История противостояния: ЦК или Совнарком

Знак информационной продукции 12+

© Войтиков С. С., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

***

Единство руководства Партии и Правительства мы поставили, сговариваясь и не сговариваясь, своей священной и обязательной задачей.

Климент Ворошилов.

Речь на пленуме ЦК КПСС 4 июля 1953 г.¹

Государство лишь = орудие пролетариата в его классовой борьбе. Особая дубинка, rien de plus².

Владимир Ленин. О диктатуре пролетариата.

Сентябрь – октябрь 1919 г.³

Не потому я ставлю в конец своего отчета партию, что она по своему удельному весу является последним в ряду всех факторов нашего развития. Нет, не потому. А потому, что партия венчает у нас все дело.

Иосиф Сталин.

Политический отчет ЦК на XIV съезде ВКП(б)

18 декабря 1925 г.⁴

Третья трудность – создание коллективного руководства нашей партией после смерти Владимира Ильича. Только сейчас, мне кажется, она вырисовывается с полной ясностью. Это немаловажная трудность, потому что руководить партией – значит вместе с тем руководить государством.

Григорий Зиновьев.

Содоклад по отчету ЦК на XIV съезде РКП(б) – ВКП(б)19 декабря 1925 г.⁵

Сижу вечером в своем кабинете как Секретарь ЦК. Приема нет. Занимаюсь текущими делами, какими-то бумагами, неожиданно вдруг получаю записку от Ленина. По-моему, в это время было какое-то заседание Совнаркома. […] Ленин пишет: «т. Молотов, изучаются ли у нас в ЦК мнения отдельных групп партии, в частности, изучается ли мнение людей, которые не работают ни в каком учреждении нашего говенного аппарата? Если не изучается, как вы думаете, нельзя ли поставить изучение этого вопроса?» Там слово «говенный» я выпустил, поставил многоточие. Видимо, так ему это все опротивело. Я себе вообразил, как он мне писал эту записку. Он чувствовал влияние всего этого бюрократического аппарата, который мешает людям многое понимать. Их настолько засасывает ведомственная точка зрения, потом всякие личные интересы, которые никто не изучает.

Вячеслав Молотов.

Из интервью Феликсу Чуеву.

30 июня 1976 г.⁶

ВВЕДЕНИЕ

Борьба за власть в большевистской партии 1917–1964 гг. традиционно изучается сквозь призму противоборства вождей и истории многочисленных оппозиций – от голосования по вопросу об «однородном социалистическом правительстве» до утверждения сталинской диктатуры. Общеизвестно, что все большевистские лидеры возглавляли важные государственные институты: В. И. Ленин – Совет народных комиссаров (СНК, Совнарком), Я. М. Свердлов – Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов (ВЦИК), Л. Д. Троцкий – военное ведомство, Л. Б. Каменев – Московский совет (первые восемь дней – ВЦИК), Г. Е. Зиновьев – Петроградский совет, И. В. Сталин – Наркомат по делам национальностей, Наркомат рабоче-крестьянской инспекции и т. д. Однако из историографии складывается впечатление, будто бы во внутрипартийной борьбе практически никакой роли не играли ключевые государственные институты, при том что видные деятели ленинской партии констатировали в 1925 г., что «большинство товарищей» работает в очень разных условиях и разных областях» и поэтому видит «действительность с несколько разных точек зрения»⁷. Единственное исключение в научной литературе сделано в изучении ВЦИК, претензии на гегемонию которого известны со времени выхода идеологически-выверенной монографии А. И. Разгона⁸, причем изучение парламентской альтернативы советской политической системы было продолжено в современной зарубежной и отечественной историографии⁹. При этом вопросы о том, в какой степени партийный аппарат определял деятельность государственного, и том, что Совнарком и Совет рабочей и крестьянской обороны / Совет труда и обороны длительное время были альтернативными большевистскому ЦК центрами власти, старшими коллегами лишь обозначены¹⁰. Вместе с тем без анализа удельного веса двух ключевых политических институтов Страны Советов – легендарных «партии и правительства» – невозможно комплексное изучение ни становления и развития советской политической системы, ни внутрипартийной борьбы в РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС¹¹.

