За чертой

Глава 5

Проработав до полудня, Михаил изрядно проголодался, но прийти к Анатолию до вечера не решался, ему не хотелось новых конфликтов. К тому же утренний инцидент еще был свеж в памяти. Михаил прокручивал в голове различные сценарии его развязки. К большому сожалению, все они были неблагополучны. К обеду голод особенно заявил о себе, и парень, вспомнив о не выполненном деле, направился в деревню к старушке докрасить крыльцо. Михаил даже и предположить не мог, что уже пару часов за ним пристально наблюдают. Подойдя к дому, Михаил увидел бабушку, копающую грядки у забора, парень поздоровался, на что старушка молча махнула рукой, приглашая пройти во двор. Михаил отворил калитку и спустя несколько минут уже копал грядку под пристальным руководством хозяйки дома. Закончив копать, он сразу же приступил к покраске крыльца, справившись и с этой работой, Михаил позвал хозяйку и тут же присел на одну из высохших за ночь ступеней.

Довольная старушка пригласила Михаила к столу отобедать, впрочем, на этот раз он отказываться от трапезы не стал и проследовал за бабушкой к накрытому столу. О таком ястве он мог только мечтать. Румяная жареная курочка еще дымилась, обложенная молодым, посыпанным свежей зеленью картофелем, в соседних тарелках лежали соления, и одиноко на краю стола стояла полная четверть самогона. Михаил сглотнул слюну, помыл руки и присел на отставленный табурет у края стола. Хозяйка села рядом и, отрезав кусок от курицы, положила его в тарелку гостю, молча налила Михаилу полстакана самогона и принялась накладывать еду себе. Михаил на секунду задумался, отказаться от выпивки или нет, а после молча опустошил стакан и принялся за горячее. Проглотив последний кусок Михаил тяжело выдохнул.

– Можешь так не торопиться, здесь еду у тебя никто не отнимет, – улыбнувшись, проговорила бабушка и налила гостю еще полстакана.

Михаил выпил и закусив соленым огурцом, почувствовал лёгкое безразличие ко всему, что происходило с ним за последние несколько дней. Бабушка налила себе немного спиртного и, выпив, проговорила:

– Какой хороший самогон, от деда моего остался, царство ему небесное. А ты кушай еще, сынок, кушай и подливать не забывай. Мне одной все это не осилить, я тебе и приготовила, знала, что ты придешь работу доделать, а так я и хлебом перебиваюсь.

Михаил поднял бутыль и налил по чуть-чуть себе и хозяйке.

– А тебя как сюда занесло-то? Я еще давеча спросить хотела, да не решилась, а сегодня сам бог велел узнать.

– Да я, бабушка, в гостях здесь, вроде как на работу нанялся, дрова колол, подустал, решил по деревне прогуляться, так и свиделись.

– Так что ж ты в деревню? Отсюда-то все молодые в город бегут, а ты наоборот, здесь работы нормальной днем с огнем не найти.

– Может, и так, да только нет мне жизни в городе.

– А здесь ты где живешь?

– У Анатолия на пасеке, знаете, где это?

Глаза старушки вмиг почернели, а на лице застыла гримаса ужаса, она схватила Михаила за запястье и раскрыла рот в немом крике, парень потерял дар речи, окаменев от неожиданно накатившего страха. Старуха отпустила его и налив себе полный стакан самогона, выпила в несколько глотков, мутная жидкость стекала по подбородку и капала на пол, Михаил, не отрывая глаз, как заворожённый смотрел на все это, не в силах подняться и убежать, хотя разум отчетливо гнал его прочь.

Допив стакан, женщина резко выдохнула и, утерев рукой рот, поднялась со стула, повозилась несколько минут у плиты и, вернувшись к столу, поставила перед Михаилом кофейную чашку, полную мутной черной жидкости. Михаил поднял напиток и брезгливо принюхался, пахло кофе.

– Пей, – прокричала старуха, и Михаил, не в силах отказать, опустошил предназначавшееся ему пойло. Кофе оказался крепким и густым, тянулся как кисель, будто и вовсе был сварен без воды, к тому же имел горькое послевкусие, и парень, надеясь сбить горечь, с силой выдохнул, будто опустошил стакан неразбавленного медицинского спирта.

Старуха обхватила его руку, держащую кофейную чашку, вылила гущу сначала от себя, потом к себе и, поставив пиалу на блюдце, поднесла его к губам и с минуту что-то быстро шептала, а после перевернула чашку что есть сил, носом втянула аромат и, вглядываясь в гущу на дне, проговорила странные слова:

Тот, кто обглодает кости,

В ком ужилось много злости.

