Русы во времена великих потрясений

© Серяков М.Л., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *

Вступление

Настоящая книга является продолжением исследования «Великое начало: рождение Руси», посвященной древнейшей истории наших предков. В первой книге было показано, что значительную часть носителей культур боевых топоров и шнуровой керамики составляли протославяне. Часть из них на рубеже III–II тыс. до н. э. из Центральной Европы отправилась на восток и на берегах Волги создала балановскую культуру. На новой родине они вступили в тесный контакт с индоиранскими племенами, потомки которых впоследствии создадут великие цивилизации Ирана и Индии. Следы этих контактов отразились как в языковой сфере, так и в сфере религии. Лингвисты констатируют санскритскую этимологию имени славянского бога-кузнеца Сварога, а происхождение эпитета его сына Дажьбога как бога-подателя, дающего бога, помогает понять ведийское выражение daddhi bhagam «дай долю/богатство». С другой стороны, образ Индры-зверя в отечественной «Голубиной книге» позволяет понять истоки образа громовержца Индры, который в ведийскую эпоху становится антропоморфным верховным божеством у индийцев. Паре верховных богов Древней Руси Перун – Волос ближе всего соответствует пара Варуна – Митра ведийских ариев, а отечественной богине Мокоши соответствует не только приток Волги Мокша, но и понятие мокшамарга – «дорога к освобождению», с которой в индийской йогической традиции связана богиня Сарасвати.

В ходе этих контактов наши предки неизбежно должны были узнать и древнейшее название Волги у индоариев – Раса. Впоследствии эта великая восточноевропейская река упоминается Агаремером в III–IV в. н. э. в форме Рос, а мусульманские средневековые писатели называют ее уже Рус. Но если форма Рос естественным образом получалась из индоарийского Раса, то этого нельзя сказать о форме Рус. О.Н. Трубачев в свое время показал, что «двойственная огласовка корня» у/о: Русь – Россия может быть объяснена только с учетом специфически индоарийской особенности чередования гласных о (au). Переходную форму мы видим в названии южнославянского города Раусия-Рагузы-Дубровника. О том, что еще до ухода индоариев на юг по имени реки стала называться и окрестная территория, свидетельствует название Расатала. Согласно древнеиндийскому эпосу там находилась корова исполнения желаний, следы культа которой мы видим и в славянской традиции. Образу священной коровы у наших предков предшествовал образ вещей турицы. Производным от нее является образ правителя-тура, истоки которого уходят в глубокую древность и следы которого в историческую эпоху фиксируются только в кельто-итало-славяно-иранском ареале.

Из славяно-иранских мифологических контактов следует отметить генетическое родство Трояна «Слова о полку Игореве» и южнославянского фольклора образу иранского Трайтаона-Феридуна, отца Салма, Тура и Эраджа. Сама Авеста локализует место жительства Трайтаоны относительно недалеко от Ранхи-Волги. В иранской мифологии как Трайтаона, так и Ардви Сура Анахита тесно связаны с образом Хварно – мистической сущностью власти, одним из воплощений которого была птица Варагн, облик которой мог принимать и бог войны Веретрагна. Поскольку лингвисты с именем последнего божества связывают происхождение названия славянского мифического сокола Рарога, точно так же имеющего прямое отношение к богатству и власти, очевидно, что его образ сложился в зоне славяно-иранских контактов. То обстоятельство, что представления об аналогичном мифическом существе присутствуют в фольклоре некоторых неславянских народов Поволжья, принадлежащих к различным языковым семьям, указывает на тот ареал, где в древности и происходили данные контакты.

