Вечный двигатель смерти

© Серова М. С., 2020

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

© K Petro / Shutterstock.com

Глава 1

– Не знаю, как некоторым людям удается утверждать на все сто процентов что-то, что не до конца ими проверено. Как знать, что тебя ждет там, куда ты так упорно стараешься проникнуть? И речь даже не о том, что на долгую дорогу может не хватить сил, упорства, возможностей – это само собой, но есть и другой момент, некие исходные данные, с которыми ты вышел на старт. Например, толщина твоего кошелька. Нет, на самом деле это не ерунда. Что бы там ни говорили о том, что деньги – не главное, любое стремление быстро превратится в унылое отступление, если в карманах будет гулять ветер. Это раз. Два – жизненный багаж. Дети, родители, кредиты, болезни. Все это, как говорится, сопутствует, и перед тем, как отправиться покорять очередные вершины, неплохо было бы подумать о том, куда на время путешествия пристроить спиногрызов или неоконченный ремонт. Третье же, по моему разумению, тоже важно: это собственные жизненные установки. Этакий пакет с пакетами. Там и привычки, от которых фиг откажешься. И всякие умения и предпочтения типа упорства, любви к ближнему, способности не рубить сгоряча или, наоборот, не тянуть кота за… эти самые.

Ленка деловито кивнула и отпила из своего стакана. Такой же стоял передо мной. Оба были гранеными. Каждый был наполнен пивом. В Ленкином стакане его было меньше.

– Ты меня что, отговариваешь? – спросила Ленка.

– Нет, ну что ты! – горячо запротестовала я.

Я осмотрелась и вздохнула.

На моей кухне, где мы с подругой культурно распивали, царила разруха. С утра на меня внезапно накатило: а дай-ка я все тут приведу в порядок! Из шкафчиков выкатывались посуда, вскрытые упаковки с какой-то крупой, куча пластиковых вилочек и ножичков, обрывки фольги, спичечные коробки и много всего, что когда-то казалось необходимым, было куплено, отставлено, утеряно, забыто. Холодильник тоже подвергся тщательной проверке на важность его содержимого.

В нем я нашла контейнер с какой-то едой, но опознать ее не смогла, потому что она была покрыта нежной пушистой плесенью. Контейнер долгое время прятался за кастрюлькой, накрытой крышкой, но самое интересное, что то, что таилось под крышкой, тоже оказалось непригодным.

Это был плов, над которым я колдовала полторы недели назад. Ароматище тогда стоял такой, что я позавидовала каждому, кто в этот момент мог пройти мимо дома. Готовила я с открытым окном, на улице самым натуральным образом собиралась гроза, но она так и не случилась. А вот плов удался.

Съесть все сразу я не планировала, да и не смогла бы, поэтому сложила его в кастрюлю и, не глядя, сунула ее в холодильник. А на другое утро ко мне пришли гости, и про плов пришлось забыть. Не то чтобы специально, но факт остается фактом. Я его загубила.

* * *

Клиентка напросилась ко мне домой.

Я не хотела, но она пришла. Просто ей нужно было срочно, а договориться о месте встречи за пределами моей квартиры не получилось. Девушка находилась в сильном стрессе. Я решила не мучить ее долгим ожиданием и назвала адрес.

– Спасибо вам большое, – выдохнула она. – Я, правда, не слишком хорошо знаю город, но, наверное, найду.

Я тут же решила ухватиться за этот момент и сделала попытку устроить свидание в нейтральном месте.

– А вы сейчас где находитесь? – поинтересовалась я.

Она назвала адрес. Да уж, не ближний свет.

– Если честно, меня бы устроила встреча на вашей территории, – объяснила девушка. – Неуютно на улице.

– Мы можем пойти в парк, найти тихое местечко, – предложила я.

Она не сразу ответила. Стало понятно, что ей не по душе мое предложение.

– Приезжайте, – сдалась я. – Адрес помните?

– Помню.

– Жду с нетерпением.

Откладывая в сторону телефон, я поразилась сама себе.

