А. Ясинский
ЖДУЩИЙ.
– А ну, пошевеливайся, где ты там застрял?! – раздался голос отца, и замечтавшийся Ромка испугано вздрогнул.
Оглянувшись в последний раз на Дверь, он заторопился к выходу, таща непомерно тяжелую сетку с порожними трехлитровыми банками. Отец стоял, ухватившись рукой за дверной косяк, и слегка покачивался. Дневной свет, проникавший в подвал, оттенял его грозную фигуру, которая казалась дырой вырезанной в ослепительно белом листе бумаги
Стараясь угодить отцу, скорее из страха, чем из уважения, Ромка заторопился и неловко ударил ношу о выступ стены.
– Дзинь! – раздался противный звон разбитого стекла.
Ромка затаил дыхание.
В течение нескольких секунд показавшихся вечностью стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием отца, и Ромка уже облегчено выдохнул, однако, когда он уже протискивался наружу тяжелая рука отца ухватила его за ухо.
– Показывай, что натворил, – прошипел отец, обдавая облаком кислого перегара, и Ромка непроизвольно поморщился, окунаясь в ароматы дешевой водки и лука, и тут же получил затрещину.
– Идиот! Урод бесполезный! – орал отец, тыча отколотым горлышком под нос Ромке. – Вырастил на свою голову недоноска. Бездельник! Марш домой и жди меня! Бесполезный! Посмотри на него: сумку отцу помочь донести не может!
– Руки не из того места растут! – неслось вслед, пока Ромка поднимался на третий этаж.
* * *
B день своего семнадцатилетия Роман вернулся домой позже обычного. Дверь открыл отец. Он был в майке и семейных трусах до колен, глаза, покрасневшие от алкоголя, с трудом сфокусировались на сыне.
– А, приперся, наконец, гулена. Почему поздно? Тихо! Мать спит, – и, переходя на громкий шепот. – Я тебе сколько раз говорил не шататься по ночам. Он сделал шаг назад, позволяя сыну зайти, и едва не упал.– Аккуратно! Смотри куда наступаешь: мать полы только мыла.
Глупо улыбаясь, Роман стягивал туфли, затем направился в уборную.
– Ты что, пил? – вдруг подозрительно спросил отец, заметив странное поведение сына.
Роман обернулся – отец попал в точку. Конечно, он пил, и пил весь день, и теперь хотел только одного – скорее добраться до кровати.
– Ну, в свой день рождения, я имею право немного посидеть с друзьями!?
– Имеешь?! Ни хрена ты еще не имеешь! Не заслужил! Права у него! Только и знаешь, как спускать родительские деньги. Я в твои годы уже давно работал, а не по подворотням шлялся. И спиртного до 31 года в рот не брал! И тебе не позволю! Вот женись сначала, на ноги встань, блин, а потом уж – пожалуйста. По праздникам. Ты, что не понимаешь, что у тебя дети потом недоносками родятся! Ходит он, блукает, помощи от него не дождешься.
– Короче, пап, отстань от меня, а? Завтра давай поговорим, – устало подвел итог Роман – Ишь как заговорил! – повысил голос отец, разъяряясь. – Я тебя научу родного отца уважать. Совсем от рук отбился! Ни какой помощи! «Короче»! Я тебе дам короче! – отец ударил наотмашь раскрытой ладонью, но промахнулся и лишь слегка задел подбородок.
Руки Романа сжались в кулаки, кровь тяжело пульсировала в ушах. Потеряв осторожность, он прорычал, выпуская весь накопившийся годами гнев:
– Жаль, что ты мне отец, а то бы…
Отец тупо посмотрел на сына, соображая, затем взорвался:
– А то бы…? А ну пошел вон из дома ублюдок! Я для него все-пашу, кормлю, в институт устроил, чтоб он, бездельник, в армию не загремел, а он мне такие слова говорит, – он уже давно орал, забыв о спящей жене. – Вон! И приди у меня только. Иди и подумай о своем поведении. А утром, чтоб как штык был.
Уворачиваясь от затрещины, Роман выскочил на площадку.
Захлопнув дверь, отец подождал некоторое время для острастки, однако никаких просьб не последовало, и он выглянул в глазок, но Романа и след простыл. Бормоча угрозы, он прошел на кухню, где налил из початой бутылки. Крякнув, подцепил из стоявшей туже, на столе, банки тощую кильку и уселся смотреть футбол. Где-то за стеной натужно кашляла жена.
Сбежав по ступенькам, Роман помочился в подъезде, матерясь сквозь зубы, и вышел под звездное небо.
– Что, опять п..ды получил? – сочувственно поинтересовался Игорь по прозвищу Окурок. Закадычный друг и корешок сидел на бордюре с неизменной папиросой в зубах.
Вместо ответа Роман снова выматерился и сел рядом. Игорь извлек из нагрудного кармана припрятанный бычок, и критически осмотрев, прикурил от уже имеющейся папиросы, которую затем протянул Роману.
– На, покури.
Роман взял. Затянулся и закашлял. На глаза навернулись слезы. То ли от мерзкого табака, то ли обиды.