С антропологической точки зрения балановцы принадлежали к узколицему долихокранному европеоидному типу, который некоторые специалисты именуют также понтийским или восточносредиземноморским. Следы его сохранились у средневековых вятичей, а также у некоторых современных финно- и тюркоязычных народов Поволжья. Также в Волго-Окском регионе мы видим один из наиболее существенных максимумов R1a-M558. Сама эта гаплогруппа свойственна в основном славянам, и по ареалу своего распространения с очень большой долей условности ее можно назвать гаплогруппой Словена и Руса. Однако в Поволжье она с достаточно высокими значениями присутствует у многих народов вне зависимости от их языковой принадлежности. Это обстоятельство указывает на достаточно большую древность ее появления в регионе, и со значительной степенью вероятности можно предположить, что ее носителями были именно балановцы. Изучение древнейших славяно-финно-угорских контактов привело О.Б. Ткаченко к выводу, что балановцы говорили на славянском языке. Данное обстоятельство объясняет древнейшие славяно-тохарские и славяно-индоарийские языковые контакты, отмеченные лингвистами. Исследования археологов показывают, что балановцы были носителями достаточно высокого для своего времени уровня культуры, занимаясь скотоводством, земледелием, владея искусством обработки бронзы и меди. По всей видимости, вместе с носителями соседней фатьяновской культуры, с которыми у них были мирные отношения, они участвовали в процессе распространения из Поволжья на значительную часть Восточной Европы культуры сетчатой керамики. Вполне возможно, что память об этом обстоятельстве отразилась в достаточно поздней отечественной «Повести о Словене и Русе». Однако после этого имела место мощная волна финно-угорской миграции, что также нашло свое отражение в «Повести».

В XIII в. до н. э. часть балановцев переселяется на территорию современной Латвии, на что указывает антропология и археология. Именно там при описании событий I тыс. до н. э. датский средневековый автор Саксон Грамматик указывает Русское королевство, на которое напали даны. Из его сочинения следует, что уже в ту далекую эпоху русы имели государственность, города и значительный флот. Появление укрепленных городищ в Прибалтике на рубеже II–I тыс. до н. э. и фиксация чуть позднее в регионе древних погребений скандинавского происхождения подтверждает достоверность этого сообщения «Деяний данов» и позволяет определить примерное время первого столкновения данов и русов. Данные лингвистики указывают, что связанные с мореходством и торговлей термины были заимствованы живущими близ Балтийского моря различными народами именно из славянского языка, и подтверждают описание Саксоном Грамматиком Прибалтийской Руси именно как морской державы. В генетическом отношении помимо славянской гаплогруппы R1a-M558 в регионе присутствует еще и индоиранская R1a-Z93, которая в сколько-нибудь значимом количестве в Европе фиксируется только в Заволжье. Это говорит о том, что в своем движении на берега Балтики русы увлекли за собой и часть индоиранцев, с которыми они были соседями на берегах Волги. Точно так же узколицый долихокранный антропологический тип помимо северо-запада Латвии, Эстонии и юго-запада Финляндии в среде финно-угров присутствует только у волжской мордвы. Сопоставление между собой обоих ареалов никак не связанных друг с другом биологических признаков помогает очертить примерные границы Прибалтийской Руси, которые согласуются со сведениями, изложенными в «Деяниях данов».

С другой стороны, на своей волжской прародине наши предки столкнулись с серьезной угрозой с юга. Археологи фиксируют агрессивную экспансию на территорию балановской культуры абашевцев, в которых многие специалисты видят ираноязычные племена. Утратив часть своей земли, балановцы на реке Суре возводят свои первые укрепленные поселения, с помощью которых они смогли остановить продвижение абашевцев. Напряженная борьба несомненно ослабила носителей обоих этих культур, в результате чего они не смогли отразить нашествие сейминско-турбинской орды. По мнению исследователей, сейминско-турбинская культура образовалась в результате объединения племен Алтая и восточносибирской тайги между Байкалом и Енисеем, а ее костяк составили представители монголоидного типа. Научившись производить достаточно совершенное для своего времени оружие и обладая развитой социально-клановой иерархией, во главе которой стояли металлурги-коневоды, сейминцы двинулись на запад, включая в свой состав представителей встречавшихся им по пути племен, в том числе и ираноязычных. По мощи своего вооружения эти кочевники не имели себе равных в Сибири и Восточной Европе конца эпохи ранней бронзы. Избегая степей, они через тайгу вышли к Уралу и около XVI в. до н. э. (предлагались и другие даты) ворвались в Европу, где связанные с ними предметы встречаются от Финляндии до Молдавии. По мнению С.В. Большова, именно сейминцы разрушили абашевскую и балановскую культуры. Данное обстоятельство оказало большое влияние на носителей последней культуры. Часть из них осталась в Поволжье, будучи захлестнута и, судя по всему, постепенно ассимилирована финно-угорской волной. Утратив как самоназвание, так и этническое самосознание их потомки частично сохранили свойственный балановцам антропологический тип в регионе. Другая часть, как было сказано выше, ушла в Прибалтику, где не только сохранила свое имя, но и создала собственное королевство. Но была и еще одна часть, которая в результате всех этих событий оказалась далеко на юге за пределами своей волжской прародины.

