Красный террор. Карающий меч революции

Рецензенты:

Доктор исторических наук, профессор М.В. Ходяков (Институт истории СПбГУ)

Доктор исторических наук, профессор Г.Л. Соболев (Институт истории СПбГУ)

© Ратьковский И.С., 2021

© ООО «Яуза-каталог», 2021

Предисловие

Создание правового государства в России – одна из важнейших задач нашего времени. Это процесс исторически длительный, сложный и многомерный, включающий в себя взаимно обязывающие права личности и общества, юридические и моральные аспекты, учет исторического опыта русского народа и государства. Необходимо объективное изучение всего опыта российской государственности, особенно в переломные годы отечественной истории, которые в значительной степени определили дальнейшее направление исторического развития России в XX веке. Учитывая это, следует признать, что исследование, посвященное ВЧК в первый период ее деятельности и проблемы красного террора, является одним из актуальных направлений в современной исторической науке. Объективное и всестороннее изучение проблематики красного и белого террора также является данью памяти жертв произвола в годы гражданской войны в России.

Опыт контроля над карательными органами во время гражданской войны в Советской России может и должен быть принят во внимание в период формирования современного общества, чтобы под лозунгом борьбы с преступностью не допустить нового всевластия органов правопорядка.

Предметом данной книги является политика красного террора в 1918 г., нашедшая свое выражение в деятельности ВЧК и местных чрезвычайных комиссий в этот период. Красный террор не ограничивался рамками одного 1918 г., но именно этот год наиболее четко воплотил идеи террора политического и классового, отчасти экономического. Красный террор на Украине, имел достаточно четко выраженную национальную подоплеку, красный террор в Крыму 1920 г. носил, прежде всего, военно-политический характер, ставивший кровавую точку в противостоянии белых и красных армий. Именно поэтому политика красного террора в 1918 г. и стала основой для написания данной книги.

Хронологические рамки исследования ограничены периодом с декабря 1917 г. по февраль 1919 г.: от образования ВЧК 7(20) декабря 1917 г. до постановления ВЦИК от 17 февраля 1919 г. «О Всероссийской чрезвычайной комиссии». Внутри исследуемого хронологического пространства автором выделяются четыре периода. Первый – с декабря 1917 г. по июнь 1918 г. включительно, второй – с июля 1918 г. по 5 сентября 1918 г., третий – с сентября 1918 г. по начало ноября 1918 г. и четвертый – ноябрьско-февральский период 1918/1919 гг.

Каждый из них характеризуется различной внутриполитической обстановкой и различной степенью применения высшей меры наказания. В соответствии с этим менялась и динамика террора в 1918 г.

При этом следует отметить, что хотя политика красного террора официально стала проводиться после «Постановления СНК о красном терроре» 5 сент. 1918 г., освещение событий хронологически предшествующего периода позволяет проследить динамику применения высшей меры наказания накануне объявления красного террора, выявить его социально-классовые и военно-политические корни. Именно по этим причинам данный период также стал предметом настоящего исследования.

Пространственные рамки данной работы включают в себя контролируемую Советской республикой в 1918 г. территорию, на которой проводилась политика красного террора, осуществлявшаяся через систему ВЧК и местных чрезвычайных комиссий. Это в первую очередь Центральная и Северо-Западная Россия, а также Поволжье и Западная область. Особое место занимает Петроград и близлежащие территории. Именно здесь осенью 1918 г. принцип красного террора нашел наибольшее воплощение, и поэтому освещение петроградских событий является важнейшим условием создания целостной картины исследуемой проблемы. Об этом свидетельствуют масштабы красного террора в Петрограде: 512 расстрелов в первые дни красного террора, с увеличением этой цифры в сентябре 1918 г. до 800 человек, одновременно с общим количеством арестованных 6. 229 человек^[1]. Можно с уверенностью называть Петроград столицей красного террора осенью 1918 г.

Наряду с Петроградом расстрелы проводились также в Кронштадте, Сестрорецке, Новой Ладоге и других уездных городах Петроградской губернии. Репрессивная политика в Петрограде определяла характер и масштабы красного террора на Северо-Западе России в целом, чему способствовала организация Союза Коммун Северном области. Авторитет Петрограда и его политических лидеров оказывал влияние и в целом на события, происходившие далеко от города на Неве.

