Душа темнее ночи

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Марина Серова
Душа темнее ночи

Глава 1

Темнота была сплошной, кромешной. Не какой-нибудь там сумрак – нет, первосортная, качественная темнота. Ни солнца, ни луны. Ни холодного сияния звезд, ни света городских фонарей. Не было даже тех вспышек, что возникают сами собой на сетчатке глаза.

Я открыла глаза. Светлее не стало.

Я немного полежала. Поняла, что на зрение рассчитывать не приходится. На помощь пришли другие чувства. Осязание подсказало мне, что я лежу на колкой траве, причем одежды на мне не наблюдается. И еще – что ночь довольно холодная. Обоняние услужливо сигнализировало, что где-то неподалеку – помойка, но не какие-то там интеллигентные мусорные баки. Нет, это была роскошная свалка, такие создаются годами. Ни с чем не сравнимый аромат дохлой кошки перебивал запах испортившейся на жаре рыбы. Кажется, рыбы было много. Слух донес до меня далекий перестук колес и грохот сцепляющихся вагонов. Высокий, гнусавый, неразборчивый голос диспетчера – из тех, что с ледяной вежливостью сообщают, что «поезд Магадан – Сочи, стоянка три минуты, только что прибыл на… путь», – дополнил картину. Ну а интуиция довершила ее.

Так, все ясно. Я лежу на земле, абсолютно голая, где-то в районе железной дороги.

Оставалось выяснить, кто же такая я.

И вот с этим возникли проблемы. Я попыталась сесть. Голова зверски кружилась, но я очень упорная. И с третьей попытки мне удалось привести свое непослушное тело в сидячее положение и даже как-то в этом положении задержаться. Я ощупала голову. Так, никаких ран и повреждений нет. Только под пальцами абсолютно лысый, гладкий череп. Тут что-то не так. Кажется, на этом месте должны быть шелковистые волосы…

Кто я такая? И что я делаю в этом не самом приятном на земле месте? И спросить-то не у кого… С одной стороны, я явно не сумасшедшая. Вряд ли я сбежала из близлежащей психушки. И не испытываю ни малейшего желания, к примеру, пожевать травы или наброситься на кого-нибудь. Делаем вывод – я абсолютно нормальна. Единственный минус – ничего не помню.

Я знала, что такое «свалка» или «железная дорога». Но не имею ни малейшего представления о себе самой. Как только я начала задумываться над этим, у меня сразу же возникло чувство, будто я падаю в черный колодец без дна. Причем это сопровождалось неприятными ощущениями чисто физиологического порядка – тошнотой, ознобом, дрожью. Я решила оставить выяснение этого вопроса на потом. А пока сосредоточиться на «здесь и сейчас».

Зрение медленно возвращалось ко мне. Вот я уже стала различать тусклый свет далеких фонарей. Именно оттуда слышался металлический грохот и лязг. Значит, там люди. Решено, туда я и отправлюсь.

Я осторожно встала. Дрожащие от слабости ноги можно было передвигать либо руками, либо усилием воли. Первый способ показался мне крайне неудобным, поэтому я прибегла ко второму. Шаг, еще один… Постепенно дело пошло быстрее. Да и в голове у меня слегка прояснилось.

Свежий воздух и движение немного привели меня в чувство, но с памятью дело обстояло все так же плохо. Впереди показались какие-то ангары – жуткого вида металлические сооружения, слабо освещенные фонарями. Там суетились люди – десятка два низкорослых фигур таскали на спинах какие-то коробки и мешки.

Я уже хотела выйти к ним на освещенный пятачок, но внезапно замерла на границе темноты и света. Пусть я не знаю, кто я и откуда, но, по-моему, голой ходить неправильно. Значит, нужно сначала раздобыть что-то, чем можно прикрыть свое тело, а уже потом выходить к людям.

Я развернулась и заковыляла обратно в темноту. Свалка меня не разочаровала – не так уж долго пришлось рыться среди отбросов, прежде чем я нашла разорванную мужскую футболку и почти целые джинсы. С некоторым трудом я оделась. Кажется, не вполне помню, как это делается… Но результат получился неплох. Джинсы норовили сползти с зада, поэтому я подвязала их веревкой, найденной тут же. Вся одежда была какой-то заскорузлой и пахла знакомо – отвратительный резкий запах, но не помню, что он означает. Но ведь другой у меня нет, так что и капризничать не приходится.