Глава 1. Путь на юг

Поскольку часть территории балановцев была завоевана абашевцами, определенная их часть оказалась в составе данной культуры. На это указывает целый ряд археологических данных, выделенных В.Ф. Каховским: «Балановские племена составляли, по-видимому, один из компонентов формирования абашевской этнокультурной общности. Совпадение территории распространения памятников культур балановцев и абашевцев, однотипных орудий и украшений (медные наконечники копья со свернутой втулкой, височные кольца из меди, бронзовые пронизи, вислообушные топоры и др.), сходство орнаментации (расположение узоров зонами, разделенных линиями, общие элементы орнамента – ромб, треугольник, зигзаг, прямоугольник, вертикальные полотница, спускающиеся на стенки сосуда и др.); сходные черты погребального обряда (захоронения в скорченном положении в грунтовых ямах), преемственное развитие скотоводческого и земледельческого хозяйства и т. д. – все эти параллели достаточно убедительно говорят о генетических связях абашевцев с балановцами, между которыми существовали тесные культурные связи. Не случайно позднебалановские памятники сосуществовали с абашевскими могильниками (Тохмеевский могильник и Шоркинское поселение, Абашевский могильник и Абашевское поселение хуласючского времени и т. д.)». Исходя из этого, археолог сделал следующий вывод: «Группа балановского населения смешалась с абашевскими племенами и участвовала в развитии их культуры»^[1]. Правда, следует отметить, что, признавая многочисленные аналогии между балановской и абашевской культурами, исследовавший первую археологическую культуру О.Н. Бадер подчеркивал, что между ними не существует генетической связи^[2].

Вне зависимости от того, кто из этих специалистов был прав в данном вопросе, последующие исследования подтвердили различные связи между балановской и абашевскими культурами, а точнее, между одним региональным вариантом последней. Согласно предложенной С.В. Большовым периодизации второй этап средневолжской абашевской культуры характеризуется погребениями с сосудами с геометрическим орнаментом. Поскольку на ранней абашевской керамике Среднего Поволжья подобный орнамент отсутствует, наиболее обоснованной представляется гипотеза о сильном воздействии на проникших в Среднее Поволжье абашевцев со стороны балановцев, для памятников которых на реке Мокше и в среднем течении реки Оки геометрическая орнаментация была характерна^[3]. Аналогичное сходство с балановцами для абашевцев Среднего Поволжья О.В. Кузьмина отмечает и в отношении некоторых видов оружия: «Абашевские топоры делятся на подтипы, что отражает самостоятельное существование трех групп абашевского населения. Средневолжская (сурско-свияжская) группа более других сохранила лесные, постшнуровые, фатьяновско-балановские традиции, так как, оставаясь на своей территории, абашевская культура не подвергалась влиянию других культур». Можно также предположить, что средневолжские наконечники копий являются самыми ранними среди абашевских, прототипом которых послужили именно балановские наконечники. «Для наконечников копий с открытой сверху втулкой можно наметить типологическую цепочку: балановские – абашевские – синташтинские и покровские»^[4].

На возможность участия балановцев в формировании абашевской культуры на территории современной Чувашии указывала еще в 1950 г. антрополог Т.А. Трофимова^[5], а уже в наше время А.А. Хохлов констатирвал: «В целом большинство специалистов, работавших с абашевской и балановской краниологией, считает, что основным антропологическим компонентом в сложении носителей этих культур был типологически близкий к вариантам средиземноморской ветви»^[6]. Впрочем, на составленном А.А. Казарницким графике мужских краниологических серий эпохи бронзы Восточной Европы (рис. 1) мы видим, что наиболее близки к балановцам оказались не абашевцы, а носители срубной культуры Башкирии, культуры многоваликовой керамики (бабинской), лолинской культуры, чуть дальше расположены представители покровской (раннесрубной) культуры из Самарской области и срубной культуры из Ростовской области. Две серии представителей фатьяновской культуры и одна серия абашевцев находятся в некотором удалении от балановцев, что подтверждает антропологическое различие между данными племенами. Следует отметить, что еще во время существования балановской культуры связанные с ней находки фиксируются на срубных поселениях Самарской Луки у Моечного озера и села Ермаково в Куйбышевской области, на поздняковской стоянке в устье реки Оки на западной окраине Горького^[7], что, скорее всего, свидетельствует о появлении каких-то групп балановцев в среде срубного населения.

