби хотя бы попытаться вернуться на весенний семестр? Разве она не обязана самой себе?

Несмотря на то что Мэдди была причиной, по которой она все это делала, Чарли знала, что подруга не одобрила бы ее бегство.

«Ты ведешь себя как идиотка, дорогая!» – вот что сказала бы Мэдди о плане покинуть кампус.

– Хватит ли места для всего этого? – забеспокоилась Чарли.

– Более чем, – ответил Джош, быстро пошел к задней части машины и отпер багажник. Чарли схватила картонную коробку и понесла ее к открытому багажнику. Джош подлетел прежде, чем она успела приблизиться, забрал коробку, оставив Чарли только рюкзак.

– Я помогу, – сказал он.

Ее руки внезапно освободились, следующие несколько секунд Чарли наблюдала, как Джош загружал ее вещи. За этот короткий промежуток времени она заметила нечто странное в том, как он двигался. Вместо того чтобы укладывать все, стоя прямо за машиной, Джош располагался под таким углом, что его широкая спина заслоняла обзор, и Чарли не могла видеть багажник. Как будто внутри было что-то еще. Что-то такое, что ему не хотелось бы ей показывать.

Чарли подозревала, что это пустяки.

Она была уверена, что это пустяки.

Люди иногда делают странные вещи. Она – девушка, которая видит несуществующие фильмы, а Джош – парень, который странным образом загружает багажник своей машины. Конец истории.

Но потом, когда Джош повернулся, захлопнув крышку, она заметила еще одну странность. Более подозрительную, чем то, как он загружал чемоданы.

Джош был одет так же, как тогда у райдборда. Точно так же.

Те же джинсы. Та же толстовка. Его волосы были столь же красивы. Да, так одевались все студенты, это неофициальная униформа «Олифанта». Но Джош носил ее как будто бы с неудобством, как не слишком привычную одежду. Чарли улавливала в его образе что-то нарочито типичное, как будто его наняли в качестве статиста. «Типичный красавчик колледжа, второй выпуск».

Джош снова улыбнулся, и Чарли отметила, что это вышло у него абсолютно идеально. Улыбка звезды телешоу во всей красе. Она казалась сексуальной. Или… зловещей. Пока определиться точно Чарли еще не могла.

– Все поместилось, – сказал он. – Готова стартовать?

Чарли ответила не сразу. Она решала для себя, не являлось ли все это предупреждающими знаками. Багажник. Одежда. Возможно ли, что это именно то, что должно заставить ее развернуться и отправиться обратно в общежитие? Еще не слишком поздно. Она могла бы легко заявить Джошу, что передумала и что он должен просто вынуть ее вещи из багажника. Но вместо этого она приказала себе перестать быть такой подозрительной. Дело не в Джоше. И не в его одежде. И не в том, как он загружал вещи в машину. Дело в ней и в том факте, что теперь, находясь на пороге отъезда, она внезапно начала искать причины, чтобы остаться.

На самом деле они имелись. Ей следовало получить образование. Она любила свою специальность. А еще это сделало бы Робби счастливым. Но будет ли счастлива она? Чарли так не думала. Она могла бы сделать вид, ради Робби. Продолжать двигаться по инерции, как делала это с сентября. И может быть – только может быть! – грозовая туча, под которой она жила, в конце концов рассеялась бы, и она смогла бы вернуться к нормальной студенческой жизни. Ну, почти нормальной. У Чарли имелось достаточно самосознания, чтобы понимать: она уже никогда не будет такой, как все остальные. Вокруг нее всегда была и всегда будет аура эксцентричности. И это нормально.

А вот что не было нормальным, по крайней мере для Чарли, так это внутреннее согласие оставаться в месте, где она была несчастна. Где все ежедневно напоминало о глубокой потере. Там, где воспоминания жалили и чувство вины накрепко засело внутри, и не проходило недели, дня или часа, в течение которых она бы не думала: «Я не должна была оставлять ее. Я должна была остановить его. Я должна была спасти ее».

Она посмотрела на Джоша, все еще терпеливо ожидавшего ответа.

– Готова, насколько возможно, – произнесла она.