История создания и становления советской политической системы изучена в трудах Е. Г. Гимпельсона¹² и Б. В. Павлова¹³, большевистской партии – И. И. Минца¹⁴, Г. А. Трукана¹⁵, Л. Шапиро¹⁶, В. П. Булдакова¹⁷, С. А. Павлюченкова¹⁸, Э. Карра¹⁹, А. Рабиновича²⁰, номенклатуры – М. С. Восленского²¹, Т. П. Коржихиной и Ю. Ю. Фигатнера²², М. В. Богословской²³, становления и развития советского государственного аппарата управления – Е. Г. Гимпельсона²⁴, Т. П. Коржихиной²⁵ и В. Б. Макарова²⁶, большевизации Советов в 1918 г. – Н. Н. Виноградова²⁷, Т. В. Осиповой²⁸, С. С. Хесина²⁹, Совета народных комиссаров – М. П. Ирошникова³⁰, А. А. Искандерова³¹, А. Е. Ненина³², С. В. Леонова³³ и, главное, в виртуозном источниковедческом исследовании Э. Б. Генкиной³⁴, Совета рабочей и крестьянской обороны – С. В. Липицкого, С. П. Короткова³⁵, А. Л. Кубланова³⁶ и автора настоящей книги³⁷, ревкомов как чрезвычайных органов советской власти – Н. Ф. Бугая³⁸, аппарата большевистского ЦК – Л. А. Малейко³⁹, Г. Л. Олеха⁴⁰, М. В. Зеленова⁴¹, Т. Ю. Красовицкой⁴², борьбы за власть в большевистской партии – В. Т. Логинова⁴³ и В. А. Сахарова (при «позднем Ленине»)⁴⁴, О. Г. Назарова («коллективных руководителей» 1920-х гг.)⁴⁵, Ю. Н. Жукова⁴⁶, О. Н. Кена⁴⁷, В. А. Кутузова⁴⁸, В. А. Невежина⁴⁹ и О. В. Хлевнюка⁵⁰ (1930-е гг.), Ю. В. Аксютина⁵¹, А. Н. Дугина⁵², Е. Ю. Зубковой⁵³, А. В. Пыжикова⁵⁴, Р. Г. Пихоя (в 1945–1958 гг.)⁵⁵ и вашего покорного слуги (в годы Гражданской войны)⁵⁶, военного коммунизма – Е. Г. Гимпельсона⁵⁷, С. А. Павлюченкова⁵⁸, Н. С. Присяжного⁵⁹, В. А. Мау⁶⁰, В. П. Булдакова и В. В. Кабанова⁶¹, нэпа – Ю. М. Голанда⁶², А. К. Соколова⁶³, М. М. Горинова и С. В. Цакунова⁶⁴, кадровой политики большевиков в годы Гражданской войны и в начале нэпа – В. Л. Миловидова⁶⁵.

Исследования по истории отечественного партийного и государственного аппарата в настоящий историографический период естественно эволюционировали от истории фондообразователей к исследованию политических институтов Советской России. Уже к концу советской власти было закончено многолетнее исследование Т. П. Коржихиной⁶⁶, впервые обобщившее и проанализировавшее становление и развитие организационной структуры и функций государственных органов РСФСР и СССР за весь период Советской истории. Исследователи государственного аппарата Т. Г. Архипова, А. В. Крушельницкий, М. Ф. Румянцева и А. С. Сенин по-новому подошли к изучению организационного устройства центральных государственных органов как совокупности организационной структуры, кадрового состава, функций и основных направлений практической деятельности этих органов⁶⁷.

Е. Г. Гимпельсон изучил основные направления становления и эволюции советского государственного аппарата управления в 1917–1930 гг., нарисовал коллективный портрет советских управленцев и партаппаратчиков⁶⁸. Исследователь вернул в историю внутрипартийной борьбы в годы Гражданской войны фактор личности. Именно он стал первым корифеем советской историографии, поддержавшим тезис о том, что осенью 1918 г. влияние Троцкого в партии стало конкурировать с влиянием Ленина⁶⁹, и констатировавшим, что в дискуссиях вождей с группой демократического централизма (децистами) и «Рабочей оппозицией» важную роль играла «межгрупповая и межличностная борьба»⁷⁰.

