Крайняя мера

Глава 1

– Что, снова митинг? – поинтересовалась тетушка, подойдя к окну.

Я уже с полчаса наблюдала за толпой, скучившейся на центральной площади возле памятника Ильичу. Вовремя не снесенная скульптура – а ведь была такая возможность – до сих пор указывала рукой в никуда. Рука была вывернута так неестественно, что казалось, будто у Ильича открытый перелом.

– Акция протеста, – прокомментировала я, не оборачиваясь. – Скоро закончат. Погода сама видишь какая – вот-вот хлынет дождь.

– Сегодня учителя или медики? – Тетушка безуспешно пыталась всмотреться в лозунги, колыхавшиеся на октябрьском ветру.

– Студенты, – ответила я. – Очень много молодежи. Тебе не кажется это странным?

– Вовсе нет, – пожала плечами тетя. – Кто не был революционером в двадцать лет?

– Я думаю, что тут есть еще один аспект, – уточнила я. – Эти ребята не вкусили всех прелестей советской власти и теперь, по рассказам, знают только о бесплатном образовании и социальных гарантиях.

– Наверняка многие из них уже побывали за границей, – меланхолически заметила тетя Мила. – Попробовали бы они покататься по Европе лет двадцать назад! Впрочем, мне тоже не довелось…

Я не сдержала улыбки. Теперь-то моя тетя вполне могла бы себе позволить загранпоездку, даже несмотря на финансовый кризис.

Но ее гораздо более привлекали путешествия в мире книг, нежели экскурсии по городам и весям.

Вот и сейчас у тетушки был наготове очередной том с черной кошкой на обложке, и она предвкушала несколько часов полного погружения в иллюзорный и манящий мир детектива. И, как настоящий любитель, она немного оттягивала удовольствие, болтая со мной и наблюдая из окна вялотекущий митинг.

– Посмотри вон на того молодого человека! – кивнула тетя. – Прилично одет, с виду такой интеллигентный… И не подумаешь, будто тоже из недовольных. Типичный средний класс, правда?

– А он вовсе не митингующий, – присмотрелась я повнимательнее. – Просто остановился послушать. На то и митинг…

– Да, ты права, – согласилась тетя. – Вот он уже отошел от толпы и идет в нашу сторону. Осматривается. О чем-то спрашивает тетю Дуню, которая продает на углу семечки. Смотри, та показывает на наш дом.

– Ну да, ведь на нем нет номера. А вот он направляется к подъезду…

– Похоже, к тебе, – констатировала тетушка. – Ну что же, не буду мешать. Удачного тебе клиента, Женя. А то последний был уж очень капризен.

– Клиент всегда прав, – задумчиво проговорила я, глядя на идущего к нашему подъезду юношу. – Но в случае чего я могу потребовать взаимной вежливости. Ведь такие плакаты, кажется, раньше висели в магазинах, не правда ли, тетушка?

Мила не успела ответить – в дверь раздался звонок. Я пошла открывать, а тетя скользнула к себе в комнату и плотно закрыла дверь. Послышался внятный скрип пружин кресла и легкое позвякивание ложечки о блюдце – это моя тетушка принялась за любимое дело, чтение, заедая кровавые тайны абрикосовым вареньем.

Я распахнула дверь. На пороге стоял тот самый молодой человек, за передвижениями которого мы с тетей только что наблюдали из окна.

Вид у юноши был довольно растерянный, но он, очевидно, решил с первых же секунд произвести на меня выгодное впечатление – как следует расправил плечи и, кашлянув, поинтересовался:

– Я могу видеть Евгению Максимовну Охотникову? – Голос у моего гостя был чуть дрожащий, но приятный, по тембру – драматический тенор.

– Уже.

– Что, простите? – переспросил он, от неожиданности забыв о том, что он только что старался не сутулиться и тянул макушку к потолку.

– Уже видите, – дружелюбно улыбнулась я. – Проходите, пожалуйста.