Исчезают в доме гости,

Не найти их на погосте.

Михаил поднялся со стула.

– Пожалуй, я пойду, благодарю за обед, – бабка встала и молча указала пальцем в окно. Михаил пригляделся и увидел бегущего вдаль прочь от дома человека.

Она так же молча подошла к двери и отворила ее, пропуская гостя вперед.

– Лишь ты хозяин своей судьбы, – проговорила она в спину Михаилу, с силой захлопнув за ним дверь.

Глава 6

Михаил вышел на улицу и уныло побрел в сторону делянки, за все время пребывания в деревне это был единственный раз, когда он ни о чем не думал, и, конечно же, рубить лес он не собирался, ему требовалось лишь дойти, взять инструмент, вернуться в дом, где он собирался поблагодарить хозяина, собрать свои пожитки и вернуться в город, мгновенье назад он решил, что деревенская жизнь не для него, к черту работу, к черту этих своеобразных деревенских жителей, он готов был послать все куда подальше и поскорее вернуться. С этим настроем Михаил не заметил, как перед ним возник дом Анатолия. Михаил смачно сплюнул под ноги, бросил инструмент у скамейки, набрался решительности и, постучавшись, вошел в дом, не дожидаясь, пока ему откроют.

Анатолий сидел за накрытым столом, рядом на табурете сидел пожилой мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами и худым, красноватым, усталым от жизни лицом. Михаил не успел сказать и слова, как Анатолий поднялся, подошел к нему и, встав рядом, похлопал по плечу.

– А вот и Михаил, – проговорил он, обращаясь к седовласому. – Ну же, Миша, садись за стол, мы тебя заждались, – продолжил Анатолий.

Михаил подошел к столу и протянул руку седовласому, «Денис», – ответил тот, протянув руку в ответ, Михаил присел на табурет. Анатолий вернулся за стол и разлил всем по стакану водки.

– За знакомство, – проговорил Денис, и они выпили по одной, потом еще по одной и в результате засиделись до самого вечера, когда, изрядно захмелев, отправились спать. Михаил и Денис – в гостевой дом, а Анатолий уснул за столом, так и не дождавшись окончания попойки. Михаилу Денис показался простым и приятным в общении человеком. Они лежали на соседних кроватях и разговаривали, как бывает у малознакомых людей, о жизни. Первым о себе, как и положено по старшинству, поведал Денис:

