Зов Дикой Охоты

© Сешт А., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

 
Всадники скачут от Нок-на-Рей
Мчат над могилою Клот-на-Бар,
Кайлте пылает, словно пожар,
И Ниав кличет: «Скорей, скорей!
Выкинь из сердца смертные сны,
Кружатся листья, кони летят,
Волосы ветром относит назад,
Огненны очи, лица бледны.
Призрачной скачки неистов пыл,
Кто нас увидел, навек пропал:
Он позабудет, о чём мечтал,
Всё позабудет, чем прежде жил.
Скачут и кличут во тьме ночей,
И нет страшней и прекрасней чар;
Кайлте пылает, словно пожар,
И Ниав громко зовёт: Скорей!»
 

У. Б. Йейтс. Воинство сидов. в переводе Г. Кружкова

I

– Склонись перед своим королём, – проговорил кемранский военачальник.

Айдра по прозванию Волчье Око – вождь дикого народа келлов – не удостоил его даже взглядом. Во все глаза он смотрел на стоявшего перед ним демона во плоти, облачённого в тускло поблёскивающие доспехи. Только демон, не человек, мог сражаться так. Могучие воины-келлы не смогли противостоять ему и его рыцарям. Даже сам Айдра, вызвав его на бой, проиграл. Что ж, за таким, как Вальтен Завоеватель, непобедимый владыка Кемрана, не стыдно было последовать и гордому народу келлов, если бы только он не нёс с собой новое противоестественное знание. Но доходили смутные слухи, что Завоеватель не порабощал завоёванные народы, не сгибал их тяжёлым ярмом ядовитой стали. Кемранцы были воинами, а не головорезами и не проливали лишней крови.

Сегодня вождю предстояло проверить это.

– Я отдаю тебе свою жизнь с радостью, Вальтен Завоеватель. Пощади мой народ. Что мы сможем предложить тебе и Кемрану, если ты убьёшь всё то, что мы чествуем?

Взмах руки, закованной в латную перчатку, – и воины вокруг Айдры опустили направленные на вождя клинки. Король Кемрана поднял забрало.

«Так молод!» – изумлённо подумал Волчье Око, глядя на жёсткое, как у всех кемранцев, благородное лицо короля.

Вальтен Завоеватель, одолевший в бою самого Айдру из келлов, действительно был намного моложе, чем мог представить себе вождь. Но его ледяные тёмно-синие глаза не горели юношеским задором победителя. В них были такая горечь и усталость, что это выделяло его даже среди представителей его хмурой, скупой на эмоции расы.

– Я хочу, чтобы ты остался вождём, Айдра Волчье Око, – сказал король. – Присягни мне сегодня. Я оставлю твоему народу ваши земли, если они станут частью Кемрана. Служите мне, как служит мне мой народ. Мне нужен ваш дух воинов, а не дух рабов.

Изумлению Айдры не было предела.

– Во имя Отца и Матери Мира! Ты принёс в наши земли ядовитую сталь. Чего же ты хочешь, король Вальтен?

Нечто странное отразилось в тёмных глазах кемранского властителя, величайшего воина их времени, чья слава гремела по всем известным землям.

– Я хочу, чтобы вы сохранили то, во что верите, любой ценой. Поклянись мне, Айдра Волчье Око, и останешься вождём своего народа.

В тот день народ келлов присягнул Кемрану, и границы королевства расширились.

– Каков твой следующий приказ, мой король? – спросил военачальник Торан, когда пришло время покидать земли келлов. – Возвращаемся домой?

Вальтен Завоеватель покачал головой.

– Пусть основная часть войска возвращается в Кемран. Я хочу навестить нашего союзника, короля-друида Иннру. Поезжай со мной, если желаешь, и отбери воинов нам в сопровождение.

Суровое лицо Торана просветлело, и он поклонился в седле.

– Да, мой король.

Радостное волнение царило среди его воинов, когда он передал им приказ короля: отправляться в Валлу, землю волшебства. Не только его сердцу Валла дарила покой, который Торан давно уже не чувствовал дома.