Я не спросила у девушки ни о чем. Не узнала, как ее зовут и откуда она взяла мои контакты. Не предупредила о том, что мой ценник совсем не дешевый. Я даже не узнала, по какой причине она хочет меня видеть. И она не стала рассказывать. Сразу наехала с просьбой о встрече. Добавила, что времени у нее осталось мало. Мало до чего? В каком смысле «мало»? И я растерялась. Ну вот, как такое могло произойти?

Звонок в дверь раздался примерно через час. До прихода клиентки я успела сгонять в магазин за сигаретами, поставить на огонь турку с кофе и быстренько соорудить в комнате относительный порядок. Планировалось проводить человека в гостиную, усадить в кресло, поставить перед ней чашку (если не откажется) и пепельницу (если захочет), а потом, подперев ладонью щеку, наконец-то погрузиться в ее проблемы.

Это была совсем молодая девушка. На вид ей можно было дать и восемнадцать, и двадцать четыре.

Есть такой период в жизни каждого, это когда ты одновременно можешь выглядеть выпускником школы и успешным человеком, познавшим многие постыдные тайны Уолл-стрит. Подслеповатые консьержки, бывает, обращаются ко мне на «ты», не подозревая, что я давным-давно выползла из подростково-прыщавого периода. Однако стоит мне открыть рот и произнести пару слов, как их восприятие тут же рушится.

Девушка принялась разуваться. На ней были высокие розовые кеды, и, чтобы расшнуровать их, она опустилась на одно колено. С плеча тут же соскользнула сумочка, и посетительница тут же с досадой отодвинула ее в сторону, чтобы та не мешалась.

– На улице сухо, – попыталась я прервать процесс. – Бросьте вы. Проходите так!

– Нет, я не привыкла, – наотрез отказалась девушка, быстро перебирая пальцами. Шнурки становились все длиннее и длиннее. Дело явно шло к развязке. – То есть я знаю, что можно в доме в уличной обуви, но я реально не могу.

– Ну ладно, – в который раз поступилась я своими принципами, – не страшно. Закончите – проходите в комнату. По кофейку?

– Да. Можно.

Я отправилась на кухню за кофе.

За спиной послышался глухой звук. Похоже, кеды были отправлены в отставку.

Кофе девушка любила, но от сигарет наотрез отказалась.

Усевшись в кресло, тут же открыла сумочку и протянула мне паспорт.

– Зачем? – не поняла я.

– Вы меня домой пригласили, вы должны знать, что я и кто я.

Я послушно открыла ее паспорт.

Виктория Соломко. Судя по дате рождения, ей двадцать три года.

– Очень приятно, Виктория, – улыбнулась я и вернула паспорт хозяйке. – Теперь моя очередь.

Свою ксиву я заблаговременно отправила в задний карман джинсов, но Виктория только бросила на нее быстрый взгляд.

– Я знаю, кто вы, – успокоила она меня. – Вы помогли моей знакомой.

Уже что-то. Рекомендации от бывшего работодателя – это круто.

– Наверное, так и было, – уклончиво ответила я. – Рада, что смогла помочь.

– Подругу обвиняли в краже, она в ювелирном работала, – напомнила Виктория. – Вы не только доказали, что она не была вором, – вы вычислили настоящего преступника.

– И им оказался охранник, он же сын директора магазина, – вспомнила я.

– Да, – кивнула Виктория и взяла в руку чашку с кофе. – Только подругу все равно уволили.

– Как это так?

– А вот так. Жизнь такая дерьмовая.

Она сделала из чашки маленький глоток. Потом, словно распробовав, еще один. Затем еще. И снова. Пила жадно, но странно. Словно пробовала на вкус, потом смаковала кофе во рту, а после все повторялось сначала. Я никогда не видела, чтобы кофе пили таким способом. Маленькими глотками – да, но хотя бы с какими-то паузами. Но чтобы так?

Но все люди разные, и далеко не все видят себя со стороны. Викторию я не знала, поэтому делать какие-то выводы после десяти минут знакомства мне показалось крайне преждевременным. Но пока я настраивала себя на благожелательную волну, она уже справилась с содержимым чашки и поставила ее на блюдце.