Исследование проблематики красного террора, его зарождения и осуществления в 1918 г. невозможно без изучения основных направлений политики партии большевиков, которые в наиболее полном и концентрированном виде изложены в работах лидера и идеолога большевиков В. И. Ленина. В статьях, письмах, указаниях, телеграммах В. И. Ленина дается не только характеристика принципов диктатуры пролетариата и текущего политического момента, но и указания на проведение тех или иных карательно-репрессивных или карательно-профилактических мер, на исправление допущенных ошибок по отношению к конкретным лицам^[2]. Работы, связанные с исследуемым отрезком времени, помещены в основном в 35–37 томах полного собрания сочинении В. И. Ленина^[3].

Наряду с характеристикой сущности красного террора, как осуществления принципа диктатуры пролетариата, работы В. И. Ленина дают возможность проследить осуществление контроля партийных и государственных органов власти, лично В. И. Ленина, над реализацией политики красного террора. В связи с этим большое значение для диссертационной работы имели материалы, помещенные в 50 томе (Полн. собр. соч. В. И. Ленина). Это телеграммы, записки, письма, использование которых дает возможность более полного осмысления ленинской концепции красного террора^[4]. Значение ленинских работ при исследовании деятельности ВЧК, правовой политики советского государства отражено в издании целого ряда тематических сборников^[5].

Работы В. И. Ленина дополняют статьи и распоряжения Л. Д. Троцкого, деятельность которого непосредственно связана с проведением красного террора, в первую очередь в армии^[6]. Наиболее полно взгляды Л. Д. Троцкого на террор как необходимую составляющую диктатуры пролетариата в противоборстве с диктатурой буржуазии изложены в его книге «Терроризм и коммунизм», выдержавшей несколько издании и являвшейся идеологическим обоснованием красного террора^[7].

При анализе ВЧК и красного террора большое значение имеют материалы, связанные с деятельностью Ф. Э. Дзержинского, возглавлявшего ВЧК-ОГПУ, опубликованные в 1 томе его избранных сочинений^[8].

Некоторые документы Ф. Э. Дзержинского, не вошедшие в указанное издание, помещены в специальном тематическом сборнике, посвященном деятельности ВЧК-ОГПУ, а также в исторических журналах^[9].

Вклад других деятелей большевистской партии в обоснование теории диктатуры пролетариата, в развертывание системы красного террора освещается в историографии вопроса в значительно меньшей степени. Материалы, связанные с деятельностью Я. М. Свердлова, безусловно, являющегося одним из практиков и теоретиков красного террора в крайне сжатом виде опубликованы в 1939 г ^[10]. Можно отметить, что в условиях тяжелого ранения Ленина 30 августа 1918 г, именно Свердлову вплоть до выздоровления принадлежала роль большевистского лидера.

Следует также отметить мемуарные произведения В. Д. Бонч-Бруевича, в которых деятельности ВЧК и в целом событиям 1918 г. уделено значительное место. Воспоминания Бонч-Бруевича позволяют уточнить важнейшие события начального периода строительства советского государства, являясь важнейшим источником^[11].

Большое значение для работы имели материалы, связанные с деятельностью Г. Е. Зиновьева. Использованы были его книги, тексты выступлений, телеграммы, позволяющие раскрыть его роль в политике красного террора, дополнить достаточно скупую библиографию о деятельности Зиновьева в Петрограде^[12].

Использовались и другие работы политических и общественных деятелей 1918 г. Свое мнение о белом и красном терроре оставили М. Горький, В. Г. Короленко, П. Сорокин и другие писатели и ученые ^[13].

В историографии исследуемой проблемы можно выделить несколько периодов с характерными для каждого из них особенностями. Первый период ограничен хронологическими и концептуальными рамками гражданской войны и последующего ее осмысления (1918–1930 гг.). Особое место здесь занимают работы видного чекиста М. Я. Лациса, занимавшего в период гражданской войны ключевые должности в системе ВЧК. Член коллегии ВЧК, председатель ВЧК Восточного фронта, председатель Всеукраинской ЧК – вот далеко не полный перечень его важнейших постов в структуре ВЧК. Будучи «официальным» историографом ВЧК, М. Я. Лацис изложил в своих статьях и брошюрах ее краткую историю^[14].

Для его книг и статей характерно наличие большого фактического материала, иллюстрирующего деятельность ЧК. В них дается обзор самых крупных раскрытых ВЧК заговоров, публикуются важнейшие документы по устройству и структуре чрезвычайных комиссий. Следует отметить, что в работах Лациса впервые предпринята попытка систематизации деятельности ВЧК, в том числе дается развернутая статистика ее деятельности. Систематизированы данные по различным преступлениям, выявленным ВЧК. Дана статистика применения высшей меры наказания ВЧК и местными чрезвычайными комиссиями в период гражданской войны. Вместе с тем, для них характерна тенденциозность авторской точки зрения на события гражданской войны. Вызывает определенные сомнения статистика ВЧК и жертв красного террора М. Я. Лациса. Например, автором допущены ошибки при характеристике деятельности ПГЧК в Петрограде^[15].