II

Ноги сами несли её в колдовском танце, в ритме чарующей песни. Эту песню ткал ночной ветер, и она вторила ему своим волшебным голосом, в котором звенели тени потустороннего. Искры мелодий осыпа2лись в город, стучались в запертые ставни, но большинство людей страшилось отзываться на стук и отпирать свои сны. Лишь немногих смелых касались отзвуки её сказки.

Ночь расправила свои тёмные украшенные россыпью бриллиантов крылья, вздохнула и разлилась лунным светом. Остались позади замковый сад, спящий город, крепостная стена. Она протанцевала над лугом и теперь летела к заповедному дубовому лесу, издревле находившемуся под защитой королевского рода. Лес манил её, звал. Вдалеке она слышала переливы других голосов, подобных её собственному. Ей никогда не удавалось приблизиться к ним достаточно, чтобы поймать блуждающие огни и увидеть лица тех, кто звал её так пронзительно и невыносимо самим своим присутствием. Она пела, и они слышали, но не могли приблизиться к ней так же, как она не могла найти их. Она брела по их следу, иногда находя отмеченные ими заколдованные поляны, но всегда чуточку опаздывала, приходила, когда они уже снимались с места и отправлялись дальше по своим зачарованным тропам.

Её босые ноги коснулись мягкой травы, когда она в нерешительности остановилась на краю леса, прервав свой танец-полёт. Вдалеке, во мраке чащобы, в хитросплетениях древних ветвей звенели нездешние голоса, манила, вынимала сердце из груди сказочная музыка. Больно было понимать, что сегодня она снова не доберётся до них, но она должна была попробовать.

Раздался едва слышный призрачный перестук копыт. Она обернулась, уже зная, кого увидит там. Тёмный сотканный крылатой ночью неосёдланный конь переступал с ноги на ногу, не решаясь приблизиться к ней. Непокорное пламя рубиновых глаз приглушала глубокая печаль. Следом вынырнули из мрака туманные псы, завились текучими тенями, обретая подобие формы. Они радостно приветствовали её, но тоже не решились приблизиться.

А потом показался тот, кто встречал её здесь каждый раз, – тёмный Всадник на таком же коне, как тот, что одиноко ждал её. Его плащ висел сложенными чёрными крыльями, а лицо, как всегда, скрывал глубокий капюшон. Затянутые в перчатки руки сжимали поводья коня – мглистые змейки, охватывавшие шею мудрого скакуна, никогда не знавшего узды.

– Пусть ночь раскроет вам желанные объятия, – тихо поприветствовала она привычной фразой всё это странное собрание.

Псы тихо, шепчуще заскулили. Кому-то этот звук показался бы жутким, как заунывная песнь призраков, но только не ей. Кони негромко приветственно заржали. Голос каждого из них был будто соткан из нескольких и отозвался в лесу потусторонним эхом.

Всадник склонил голову.

– Пусть она осыпет тебя своими драгоценностями.

Его голос – глубокий, тягучий – тоже не мог принадлежать никому из тех, кто каждый белый день бродил по земле. Для неё этот голос был мягким, но он мог быть и смертоносным, как последний свист меча.

Она чуть улыбнулась, радуясь встрече, а потом с тоской посмотрела на лес, вслушиваясь в перезвон далёких голосов.

– Ты не сможешь достигнуть их, пока не очнёшься ото сна там, – тихо напомнил Всадник, – от сна куда как более глубокого, чем тот, что приводит тебя сюда.

– Но ведь ты приходишь. – Она чуть улыбнулась ему и приблизилась, вглядываясь в провал капюшона. – Они не дожидаются меня, но ты приходишь всегда.

Черт его лица она никогда так и не смогла разглядеть и не помнила даже, было ли у него лицо. Но иногда, как сейчас, его глаза вспыхивали вдруг, как у ночного зверя – серебристо-стальные огни в тени.

– Мы здесь для тебя, – пожал плечами Всадник, придерживая поводья своего коня. – Мы выбрали так.