– Как же давно я не пила кофе, – пробормотала она и вдруг вскинулась. – Натуральный же?

– Другого не держим, – скромно улыбнулась я.

– А как пахнет! Я еще на лестничной площадке поняла, что вы меня угостите! Спасибо!

– Я еще сделаю, – предложила я.

– Нет, не нужно, – покачала головой Виктория. – Мне много нельзя.

– Давление? Сердце?

Вика снова полезла в сумку, достала из нее таблетки в блистере.

– Воды? – догадалась я.

– Не надо, они не горькие.

То недолгое время, которое я провела с Викторией, мы ни к чему не пришли. Кофе и лекарства, конечно, вещи нужные, но в чем суть ее визита?

– Виктория, я вас внимательно слушаю, – подтолкнула я ее.

Она вдруг уставилась на меня с таким видом, словно за моей спиной прямо из пола выросло дерево. Правда, смотрела она не за спину, а прямо в глаза.

На всякий случай я обернулась. Вдруг ее привело в ужас что-то, что она заметила в моем доме? Засохший букетик на тумбочке, который мне просто лень выбросить? Дверной проем, за которым виднелся край коридора, где я забыла выключить свет? Брошенная на спинку стула футболка, которую я в суматохе просто не заметила?

Да ерунда. Для меня тут все привычно, но это я. Викторию, похоже, серьезно воспитывали в прошлом. Вон как судорожно принялась разуваться, и не остановить было.

Виктория подалась вперед.

– Вы слышите? – прошептала она.

Я прислушалась.

Удивительно, но я тотчас услышала столько, что и не сосчитать. Шаги соседей сверху, едва слышную музыку из-за стены, шум машин на улице и речь, которую я не понимала, потому что она звучала на иностранном языке. Под окнами шли какие-то люди и разговаривали о чем-то легком, веселом. Один смеялся, другой взахлеб что-то рассказывал. Лязг железа тоже услышала – в соседнем дворе меняли старую покоцанную оградку, обвивающую детский двор, на новую, и вот уже несколько дней рабочие вынимали из земли и складывали старые металлические секции в опасные острые кучки. Работа длилась уже несколько дней, и каждый вечер старый металлолом забирал грузовик, который тоже был довольно громким.

– Я вас слышу, но пока не понимаю, – призналась я. – О чем именно вы хотите рассказать?

О нет, я прекрасно поняла, что она имеет в виду, и это был не городской шум.

Тут было что-то другое. Следовало очень аккуратно подобраться к тому, чего так испугалась моя гостья. И я, разыграв непонимание, попробовала хоть как-то подтолкнуть ее к более-менее связному изложению своей проблемы. Девушку что-то очень тревожило, но что именно?

– Вы знаете, у меня часто приоткрыто окно. А сейчас сам бог велел – жарища-то какая. Но если вам мешают звуки с улицы, то можно что-нибудь придумать, – сказала я. – Вы только скажите.

Виктория посмотрела на меня с жалостью. Теперь я напряглась основательно.

– Вы не слышите, – подвела она итог и отодвинулась от меня. – Говорите, что слышите, но на самом деле ждете. Чтобы вам стало все ясно и понятно.

– Так и есть, – вздохнула я. – Чтобы помочь вам, я должна понять из вашего рассказа хоть что-то.

– Я вас отвлекаю? – с вызовом спросила девушка. – Я не вовремя? Или просто не представляю для вас интерес?

Вот не люблю, когда на ровном месте начинают предъявлять претензии. Тем более что Виктория только что запутала меня окончательно. Эмоций много, а толку ноль. Так дела не делаются.

– Послушайте, но я же суть не уловила, – попробовала объяснить я.

Виктория молчала, не пытаясь возразить и поспорить. Я уж было подумала, что сейчас произойдет удивительное – посетительница, наверное, поймет, что я говорю вовсе не о том, что не заинтересована в нашем сотрудничестве. Напротив. И я очень хочу ей помочь. Но не знаю чем!

– Я знала, что не нужно было приходить, – забормотала она. – Знала, что происходящее не нормально. Но была надежда. Была. Она была!

Ее голос становился все громче. А я не знала, как себя вести.