Я двинулась в обратный путь. Это заняло у меня гораздо меньше времени, чем первый поход. Кажется, я овладела искусством хождения на двух ногах…

– Володька, ты? – Кто-то тронул меня за плечо. Я подавила инстинктивное желание сломать руку тому, кто осмелился ко мне прикоснуться, и медленно развернулась. Передо мной стоял грязненький мужичок в сетчатой, когда-то белой майке и с заметным пузом, которое покоилось в сетке, точно арбуз.

– Ой, а я думал – ты Володька! – глупо сказал мужик.

Я всесторонне обдумала, могу ли я быть Володькой, и отрицательно помотала головой.

– Ты новенькая, что ли? – Мужичок вгляделся в меня, насколько это позволял тусклый свет. – Что-то я тебя здесь раньше не видел.

Я кивнула, подтверждая, что да, я новенькая. Ну ведь не старенькая же?

– А ты ничего, симпотная такая! – сообщил мне сетчатый.

Не совсем понимая, что он имеет в виду, я на всякий случай растянула губы в улыбке.

– Какие у тебя зубки белые… – с непонятной интонацией произнес мужик. И совершенно неожиданно – кажется, и для себя тоже – добавил: – Минет сделаешь? Сто рублей дам!

Я задумалась. Что такое «минет», я совершенно не представляла. Ясно было одно – речь шла о деньгах, а в моем положении отказываться от заработка было неслыханной роскошью, которую я не могла себе позволить. Поэтому я кивнула и на всякий случай еще раз улыбнулась.

– Вот и ладушки! – обрадовался мужик и махнул рукой, призывая меня следовать за ним. Сетчатый бодро потрусил куда-то в темноту, прочь от освещенного пространства. Я оглянулась – позади были свет и люди, а впереди только кромешный мрак, но все же последовала за сетчатым.

Мой нежданный знакомый привел меня в какой-то ангар. Вытащил железный прут, продетый поперек двери, и отодвинул металлический лист в сторону. В ангаре было темно, еще темнее, чем на улице. Там до потолка громоздились гигантские деревянные ящики и пахло машинным маслом. Мои глаза с трудом привыкали к темноте. Мужик развернул меня лицом к себе и, нажимая на плечи, поставил на колени.

– Вот тут в самый раз будет! – сообщил он мне.

Когда он расстегнул неприятно пахнущие штаны, и его теплая мягкая плоть ткнулась мне в лицо, я вскочила. Совершенно явственно я представила все, что могу сейчас проделать с этим человеком. Первым ударом в пах я выведу его из строя, подавлю всякую мысль о сопротивлении, а заодно и искалечу на всю жизнь. Но поскольку она будет недолгой, его жизнь, это совершенно не важно. Следующим ударом я перебью ему горло и буду смотреть, как он умирает. А потом заберу деньги и просто уйду.

Видимо, сетчатый что-то почувствовал, потому что он вдруг отступил на пару шагов. Я смотрела на его попытки к бегству с искренним интересом: даже если он пустится бежать со всех ног, мне хватит нескольких прыжков, чтобы догнать его и парой точечных ударов привести в беспомощное состояние.

– Девонька… ты это… не надо, а? – тоскливо попросил мужик, впрочем, без особой надежды. Я наклонила голову к правому, потом к левому плечу, разглядывая свою потенциальную жертву. Мужик принялся поспешно вытряхивать из карманов мятые бумажки – очевидно, это и были те самые деньги.

– Вот… бери… все бери… только не убивай! – задыхаясь, шептал мужик, и белки его выпученных глаз явственно выделялись в темноте. – Ну, все. Больше нет! – сообщил мне наконец сетчатый и робко спросил: – Так я пойду, э?

Я кивнула. Спустя несколько секунд я осталась в ангаре одна. Медленно собрала с пола деньги и не глядя сунула в карман джинсов. Выйдя на улицу, я с наслаждением вдохнула свежий ночной воздух, пахнущий осенью и яблоками, потом задвинула железную дверь ангара и продела прут в «ушки». После чего отправилась к людям.