Теперь молодой человек явно испытывал смущение, и это не замедлило сказаться на его движениях. Входя, он умудрился каким-то хитрым образом задеть косяк в коридоре и измазать плечо своего зеленого плаща побелкой, потом зацепился поясом за дверную ручку, да так, что раздался треск рвущейся ткани.

Дальше – больше. Разуваясь, гость едва не опрокинул вешалку, и, когда ему удалось с третьей попытки пристроить свою верхнюю одежду на крючок, оборвалась петля. Поймав слетающий на пол плащ, юноша беспомощно посмотрел на меня и развел руками:

– Вот… Всегда так…

Он накинул плащ на вешалку, уцепив его за воротник, и, одернув пиджак, прошел в зал.

Я предложила ему сесть и устроилась рядом, медленно разминая сигарету.

Однако гость не спешил поведать мне о том, что привело его сюда. Юноша сидел, поджав губы, и смотрел себе под ноги. Похоже, его снова обуяла нерешительность, и он никак не мог заставить себя начать разговор.

Я сочла нужным немного ему помочь – ведь именно я одним словом сбила с него положительное положение духа, на которое настраивался посетитель.

– Сейчас такое трудное время, что не всегда точно знаешь, как поступить, – начала я, словно мы были знакомы давным-давно. – Бывает так, что кажется – все, кранты, положение безвыходное. Но на самом деле выход всегда есть. Знаете, в английском метро теперь не вешают таблички «Выхода нет» – звучит уж очень пессимистично. Вместо этого висит знак: «Выход рядом».

– Да, это неплохо… – неуверенно процедил незнакомец. – Хотя, конечно…

И снова замолк.

Моя сигарета уже дотлела до середины, а разговор все не клеился. Я решила как-то помочь юноше сдвинуться с мертвой точки.

– Меня зовут Женя, – протянула я ему руку. Хотя, конечно, могла бы не представляться – ведь гость знал, кто перед ним находится.

– Ах, да, – спохватился юноша. – Митя. То есть Дима. Дмитрий Владимирович.

– Очень приятно.

Его рукопожатие было неожиданно крепким – чувствовалась хорошо развитая мускулатура кисти. Приглядевшись, я обратила внимание на то, что правое плечо у Дмитрия Владимировича чуть выше левого.

– Вы, часом, не музыкант? – спросила я. – Может быть, скрипач?

Дима был приятно удивлен.

– Да, – произнес он, непроизвольно улыбнувшись. – А что, у меня на лбу написано?

– Почти. Чуть ниже.

Дима не понял, что я имела в виду, но искренне восхитился моей проницательностью:

– Сразу видно, что вы это… детектив. Люблю иметь дело с профессионалами.

– Я не только частный детектив, хотя у меня есть и такая лицензия, – мягко перевела я разговор поближе к делу. – Я еще занимаюсь обеспечением безопасности грузов и охраной. Какой же именно аспект моей деятельности вас заинтересовал?

– Последний, – оживился гость. – Охрана то есть. Меня кто-то хочет убить. Знаете, это так неприятно…

Я внимательно посмотрела на Диму. Либо он болван, либо притворщик, либо просто наивный человек. Пока что я не пришла к определенному мнению.

– Идешь себе тихо, никого не трогаешь, и вдруг – бац! – жаловался Дима.

– А если поподробнее? – предложила я. – Чтобы взяться за работу, мне нужно знать более конкретно ваше теперешнее положение.

И Дима начал рассказывать. Чем больше он говорил, тем явственнее я убеждалась, что передо мной тот самый тип человека, который злые люди называют коротким и емким словом «лох».

Кстати, в последнее время это определение является и распространенным ругательством среди детей. Выводы из этого факта, увы, удручающи.

Конечно, хорошо, что молодое поколение считает расхлябанность и рассеянность дурными качествами. Конечно, хорошо, что дети растут с установкой не дать себя обмануть. Но слишком часто их собственный положительный настрой – «я не лох» – оборачивается презрением к слабым и беззащитным сверстникам…

Дима явно уже изрядно претерпел в жизни из-за свойств своего характера и теперь хотел перестать быть «лохом». Мне казалось, что это желание сыграло с ним злую шутку – вместо того чтобы идти к положительному полюсу, он зациклился на отрицательном и чересчур преувеличивал свои недостатки, пытаясь немедленно имитировать в поведении их полную противоположность.