– Объясните же, о чем вы говорите, – потребовала я и осторожно взяла ее за руки.

Благо расстояние, которое было между нами, позволяло это сделать. Руки девушки были горячими. От нее исходил горьковатый кофейный запах.

– Давайте простыми словами. Начните с любого места вашей истории. Разберемся, обещаю.

– Я попыталась, – вдруг спокойно ответила девушка на мою попытку привести ее в чувство, – но это, знаете… это было так тупо. Вы меня не бойтесь, пожалуйста. Потому что я не буйная. Так ведь говорят о психах? А я – псих. Самый настоящий. Я он и есть. Лечусь, да. Да вы сами видели таблетки. Их пью давно и… – Она безмятежно улыбнулась, и меня испугала ее улыбка. По спине скатилась толпа мурашек, – …безуспешно. Мне, наверное, давно стоило это прекратить, но останется мама.

– В смысле «прекратить»? – испугалась я. – В смысле «псих»?

Мурашки – важный показатель. Если после получения какой-нибудь информации волосы встают дыбом хотя бы на мгновение, значит, информация получена не просто важная, а еще и опасная, нередко требующая незамедлительной обработки. И все это делается во избежание очень нехороших последствий.

То, что сообщила Виктория, основательно меня напрягло. Речь зашла о маме, которая, если я правильно поняла, значила для Вики очень много. В самом теплом и хорошем смысле. Девушка больна, и вряд ли это физический недуг. Если он и есть, то она говорила не о нем. Сидит на таблетках, и давно. Назвала себя психом. Не может и двух слов связать, гнет одну ей понятную линию, но не замечает этого и злится на то, что ее не понимают. Заявила, что не буйная, но находится на грани нервного срыва. Еще немного – и сиганет из окна.

Ей реально нужна помощь, но какая именно?

Но я не исключала наличие альтернативной реальности. Зная о современном увлечении молодыми людьми, а в особенности молоденькими девушками, темой о безысходности бытия, я подумала, что, возможно, без этого не обошлось.

Откуда у людей такая повальная тяга строить из себя «поживших и испытавших», я не знала. Но соцсетями пользуюсь и руку на пульсе времени, разумеется, держу.

Рассказов о том, что жизнь – есть тлен и боль, там немыслимо много. Юные «старики» надменно делятся собственным опытом, который якобы приобрели за всю свою недолгую жизнь. Типа познали столько, что ничему уже не удивляются. Раскусили всех и вся, смогут на молекулы разобрать любую жизненную проблему, если она мало-мальски напоминает что-то возвышенно-трагическое.

«Люблю быть одна. Не люблю людей. Они меня не понимают». Или: «Не старайся меня удивить, потому что мои лучшие друзья – это книги, они никогда не предадут. А ты так смог бы?»

Маразм крепчал, логика таких статусов растворялась в слабом намеке на смысл после первых прочитанных слов.

В дебаты с такими людьми я не вступала, но иногда аж руки чесались.

Или так: «Моя душа в тринадцать поседела». Не в шестнадцать, не в двадцать, а именно тогда, когда одновременно хочется купить и лак для волос, и книжку-раскраску.

Очень часто их рассуждения были приправлены ядреным цинизмом. Судя по всему, народец был действительно читающим, и не кого-то там листал, а Ницше или Тэффи. Но что-то мне подсказывало, что актерства и желания эпатировать в их словах было больше, чем истинной правды.

Виктория вполне могла быть одной из тех, для кого обычная манера общения предполагала закатывание глаз и других органов к потолку. Но если так, то она бы и разговаривала со мной свысока. Могла добавить сарказма хотя бы куда-то, но этого я не заметила.

Она не выказывала превосходства. Вообще.

Была еще одна деталь.

Я видела таблетки, которые она принимала. Это был сильный транквилизатор, я видела такие у знакомой, которая долго не могла оправиться от развода. Их ей прописал участковый психиатр, и, по словам знакомой, они работали. Со временем она отказалась от них, потому что чувствовала себя сонной круглые сутки. Да и не картинно их закидывала в себя Виктория, а спокойно. Не рисуясь. Значит, действительно принимает лекарство, а не бравирует. Ну вот, и ответы на все вопросы, которые возникли у меня чуть раньше. Девушка действительно лечится и, кажется, устала от этого.