Люди были заняты разгрузкой товарного вагона. Минут десять я стояла, наблюдая за тем, как они это делают, и пришла к выводу, что работают люди крайне неэффективно. Во-первых, все они без исключения были малорослыми либо слабосильными. Ну, или и то, и другое сразу. Во-вторых, с координацией у них тоже было плоховато: большинство явно покачивалось при ходьбе, они часто роняли грузы, а один так вообще поставил ящик на ногу товарищу, отчего тот разразился визгливой бранью.

Язык, на котором разговаривали эти люди, сначала показался мне незнакомым. И только немного погодя я начала разбирать в их речи знакомые слова.

– Колька, абанамат, ты куда поставил? Тварь слепошарая, разуй глазенапы-то!

– Так, Петрович, он сам, вилять, подвернулся! – сипло оправдывался Колька. – Я не виноватый!

– Работайте, уроды, шустрее! – надрывался Петрович. – Не пойму, какого фера я с вами, дистрофанами, связался! Шмары и те быстрее вас вагон бы разгрузили! А все потому, что добрый я, вилять! Хочу вам дать подзаработать, бухарикам! Нет, в следующий раз найму нормальных грузил! Нет сил моих с вами так мудохаться!

– Нормальным грузилам нормальные бабки давать надо, – тихо, себе под нос прокряхтел Колька, – а ты, упырь, с Кипчака за разгрузку сколько положено взял, нам на опохмел крохи подкинул, а разницу себе в карман положил…

– Тихо ты, революционер феров! – так же тихо посоветовал ему придавленный ящиком товарищ. – Услышит – найдут тебя за складами…

Когда я вступила на освещенный пятачок, никто не прервал работы, только Петрович вгляделся в меня и сипло крикнул:

– Володька? Где тебя носит, вилять? Становись быстрее!

Я подошла вслед за остальными туда, где из раскрытой двери товарного вагона грузчики подавали какие-то мешки и ящики, и послушно подставила плечо. Раз все вокруг так делают, значит, и мне надо поступать так же, как остальные. Видимо, такое поведение считается нормальным…

Мне достался мешок. Под грузом я сперва слегка присела, но потом сообразила: если сместить центр тяжести, то основной вес будет приходиться не на руки, а равномерно распределится на мышцы ног, спины и плечевого пояса. Я перехватила груз половчее и побрела вслед за остальными туда, где нужно было сбросить мешок на гигантские весы, откуда его забирали два молодых парня и кидали через борт «КамАЗа». Тот, кто тащился передо мной, двигался медленно, как во сне, едва переставляя ноги, поэтому я обогнала его, а потом следующего. В общем, свой груз на весы я скинула одной из первых и тут же двинулась назад за следующим.

Я обнаружила, что работа мне вполне по силам, особенно если действовать с умом. К примеру, чем быстрее движешься, тем меньше устаешь, а объем выполненной работы увеличивается. Поэтому я делала примерно пять ходок с грузом за то время, что мои товарищи по работе тратили на одну.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я подставила плечо под первый мешок. Я ни о чем не думала – просто старалась выполнить эту простую работу как можно лучше. Мне даже начинал нравиться мерный ритм и ноющая боль в натруженных мышцах. Почему-то она отвлекала от тошнотворного кружения в голове.

– О, молодец! – похвалил меня Петрович, когда я в очередной раз прошла мимо него. – Вот, козлы, смотрите, как надо работать! А вы как мухи дохлые, вилять, ползаете! Берите все пример с Володьки!

После этих слов повисла зловещая тишина. Все работники замерли на месте – так, как застигли их слова начальника. Все лица повернулись в мою сторону – так магнит притягивает металлические опилки.

– Эй, вы чего?! – удивился Петрович.

Тот, которого звали Колькой, скинул на землю груз и медленно, с опаской приблизился ко мне.

– Не-е-ет, Петрович! – протянул он со странной интонацией. – Не Володька это.

– А кто тогда? – спросил Петрович.

Все, кто работал на разгрузке, подошли поближе и обступили нас кольцом.