Рис. 1. Составленный А.А. Казарницким график положения мужских краниологических серий эпохи бронзы Восточной Европы в координатном пространстве первых двух канонических векторов. Цифрами отмечены: 2 – фатьяновская культура: могильники Олочинский, Болшнево II, Волосово-Даниловский; 4 – фатьяновская культура: могильники Ковровский, Ханевский, Тимофеевский; 5 – балановская культура, Балановский могильник; 11 – бабинская, или культура многоваликовой керамики; 12 – лолинская культура; 15 – срубная культура Ростовской области: могильник Ясырев; 21 – срубная культура Башкирии; 33 – покровская (раннесрубная) культура Самарской области; 45 – абашевская культура, Чувашия

Однако и сама абашевская культура, как уже отмечалось во вступлении, погибла в результате вторжения сейминско-турбинских племен, а ее носители влились в население других археологических культур. Анализируя процесс культурогенеза в Восточной Европе и смежных территориях, В.С. Бочкарев констатировал: «Первичное ядро волго-уральского очага составил блок из трех культур: покровской, синташской и петровской. (…) Наиболее заметен, причем во всех трех частях блока, абашевский компонент (в “синташте” и “петровке” – в баланбашском варианте, а в “покровске” – в средневолжском). Абашевское наследие хорошо проявляется в керамике, металле и некоторых других категориях материала. Но, как правило, выступает уже в трансформированном виде»^[8]. Он отмечал, что в результате вторжения сейминско-турбинских племен часть абашевцев была вынуждена передвинуться в южном и юго-восточном направлении, став основой формирования очерченного выше культурного блока. Весьма высокий вклад абашевцев в сложение срубной культуры отмечали и другие археологи. Так, например, В.В. Отрощенко, констатировав, что в ранних погребениях срубной культуры присутствуют элементы абашевской, сделал следующий вывод: «Из культур предсрубного горизонта наибольший вклад в сложение срубной внесла абашевская культура. Речь идет о реальном вкладе, фиксируемом по материалам многих поселений и сотен погребений по всему срубному ареалу, за исключением самых дальних окраин. Этот вклад нельзя объяснить контактами между носителями абашевской и срубной культур, так как первая предшествует второй»^[9]. Вполне возможно, что, спасаясь от азиатского нашествия, вместе с абашевцами переселилась на новые места и часть балановцев.

С этими археологическими сведениями следует сопоставить данные антропологии и одонтологии. Данные первой науки не противоречат такому предположению: «Где-то в XVI–XV вв. до н. э. Волго-Уралье наполняют раннесрубные – покровские культурные традиции. Несколько могильников происходят с территории Самарского Поволжья. Антропологический материал, в некоторых случаях довольно представительный, дали курганы, исследованные у сел Спиридоновка (Спиридоновка II), Рождествено (Рождествено I), Уваровка, Новая Орловка. Вопреки ожиданию, носители покровских традиций оказались довольно резко отличными от своих территориальных предшественников – потаповского населения. Во всех перечисленных сериях не то чтобы был слабо представлен гиперморфный, мезокранный антропологический компонент, его там практически нет. Основу населения, оставившего названные покровские памятники, составили долихокранные, сравнительно узколицые европеоиды. Едва ли можно предположить, что они могли являться продуктом метисации европеоидных и уралоидного компонентов, отмеченных в потаповских сериях.