Еще в 1990 г., анализируя американскую историографию вопроса, исследователь С. В. Леонов выдвинул ряд важных тезисов о государственном строительстве: появление новых функций у государственной власти как орудия построения социализма; иная структура самого государства, костяк которого уже в 1919 г. составил партийный аппарат; чрезвычайная идеологизация советской государственности»⁷¹. В последующих трудах выдвинутые в рецензии тезисы были разработаныавтором более подробно⁷². В своей монографии о рождении Советской империи С. В. Леонов поставил вопрос об эволюции высших государственных институций Советской России в годы Гражданской войны, в частности об утрате реальных полномочий ВЦИКом и др. Исследователь выдвинул тезис о «генетической» связи Советского государства с самодержавием, что отчасти проявилось в гипертрофированной роли государства, ставшего в 1930-е гг. тоталитарным⁷³.

Номенклатура как особая система партийного подбора и расстановки кадров стала предметом пристального изучения с выходом книги побывавшего на вершинах номенклатурной лестницы социалистической Югославии и познавшего власть как «наслаждение из наслаждений» Милована Джиласа⁷⁴. Теория М. Джиласа сводится к следующему: «После победы социалистической революции аппарат компартии превращается в новый правящий класс. Этот класс партийной бюрократии монополизирует власть в государстве. Проведя национализацию, он присваивает себе государственную собственность (национализацию произвел Совнарком, в это время никакого «класса партийной бюрократии» не было и в помине. – С.В.). В результате новоявленный хозяин всех орудий и средств производства – новый класс – становится классом эксплуататоров, попирает все нормы человеческой морали, поддерживает свою диктатуру методами террора и тотального идеологического контроля. Происходит перерождение: бывшие самоотверженные революционеры, требовавшие самых широких демократических свобод, оказавшись у власти, превращаются в свирепых реакционеров – душителей свободы. Положительным моментом в деятельности нового класса в экономически слабо развитых странах является проводимая им индустриализация и связанное с ней по необходимости известное распространение культуры; однако его хозяйничание в экономике отличается крайней расточительностью, а культура носит характер политической пропаганды. “Когда новый класс сойдет с исторической сцены – а это должно случиться, – резюмирует Джилас, – люди будут горевать о нем меньше, чем о любом другом классе, существовавшем до него”»⁷⁵. Отметим лишь несколько моментов. Во-первых, до марта 1918 г. говорить о коммунистической партии не вполне корректно. Во-вторых, три вехи, если по М. Джиласу, явно выстроены с нарушением хронологии: национализацию произвел не «новый правящий класс», который еще не существовал, а ленинский Совнарком, партия стала единственной правящей только в июле 1918 г. и говорить о ее монополии на власть до этого момента явно не стоит. В-третьих, аппарат компартии начал свое превращение в «новый правящий класс» при ответственном секретаре ЦК Н. Н. Крестинском в 1919 г., причем процесс закончился при секретаре, затем генеральном секретаре ЦК И. В. Сталине в начале 1920-х гг.