– Жили мы в городе с мамой, царство ей небесное, отца у меня не было, вернее, конечно, какой-то был, но я его и не видел ни разу даже, а мать о нем особо и не распространялась, говорила только, что умер. Ничего такого, что он был космонавтом или летчиком, как говорят некоторым безотцовщинам, чтобы брали его в пример. Я думал, что и не любила она его особо, ну, как бы там ни было, говорить у нас в доме об отце было не принято, лишь я один раз, когда стал постарше, нашел письмо одно от него, а было оно из тюрьмы, я его тогда и читать не стал, а как-то сразу у меня в голове об отце все по полочкам разложилось. Маму я любил очень, ее своей находкой и расстраивать не стал, она у меня женщина сердобольная была, все близко к сердцу принимала, заботилась обо всех и обо мне особенно. На улице мимо нищего не пройдет, монетка хоть и последняя в кошельке будет, а себе не оставит, отдаст нуждающимся. Видимо, ее доброта меня и погубила, по крайней мере, так я поначалу думал, это когда уже бомжевать стал. А так-то виной, конечно, всему моя лень, любовь к выпивке да безответственность. Работал я в своей жизни всего пару лет, и то после армии, а так все время жил с мамой. Она поначалу меня пристраивать пыталась в разные места, то таксистом засунет, но я разругался там с начальством и ушел, после на завод, и там я не проработал больше месяца. А после в магазин продуктовый грузчиком устроила, я и там приключений нашел, с какими-то бродягами скорешился, они меня пару дней поили, расспрашивали, что да как в магазине, в доверие входили, а один раз что-то сыпанули в водку, я уснул, а они, воспользовавшись моментом, со склада товар вынесли. Тогда меня чуть не посадили, но мама спасла, ходила к хозяину магазина, просила, чтобы в милиции договорился дело прекратить, мол, она все компенсирует. Вот так и жил я как у Христа за пазухой. После этого случая она мне работу подыскивать перестала. Говорила: «Проживем, пока еще тружусь». Ну а я и рад был. Хоть богатством особым мы не отличались, но еда в доме всегда была, да и грязным никогда не ходил. Мать моя, Мариной ее звали, работала, покуда силы были, почти до самой смерти, можно сказать, и умерла на работе, подрабатывая на пенсии нянькой, сердце не выдержало, я плакал тогда сильно, все говорил: «Как же не выдержало, оно вон какое большое было, на всех хватило, а для себя не осталось». А как мама померла, я пить начал по-черному, деньги нашел дома, что она на похороны откладывала, да и пропил все. Вначале из-за горя, что потерял единственного родного человека в этом мире, потом уже остановиться не мог, втянулся в пьяную праздную жизнь, но праздник длился недолго, до тех пор, пока из дома вслед за деньгами не исчезли и все вещи. Все я пропил, продал и променял на бутылку. Ссаться я начал безбожно, проблемы начались со здоровьем из-за палёной водки. Да мужскую функцию совсем потерял, женщины больше нужны не были, ничего я с ними сделать не мог, импотентом стал! Так вот, когда я пробудился в пустой квартире на проссанном матрасе, я сказал сам себе: «Поздравляю, ты все пропил», – и пошел побираться на улицу. Конечно, я пил не один, собутыльников всегда было много, появились они после смерти матери, при жизни они ее боялись, как огня и даже на пушечный выстрел бы не подошли. Она старательно оберегала меня ото всех бед. Вот так вот, пропив все нажитое маминым непосильным трудом, я и отправился на улицу искать себе пропитание, или, вернее будет сказать, пропой. Конечно, вскоре от такой жизни я сделался грязный и вонючий, оброс как домовой, стал скитаться в поисках огненной воды, распугивая своим видом прохожих. Однажды, пробудившись рано поутру, я пошел по помойкам, туда иногда выкидывали разный железный хлам, который можно было сдать в ближайшую приемку металла, а на вырученные деньги прикупить выпивки. Помню, тогда нашел я газовую плиту, сотни на три в ней веса было, кое-как закинул ее на тележку и попер к гаражам, где принимали металлолом, да только, сволочь, тяжелая оказалась, прошел я полпути, устал и присел у дороги отдохнуть, мимо цыгане проезжали, спросили, почем металл сдаю, большую цену предложили, на машине, говорят, отвезем, деньги дома дадим, как взвесим, я, не будь дурак, и согласился, и зачем мне нужна была голова на плечах? Так я и оказался с цыганами. Очнулся я в огромном цыганском доме, окруженном трехметровым забором. Там я за глоток водки и еду пахал на них, выполняя всю грязную работу. За забор они меня не выпускали, видимо, боялись, что сбегу. Я и хотел поначалу, пытался, один раз даже получилось, но меня нашли, сильно избили, обещали, что если еще раз что-нибудь прознают, сухожилие на ногах перережут. Боялся я этого, со мной были и другие, попавшие в неволю, вроде меня, и они были подрезками, как их называли цыгане. Больше я сбежать не пытался, смирившись с существованием в подвале добротного