– Володька больше не придет. Не может он прийти, – со злорадным торжеством ответил Колька.

– Да фер с ним! Мне-то что – Володька, не Володька! – вскипел начальник. – Лишь бы работали, гады…

– Убили Володьку-то! – с удовольствием сообщил Колька. – Вчера ночью и убили.

Толпа слегка подалась назад.

– А это тогда кто?! – Голос Петровича неожиданно дрогнул. Начальник соскочил со своего возвышения, откуда командовал погрузкой, приблизился ко мне – впрочем, не совсем уж вплотную, включил ручной фонарик и посветил мне прямо в лицо. Я заслонилась рукой от света – очень уж больно стало глазам.

– Да не Володька это! – с облегчением сообщил Петрович всем присутствующим. – Парнишка какой-то, молодой совсем. Бритый, как призывник. Может, из армии сдернул? Эй, тебя как звать-то?

Я задумалась, потом покачала головой. Ответа на этот сложный вопрос я точно пока не знала.

– Ишь башкой мотает. Припадочный, что ли? – хмыкнул Петрович. – С вашей публикой такого, вилять, наглядишься…

– Петрович, на нем Володькина одежда, глянь! – вдруг с испугом проговорил Колька.

– Ну и что?

– Так это… Володьку вчера ночью забили, гвоздями коленки прострелили… Кровищи было! Ты посвети на него, посвети!

Петрович навел луч фонаря на меня. В ярком свете стало видно, что джинсы и футболка покрыты слоем засохшей крови. Так вот что это был за запах! Над коленями в каждой штанине виднелось круглое отверстие, обведенное кольцом запекшейся крови.

– Так чего, это он, что ли, Володьку кончил? – деловито спросил Петрович, с интересом глядя на меня.

– Да не-е! – отмахнулся Колька. – Володьку труповозка забрала, а одежку его мы того… сняли. Хотели поделить, а потом решили – не по-людски это. Да и не отстираешь ни фера… Короче, выкинули мы Володькино барахлишко. А этот, видно, нашел.

Какое-то время все пристально разглядывали меня, словно решая, как теперь со мной поступить. Наконец Колька жалостливо проговорил, обращаясь ко мне:

– Слышь… не надо тебе в Володькиных шмотках ходить. Ты это… на-ка вот.

И Колька протянул мне пакет, в котором я обнаружила какие-то вещи.

– Эти… гуманитарные сегодня на площади раздавали, ну, я и взял, – пояснил добрый Колька. – А потом смотрю – мало мне. Хотел загнать кому, да уж ладно… Ты не стой, ты надевай!

Я послушно отошла за угол, туда, куда не доставал свет фонарей, и переоделась. Вещи в пакете пахли химчисткой – очевидно, секонд-хенд. Теперь я была счастливой обладательницей невероятно растянутой, но чистой майки и тренировочных штанов. Еще в пакете обнаружились резиновые шлепанцы, их я тоже надела. Вещи покойного Володьки аккуратно сложила в пакет, после чего вышла на свет.

– Виляя-а-ать! Да это ж баба! – присвистнул Петрович.

– Как – баба?! – не поверил Колька.

– Да ты глянь, глянь! И не старая совсем, – продолжал изумляться бригадир. – Во, учитесь, как работать надо! Баба – а пашет, как не всякий мужик сможет! Как она мешки-то тягала…

– Ну, ты это… если что, извини, – застеснялся Колька. – Я ж не знал…

– Как тебя звать-то, девонька? – громко, точно общался с глухой, спросил Петрович.

Я молчала.

– Ладно, у нас тут это дело обычное, – смилостивился бригадир. – Ну, будет тебе кликуха Мужик, раз такие дела… Все, расходитесь! Цирк уехал, вилять…

Мои товарищи по ночной работе начали разбредаться. Каждый подходил к Петровичу и протягивал руку. Получив что-то, отваливал восвояси со счастливым лицом. Наконец площадка опустела. Двое молодых парней забрались в «КамАЗ» и уехали. Только я осталась стоять посреди площадки, не зная, что делать дальше.