Деятельность ВЧК нашла отражение также в работах других известных чекистов: Я. Х. Петерса, М. С. Кедрова, Г. С. Мороза, Н. К. Антипова ^[16]. Учитывая акцент настоящей работы на деятельности ПГЧК, особый интерес представляют очерки истории петроградской чрезвычайной комиссии Н. К. Антипова, одного из руководителей петроградской ЧК. Однако следует принять во внимание, что данные очерки носят по преимуществу мемуарный характер и преследуют целью закрепление поста председателя ПГЧК за их автором в начале 1919 г.

В годы гражданской воины популяризацией деятельности ВЧК также занижался целый ряд коммунистических публицистов, в первую очередь следует выделить газетные и журнальные статьи В. А. Быстрянского и Л. С. Сосновского. Первый из них впоследствии стал известным партийным историком, занимавшимся проблематикой белого террора и контрреволюционной деятельности различных партии социалистического направления. Работы В. А. Быстрянского позволяют выявить наметившиеся к концу гражданской войны новый подход к деятельности ВЧК^[17]. Примыкают к ним работы В. А. Карпинского ^[18]. Эти работы, безусловно, носят публицистический характер, но вместе с тем для них не характерна прямая фальсификации, свойственная работам, которые выйдут буквально через год.

С начала двадцатых годов интерес к истории ВЧК усиливается и в среде чекистов, которые участвуют в подготовке нескольких документальных публикаций^[19]. Появляются работы обобщающего характера, основанные на богатом фактическом материале. Все это создавало основу для появления уже серьезных научных работ, что так не произошло в силу особенности политического момента. Кратковременность этого подхода показали многочисленные работы, вышедшие в 1922 г.

Для этого времени характерен акцент на «разоблачение» партий небольшевистской социалистической направленности, прежде всего эсеров и меньшевиков. Показательный суд 1922 года над партией социалистов-революционеров завершает этот процесс абсолютизацией противостояния большевиков и демократической «контрреволюции»^[20]. Этот суд закрепил многие сложившиеся штампы о красном терроре: о причинах возникновения и его связи с белым террором, с зарубежными странами; о целесообразности его проведения в прошлом и настоящем. Соответственно изменился и подход к освещению красного террора: стала подчеркиваться роль индивидуального эсеровского террора во введении красного террора. В исследованиях делается акцент на «провоцирующее влияние» Ярославского, Рыбинского, Мурманского, Ижевского и других восстаний, внутренней политики Самарской учредиловки и меньшевистской Грузии. Таким образом, тема «белого» террора, подкрепленная введением в оборот целого ряда новых «источников», получает политическое звучание ^[21].

Для этого периода характерно также пристальное внимание к истории покушений на В. И. Ленина. Особенно много книг и публикаций в двадцатые годы посвящается событиям 30 августа 1918 г^[22]. В значительной степени это объясняется ключевым обвинением Политического процесса 1922 г. в причастности к этим событиям партии эсеров. Подобное обвинение предоставляла возможность для закрытия этой и других оппозиционных партий.

Впоследствии на подобный подход окажет свое влияние смерть в 1924 г. Ленина, увязываемая с последствиями ранения в 1918 г. Определенное обобщение всей этой литературы нашло отражение в книге В. Владимировой ^[23].

Несмотря на появление большого количества работ, освещающих борьбу с контрреволюцией, тема красного террора по-прежнему рассматривалась лишь опосредованно, как исключительно ответная мера на белый террор. Тем самым усиливалась роль эмигрантской литературы, которая в двадцатые годы уделяла гораздо большее внимание анализу красного террора. Безусловно, имело место стремление с помощью «муссирования» этой темы предотвратить возможные контакты Запада с Советской Россией, и особенно дипломатическое признание большевиков.

Существенную роль в становлении этой темы сыграли работы, созданные еще в годы гражданском войны, прежде всего, широко известные открытые письма Ю. О. Мартова, М. А. Спиридоновой и В. Л. Бурцева^[24]. Являясь своеобразными манифестами, направленными против большевистского террора, они определяли основные черты, свойственные в той или иной степени всей последующей эмигрантской литературе. Призывы к суду над большевизмом и красным террором, прозвучавшие в этих брошюрах-письмах, вместе с материалами созданной А. И. Деникиным Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков, послужили толчком для более серьезного исследования проблемы красного террора.