Агитационно-пропагандистское и научное дело Милована Джиласа продолжил эмигрировавший в ФРГ советский чиновник М. С. Восленский. Целью его книги было заставить «коммунистов в капиталистических странах […] серьезно задуматься»⁷⁶ над тем, что во всех социалистических странах власть сосредоточивается в руках номенклатуры «как нового господствующего класса»⁷⁷, убедить тех «из них, кто наивно» воображал, «что после революции их ждут власть и величие, [что они] жестоко ошибаются»: «многих из них ожидают лагерь, трибунал и расстрел, в благополучном случае – исключение из партии и прозябание на жалких должностях. Только для немногих – тех, кто быстро выбросит из головы все марксистские убеждения и заменит их одним, до конца последовательным стремлением любой ценой пролезть наверх, – откроется малопочетная перспектива стать палачами своих сегодняшних товарищей. К власти и славе придут не нынешние коммунисты, а те, кого они сегодня пренебрежительно рассматривают как мелкобуржуазный элемент»⁷⁸. Пояснение последнего тезиса: «именно тот человеческий тип, который в прежних условиях в русской деревне, охватывавшей тогда 80 % населения, выбивался в кулаки и лабазники, выходит сейчас в номенклатуру. Речь идет не об идеализированном типе кулака как спорого на работу крестьянина, а о прижимистом кулаке-мироеде с мертвой хваткой, со стремлением взнуздать батраков и самому любой ценой (курсив наш. – С.В.) выбиться в люди»⁷⁹. Как историк М. С. Восленский приходит к выводу, что создание номенклатуры «как нового господствующего класса»⁸⁰ советского общества было обусловлено «теми преобразованиями в общественной структуре, которые проводил – не по прихоти, а по необходимости – Ленин, декретируя и осуществляя огосударствление и централизацию, создавая монополию одной – правящей – партии»⁸¹. В процессе рождения номенклатуры как класса Восленский выделил три этапа, привязав каждый к судьбе никогда не существовавшей в природе «ленинской гвардии»: «Первым этапом было создание в недрах старого русского общества деклассированной организации профессиональных революционеров – зародыша нового класса. Вторым этапом был приход этой организации к власти в результате Октябрьской революции и возникновение двух правящих слоев: высшего – ленинского, состоявшего из профессиональных революционеров, и находившейся под ним сталинской номенклатуры. Третьим этапом была ликвидация ленинской гвардии сталинской номенклатурой»⁸². Историческим смыслом «того, что в период ежовщины сталинские назначенцы перегрызли горло ленинской гвардии», по мнению Джиласа, была смена «коммунистов по убеждению […] коммунистами по названию»⁸³. Как справедливо отметил М. С. Восленский, «партийцы начала 20-х – начала 30-х гг. [XX в.] были еще почти такими же убежденными, как капиталисты и коммунисты в капиталистических странах», а члены КПСС эпохи развитого социализма, «если в чем-нибудь и убеждены, то только в том, что они вынуждены официально произносить заведомую ложь»⁸⁴.

На наш взгляд, блестящая, несмотря на содержащуюся в ней направленную (в частности о Д. Т. Шепилове) информацию, книга М. С. Восленского представляет собой не только исследование, но и источник по истории руководящего ядра партии и центрального аппарата КПСС, однако изначальное положение о «ленинской гвардии», признанное несостоятельным в новейшей историографии⁸⁵, в определенной степени обесценивает построения исследователя относительно истории высшего руководства и центрального партийного аппарата РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б). Тем не менее, и даже по дореволюционному периоду в труде М. С. Восленского, лично знавшего, к примеру, самого Л. Г. Дейча, содержится масса ценной информации, которая со времени выхода книги ничуть не утратила своего научного значения.

Советская номенклатура впервые стала предметом исследования отечественных специалистов в 1993 г.: в «Вопросах истории» вышла статья Т. П. Коржихиной и Ю. Ю. Фигатнера⁸⁶. Как сказано в аннотации к статье двух исследователей, «отвлекаясь от ругательного значения, приобретенного этим понятием в перестроечные годы», авторы показали «сущность номенклатуры как государственного аппарата, историю ее становления», выделив на основе нескольких показателей (происхождение, образование, первая профессия, динамика движения) четыре периода ее развития – ленинский, сталинский, хрущевский, брежневский, никак не совпадающие с периодизацией М. С. Восленского. Отличием первого периода был «выраженный поисковый характер в отношении государственного устройства страны», второго – рождение и закрепление номенклатуры, третьего – кратковременная демократизация и попытка установления коллегиальной формы номенклатурной власти, стремление к ослаблению ее военизированного характера, поиск путей вывода СССР из кризиса управления народнохозяйственным механизмом, четвертого – люмпенизация и тотальная деградация номенклатурного политического режима⁸⁷. На втором этапе, по мнению Т. П. Коржихиной и Ю. Ю. Фигатнера, партия «в сущности превратилась в особый – командно-кадровый – отдел министерской власти»⁸⁸. Вместе с тем анализ политической системы времен Гражданской войны вносит существенные коррективы в характеристику первого этапа. Номенклатурное корпоративное право Т. П. Коржихина и Ю. Ю. Фигатнер сочли рудиментом обычного права и сравнили его со Средневековьем, подчеркнув отсутствие сословности как существенное отличие советской номенклатуры⁸⁹. По мнению авторов, благодаря номенклатуре партия была «легитимирована как высший арбитр в кадровых вопросах»⁹⁰. Отдельные положения статьи подкорректированы новейшими исследованиями. К примеру, исследовав партийно-государственную бюрократию Северо-Запада Советской России, А. Н. Чистиков сделал вывод о том, что «своеобразным предтечей» номенклатурных списков «стали списки резерва, разделенного циркуляром ЦК»⁹¹, который был издан не позднее августа 1922 г., на (условно) цековский и губернский.