Краниологически они оказались наиболее сходными с европеоидами древнесредиземноморского происхождения. Следует сказать, что ко времени средней и поздней бронзы ареал средиземноморского комплекса заметно расширился. Непосредственно в досрубное время он уже доминировал в степном Приднепровье (культура многоваликовой керамики), Среднем Поволжье (культуры балановская и абашевская), Средней Азии. Отмечен он и в местных – полтавкинских (со скорченными на боку костяками), отчасти потаповских, а также южноуральских синташтинско-петровских материалах. Какие из средиземноморских потомков внесли больший вклад в формирование покровского населения, сказать пока трудно»^[10].

Обратившись к одонтологическим данным, взятым для Западной Сибири, мы увидим, что более всего близки балановцам срубно-алакульское население Южного Урала, алакульцы Южного Урала, покровская культура Южного Урала^[11]. Как отмечал А.А. Хохлов, срубники Южного Приуралья и алакульцы Западного Казахстана являлись в основном носителями сравнительно узколицего, долихокранного краниологического типа. Алакульская культура, существовавшая на Южном Урале, в Зауралье, на юге Западной Сибири, в Северном и Центральном Казахстане, в настоящее время рассматривается как часть андроновской общности. На раннем этапе ее существования (XVII–XVI вв. до н. э.) отмечается западное направление связей носителей этой культуры с абашевским, полтавкинским, раннесрубным населением, причем следы абашевского влияния доходят до Ишима. «Абашевская и раннесрубная керамика присутствует в комплексах как раннеалакульской и петровской ступени, так и в более поздних, постпетровских памятниках, в основном в лесостепной зоне. На алакульском этапе классической ступени керамика и другие признаки ни одной из вышеуказанных культур не встречаются. Следовательно, пришлые небольшие группы населения из западных районов смогли сохранить признаки своей культуры недолго, в период одного-полутора столетий. Сосуществуя с раннеалакульским населением, контактируя и смешиваясь с ним, пришельцы постепенно растворились в местной среде. (…) Особенно тесные контакты абашевцев с поздними полтавкинцами в Поволжье и ранними алакульцами в Зауралье прослеживаются в период становления срубной и алакульской культур»^[12].

Следует отметить, что как срубная, так и андроновская культурная общность, частью которых являлась алакульская, уже достаточно давно рассматривались специалистами как предки индоиранцев. Основания для этого имеются. Использование колесниц, этих танков древности, дало индоевропейцам преимущество в военном деле, что нашло свое отражение в самых разных сторонах их жизни: в ведийской мифологии боги зачастую изображаются на колесницах, а в Иране воинское сословие называлось raϴaesta, буквально «тот, кто стоит на колеснице; воин на колеснице». В.В. Иванов отмечает, что ареал распространения колесных повозок в середине II тыс. до н. э. (от Китая до Западной Европы) совпадает как с областью особого типа изделий из бронзы, так и с ареалом расселения индоевропейских племен^[13]. В силу этого мы вправе рассматривать наличие колесниц как вероятный признак принадлежности той или иной культуры индоевропейцам. Поскольку в ходе исследования потаповской и синташской культур были найдены свидетельства наличия в их среде воинов-колесничих, а на срубных и андроновских сосудах присутствуют изображения колесниц, вывод о принадлежности этих культур предкам арийского населения Ирана и Индии представляется вполне логичным. По мнению Е.Е. Кузьминой, следует «признать первыми изобретателями колесниц с псалиями племена абашевские и многоваликовой керамики. Те и другие приняли решающее участие в сложении близко родственных памятников потаповского типа от Дона до Волги, синташтинского и петровского на Урале и в Казахстане. Именно в среде потаповского и синташтинско-петровского населения колесничная тактика боя получила массовое распространение…»^[14] Предположения археологов о принадлежности срубной культуры предкам ираноязычных племен сравнительно недавно нашли свое подтверждение в ходе генетических исследований: у четырех из шести изученных ее представителей была обнаружена азиатская ветвь гаплогруппы R1a-Z93, распространенная в основном в Центральной и Южной Азии.