Связана ли ее проблема с болезнью? Скорее всего.

Однако мне нужно было непременно подтвердить свои догадки.

– Вы сказали, что хотели что-то прекратить, – напомнила я. – Если я все верно понимаю, то речь идет о лечении. Прекратить – уйти из жизни? Вы это хотели сказать?

Виктория посмотрела мне прямо в глаза, и взгляд был настолько уставшим, что я тут же устыдилась своего вопроса.

– Все правильно, – подтвердила она. – Но если уйду я, то останется моя мама. Это все равно что предать. Плюнуть ей в лицо. Или ударить.

Она опустила голову и, не вынимая своих рук из моих, тихонько заплакала.

«Ну вот и приплыли, – подумала я. – Теперь все понятно. Непонятно только, что с этим делать».

– Кофе, говорите, вам много нельзя? – спросила я, поднимаясь с дивана.

– Да, не рекомендуется, – шмыгнула девушка носом. – Он же у вас натуральный. Значит, действие на организм будет серьезным.

– Возбуждающим?

– И это тоже. И за давлением нужно следить. Вы извините за слезы. Я вас напугала. Но скоро подействует лекарство. Мне станет лучше.

– Это хорошо, – улыбнулась я, – тогда я себе сделаю. Подождете? Я быстренько.

Виктория достала из сумки платок и пудреницу.

Снова готовить кофе не пришлось – в турке как раз осталось на одну чашку.

Я сунула кофе в микроволновку, чуть-чуть подождала и вернулась в комнату.

Виктория уже взяла себя в руки. Сидела с прямой спиной, забросив ногу на ногу и обхватив колени руками. Встретила меня вежливой улыбкой.

«Знать бы, чего ты хочешь, – мелькнула мысль, – а то гадать не хочется. Попробуем еще раз. Погнали».

Бывают такие люди, которые иногда с трудом формулируют мысли в своих головах, и на словах едва доносят их до собеседника. Иногда это происходит во время стресса, но часто человек общается так с другими и без влияния какого-либо эмоционального всплеска. Я очень надеялась на то, что Виктория просто не может собраться с мыслями – от этого ее понять очень трудно.

– Я закурю, вы не против? – спросила я.

– Курите, – разрешила посетительница, – мне от запаха сигарет плохо не становится. Мама иногда тоже позволяет себе выкурить сигарету. Но это случается очень редко.

Я подошла к окну, подтянулась на руках и села на подоконник. Сделала это специально, чтобы девушка поняла, что я хоть и детектив, но ничто человеческое мне не чуждо.

– Давайте начнем сначала? – предложила я, разгоняя рукой сигаретный дым.

Виктория кивнула.

– Я к вам с такой серьезной проблемой шла, но сейчас сильно сомневаюсь в том, что сделала все правильно, – сказала она неуверенным тоном. – Но, если уж получилось с вами встретиться, значит, так тому и быть – расскажу. Вы же видели таблетки, которые я принимаю?

– Да, я обратила внимание. И название рассмотрела. Я знакома с этим препаратом.

– Вы тоже его принимали? – оживилась Виктория.

– Не я, а моя подруга. Довольно сильные таблетки-то. Вам их выписали? Или кто-то по знакомству поделился?

– Нет, что вы. Моя врач назначила. Без рецепта их не продают, они под строгим учетом. И найти это лекарство можно только в двух тарасовских аптеках. Оно очень редкое.

– Похоже, Вика, вы на нем плотно сидите.

Девушка утвердительно кивнула.

– Собственно, я к вам не по поводу того, чем меня лечат. Я давно состою на учете, с самого детства. Но я не из тех, кого сажают в палату с мягкими стенами. Слава богу, я не настолько утонула в своем безумии.

– Какой у вас диагноз? – в лоб спросила я.

Это было важно, и в данном случае я уже не думала о тактичности. Мне нужно было знать, как себя вести в дальнейшем, к чему быть готовой. Вполне вероятно, что я не смогу ей помочь в силу особенностей ее психики.