Она протянула руку и, остановив ладонь почти у самой головы скакуна, вздохнула.

– Я благодарна вам. Но вы ведь не можете вернуться домой. Из-за меня…

– Пока не можем, да. Как и ты.

Своим сердцем, самой глубиной своей сути она помнила, о чём он говорил, но никак не могла поймать пламенную птицу этой мысли – так же как не могла поймать блуждающие огни в лесу. Была только неизбывная тоска по чему-то безвозвратно утерянному, и она не знала дороги, хоть та и звала её.

– Как жаль, что вас даже нельзя коснуться.

Туманные псы заскулили, грустно перетекая из формы в форму. Неосёдланный конь досадливо стукнул копытом, высекая искры. Всадник только покачал головой.

– Слишком дорого дастся тебе каждое касание здесь, на границе, когда не истончается Вуаль Матери. Мы выпьем силы твоей хрупкой плоти, сами того не желая.

Как в тумане она внутренне увидела давнее своё пробуждение, когда руки и ноги налились свинцом, кровь отказывалась течь по венам и каждый вздох давался с трудом. Но ночной полёт стоил того, стоил каждой минуты последующего странного недуга, и сейчас она мечтала повторить его.

Всадник нарушил молчание, прежде чем она успела попросить его.

– Ты полюбила человека, – проговорил он с нотками печали.

Она отвела взгляд и кивнула.

– А желанна ли ему ты?

– Нежеланна, – с горечью ответила она. – Не обещана. Его сердце молчаливо, как заброшенный лесной омут. И всё же я смею мечтать, что сумею пробудить его.

Всадник ничего не ответил. Она решительно подалась вперёд и сжала его затянутую в перчатку руку…

Риана вскрикнула и проснулась. Казалось, кто-то скинул её на смятую постель, и болью отозвалась каждая косточка. Сердце вяло трепыхалось в груди – как и всегда после её снов-путешествий. Она попыталась поймать то томительное чувство, вспомнить подробности… и не смогла. Ей остались лишь хрупкие отголоски пережитого, мельчайшие искры вместо огня, который до поры до времени свернулся где-то на самом дне её сути.

Рука онемела и похолодела, но сейчас девушка была рада этому напоминанию о том, что всё было по-настоящему. Её ждали. Где-то она всё же была желанна. Где-то она умела всё то, что должна была уметь. Она могла не помнить всего, но знала это сердцем.

Здесь она совсем не могла танцевать. Кто-то будто подменял её ноги, и они забывали грациозность походки принцессы, делались вдруг чужими и неуклюжими.

Здесь она не могла петь. Стоило ей попытаться исполнить какую-нибудь балладу, как её низкий приятный обычно голос начинал походить на воронье карканье.

Риана пробовала, обманывая себя ожиданиями, и раз за разом разочаровывалась. Но и не пытаться она не могла. Её сердце томилось без музыки, и она чувствовала себя покалеченной без возможности выразить себя так, как хотела. А уж сколько раз она слышала шепотки за спиной! «Младшая дочь прекрасной королевы-ведьмы Лиоры так похожа на неё лицом! Но ах, Риана ведь не унаследовала её даров, кроме потомственного ведьмовства, типичного для женщин Валлы, и особенно для королевской семьи».

Всё это она могла в своих снах-путешествиях и поэтому знала, чего была лишена. А ещё песня и танец становились подвластны ей в Священные Дни, но в этом как раз не было ничего удивительного. Когда истончалась Вуаль Матери, у многих открывались недоступные в обычное время таланты. Зато одного у принцессы не мог отнять никто: она писала чудесные сказки о местах и событиях, которых никто не видел, но о которых мечтали многие. Она и сама не знала, откуда к ней спускалось вдохновение. Возможно, слова и образы навевали ей эти сны-путешествия.

Спохватившись, Риана быстро поднялась с ложа и подбежала к распахнутому окну, но не успела задвинуть щеколду – Илса вошла раньше. Хмуро окинув девушку взглядом, пожилая ведьма покачала головой, прошла к окну и быстро закрыла его.