Связывая происхождение индоиранцев в первую очередь с носителями андроновской и срубной культур, Е.Е. Кузьмина на основании своих многолетних исследований составила карту распространения представителей этих культур в Среднюю Азию (рис. 2), откуда они двинулись далее на юг. Поскольку исходные черты балановской и абашевской археологических культур постепенно исчезали еще при сложении исходных ареалов андроновской и срубной культур, проследить их присутствие в ходе начавшейся миграции на юг становится еще более трудной задачей, в силу чего дальше мы будем опираться преимущественно на памятники письменности. Применительно еще к Средней Азии заслуживает внимание упоминание Плиния Старшего о народах, населяющих земли за Яксартом (Сырдарья): «По ту сторону (Яксарта) живут скифские народы. Персы называют их саками по имени ближайшего племени… Здесь неизменное множество народов, их образ жизни похож на парфянский. Самые знаменитые из них – саки, массагеты, дахи, эсседоны, астаки, румники, пестики, хомодоты, хисты, эдоны, камы, камаки, эвхаты, котиеры, автусианы, псаки, аримаспы, антакаты, хроасы, этеи»^[15]. Имя камы точно соответствует названию впадающей в Волгу реке Камы. Что касается эвхатов и котиеров, то эти названия тождественны названиям племен скифов Северного Причерноморья в приводимой Геродотом легенде о происхождении этого народа: «По рассказам скифов, народ их – моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колоксаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но когда подошел третий, младший, брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему.

Рис. 2. Составленная Е.Е. Кузьминой карта распространения срубной и андроновской культур в XV–XIII вв. до н. э.

Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата – племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев – царя – племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т. е. царскими. Эллины же зовут их скифами. Так рассказывают скифы о происхождении своего народа»^[16]. Помимо них заслуживают внимание и хроасы. В других античных источниках данный этноним неизвестен, и В. Томашек объясняет его из санскрита как «сыроядцы». Однако в следующей главе мы увидим, что название с аналогичным значением имело непосредственное отношение к днепровским русам.

Из Средней Азии кочевые племена продвинулись дальше на юг. Появление персидских племен на Иранском плато В.И. Абаев датирует концом II – началом I тыс. до н. э.^[17], а впервые они упоминаются в ассирийских текстах в IX в. до н. э.^[18] Ведущей державой региона в ту эпоху была Ассирия, правителям которой удалось создать могущественную в военном плане империю. Столетие спустя в памятниках письменности этого государства начинает упоминаться и интересующий нас корень. Так, в письме ассирийского царя Саргона II, правившего приблизительно в 722 – 705 гг. до н. э., упоминается страна Рас (Ras), которая граничит с Эламом на берегах Тигра (рис. 3)^[19]. Это название полностью соответствует индоарийскому названию Волги, притом что в иранской Авесте она называлась не Расой, а Ранхой. С учетом волжской прародины наших предков данное название представляет несомненный интерес. Поскольку до прихода индоевропейцев оно в регионе не фиксируется, у нас есть основание связать его именно с появлением там нового населения. По мнению западных исследователей, мидяне и персы в первую очередь заселили современный Иранский Курдистан, где они в 835 г. до н. э. встретились с ассирийским царем Салманасаром III. В начале VII в. до н. э. персы отделились от мидян и вдоль Загросских гор отправились на юго-восток. Точное местоположение страны Рас определить достаточно трудно, но из текста следует, что она находилась где-то в районе Тигра и граничила с Эламом – древним неиндоевропейским государством на побережье Персидского залива на территории современного Ирана (местоположение этого древнего государства можно увидеть на рис. 4, но, поскольку карта составлена для более позднего времени, на ней Элам показан включенным уже в состав Ассирийской империи). Соответственно, вопрос упирается в определение точных северо-западных границ Элама в рассматриваемый период. Современник Саргона II эламский правитель Шутрук-Наххунте II именовал себя «царем Аншана и Суз» (на первый город претендовали и персы) и в одной своей надписи утверждал, что завоевал 32 области. Из перечисленных в ней названий интерпретации поддается лишь Арман – современный Хольван^[20]. Последний находится на реке Нижний, или Малый, Заб, левом притоке Тигра. Малый Заб берёт свое начало на восточных склонах Курдистанского хребта. Таким образом, упомянутая в письме Саргона II страна Рас находилась близ Тигра примерно по центру западной границы современного Ирана. Как видим, ее местоположение соответствует реконструируемому западными исследователями пути расселения иранских племен на своей новой родине, но само ее название указывает на то, что изначально носители этого названия не относились к иранской семье языков.