– Чего стоишь, как неродная? За получкой подходи! – позвал меня Петрович. Я подошла и сделала как все – протянула руку. Петрович вложил мне в ладонь смятую бумажку и задержал мою руку. – Слышь, девонька, – обратился ко мне начальник, – ты молодая еще. Чего ж ты себя до такого довела? Одежду с покойника надела, вагоны грузишь… Идем со мной, я тебя получше устрою.

Петрович произнес это, косясь по сторонам и поминутно облизывая губы, как будто во рту у него пересохло. Я выдернула руку.

– Пожале-е-ешь! Да поздно будет! – с угрозой сказал бригадир. Но я уже растворилась в темноте.

– Ладно, приходи завтра, если работа нужна! – поспешно крикнул Петрович мне вслед. – К ночи состав придет с Волгограда, арбузы кидать будем. Мне трезвые всегда нужны…

В темноте я с некоторым трудом нашла дорогу к тому ангару, куда меня приводил сетчатый. Я вытащила железный прут из креплений, приоткрыла дверь и шмыгнула в образовавшуюся щель. Потом старательно прикрыла ее за собой. Подумала – и всунула прут в точно такие же ушки, только на внутренней стороне двери. Затем пошарила на полу, нашла груду ветоши и с наслаждением растянулась на мягком.

Остаток ночи прошел спокойно, только под утро кто-то принялся дергать дверь. Но мой импровизированный засов держал крепко, и человек ушел, вполголоса ругаясь. Мне снились черные колодцы без дна и пожилая женщина с добрым и милым лицом. Женщина казалась мне смутно знакомой. Она плакала и повторяла: «Я же просила тебя быть осторожной!» Понятия не имею, что все это значило…

Меня разбудил солнечный свет – жаркие полосы расчертили ангар, точно тигриную спину. Груда ветоши, служившая мне постелью, нагрелась и источала сильный запах мазута. Я чихнула и окончательно проснулась.

Есть хотелось страшно. Я порылась в карманах и вытащила деньги – несколько потрепанных купюр. Интересно, это сколько? Надеюсь, хватит, чтобы раздобыть себе какой-нибудь немудреной еды. Я рассовала деньги по карманам, нашарила босыми ногами резиновые шлепанцы. Сумка с барахлом покойного Володьки стояла здесь же. Я решила оставить ее в ангаре. Так, больше тянуть не имеет смысла. Пора выходить на белый свет… Мои пальцы сами собой потянулись поправить волосы, но встретили только миллиметровый «ежик». Как же меня все-таки зовут? Ну, не Мужик, это точно…

Я выбралась из ангара и двинулась туда, откуда доносился шум машин и людские голоса. Минут через десять я вышла на привокзальную площадь, заполненную спешащим, навьюченным багажом народом, голубями, а также разнообразным транспортом – от автобусов-«гармошек» до деловито-пронырливых «Газелей». Тут я немного растерялась. Но вскоре заметила неподалеку металлический ящик под большим зонтиком. Возле ящика сидела тетка в белом халате и считала деньги. Вот к тетке подошел пацаненок лет восьми, протянул горстку мелочи, а взамен получил вафельный рожок с ядовито-зеленым содержимым. Похоже, мороженое. Ну вот, ничего трудного и нет. Если ребенок справился, то я и подавно смогу…

Я подошла к ящику и остановилась, изучая ассортимент под стеклом.

– Слышь, не стой здесь, а то Григоряна позову, – непонятно, но с угрозой произнесла тетка. – Я милостыню не подаю и ваших вообще не терплю. Все пьете, сволочи, дрыхнете до обеда. А ты стой тут на жаре за копейки…

Я почти ничего не поняла, но решила не обращать внимания. Протянула тетке сиреневую купюру и ткнула пальцем в ядовито-зеленую трубочку, как у мальчишки.

– А, так ты покупать! – обрадовалась тетка. – Так бы сразу и сказала. Бери, вкусное.

Я схватила трубочку и, на ходу сдирая обертку, двинулась прочь.

– Погоди, а сдача?! – заорала мне вслед тетка. Пришлось вернуться и принять горсть мелочи и четыре желтенькие бумажки. Тетка посмотрела на меня, подумала, и одну из бумажек сунула себе в карман.