Месту большевистской партии в советской политической системе в 1917–1923 гг. (вплоть до последних деятельных дней вождя мировой революции Ленина) посвящен труд Е. Г. Гимпельсона⁹², до 1925 г. (вплоть до переименования партии во Всесоюзную) – Б. В. Павлова. В монографии Е. Г. Гимпельсона исследована острая политическая борьба по вопросам формирующейся политической системы между большевиками и другими партиями, а также внутри правящей партии: о системе «диктатуры пролетариата», демократии, роли правящей партии, профсоюзов, о взаимоотношениях партии с Советами и массовом красном терроре. В монографии Б. В. Павлова изучены: теоретические представления классиков марксизма-ленинизма и их последователей о роли большевистской партии в системе будущего пролетарского государства; их трансформации в реальных советских условиях; реальная роль партии и ее организаций в советской политической системе; механизм взаимодействия партийных органов (центральных и местных) с другими составляющими советской политической системы⁹³.

[…] Теории, идеологии и практике военного коммунизма посвящены главы монографии В. А. Мау. Автор показывает, что «… построение плановой системы хозяйствования не могло не стать в центре внимания практической политики правительства народных комиссаров. С одной стороны, это было одним из важнейших программных требований социал-демократии вообще и конкретно большевиков. С другой стороны, взятие политической власти в условиях мировой войны и постоянно усиливающейся разрухи требовали принятия решительных и неординарных мер»⁹⁴. Отказ же «…от военного коммунизма как целостной хозяйственно-политической системы не сопровождался, конечно, преодолением или даже ограничением военно-коммунистической по существу своему доктрины планомерно организованной экономики. Можно даже сказать обратное: в условиях гражданского мира и относительной стабильности идеологи военного коммунизма получили возможность обдумать и уточнить свои аргументы в защиту несправедливых, как им представлялось, оценок того этапа в жизни советской страны»⁹⁵. Мау сделал ценные наблюдения о деятельности Совета труда и обороны, его взаимоотношениях с Госпланом СССР⁹⁶, однако в связи с тем, что автор не ставил специальной задачей изучение истории этого органа, он, на наш взгляд, сделал ошибочное заключение о «повышении… действенности»⁹⁷ этого Совета труда и обороны в 1920-е гг., т. е. во время его целенаправленного превращения в советско-хозяйственный аппарат, полностью подконтрольный Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б).

* * *

Впервые в отечественной историографии в настоящей книге, в контексте борьбы за власть в большевистской / коммунистической партии, исследуется взаимодействие и противостояние в 1917–1964 гг. двух ключевых политических институтов: большевистского ЦК и с 1919 г. его Политбюро (с 1952 г. – Президиума), с одной стороны, и Совета народных комиссаров (с 1946 г. – Совета министров) и его Совета рабочей и крестьянской обороны (1918–1920), а позднее – Совета труда и обороны (1920–1937) – с другой. Кроме того, изучен институт коммунистических ячеек и фракций советского правительства и его органов, без постижения истории которого совершенно невозможно представить себе процесс «врастания» большевистской партии в Советское государство – если по видному большевистскому теоретику Е. А. Преображенскому, «коммунизирования государственного аппарата»⁹⁸.