Так, он старался быть развязным, хотя по натуре был застенчив. Хотел казаться сильным и уверенным, много повидавшим, разбирающимся в жизни человеком – это у него плохо получалось.

Если бы я была психологом, то посоветовала бы ему акцентировать именно свои положительные качества, вместо того чтобы дурить голову собеседнику и изображать из себя то, чем Дима не является.

Но я – не психолог, а всего-навсего частный детектив, хотя психологические особенности клиента играют для меня немаловажную роль, и мне необходимо учитывать в работе и этот фактор.

Что же касается конкретики, то за сорок минут общения мне удалось узнать следующее.

Дмитрий Владимирович Корнелюк явно хотел выглядеть солиднее, чем был на самом деле. В разговоре он упорно обращался ко мне исключительно по имени-отчеству, полагая, что и я буду отвечать ему тем же, – хотя для него вполне бы сошло и обращение «Митя», настолько молодо выглядел мой клиент. Но раз хочет по имени-отчеству, пусть будет так.

Дима Корнелюк стеснялся своей фамилии, несмотря на то что именно она принесла моему клиенту тот высокий уровень благосостояния, о котором многие его ровесники не могли даже и мечтать.

Владимир Георгиевич Корнелюк, отец моего клиента, сделал деньги еще в советские времена, сколотив несколько сельских кооперативов, занимающихся разведением пушных зверей. Хоть это и называлось тогда кустарным промыслом, но давало огромный доход.

Я не знаю, какие взятки давал отец Димы и кому, но суммы явно были немалые, иначе не удержаться бы Корнелюку на плаву. Однако он сумел обойти все преграды, трудился как вол и жил в свое удовольствие, наверняка обеспечивая безбедное существование и благоволившим к нему чиновникам, которые его прикрывали.

Но настали времена перестроечные. Связи во властных структурах теперь стали на вес золота в буквальном смысле слова.

Корнелюк и тут не сплоховал, сумев окончательно легализовать свой бизнес. Наверное, он был очень прытким человеком, если пережил и волну рэкета в первые годы перестройки, и жестокую конкуренцию на более позднем этапе. Насколько я поняла из рассказа Димы, его отец никогда не терял прежних связей – а ведь текучка кадров во власти с горбачевских времен до наших дней была очень бурной. Однако, куда бы ни перемещался со своего поста человек, Корнелюк продолжал поддерживать с ним отношения. Некоторые залетали в очень высокие сферы, но Владимир Георгиевич не упускал случая о себе напомнить. И всегда извлекал из этого выгоду – для дела, а значит, и для себя.

Короче, к концу девяностых Корнелюк был на вершине успеха. Но год назад бизнесмена подкосил инсульт, и теперь некогда бодрый и жизнерадостный человек был лишен возможности двигаться и, более того, находился в помраченном состоянии сознания. Врачи – а вы можете представить себе, какой персонал его обследовал – не давали никаких оптимистических прогнозов.

Дима рос без матери – так уж вышло, что Владимиру Георгиевичу не повезло со спутницей жизни. Его жена – мать Димы – бросила его, когда мальчику не исполнилось и трех лет.

Похоже, эта семейная драма глубоко перепахала Корнелюка-старшего, и с тех пор он не надеялся на прочные семейные узы. О матери Дима почти ничего не знал – отец сначала отделывался отговорками на вопросы ребенка, а когда тот подрос, настрого запретил ему говорить на эту тему, дав понять, что без мамы ему лучше.

Надо ли говорить, что это парадоксальное утверждение, произнесенное непререкаемым тоном, оставило глубокий след в душе ребенка?