– Снова ты уходила! Волосы спутаны, босые ноги покрывает роса, а ночной убор смят и пахнет лесом. Не отпускают тебя Дороги Ши ^[1]. Может быть, права была твоя покойная матушка, когда советовала забрать окна решётками из звёздного железа. Да только где ж его взять-то!

– Не сердись, Илса, – тихо попросила девушка. – Я не помню, как ухожу, но я ведь всегда возвращаюсь. И никто ещё ни разу не видел меня.

Илса прищурилась. В её проницательных глазах отразилась тень искренней тревоги за девушку. Но даже она так и не смогла простить Риане смерть королевы, своей близкой подруги. И так же, как и все, Илса побаивалась того, что таилось в принцессе.

– А если заблудишься однажды и не вернёшься домой? Это разобьёт твоему отцу сердце.

Риана с горечью усмехнулась.

– Он бы и рад был, если б я никогда не вернулась. Может быть, мне и правда стоит заблудиться на Дорогах Ши…

– Не говори так, девочка моя. Сегодня канун Праздника Отцова Огня. Вуаль Матери истончается в такие ночи над всем Миром, и другие Её дети бродят среди нас. Сейчас особенно опасно вести такие речи.

– В эту ночь я, как и прочие, вряд ли буду спать. – Девушка чуть улыбнулась.

Илса одобрительно кивнула и с интересом спросила:

– Уж не молодого ли короля Вальтена ты рассчитываешь очаровать накануне Праздника Отцова Огня? Каждый раз, когда он гостит у нас, ты сама не своя.

Риана зарделась, а потом всерьёз задумалась: а с кем она мечтала в эту мистическую ночь отпраздновать Единение Отца и Матери Мира – с Вальтеном Завоевателем, правителем Кемрана, захватившим её помыслы, или тем, другим, чьего имени она не знала?

Внутренняя Сила Вальтена завораживала её. Он был могучим воином и Воином по духу. Он был похож на героя легенды из тех, которые поражают чудовищ и спасают принцесс из башен. Но его взгляд был холодным, и гореть его заставляла совсем иная страсть, чем та, что была доступна большинству людей. Правда, принцессе казалось, что искра Богини, сокрытая в каждой женщине – особенно в подходящей ему женщине, – могла бы растопить его лёд. Невозможно было чувствовать какой-то надлом в нём и совсем не желать исцелить его. Риана даже написала об этом волшебную сказку со счастливым концом, но Вальтену её показать не решилась…

А тот, другой, чей огонь она помнила так ярко, кто находил её сквозь всё, – разве он не тревожил её сердце? Он был единственным, кто посягнул на искру Богини в ней. Это противоречило всему возможному, ведь неслучайными встречи становились только для тех, кто уже выбрал спутника и потому договаривался заранее. Те, кто уже любил, праздновали Единение друг с другом. Все остальные пробуждали в себе искру и вверяли себя в руки Отца и Матери Мира, встречая воплощение Богов в ком-то незнакомом и сами становясь таким воплощением. Многие встречали в эту ночь свою судьбу, с которой потом соединяли свою жизнь.

Тот, другой – только он праздновал с ней мистическое Единение каждый раз с тех пор, как она перестала быть ребёнком и впервые вышла в пылающую ритуальными кострами ночь вместе со всеми. И каждый раз она узнавала его сердцем и плотью, хотя никогда не видела его лица, никогда так и не узнала, кем он был в своей обычной жизни, вне Священных Дней. Странным образом он всегда находил её под любой маской, не давая шанса приблизиться к ней никому больше.