Исследование основано на опубликованных источниках и неопубликованных документах из фондов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Центрального государственного архива города Москвы (ЦГА Москвы) с привлечением отдельных материалов Российского государственного военного архива (РГВА) и Центрального государственного архива Московской области (ЦГАМО). Наиболее значимыми представляются следующие виды источников: предсъездовская РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) дискуссионная литература; протоколы и стенограммы заседаний коммунистических фракций всероссийских и всесоюзных съездов Советов, в подавляющем большинстве не опубликованные, протоколы и стенографические отчеты заседаний всероссийских и всесоюзных съездов Советов, опубликованные максимально возможно полно; протоколы и стенографические отчеты съездов и конференций РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, опубликованные полностью; Уставы партии, полностью опубликованные; материалы комиссий и подкомиссий партийных съездов и конференций, опубликованные частично; стенограммы заседаний президиумов и сеньорен-конвентов партийных съездов, президиумов конференций, опубликованные частично; протоколы заседаний ЦК РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, опубликованные за весь период, но выборочно⁹⁹ (и в части своей утраченные); стенограммы пленумов ЦК РКП(б) – ВКП(б) – КПСС за 1920—1960-е гг., опубликованные частично¹⁰⁰; протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и – за более поздний период – его «особой папки», опубликованные частично¹⁰¹; стенограммы отдельных заседаний Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б), все известные из которых опубликованы¹⁰²; протоколы заседаний Президиума ЦК КПСС, опубликованные за период с 1954 по 1964 гг.¹⁰³; протоколы заседаний Оргбюро и Секретариата ЦК РКП(б) – ВКП(б), не опубликованные; стенограммы отдельных заседаний Оргбюро ЦК РКП(б), не опубликованные; протоколы и стенограммы отдельных заседаний ЦКК РКП(б) – ВКП(б) и ее Президиума, из которых опубликованы только совместные заседания с ЦК и Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б), Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР и Собрание законов СССР, представляющие собой весьма специфические подборки нормативных актов; протоколы заседаний СНК РСФСР и СНК СССР, опубликованные лишь за первые несколько месяцев советской власти; протоколы и стенограммы заседаний ВЦИК Советов и ЦИК СССР, опубликованные выборочно; протоколы заседаний Совета рабочей и крестьянской обороны – Совета труда и обороны, лишь незначительная часть из которых опубликована в различных документальных сборниках. Особую ценность для изучения институционального аспекта истории становления советской политической системы представляют документы 1918 г. «фракции коммунистов-большевиков – сотрудников советских учреждений, находящихся в г. Москве»¹⁰⁴, и материалы 1920 г. о слиянии партийных и советских организаций. Без указанных источников весьма затруднены изучение процесса «коммунизирования государственного аппарата» и постижение механизма взаимодействия «партии и правительства» в Советском государстве [см., напр.: Документальное приложение, № 2].

* * *

Автор выражает признательность коллегам – историкам и архивистам, оказавшим помощь в работе, и лично – д.и.н., проф. Т. Г. Архиповой, к.и.н. А. В. Крушельницкому, к.и.н., проф. И. А. Анфертьеву, к.и.н. С. В. Карпенко (Историко-архивный институт РГГУ), д.и.н., проф. М. В. Ходякову, к.и.н. И. С. Ратьковскому (Санкт-Петербургский государственный университет), Т. Н. Осиной, О. И. Капчинскому (Общество изучения истории отечественных спецслужб), к.и.н. А. Н. Дугину, к.и.н. Г. А. Куренкову, И. Н. Селезневой и М. В. Страхову (РГАСПИ), д.и.н. Н. С. Тарховой (РГВА), Л. Н. Селиверстовой, Н. А. Апанасенко, Л. С. Быстровой, О. А. Гришиной, А. С. Дикаревой, Л. Л. Носыревой, к.и.н. М. Ю. Морукову, Л. В. Пушкову (ЦГА Москвы).

Отдельная благодарность д.и.н. В. А. Невежину (ИРИ РАН) за критические замечания на рукопись книги.