Присматриваясь к Диме, пока он говорил, я почти наверняка могла утверждать: у него проблемы с женщинами. Такие слова, да еще из уст отца, даром не проходят. Вот так, одной фразой, можно надолго осложнить будущую жизнь своего любимого чада…

Что же касается самого Димы, то он оказался действительно в трудной ситуации. Музыкально одаренный мальчик с блеском закончил школу по классу скрипки (фортепиано, как обычно бывает в таких случаях, шло факультативом), с таким же успешным результатом было пройдено музучилище. Сейчас Дима обучался в консерватории, и преподаватели прочили ему большое будущее.

Но судьба властно развернула юное дарование лицом к жестокой реальности. Болезнь, приковавшая отца к постели, вынудила Диму с головой окунуться в неприятный мир проблем взрослых людей.

Бизнес отца требовал постоянного участия, а Корнелюк-младший был способен выполнять лишь четыре простейших арифметических действия. Говорить о том, чтобы Дима вошел в дело, не представлялось возможным. Меха – товар дорогой и доходный, желающих погреть руки хоть отбавляй. На фирму, лишенную директора, начались наезды, и потребовались значительные усилия со стороны партнеров отца, чтобы как-то нормализовать ситуацию.

На данный момент фирма по-прежнему прочно стояла на ногах. Но пришлось пойти на уступки – Дима передоверил пакет акций, принадлежавший отцу, головному совету компании, отказавшись от какого бы то ни было участия в делах фирмы. За это ему был гарантирован маленький, но верный процент от прибыли.

Отец, будь он в сознании, вряд ли бы одобрил такой поступок, но выбирать не приходилось. Корнелюк-старший был очень плох, и Дима вынужден был смириться с мыслью о том, что существование его отца в телесной оболочке – это всего лишь вопрос времени, причем недолгого: за последний месяц состояние Владимира Георгиевича резко ухудшилось.

Дима очень страдал, что не может постоянно находиться рядом с отцом. Призвание диктовало свою волю, и Корнелюк-младший не мог оставить занятия музыкой. Даже о том, чтобы взять академический отпуск, не могло быть и речи.

Выход был найден – Дима нанял опытную сиделку, дав объявление в газету. Средства позволяли оплачивать ее труд, женщина по имени Ангелина оказалась доброй и терпеливой, она почти неотлучно находилась при больном, уходя домой лишь для сна. В ночное время обязанности по уходу за бывшим меховым магнатом делили Дима и домработница, которая постоянно жила с семьей Корнелюков на протяжении последних десяти лет.

И вот новая напасть!

Случилось это в понедельник утром, две с небольшим недели назад.

Дима Корнелюк шел из дома в консерваторию своим обычным маршрутом. Автомобилем Дима никогда не пользовался, водить его не умел, да и учиться не собирался. Надо сказать, что мальчик был отнюдь не избалован богатством и привык ходить пешком и ездить в общественном транспорте, когда его не мог подбросить шофер отца.

Дорога до консерватории пролегала через проходной двор. Можно было, конечно, пройти и центральной улицей, но это заняло бы лишних десять минут, и обычно Дима использовал именно укороченный путь.

И вот, когда он поравнялся с мусорными баками, которые стояли возле брандмауэра с осыпавшейся известкой, из-за помойки вдруг выскочил какой-то человек в кожаной куртке и бросился на Диму.

Корнелюк от неожиданности растерялся. И неудивительно – ведь лицо нападавшего было скрыто ужасной, по словам моего клиента, маской: черная кожа с узкими прорезями для глаз и длинной – для рта. Дмитрия Владимировича почему-то особенно напугало то, что прорезь для рта была снабжена застежкой в виде «молнии».

– Честно говоря, – не без смущения признавался мне Дима, – больше всего я боялся за инструмент. Футляр выпал у меня из рук, и я услышал, как жалобно и тревожно задребезжали струны.

Скрипка была дорогой, и Диме было бы очень жаль ее лишиться. Дело было не в деньгах, просто за много лет скрипка становится как бы частью тебя самого, и менять инструмент все равно что менять любовницу: приходится изучать привычки новой подруги, свойства ее характера и прихоти. Короче, одна морока.