– Подозревают шизофрению, – спокойно ответила Виктория.

– Подозревают? – не поняла я. – Вы же вроде бы с детства лечитесь, неужели диагноз еще не установили? Сколько вам сейчас, простите?

– Мне двадцать три, – сказала Виктория. – Состою на учете с семи лет. Прекрасно помню, как все было в первом классе. Мама приходила в школу, но забирала меня не сразу. Сначала она о чем-то разговаривала с учительницей, а я стояла неподалеку и старалась прочитать по губам. Но мне не всегда удавалось это сделать. Но я догадывалась. Мама спрашивала про меня, учительница ей рассказывала о том, как я себя вела. Если все было хорошо, то я не волновалась. А если в школе за день что-то случалось, то были разборки. Потом мы шли домой, и если у мамы было хорошее настроение, то мне светил еще один счастливый вечер. А если нет, то мама ругалась, плакала и уходила в себя. Я тогда не всегда связывала ее настроение с тем, как прошел мой день в школе. Потом поняла, что оно зависело именно от этого.

– В школе вы были на особом счету? Это из-за болезни?

– Да нет, ничего такого не помню, чтобы ко мне было особенное отношение. Не хотелось придушить соседа по парте или упасть на пол и кричать без причины. Я жила обычной жизнью. Мне так казалось. Но если вдруг что-то случалось, то это принимали за обострение болезни. Как-то раз я врезала однокласснице. Сильно врезала, прямо кулаком в лицо, представляете?

– Была причина? – спросила я.

– Была. Она назвала меня сукой и сказала, что пацаны из старших классов видели, как я ела свои сопли.

– Боже, как мерзко, – не выдержала я.

– Вы про сопли?

– Я про отношения между детьми. И сейчас этого полно.

– Не то слово, – поддержала меня Вика. – Жестокость во всей красе. Кто-то бы, оказавшись на моем месте, заплакал или что там еще делают, а я сразу в драку. Кстати, с той девчонкой ничего не случилось, даже кровь из носа не пошла. Но меня сразу же к завучу отвели.

– И что же решил завуч?

Вика улыбнулась.

– Я ее любила. Она не ругала, а угощала баранками и разговаривала со мной. Мама уже после выпускного призналась, что о моем расстройстве всем учителям было известно с самого начала. Поэтому они обращались со мной не так, как с другими. Но, конечно, им было стремно – я же на учете. Подозревать шизофрению стали недавно, а так-то в карте все больше про тревожность состояния написано.

– Панические атаки? Резкая смена настроения? Социофобия? – наобум перечислила я.

– В той или иной мере, – уклончиво ответила девушка. – Я на терапии с семи лет. В клинике была пару раз, но это скорее для учета и наблюдения за моим состоянием. Я более-менее контролирую свое состояние.

Вот прошла бы по улице мимо и не подумала, увидев Викторию, что девчонка почти всю жизнь состоит на учете у психиатра. Однако я стала невольным свидетелем того, как меняется ее поведение после окончания срока действия препаратов. Вот уж действительно какой-то разрыв шаблона получается.

– Если вспомнить про ту девочку в школе, то как часто с вами в детстве случались подобные инциденты? – спросила я.

– Пару раз, – нехотя призналась Вика. – Но больше я так отношения не выясняла. Если задевали, то больше по мелочам. Помнили, как я ей вмазала.

– И все же реакция была?

– Послушайте, Татьяна, я не страдаю манией вредить себе или кому-то еще. Не скандалю в очередях и не хожу голой по улицам. Но я живой человек, который в состоянии отличить шутку от намеренно причиненной мне обиды. Конечно, я реагировала. В школах часто ссорятся, дуются друг на друга, устраивают бойкоты. Это трудно пережить и здоровому ребенку, а если ты псих, то давит в два раза сильнее. Я делилась с мамой. Она давала советы. Я не умалишенная. И если отстаиваю свою точку зрения, то делаю это так же, как и другие. Не переходя границы.

– Но, простите, вы сказали, что у вас подозревают шизофрению? – вспомнила я.