Мороженое оказалось вкусным, но это явно было не то. Путем проб и ошибок я разыскала на площади павильон с пирожками и киоск, торгующий разноцветным лимонадом. Потом подумала – и купила бутылку самой дешевой водки в супермаркете. С добычей я вернулась в свое убежище, поела, а потом заснула. Проспав до самого вечера, я почувствовала, как возвращаются силы. Когда темнота опустилась на город, я отправилась на работу. Если я хочу иметь пирожки еще и завтра, мне необходим источник постоянного дохода…

Петрович не обманул – сегодня действительно разгружали арбузы. Алкоголики и бомжи неуклюже таскали полосатые гигантские шары, и уже несколько багровых клякс на асфальте указывали на то, что без жертв не обошлось.

– Да тише, вы, уроды! – едва не плакал бригадир. – Арбуз – он деликатность любит, а вы мудозвоны, сплошь косорукие! О, Мужик! – обрадовался при виде меня Петрович. – Становись номером первым!

Когда Петрович отвернулся, ко мне вплотную придвинулся вчерашний Колька и еще с десяток корявых личностей.

– Слышь, вали отсюда, а? – угрожающе, но тихо посоветовал мне самый крупный экземпляр породы. – Нам тут чужих не надо, самим работы едва хватает. А то знаешь, чего бывает? Споткнешься и шею сломаешь ненароком…

Я молча высунула из кармана горлышко бутылки. Одно движение – и стеклянная булькающая валюта перешла в собственность к здоровяку.

– О, это дело другое! Порядок! – с удовольствием произнес бугай. – Работаем!

– Миш, ты чего? – обиженно спросил Колька. – Мы ж договорились – гнать ее отсюда. Нам тута стахановцев не надо…

Миша положил ему на плечо ручищу, отчего Колька слегка присел, и прогудел:

– Мужик – правильная баба! Кто тронет, будет иметь дело со мной, ясно?

Мы выстроились в цепочку и принялись кидать арбузы. Работа была не тяжелая, скорее, даже приятная. Тяжелые прохладные шары с приятным шлепком падали в ладони. От свежего воздуха и движения в голове у меня прояснилось. И пусть я по-прежнему не знаю, кто я такая, одно могу сказать точно – со спортом я явно дружу. Примерно через час из цепочки по одному начали выпадать люди. Вот Колька, по-стариковски кряхтя и потирая поясницу, отошел и улегся на траву в сторонке, вот еще трое малорослых работничков присоединились к нему. К концу третьего часа нас осталось всего человек десять. Но зато и работали эти десять как все остальные, вместе взятые. Петрович не мог нарадоваться на нас, ходил и покрикивал:

– Давай, ребятки, навались! Еще немного осталось!

Наконец мы закончили работу. Так же как и вчера, все потянулись к бригадиру за получкой. Тем, кто работал до самого конца, Петрович заплатил втрое больше, чем остальным, и пресек хныканье тех, кто попытался что-то возразить. А в конце вообще сказал:

– Так, чтобы я вашу инвалидную команду больше здесь не видел! Завтра на работу выходят вот эти десять. Мужик будет над ними старшая.

Амбал Миша по-свойски хлопнул меня по плечу:

– О, поздравляю! Глянь, ты уже карьеру сделала.

– Спасибо. – Это было первое слово, что я произнесла с тех пор, как пришла в сознание почти сутки назад.

– Ну и ладно! – присвистнул сквозь недостающие зубы Колька. – Больно надо надрываться. Я на жестянке больше заработаю! Прям с утра и пойду банки собирать… Слышь, Мужик, а ты где живешь-то?

– Нигде, – честно ответила я, гадая, в чем причина такого любопытства.

– А пошли ко мне! – жизнерадостно предложил алконавт. – У меня жить будешь. Баба ты сильная, зарабатываешь хорошо…

Я почувствовала, как мои губы невольно растянулись в улыбке. Ну и ушлый тип этот Колька! Жиголо третьего сорта…

– Нет, спасибо, я лучше сама как-нибудь.