особняка. Хотя в тяжелых условиях и в плохом человек пытается найти что-то хорошее. В трехэтажном огромном доме нам была выделена небольшая комнатушка в подвале, в ней даже была горячая вода, туалет и душ. И пусть спать приходилось на обычных матрасах на бетонном полу, на условия проживания никто не жаловался, нас даже исправно кормили, а некоторые невольники попали туда из гораздо худших условий. Хотя человек – такое существо, что ему всегда всего мало. Ну и мне, конечно, свободы не хватало. Вот так я и жил, думаю, будь что будет, – Денис присел на кровати и закурил сигарету, тяжело закашлявшись после первой затяжки. – Но однажды случилось то, чего никто не ожидал. Глубокой ночью, по крайней мере, в единственном узком зарешеченном подвальном окне, через которое и проникал свет в помещение, ещё было темно, на улице послышался шум, удары, что-то громыхнуло так, что дом содрогнулся и с потолка осыпалась штукатурка. Взрыв сменили частые хлопки и громкие крики. Не поняв спросонок, что случилось, я забился в угол, укрывшись сверху матрасом, вскоре так же поступили и мои братья поневоле – Славка да Лешка. Славка, как и я, раньше крепко злоупотреблял алкоголем, а Леха плотно сидел на дряни какой-то и бежать даже не пытался, говорит: «Где я еще дозу найду?», – а его этой дрянью цыгане изрядно снабжали, казалось, даже эксперименты ставили на нем, когда героин разбавляли, ему первому дозу давали да ждали, окочурится или нет. Я в этом мало что понимаю, но от дозы он пару раз в кому впадал, мы его со Славкой еле откачали, а один раз подумали, что умер уже, его и цыгане вынесли куда-то, а после обратно привезли живого. Обознались, говорят, очухался. Столько здоровья было в человеке, а он так его нелепо тратил. Так, в общем, мы и сидели втроем, вжавшись в угол, закрывая глаза при каждом крике и хлопке. В какой-то миг дверь с шумом вылетела, спустя мгновенье раздался взрыв, и комнату пронзил яркий свет, проникающий даже через нашу преграду. Шум был такой силы, что до сих пор в ушах звенит. Потом я только удар почувствовал, а в себя пришел уже наверху в цыганском доме. Конечно, дом у них был получше некоторых музеев: иконы, картины, статуи, – я там за все время проживания и не был толком, лишь однажды с порога подсмотрел в открытую дверь. В себя я пришел, что, думаю, вдохнуть тяжело, руками пошевелить не могу, да темно как в гробу, именно то мне на ум и пришло поначалу, что закопали заживо. Я орать стал, да потом как удар в живот ногой почувствовал, думаю: как хорошо, что я живой. Позже оказалось, что я с мешком на голове да в наручниках лежал. Позже нас троих – меня, Славку да Лешку – подняли, мешки сняли да руки освободили. Как оказалось, цыгане наркотиками по-крупному торговали, и милиция к ним в гости нагрянула, целый спецназ. Старший даже извинился перед нами, что жестко обошлись, для ментов мы сюрпризом были, они обрадовались, что невольников в доме нашли, теперь, говорят, оставшиеся уедут в тюрьму надолго. Правда, осталось их немного. Трое застреленными валялись, двое с мешками на голове постанывали, а один кровью истекал, позже его скорая забрала, но привезла обратно и выгрузила у дома, умер, говорят, в дороге. Впрочем, мне их жалко не было, я тогда уже знал, что Господь за злое злым платит. Милиционер старший, узнав, что мы бомжи с зависимостями разными, нас на двое суток в камеру определил, «так для дела, – говорит, – надо, а то бегай вас потом по всем городским помойкам ищи». Но мы на него не серчали, он мужиком хорошим оказался. Там в доме нашли деньги прям в мешках из-под картошки, доверху набитые купюрами лежали, пачками, под завязку, так он нам по пачке денег дал. Выйдите, говорит, через два дня, как следственные действия завершим, куда хотите тратьте, никто у вас их не заберет, и слово свое он сдержал, лично нас отпустив на волю. Я из ментовки вышел, подумал: жизнь новую начну, а вернувшись домой, обнаружил, что дверь в квартиру сломана, кое-как на соплях держится, жилище мое выгорело и теперь представляло из себя залитое водой пепелище. Вот так моя мечта о новой жизни и рухнула. Разумеется, оттуда я ушел и перебрался в подвал, а когда пропил то немногое, что не украли, сел в электричку и с несколькими пересадками из-за отсутствия билета оказался в городе Н, даже сам не знаю, почему сюда приехал, быть может, только что мать моя отсюда родом была, – Денис договорил, а после, присев на кровати, закурил и уставился в окно. – Нравятся мне здешние места, этим летом два месяца здесь проработал на пасеке да в город вернулся, думал, там перезимую да в мае опять сюда приеду. Только вот в городе с каждым годом все сложнее одиночке выжить, решил я сюда вернуться, тут какая-никакая стабильность, и еда, и ночлег, да спишь хоть без опаски, а сон в моем возрасте – залог здоровья, – Денис докурил и, плюнув в стакан, затушил в нем окурок.