– До полноты картины недотягиваю по симптоматике, – грустно улыбнулась Виктория. – Но присутствует некоторая тревожность, и это далеко не все. Не хотелось бы углубляться. Иногда не въезжаю в смысл некоторых своих действий. Вот иду в магазин, покупаю там молоко и сок, а мама дома говорит: «А где сыр и пельмени?» А я могу и не вспомнить, что должна была купить сыр, а не молоко. Иногда не вижу радости там, где в ней купаются. Свадьба, рождение ребенка – это что, событие века? Я так не думаю. А народ пьет и песни орет.

Насчет знаменательных событий я бы с Викой поспорила, но и тут она была в чем-то права. Если у тебя проблемы, то сложно заставить себя окунуться в чужое счастье, но ведь требуют какой-то реакции и могут даже кровно обидеться, если ты покажешься равнодушной тварью на фоне их радости. Эх, а вопрос-то занятный.

– Не люблю лишний раз показываться на улице, но это даже социофобией назвать нельзя, потому что я спокойно могу отправиться в магазин или зайти в кафе и купить себе чашку чая, – продолжала делиться Виктория. – Я окончила школу, в конце концов. В институт решила не поступать. Пока. Просто отдохну от стресса. Пытаюсь устроиться на работу продавцом, но каждый раз склоняюсь к тому, что лучше надомного труда для меня ничего нет.

– Будете работать удаленно?

– Я знаю немецкий и английский. Мама научила. Думаю, что смогу проводить онлайн-уроки или исправлять ошибки в текстах.

«Умничка какая, – мысленно восхитилась я. – А ведь могла бы послать всех к черту и прикрыться результатами психиатрической экспертизы. Тем более что имеет законное право. Но нет – бьется что-то там, пытается жить дальше. Не нахлебница. Хвалю».

– Кофе вам не рекомендован, – вспомнила я.

– Как и алкоголь и никотин, – дополнила Виктория, – но шампанское иногда могу себе позволить. Исключительно по поводу. И я не курю.

Я вспомнила про сигарету, которую недавно положила в пепельницу, забыв потушить. Она благополучно потухла сама, истлев до самого фильтра.

Пришла моя очередь смущаться.

– Извините.

– Но другие люди вокруг меня могут спокойно выпивать или курить, – ответила на это Виктория. – Мне это никак не навредит. Не тянет.

Я спрыгнула на пол, подошла к дивану, села на него.

– Вика, вы так подробно о себе рассказали… Благодарю. Но есть один нюанс. Я до сих не понимаю, что вас заставило обратиться ко мне, – призналась я. – Я же расследую преступления, но в вашем случае не вижу ничего криминального.

Виктория понимающе кивнула.

С момента принятия лекарства прошло совсем немного времени, но оно уже действовало. Ее движения перестали быть дергаными и неловкими, а речь стала размеренной.

– Недавно я стала что-то слышать, – произнесла она. – Это голос. Преимущественно, женский. То тише, то громче. В любое время суток, я даже просыпаюсь от него.

– Чей же это голос?

– Не знаю, – покачала головой Виктория. – Я его не слышу так, как это бывает. Он внутри.

Мое спокойное состояние мигом меня покинуло. Подобное человек испытывает тогда, когда заранее знает ответ, но все равно сильно волнуется, когда приходит час истины. Как правило, новости оказываются не очень хорошими.

– Голос, значит, – сказала я. – Ага. Голос.

– Он у меня в голове, – продолжила Вика. – Да дело даже не в этом.

– Дело не в этом. Конечно, не в этом, – успокоила я ее. – А в чем же тогда?

– Женщина, чей голос я слышу, говорит, что мне пора уходить, – ответила девушка. – Способов, говорит, много. Выбирай, говорит, любой. Можно с моста спрыгнуть, например. Или взять ремень, соорудить петлю, а дальше вы догадываетесь.

* * *

Ох, зря мы гоним на высшие силы. Мол, никогда не помогут, когда это очень срочно нужно. Но после слов Виктории случилось оно. Чудо.

Чудо проявилось в лице подполковника Кирьянова, решившего, что я нужна ему прямо сейчас. Вот вынь да положь перед ним Иванову.