– Ну, тогда могу тебя к Таньке пристроить! – не отставал мужичок. – Танька Черная койки сдает. Деньги у тебя есть…

Я остановилась и внимательно взглянула на алкоголика. Колька доставал мне до плеча, вид имел чрезвычайно замурзанный, и самой яркой деталью его внешности были разбитые кроссовки сорок пятого размера – явно не по росту. Ясные голубые глаза по-детски простодушно смотрели на меня. Заподозрить его в каком-нибудь коварстве или злодействе мог только человек очень испорченный. К примеру, даже я, со своей памятью, напоминающей чистый, но чрезвычайно помятый лист бумаги, сообразила – тут кроется какой-то подвох.

– А тебе с этого какой… – я прокрутила пальцами, припоминая слово, – какой навар?

Колька хитро прищурился:

– Так мне Танька за каждого клиента десять процентов отстегивает! Идем, не сомневайся! Я тебя не обижу.

И я отправилась вместе с Колькой и еще несколькими согражданами на поиски нового жилья. Танька Черная оказалась курносой блондинкой маленького роста. Одетая в какой-то цветастый халат, хозяйка встретила нас в дверях своего жилища – до невозможности грязной коммунальной квартиры неподалеку от вокзала.

– О, явился, вилять, не запылился! – кокетливо засмеялась Танька и хлопнула Кольку по плечу деревянным веером. Такие на привокзальном рынке продавали китайцы. В другой руке Танька держала сигарету, причем на отлете, и в свой халат куталась так, словно это было кимоно гейши. Очевидно, Татьяна позиционировала себя как роковая женщина и знойная красавица. С головой у нее явно было не очень.

При виде меня Танька ничуть не удивилась. Колька подпихнул меня в спину и горделиво заявил:

– Вот, принимай, хозяйка. Жильца тебе привел. Звать ее Мужик, но вообще-то она баба. С нами работает на разгрузке. Ты ей Володькину комнату отдай, все равно ведь пропадает.

– А чего! – обрадовалась Танька. – Живи, места всем хватит! Пятьдесят рублей в сутки – и комната твоя. Володькины шмотки выкинь и можешь заселяться!

Танька указала мне на дверь в конце коридора, а сама ухватила Кольку под ручку и уволокла на кухню, откуда доносились веселые голоса подвыпивших гостей этого несомненного шалмана и тянуло сигаретным дымом.

Я толкнула дверь и вошла. В комнате было темно, пахло нестиранными носками. Я пошарила по стене в поисках выключателя. Щелчок – и под потолком загорелась слабая сороковаттная лампочка, висящая без всякого абажура на витом шнуре. Она осветила щелястый замусоренный пол, узкую раскладушку с каким-то тряпьем и стопку книг у изголовья. Еще в помещении я увидела консервную банку, полную окурков, служившую пепельницей, трех растерянных таракан и гитару. Что ж, пятьдесят рублей за такое жилье – это не слишком дорого. А если учесть, с какого низкого старта я начинала, то дела мои совсем не плохи. Честно сказать, за двое суток я прошла тот путь, на который человеческой цивилизации потребовались тысячелетия. Я очнулась голой, не помнящей себя, беззащитной и одинокой. И вот теперь у меня есть жилье (в каком-то шалмане), работа (грузчиком, но зато с перспективами карьерного роста) и компания себе подобных. Правда, мои новые друзья сплошь бомжи и алкоголики, но мне ли быть снобом… В общем, все складывалось удачно.

Единственное, что меня немного смущало – это то, что я заняла комнату покойного Володьки. Похоже, я была обречена донашивать не только штаны этого человека, но и жизнь в целом. Но пока я предпочитала не задумываться о таких сложных вещах. Мне необходимо выжить. Это – первостепенная задача. А цель номер два – вспомнить, кем я была до той ночи, когда очнулась на свалке. Вот на этом и сосредоточимся.

Я погасила свет, приоткрыла окно, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, скинула с раскладушки черное от грязи тряпье, после чего свернулась калачиком и провалилась в сон.

Утром я первым делом выглянула в окошко. Прямо напротив помещалось здание железнодорожного вокзала. Огромные часы на фасаде показывали половину десятого. Отлично! Я чувствовала себя достаточно отдохнувшей для того, чтобы начать обживать пространство, которое должно было заменить мне потерянный дом.