В самых тайных, самых безумных своих мечтах, в которых Риана даже себе боялась сознаться, она желала, чтобы эти двое оказались одним…

– Дорогая, я не знаю, станет ли король Вальтен высвобождать сегодня искру Бога в себе, – вздохнула Илса, прервав её мысли. – В землях Кемрана уже не следуют многим традициям. Там чествуют Отца и постепенно забывают Мать. – Она сокрушённо покачала головой. Риана тоже невольно вспомнила доходившие до Валлы тёмные истории о жрецах Отца, отрицавших всякую правду, кроме собственной. – Ох, и погибельный это путь. Одно не может существовать без другого… Вальтен – человек других нравов, чем мы, опасный человек. Странно, что он снова пришёл в Валлу как гость и как друг. Что мы можем предложить Завоевателю?

Девушка отвела взгляд. Дар иного знания коснулся её лёгким крылом совсем кратко, но достаточно, чтобы она успела узнать ответ.

– Вальтен пришёл в Валлу в поисках волшебства, – с улыбкой ответила принцесса и посмотрела на свою наставницу. – Возможно, здесь он найдёт то, что ищет.

III

Костры озаряли ночь, дразня её, приманивая, соблазняя сбросить покров тайны. Накануне Праздника Отцова Огня они пылали особенно ярко, знаменуя приближение лета, пробуждая пламя жизни в уснувших на зиму сердцах.

Жрицы Матери пели о том, как под покровом темнокрылой таинственной ночи Мать сбросит свою Вуаль и пригласит Отца отпраздновать Единение, и Их любви будет вторить сама природа и всё живое в ней. Жрецы Отца с ликованием повествовали, как на рассвете Он поднимется с брачного ложа, счастливый, откроет свою сокровищницу и разольёт благодатное золото над ждущей Его милости землёй. Но то будет лишь на рассвете, а ночь накануне была торжеством их союза, торжеством жизни в каждом, в ком горела искра Богов.

Сегодня истончалась Вуаль Матери над всем Миром – хрупкая и вместе с тем непроницаемая граница между привычным и потусторонним. Вместе с людьми этот день праздновали другие дети Отца и Матери. Никто не знал, чьё лицо на самом деле скрывалось под маской первого встречного, кто среди прочих веселился и танцевал у костров, чьи голоса и чей восторг сплетались в полных бесшабашной радости песнях. Эта ночь преображала и самих людей, смывая границы, отпирая засовы, замыкавшие тайны души, позволяя искрам их существа гореть подобно праздничным кострам. Чистая концентрированная Сила проливалась в Мир торжествующим звоном бурной полноводной реки.

Риана, никем не узнанная, смешалась с толпой. Ей нравилось участвовать в колдовских песнопениях, ведь сегодня ей наяву удавалось то, что удавалось только в снах-путешествиях. Во время Священных Дней она чувствовала себя совсем иначе. Если бы кто-то спросил её, она бы даже не сумела объяснить, в чём заключалась перемена. Просто сама ночь как будто отпирала тяжёлые засовы в ней, плавила решётки барьеров и выпускала свойственную ей магию. Разумеется, это происходило не только с ней. Высвобождение искры Богини всякую женщину – тем более ведьму – делало на краткие мгновения отражением самой Матери Мира на земле. Всякая жизнь являлась отражением Отца и Матери Мира, всякая была отмечена Их Любовью. Но почувствовать это по-настоящему можно было лишь в самые необыкновенные, поистине волшебные моменты.

Немного отстав, девушка неспешно побрела по лугу, медля присоединяться к толпе танцующих. Мягкая земля пела под босыми ногами, полная животворной силы. Риана подняла голову к звёздному небу и вздохнула, улавливая таинственные ароматы, вслушиваясь в песни, которые в своём переплетении создавали нечто чарующее, почти потустороннее. А когда она закрыла глаза, то вспомнила отголоски своих снов-путешествий. На миг ей даже показалось, что те, кого она пыталась догнать, сегодня тоже зажигали свои заколдованные фонари от общих костров. И совсем некстати вспомнился ей вдруг давний полёт в Последнюю Ночь Года, в Ночь Дикой Охоты, когда привычный тёплый лик Отца был ликом Охотника, Собирателя душ. Сегодня была ночь чествования совсем иных проявлений Мира, но она никак не могла забыть призрачный перестук копыт коня, для которого сами ветра становились дорогой, и звенящий, зовущий вой туманных псов, бегущих рядом с ней. Только однажды гости её снов-путешествий сдались её уговорам и подарили ей это чудо, ценой которому стал длительный недуг, но она никак не могла забыть.