Однако речь вовсе не шла об ограблении, как сначала подумал Дима. Неизвестный в кожанке с заклепками даже не обратил внимания на футляр с ценным инструментом. Ему нужен был живой человек.

Бандит прижал Корнелюка к стене, цепко схватив его за лацканы куртки. То, что Дима может оказать какое-то сопротивление, даже не пришло ему в голову. Более того, Корнелюк попытался немедленно откупиться и уже было полез за бумажником…

Но возле его глаз вдруг сверкнуло лезвие ножа. Нож был коротким и очень острым. Дима говорил, что все происходящее было похоже на замедленное кино. Корнелюк отчетливо помнил, как блестела сталь, помнил остро заточенное с обеих сторон лезвие и углубление на нем – желобок для стока крови, помнил запах перчаток бандита.

– Он хотел меня убить, – жалобным голосом обиженного ребенка проговорил Корнелюк. – За что? Ума не приложу! Я никому не сделал зла…

– Продолжайте, Дима, – кивнула я. – Охотно вам верю, но этот пункт мы детально обсудим попозже. Итак, что же помешало убийце?

Помешали шумные прохожие.

Когда убийца рывком поднес нож к горлу Димы, внезапно раздались шаги – проходной двор был небольшим, всего метров двадцать, – и из-за угла показалась подгулявшая компания подростков.

Как оказалось впоследствии (Диме взахлеб рассказывали об этом в консерватории), именно в этот день состоялось историческое событие – братание местных хиппи и панков, вылившееся в учреждение нового молодежного неформального ордена – хип-панков, которое завершилось к вечеру в центральном отделении милиции составлением протокола о нарушении общественного порядка.

Разбитная молодежь и спасла жизнь Диме Корнелюку. Хиппи – народ мирный и насилия ни над собой, ни над другими шибко не любящий, а о панках и говорить нечего. Как только новые неформалы увидели открывшуюся их слегка помутненным глазам сцену у помойки, они приняли решительные меры по пресечению безобразия.

Впрочем, злоумышленник тоже просек, что его замысел сорван, и быстро сделал ноги. Его гнали несколько метров, но ребятам это быстро надоело, и, запустив в спину неудачливому убийце пару гнилых картофелин, хип-панки плюнули на преследование и вернулись к Диме.

Несчастный Корнелюк едва пришел в себя после того, что с ним случилось. Дмитрий Владимирович сидел на корточках, прислонившись спиной к мусорному баку, и, глядя прямо перед собой, пытался что-то сказать.

– За что?! – наконец произнесли его губы. И Дима горько заплакал.

Побратавшиеся хиппи и панки не могли такого перенести. Они наперебой принялись утешать Корнелюка. Длинноволосые парни неопределенного возраста предлагали ему заветные косяки и портвейн, а одна из припанкованных девушек, одетая в рваный свитер, безжалостно исколотый булавками где только можно, смачно целовала его в губы. Но Корнелюк по-прежнему рыдал.

Опомнился Дима лишь в тот момент, когда один из спасителей проявил внимание к футляру с его скрипкой. Увидев свой инструмент в чужих руках, Корнелюк быстро вскочил и вежливо, но непреклонно переместил скрипку в свои руки. Ему пришлось уступить требованиям компании и сыграть битловскую композицию «Yesterday», после чего восхищенная публика оставила его в покое.

На занятия Дима в этот день не пошел – вернулся домой и до вечера пребывал в смятенных чувствах. Он думал о жестокости мира и о собственной уязвимости перед лицом зла, думал о том, что можно противопоставить агрессии, но не находил ответа.

– Знаете, Евгения Максимовна, – говорил Корнелюк, – я думал, что на меня напал маньяк. Мало ли какие бывают идеи фикс у этих ненормальных. Можно себе представить, например, что кто-то убивает людей, у которых в руках скрипичные футляры?

– Можно. Но с трудом, – отозвалась я. – Это в кино сценаристы выдумывают замысловатые мании для героев триллеров. В жизни все гораздо проще.