Я вышла в коридор. По обе стороны располагались два ряда дверей. Некоторые были полуоткрыты, другие распахнуты настежь, так что ничто не мешало мне осмотреть окрестности. Почти во всех комнатах были люди. Какие-то граждане спали вповалку на раскладушках, старомодных кроватях и просто на полу. В воздухе стоял застоявшийся табачный дым и могучий перегар. Под ноги попадались пустые бутылки и разноцветные кошки. Я побрела по коридору, стараясь не споткнуться о мусор на полу, и наконец вошла в кухню. За столом, накрытым веселенькой клеенкой, сидела Танька и таращила на меня остекленевшие глаза. Хозяйка была в дым пьяна.

– О! – обрадовалась мне Татьяна. – Пойдем выпьем! У тебя есть?

Я отрицательно покачала головой. Танька по-детски обиженно скривилась.

– А ты кто? – наконец поинтересовалась квартирная хозяйка. – Что-то я тебя не помню…

– Я – твой новый жилец. Вместо Володьки, – пояснила я.

Танька нахмурила белые бровки:

– Так ведь он помер!

– Вот поэтому, – наставительно проговорила я, – вместо него теперь я живу в той комнате. И плачу тебе полтинник в сутки. Так что выдай мне ведро и тряпку.

– Зачем?! – изумилась хозяйка.

– Секрет, – ответила я.

– Да здесь сроду такого не было! – пожала плечами Танька. – Тряпок полно, бери любую! – И хозяйка широким жестом обвела свои хоромы. – А ведро Колька пропил, извини.

– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пообещала я и покинула кухню.

Примерно полдня ушло у меня на то, чтобы привести комнату покойника Володьки в приемлемый вид. Первым делом я отправилась в магазин и сделала кое-какие покупки. Ведро и швабра шли в моем списке под номером первым и вторым. Я сгребла вещи покойника в черный пакет для мусора и, мысленно попросив у Володьки прощения, вынесла все это на помойку. Оставила только стопку книг и гитару. Я взяла инструмент в руки, тронула струны… Нет, играть на гитаре я в прошлой жизни точно не умела. Потом я принялась за уборку. Когда часы на здании вокзала показали час дня, я присела передохнуть. В это время дверь приоткрылась и в проеме возникла голова Таньки. Хозяйка вытаращила глаза:

– Ты это… чего это здесь наделала-то?!

Я вздохнула и объяснила:

– Понимаешь, раз я тут живу, значит, все должно быть по-моему. Мне нравится, когда пол видно, понимаешь? И окно должно пропускать свет. А что, какие-то проблемы?

– Да нет. – Танька смотрела на меня как на ненормальную. – Охота тебе молодость свою тратить на уборку?!

– Охота! – твердо ответила я, и Танька скрылась, перед тем покрутив пальцем у виска.

Так началась моя жизнь в шалмане. Вскоре она вошла в привычное русло, и небольшие странности, присущие этому чудному месту, перестали вызывать у меня удивление.

Владелицей большой коммунальной квартиры была Танька Черная. Когда-то давно остальные комнаты населяли какие-то соседи, но никто не мог долго выносить круглосуточного веселья, царившего в шалмане, и соседи куда-то делись.

Каждую ночь в огромной квартире на продавленных кроватях и просто на полу ночевало не меньше двух десятков человек. Причем только половина жильцов была постоянными, остальные менялись. Шалман притягивал к себе всякую странную публику со всего города. Спившиеся йоги, веселые поддатые бабенки с фонарями под каждым глазом, профессиональные бродяги, что останавливались на пару ночей отдохнуть и подкормиться, а потом отправлялись в свои бесконечные странствия по нашей необъятной родине – кого тут только не было! Однажды утром я обнаружила на полу своей комнаты совокупляющуюся парочку. На мои вопросы, что, собственно, они здесь делают, мужик, оторвавшись всего на пару секунд от своего приятного занятия, сообщил мне, что они практикуют тантрический секс, посоветовал спать спокойно и продолжил процесс. Я пожала плечами, перевернулась на другой бок, накрылась одеялом с головой и заснула. Но в тот же день поставила задвижку на дверь своей комнаты.