Риана тряхнула головой, сбрасывая оцепенение, и посмотрела в сторону заповедного леса. Оттуда сегодня тоже доносились смех и голоса, и она была абсолютно уверена – не только людские. Те, кто бродил Дорогами Ши, любили порезвиться вместе с остальными. Над кем-то из людей они подшучивали, кого-то одаривали, а с кем-то – как говорили – даже праздновали Единение Отца и Матери Мира.

А потом Риана окончательно потеряла себя привычную и стала собой настоящей, одним из воплощений Матери Мира. Ей казалось, что за её спиной, почти как у самой ночи, тоже распахнулись крылья, когда та особая Сила, пробуждавшаяся во многих сегодня, понесла её к кострам. Она остановилась на границе света, ожидая нужного момента, всматриваясь в фантасмагорические силуэты танцующих. Их внутренним волшебством звенел сам воздух, и в сверкающих потоках Силы уже было не разобрать, какая нить тянулась от какой искры.

Высокая фигура приблизилась к ней, различив её среди прочих. Мужчина поклонился и сложил руки в особом мистическом жесте выбора. Ощутив протянувшуюся между ними нить, Риана ответила своим жестом принятия выбора и вложила руку в его раскрытую ладонь. Таким сегодня было её воплощение Бога.

Мужчина увлёк её к костру в ритуальном танце. Его Сила была ей знакома – опасное непокорное пламя, ставшее уже родным ей. Этому пламени она без страха вверила бы себя даже в другую ночь, не освящённую столь ярким присутствием волшебства Отца и Матери Мира. Наверное, он был её судьбой, и всё же она не могла найти его среди масок привычных лиц, когда собственное волшебство засыпало в ней. В Ночь Празднования Единения нельзя было спрашивать, нельзя было заговаривать с тем, кого послали Боги, так же как нельзя было снять маску и увидеть лицо своего воплощения Его Силы. Лишь язык волшебства и чувства был доступен, но с его помощью невозможно было узнать имя.

Тот, кто неизменно находил её среди всех, увёл её в лес, в тенистую лощину, где ночь распахнула над ними свои искристые тёмные крылья и спрятала их от всего остального Мира. Риана раскрылась его Силе, вверила ей себя, разделяя с ним радость и древнюю магию. Она уже знала, каким будет вкус его губ, какой будет сладость его объятий, словно не прошло всех тех месяцев с последней подобной ночи. Она радовалась его присутствию всем своим существом, когда они разделили уже иной ритуальный танец, празднуя Единение, переплетаясь душами так, как было доступно немногим даже в этот Праздник. И только потом она почувствовала неуловимую перемену в нём. Сегодня он был отчаяннее, жёстче… опаснее. Его огонь был любящим, но он обжигал. Его Сила вливалась сладостно, но она горчила, словно кто-то уронил в чашу радости тёмные искры печали. Риана спрашивала его языком волшебства, языком той проникновенной нежности, которой Мать Мира одарила каждую из своих дочерей, но так и не получила ответ.

В предрассветных сумерках, когда магия начала угасать, впитываясь в землю и воздух, он оставил её. На этот раз Риана решила последовать за ним, но он ни разу не обернулся. А когда они вернулись к кострам, она потеряла его в толпе и больше не сумела найти.

Прежде чем первые искры Отцова Огня пролились на землю, она вернулась в замок тайными тропами, скинула ритуальный наряд и опустилась на ложе. В дневной части празднеств она почти никогда не участвовала.

Она снова стала привычной Рианой, и внутри болезненно запульсировала тоска по чему-то недосягаемому, которое должно было принадлежать ей, но оказалось забыто.

А ещё, несмотря на все дары волшебства, данные мистической ночью, она не могла избавиться от ощущения, что теряла что-то очень важное.