– Минуту, – попросила я Викторию. – Отвечу на звонок.

– Конечно, конечно.

Я взяла телефон и вышла в коридор. Постояла, подумала и решила удалиться подальше от комнаты, где находилась девушка. И только потом ответила на звонок.

– Спишь? – спросил Кирьянов.

– Почему ты так решил? – не поняла я.

– Ты вроде в отпуске.

– Вроде. Но на часах шестнадцать сорок три.

– Значит, не разбудил, – закрыл тему Кирьянов. – Слушай, совет твой нужен.

Его интересовали мои идеи насчет подарка собственной супруге. Я была с ней знакома, но не настолько близко, чтобы взять Кирю под руку и отправиться с ним в торговый центр.

– Я сейчас не могу, Вов. У меня клиент.

– Звучит так, словно я позвонил в публичный дом, – серьезно заявил он. – Называй людей своими именами, а то можно подумать все что угодно.

– Никому до сих пор в голову не пришло, – заметила я. – Покумекай пока, позже перезвоню.

Отбившись от Кирьянова, я вернулась в комнату. Путь был недолгим, всего-то несколько метров, но почему-то именно тогда я поняла, что Виктория никогда не будет моей клиенткой. Уж слишком все это странно выглядит.

Я чувствовала, что меня не разыгрывают, но орешек мне не по зубам. Голоса в голове – не моя тема. Даже близко не моя. Или моя, но рядом непременно должен находиться тот, кто сечет во всей этой психиатрической симфонии. Виктория, кстати, так и не сказала, что ей от меня нужно. Чем я должна была помочь? Найти голос, который поселился в ее черепе, а потом надеть на него наручники? Или что? И пусть не продолжает даже. Не возьмусь, не буду.

– Вика, – сказала я сразу же, как зашла в комнату, – извините, но я не смогу вам помочь.

Вот прямо так и выпалила.

Девушка посмотрела на меня с недоверием.

– Но ведь я не закончила, – произнесла она. – Не все рассказала-то.

– Хорошо. Заканчивайте. Только я все равно не смогу. Вам поможет врач – это, во-первых… Он знает про голоса?

– Конечно, знает, – горячо заговорила девушка, – и очень удивляется! Она сама не понимает того, что происходит.

– Вы сказали, она лечит вас с детского возраста? – вспомнила я.

– С первого класса, все верно, – обрадовалась Виктория. – Нина Тимофеевна знает меня вдоль и поперек. Не в прямом смысле, конечно. С мамой моей дружит, советует мне всякие способы. Нина Тимофеевна очень чуткая. Она тоже ранимая, но, знаете, не витает в облаках. А еще она заведует психиатрическим отделением нашей больницы. Знает столько, что слово «опыт» даже и половины того, что ей известно, не покроет. Но и она не смогла мне помочь.

– И поэтому вы выбрали частного детектива? – прищурилась я. – И что же я должна буду сделать?

– Разобраться в моей голове!

Она снова открыла сумочку. Но на этот раз она достала не таблетки, а широкий силиконовый браслет. Он был красивого фиолетового цвета.

Виктория рывком протянула его мне.

– Прочтите! – приказала она.

Я осторожно взяла в руку браслетик. На внутренней стороне увидела бумажную вставку. На ней было что-то написано.

– «Виктория Соломко», – прочла я. – Тут еще адрес и телефон. Это ваши?

– Мои. Отдайте.

Я вернула ей браслет. Она тут же попыталась прицепить его на связку ключей. Браслет застрял в кольце, на котором болтались ключи. Виктория раздраженно швырнула всю эту конструкцию в сумку.

– Это как клеймо, – с вызовом заявила она. – На собачьих ошейниках тоже пишут контакты хозяина и кличку животного, чтобы, если собака потерялась, можно было найти ее дом. Вот и у меня такое клеймо есть. Это мама придумала. Если со мной что-то случится, то меня опознают по браслету и, возможно, я уже не буду считаться безымянной. А я маму люблю. Согласилась таскать с собой браслет. Он ведь действительно может понадобиться. А вдруг?