Необходимо отметить, что впоследствии среди персов упоминается одно племя с родственным названию этой страны корнем. «Отец истории» Геродот, рассказывая, как в 553 г. до н. э. Кир сверг мидийское господство, дает перечень поддержавших его персидских племен (I, 125). Сначала он перечислил четыре самых сильных племени, «от которых зависели все остальные», а затем дает название трех остальных, очевидно более слабых племен: «Другие персидские племена – это панфиалеи, дерусиеи, германии»^[21]. В заключение же «отец истории» подчеркивает, что только эти семь персидских племен занимались земледелием, а все остальные ираноязычные племена являются кочевниками. Наибольший интерес для нас представляют названия двух последних персидских племен. Если название германиев почти полностью соответствует европейским германцам, то и в имени дерусиев проступает корень рус, указывающий на их связь с нашими предками. Что касается приставки де, то она может быть соотнесена с иранским энклитическим послелогом направления da, связанного, как предполагает ряд специалистов, с индоевропейским корнем указательного местоимения de, do, равно как и греч. δε^[22]. Против понимания дерусиев как племени, связанного с русами, может говорить большой временной разрыв между их упоминанием у Геродота и первыми упоминаниями наших предков в Восточной Европе. Однако примерно такой же разрыв, хоть и меньший, существует и между иранскими германиями и германцами в Европе. Последние впервые упоминаются в латинской надписи 222 г. до н. э. Поскольку о подлинности этой надписи были высказаны сомнения, отметим, что еще до Цезаря германцы (γερμάνοι) упоминаются у греческого историка Посидония, жившего c 135 до 50 г. до н. э.^[23] В пользу изначальной связи упомянутых Геродотом двух племен с поздними германцами и русами говорят как их оседлость, связанная с земледелием, так и их относительная слабость на фоне остальных персидских племен – очевидно, они представляли собой незначительную часть основной массы предков германцев и русов, двинувшейся на восток с индоиранскими племенами, которые в силу своей не очень большой численности не могли претендовать на доминирующее положение в Персии.

Рис. 3. Фрагмент письма ассирийского царя Саргона II с упоминанием страны Рас

Рис. 4. Карта древнего Ближнего Востока в VII в. до н. э.

Как уже отмечалось во вступлении, переходной формой от Расы к Руси должна была быть форма Раус. Она точно так же фиксируется на территории современного Ирана, причем в разных местах. Так, при описании похода ассирийцев на Мидию глиняная табличка из Нимруда 728 г. до н. э. среди других населенных пунктов упоминает Раусан^[24]. В более поздную эпоху, уже во времена Персидской империи, в надписях Персеполя фиксируются имена Rauzaka, Rauzazza, Raziya, Ruzzakka, Ruzziš^[25]. Необходимо подчеркнуть, что корень рус- также фиксируется в регионе уже во времена Саргона II. Еще одним его современником был царь Урарту Русá I, правивший с 730 по 714 г. до н. э. Данное имя носили еще два царя этого государства, последний из которых правил до 585 г. до н. э. Хоть Урарту и не было индоевропейским государством, однако в культурном и языковом отношении оно испытало индоевропейское влияние. Для него, как и для Элама, лингвисты отмечают языковые контакты с пришельцами с севера: индоевропейское pah-s- «защищать; пасти» ~ эламское baha «защита, защитник», индоевропейское аg- «вести» ~ хуррито-урартское ag- «вести», индоевропейское guhen- «разбивать, поражать» ~ урартское gunu-se «битва, сражение, война»^[26]. Как отмечает Э.А. Грантовский, «по независимым данным устанавливается, что в VIII в. до н. э. в определенных районах на юге Урарту культ Халди (верховного божества этой страны. – М. С.) был связан с иранскими верованиями; в этой культовой среде было, в частности, известно иранское представление о “фарне”, бытовало иранское название бога – baga, а также возник синкретический пантеон, объединявший Халди с иранским божеством Мазда. Оба считались именно богами царей Мусасира (при Саргоне II и Русе I Урзаны, носившего, очевидно, иранское имя).