– Но ситуация повторилась! – воскликнул Дима. – И это самое ужасное!

– На вас было второе покушение? – спросила я с нескрываемым интересом.

Оказывается, было. И эта ситуация напрочь отметала версию о маньяке – ненавистнике скрипачей: футляра в тот день при Диме не было.

Как-то вечером Корнелюк бесцельно прогуливался по набережной Волги, не застав дома свою «знакомую девушку», как он тактично выразился. Впрочем, по его глазам я поняла, что с этой девушкой Диму связывает нечто большее, нежели простое знакомство.

Дмитрий Владимирович стоял спиной к аллее, облокотившись на парапет, и задумчиво смотрел на холодные волны великой русской реки. Корнелюку было грустно, и, глядя на быстрое течение, он думал о молодости, почему-то полагая, что для него это уже пройденный этап.

– Мне ведь уже не шестнадцать, – то ли с печалью, то ли с гордостью сказал Корнелюк. – А в этой жизни важно крепко стоять на ногах.

Но именно это не удалось в тот вечер Дмитрию Владимировичу. Кто-то подкрался сзади и, схватив Корнелюка за ноги, сбросил скрипача прямо в реку.

Юноша был настолько перепуган, что даже не успел закричать. Впрочем, его бы все равно никто не услышал – этот уголок набережной был безлюдным, а сверху раздавался несмолкаемый гул невидимых отсюда, с нижнего яруса прогулочной аллеи, машин.

Видимо, элемент неожиданности и спас жизнь Дмитрию: падая, он размахивал руками и ногами в разные стороны и отклонился от неминуемой траектории – прямо внизу из воды торчали острые прутья арматуры лежавших в воде бетонных плит. Корнелюк упал аккурат в зазор между двумя громоздкими панелями.

Осенняя Волга – это вам не шуточки. Барахтаясь, как щенок, Дима вынырнул на поверхность и поплыл вдоль парапета, стараясь не смотреть вверх – ему казалось, что оттуда может грянуть выстрел или в голову ему прицельно полетит булыжник.

Но все обошлось, хотя он приложил изрядные усилия в борьбе со стихией. Глубина в этом месте была не очень большая, но зато течение было довольно сильное. А уж температура – градусов десять, не выше.

А когда несчастный Корнелюк уже подплывал к проржавевшей лесенке, расположенной возле сточной трубы, неожиданно возникла новая проблема – ногу вдруг свело судорогой, и последние десять метров он подгребал к спасительным перилам только на руках.

И лишь когда Дима выбрался на берег и в лицо ему ударил резкий и холодный осенний ветер, он ощутил, что замерз до мозга костей. Пока Корнелюк барахтался в воде, было не до ощущений, главное – выбраться на берег любой ценой. Сейчас же Диму била мелкая дрожь, ноги не слушались, и он приложил немало труда, чтобы преодолеть несколько метров вверх – до ленты шоссе, по которой шастали автомобили.

Остановив машину, Дима едва смог пробормотать свой адрес – губы тряслись, зубы выбивали бешеную дробь. Шофер только покачал головой и, не задавая лишних вопросов, доставил Диму к дому, взял два промокших червонца и посоветовал принять горячую ванну.

Дима так и сделал. Лежа в теплой воде с хвойным экстрактом, он глядел на груду мокрой одежды, которую сбросил возле ванны, и задавался тем же самым вопросом, на который он не нашел ответа несколько дней назад, после первого покушения:

– За что?!

Дмитрий Владимирович Корнелюк произнес эти слова, вопросительно глядя на меня – так, словно я должна была тотчас же разъяснить юноше: кто и почему вздумал отнять у него жизнь.

– Вы хотите, чтобы я взялась охранять вас? Или хотите, чтобы я нашла человека, который почему-то вас невзлюбил? – спросила я.

– И то и другое! – твердо ответил Корнелюк. – Ведь пока не будет найден этот человек, моя жизнь по-прежнему будет в опасности.

– Логично, – согласилась я. – Но это будет стоить вам в два раза дороже. Ведь мне придется выполнять двойную работу.