Следует выделить научно-издательскую деятельность С. П. Мельгунова в годы берлинской и парижской эмиграции^[25]. Первостепенное значение для истории вопроса имеет его широко известная книга «Красный террор в России», переизданная шесть раз. Источниковой базой этой книги являются главным образом материалы периодической печати. Однако эти данные не отражают картины всей России, в частности в ней нет материалов по Сибири, что признавалось и самим автором.

Другим использованным С. П. Мельгуновым источникам являются материалы Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, в публикации материалов которой он принимал активное участие. Красный террор в исконно российских границах представлен здесь неполно и искаженно.

Третий источник – свидетельства очевидцев, собранные самим автором. Однако проверка использованных источников С. П. Мельгунова позволяет выявить серьезные неточности в его статистике и динамике террора даже в наиболее проработанном автором 1918 году^[26]. Изложение политики ВЧК в последующие годы еще более мифологизировано. Примером является «статистика» расстрелов в Крыму в 1920 г, определяемая автором минимально в 50 тыс. человек (преувеличение по более объективным современным оценкам в от 4 до 8 раз).

Ошибки работы Мельгунова вызваны как объективными, так и субъективными обстоятельствами. По различным данным, в Советской России Мельгунов был подвергнут от 21 до 23 обыскам, при этом 5 раз он арестовывался, проведя в заключении многие месяцы^[27]. Аресты Мельгунова в Советской России лишили его собранной картотеки, а дальнейшее высылка за рубеж возможности ее воссоздания. Книга созданная наспех, на следующий год после его высылки, к политическому процессу белого террориста Конради, убившего в Лозанне советского дипломата В. Воровского, и не могла быть исторически объективной. Вместе с тем, нельзя не признать, что С. П. Мельгунов предпринял, по сути, первую попытку историографической оценки вопроса о красном терроре. В работе получила обобщение вышедшая на тот момент зарубежная публицистическая историография вопроса, сформулирована концепция происхождения и содержания политики красного террора, альтернативная советской.

История ВЧК, отдельных периодов ее деятельности также нашли отражение в работах эмигрировавших из России В. Л. Бурцева и Р. Б. Гуля ^[28]. Вместе с тем исследования этих авторов вторичны по отношению к работам С. П. Мельгунова в силу их тенденциозности и однозначности, построении на старых источниках и не могут быть сопоставимы с исследованиями С. П. Мельгунова. Постепенно в эмигрантской литературе наступает определенный застой в освещении вопроса о красном терроре: она остается на уровне иллюстрации злодеяний большевиков, не поднимаясь до причинно-следственных связей белого и красного террора, его социальных корней и т. д^[29].

Утверждение режима авторитарной власти Сталина в 30-е годы обусловило замалчивание целого пласта накопленных материалов и работ советской исторической науки в новый период изучения проблематики террора. Материалы и источники периода гражданской войны стали подвергаться тщательному контролю и чистке, а гражданская война постепенно, но последовательно обезличивалась. Грубое искажение претерпела постановка вопроса об индивидуальном терроре: мало того, что замалчивались имевшие место покушения на Г. Е. Зиновьева, Л. Д. Троцкого, Н. И. Бухарина, Я. Х. Петерса и других «оппозиционеров», они еще представлялись и в роли организаторов террористических актов, направленных против большевистского руководства.

Типичным примером дальнейшего развития этой тенденции могут служить работы историков Л. Бычкова, В. Минаева, П. Софинова, посвященные ВЧК, или схожие работы И. Генкиной о гражданской войне ^[30].

Отдельные новые факты, приводимые в книгах этого периода, скорее исключение, чем правило: до конца пятидесятых годов, т. е. до начала процесса десталинизации советского общества, история ВЧК, гражданская воина в целом, характеризуется крайне упрощенным подходом. Единственным достижением второго периода (1930–1955 гг.) изучения деятельности ВЧК и проблемы террора в гражданской войне можно считать только издание на региональном и союзном уровне различных документов и мемуаров, прежде всего контрреволюционного лагеря. Однако новые избирательно публикуемые материалы трактовались по утвердившимся старым схемам, навязанным идеологическими мотивами.

Зарубежная историография также ограничивает свою деятельность переизданием прежних работ и составлением новых мемуарных сборников. Новый интерес на Западе к проблематике красного террора был связан с послевоенной волной эмиграции и процессом В. А. Кравченко. Интерес к красному террору теперь уже определялся интересом к сталинскому террору, который увязывался с предыдущими репрессиями^[31].

После смерти И. В. Сталина и в связи с начавшимся процессом десталинизации советского общества историческая наука в СССР получила возможность переосмыслить накопленный ранее материал, вернуть незаслуженно забытые работы и расширить источниковую базу. Важным было выведение из подчинения МВД СССР большинства государственных архивов, большая доступность архивов КПСС.