– Что это я все о себе? – проговорил он, изрядно повысив голос, будто хотел убедиться, что собеседник не уснул, слушая его рассказы.

– Я интернатовский, – заговорил Михаил. – Порядки там были не сахар, такое могу рассказать, что кровь в жилах застынет, бьют за любую провинность, да то, что изобьют, не самое страшное, унизить могут, а с этим уже выжить там трудно, вот и спишь да думаешь, как бы ничего дурного не случилось, просыпаешься да по сторонам оглядываешься в бреду, одному парню задницей на лицо сели, так за ним эта кличка и закрепилась, Задницей его звали, так он, бедняга, чуть с собой не покончил, зачморили его совсем. А другому и того хуже. Такие там развлечения, как на малолетней зоне, мы так в шутку интернат и называли – кружок подготовки к зоне. Многие туда и отправились наказание отбывать. Крали все, что не приколочено, ходили на дело с интернатовскими, а не пойдешь – зачморят, а если менты там примут, а после отпустят, так скажут, что сдал кого-нибудь да сучью масть накинуть могут – с этим вообще не выжить. Так что, получалось, путь всего один, да все от удачи и везения зависит. Из порядков на волю рвешься, а чуть воли хапнешь, украдешь что – сразу на зону в новые порядки определяют. Другой жизни я и не видел, постоянно сбегал, да условия бродяжьи, вот и сейчас в бродягах. Не умею больше ничего, сколько себя помню, все ходишь с голодными глазами да по сторонам зыришь, а увидишь, где что плохо лежит, украдешь. Я бы и рад был выбраться из такой жизни, да пути не знаю, а дорогу указать некому было, кругом такие же босяки. Да и люди по большому счету друг другу волки, так и живут одни за счёт других. Я как-то поработать пытался, вагоны разгружал, так мне и не заплатили ни копья, говорят, я украл ящик крупы. Я им в ответ, мол, если бы я его украл, то сбежал бы давно, а они говорят: «Не уйдешь сам – ментов позовем, посадят тебя». Куда уж было деваться? Вот и получается, что честно не прожить, все друг друга дурят да за чужой счет кормятся. Эх, что за жизнь скотская, как бы сил хватило? Раньше из стен бежал, а теперь за стены рвусь, за крышу над головой многое готов отдать.

Рассказ Михаила прервал храп с соседний кровати, Миша вдохнул полной грудью стылый ночной воздух, повернулся на бок и заснул.

Глава 7

Последующие дни Михаил был предоставлен сам себе, он все еще ходил на делянку, которая значительно увеличилась, и заготавливал дрова на зиму, но особого надзора за ним не было. Он проводил там практически целый день, заранее взяв из дома еды, дабы не возвращаться до вечера, а если и возвращался раньше, то проводил время за ремонтом выделенного ему с Денисом убогого жилища. Анатолий как-то махнул рукой в сторону кучи с досками и сказал: «Бери, что понадобится», – благодаря этой куче он и был чем-то занят, коротая долгие осенние вечера, а дом был готов к зимовке. С Денисом Михаил виделся реже, тот пьянствовал с Анатолием и оставался ночевать в хозяйском доме, куда Михаил заходил крайне редко. Иногда вечером, закончив работу, он садился на скамейке и слышал, как Денис и Анатолий что-то громко обсуждали, иногда они ругались, часто дрались и много пили. Михаил старался и вовсе не попадаться им пьяным на глаза, а один раз он уже засыпал в своей лачуге, как пришел Денис, он разбудил парня и долго рассказывал ему, лежавшему с полузакрытыми глазами, о какой-то девушке. Михаил слушал, то и дело проваливаясь в сон, и пробуждался от холода, когда пьяный гость открывал окно, чтобы покурить. Дословно Михаил рассказ не помнил, но суть его была таковой: Денис познакомился с девушкой незадолго до приезда в деревню к Анатолию. У нее была своя квартира в городе, где он пару раз заночевал, пьянствуя с ней. А сейчас Денис собирался позвать ее сюда в деревню, и Анатолий был не против, он даже чуть ли не настаивал, каждый день напоминая о том, что Денис собирался за ней ехать в город. И в столь поздний час Денис хотел, чтобы Михаил рассудил, стоит ли звать ее сюда или нет.

Михаилу было все равно, он лишь хотел спать и чтобы надоедливый собеседник отстал от него. Он даже сослался на то, что завтра будет работать, а они – снова пьянствовать, на это Денис достал из нагрудного кармана фотографию и сунул ее в руку Михаилу.

– Ты посмотри, какая красавица, она только своим присутствием сделает здесь жизнь лучше, – все не унимался подвыпивший Денис.

Михаил разлепил глаза и оценил девушку на фото. На вид около 30 с небольшим лет, с длинными черными волосами, приятной полнотой и довольно симпатичным лицом. «Что она в нем нашла?» – подумал Михаил, отдал фотографию обратно и провалился в долгожданный сон.

Проснувшись утром, он плохо помнил вчерашний разговор, лишь оценил взглядом храпящего как паровоз Дениса, поднялся с кровати, умылся и направился на делянку по первому выпавшему за ночь снегу.