– Я полагаю, что вопрос о деньгах в данном случае вторичен, – серьезно произнес Корнелюк. – Ведь речь идет о моей жизни.

– Да, этому товару довольно сложно определить точную цену, – согласилась я, несколько цинично прокомментировав утверждение Корнелюка, – юноша в этот момент выглядел таким напыщенным, что я не могла немного не подколоть его, доведя высказывание до абсурда.

Что же, я возьмусь за эту работу, пожалуй, она по мне. Ведь я всегда с большим интересом занималась делами, которые требовали не только умения вовремя метко выстрелить, спасая какой-нибудь груз от налета, но и давали возможность применить свои интеллектуальные способности. Проводить бизнесмена от его офиса до банка с миллионом долларов в кейсе – дело нехитрое. Я любила задачи, которые представляли собой определенную проблему, бросали мне вызов. Дело Корнелюка было именно таким.

Ведь Дима правильно сформулировал основную задачу – не только охранять его жизнь, но и сделать так, чтобы покушений больше не было. Иначе работа будет выполнена только наполовину, а водить Диму под ручку из консерватории домой и из дома в консерваторию можно не год и не два. Да и такая роскошь юному музыканту не по карману. Следовательно, надо найти злоумышленника.

Первое, что приходило в голову при таком раскладе, – старый добрый вопрос: кому выгодно? Именно его я и задала Диме.

– Понятия не имею! – закричал Корнелюк. – Я – мирный, законопослушный человек! Никогда в жизни никого не обидел!

– Может быть, вам только так кажется? – невзначай поинтересовалась я.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Дмитрий Владимирович.

– Ну, – пожала я плечами, – бывают такие ситуации, когда человеку можно нанести смертельную обиду и даже этого не заметить. А он затаит злобу, которая рано или поздно вырвется наружу. В виде мести, например. Что вы думаете по этому поводу.

– Ничего! – уверенно произнес Корнелюк. – Я получил хорошее воспитание, спасибо за это моему отцу. Врагов у меня нет и не было.

– Тогда побудительным мотивом может быть зависть, – предположила я. – Наверняка среди вашего окружения есть люди, которые могут завидовать вашим способностям, вашему богатству.

– Вряд ли, – покачал головой Корнелюк. – О богатстве можно было бы говорить еще год назад. Но после того как отец серьезно заболел и начались все эти проблемы с фирмой, какое уж тут богатство! В настоящий момент я живу только на процент от прибыли. А это не такие уж большие деньги. Многие сокурсники получают куда больше меня – кто маклером работает, кто в посреднических фирмах. Что же касается способностей – то есть ребята более продвинутые, чем ваш покорный слуга.

– Постойте, Дима, – решила я уточнить, – но ведь существует не только процент от прибыли, о котором вы только что упомянули.

– Ну дом есть, ну счета за границей и тут, – нехотя согласился Корнелюк. – Но ведь все это не мое! Все записано на отца!

– Опекунство оформлено?

Корнелюк отрицательно покачал головой. Видимо, ему было тяжело говорить об этом.

– Знаете, Евгения Максимовна, хоть отец и болен уже долгое время, мы все же надеялись, что он поправится, – глухо произнес Дмитрий. – Он всегда был такой сильный, жизнелюбивый…

– Понятно, – вздохнула я. – А кого вы имели в виду, когда говорили «мы»?

Корнелюк удивился:

– Разве я так сказал? Ну, наверное, себя, свою подругу, потом папину сиделку.

– Ту самую подругу, которую вы не застали дома в тот злополучный вечер?

– Да, – кивнул Дима. – Но она тут вовсе ни при чем, я уверен. Мне не хотелось бы…

– А я ведь ничего такого и не предполагала, – немедленно отозвалась я. – С чего это вы вдруг так резко бросаетесь на ее защиту?

– Да нет, просто… – смешался Корнелюк. – А вы когда думаете приступить к работе?

– Прямо сейчас. Считайте, что вы уже находитесь под моим крылом, – улыбнулась я.