Возвращаются в круг используемых работ книги и статьи М. Я. Лациса, Я. Х. Петерса, переиздаются запрещенные ранее воспоминания репрессированных авторов. Наряду с публикацией тематических материалов появляется обобщающие работы, среди которых особое место занимает работа П. Г. Софинова^[32]. Эта монография стала первым развернутым советским исследованием деятельности ВЧК, в которой характеризуются важнейшие стороны работы чрезвычайных комиссий с акцентом на борьбу с контрреволюцией. В книге подробно освещены основные этапы деятельности ВЧК, раскрытые комиссией контрреволюционные заговоры и организации. Кратко рассмотрены остальные стороны деятельности ВЧК, в т. ч. борьба со спекуляцией и бандитизмом. В монографии были широко использованы работы первых лет советской власти, которые отсутствовали, как правило, в исторических исследованиях 30—40-х годов. Вместе с тем, в работе слабо выяснены взаимоотношения ВЧК и местных ЧК, ее связи с комбедами, судом, милицией, ревтрибуналом и т. д. ^[33] Не раскрыта в монографии тема красного террора, а статистика применения высшей меры наказания сведена к данным М. Я. Лациса. Тем не менее, работа П. Г. Софинова наряду с изданием документального сборника, посвященного ВЧК, явилась началом нового этапа историографии ВЧК и отчасти красного террора.

Начиная с этого времени, красный террор хоть и трактуется как оправданное действие, но одновременно признаются его отдельные негативные стороны, связанные с кадровой политикой ВЧК, ее не четкой организационной структурой, недостаточным контролем партийных органов. Особо отмечаются недостатки местных чрезвычайных комиссий: уездных и волостных, что увязывается с кадровым дефицитом проверенных большевиков на низовом уровне. Исследования, посвященные ВЧК в эти годы, были отмечены более серьезными достижениями. Работы А. С. Велидова, Д. Л. Голинкова, И. А. Дорошенко, В. А. Клименко, Ю. П. Титова, А. В. Тишкова, В. П. Портнова, М. Н. Славина и других авторов значительно расширили как круг изучаемых вопросов, так и новых документальных материалов, связанных с деятельностью ВЧК^[34].

Среди названных выше работ, которые внесли наибольший вклад в разработку темы, следует выделить книгу А. С. Велидова «Коммунистическая партия – организатор и руководитель ВЧК». В силу ряда причин, в основном связанных с ее служебным характером использования, эта работа до последнего времени была труднодоступной для исследователей, тем не менее, она не устарела и сегодня. Особый интерес представляет освещение автором политики красного террора, причины его введения, последующей дискуссии о ВЧК. Показательно, что в вышедшей в 1994 г. монографии Л. П. Рассказова наиболее частыми являются ссылки именно на эту работу А. С. Велидова^[35]. К сожалению, и в этой работе недостаточно прослежена динамика применения высшей меры наказания в первое полугодие деятельности ВЧК и других репрессивных органов (ревтрибуналов). Заниженные данные присутствуют и в последующих авторских статьях и работах, где достаточно часто используются без критического подхода статистика М. Я. Лациса ^[36]. В целом же исследование А. С. Велидова – пример добросовестного, научного подхода к разработке темы.

Для семидесятых годов наиболее значимыми стали работы Д. Л. Голинкова, автора целого ряда книг и статей по проблематике ВЧК и внутренней контрреволюции^[37]. Д. Л. Голинков положил своеобразное начало историко-юридическим исследованиям деятельности ВЧК. Написанные на большом фактическом материале, с использованием воспоминаний, судебных отчетов, материалов периодической печати, его работы привлекли внимание не только специалистов, но и общественности, неоднократно переиздаваясь. Следует также отметить составленную Д. Л. Голинковым обширную библиографию работ по внутренней контрреволюции, которая и сейчас не потеряла своего значения^[38]. Но основное достоинство работ Д. Л. Голинкова, по нашему мнению, в том, что они давали возможность проследить этапы и особенности развития внутренней контрреволюции на протяжении длительного периода. Современная источниковая база уточняет и даже опровергает многие положения автора, работавшего в 60–70 гг. Но по фактическому материалу и его проработке в тот период, эти книги и статьи представляли собой значительный шаг по сравнению с предыдущими исследованиями.

Наиболее значительной работой восьмидесятых годов о деятельности ВЧК является, на наш взгляд, монография В. П. Портнова, в которой сделан акцент на правовую деятельность ВЧК, эволюцию ее правового статуса, развитие в системе госучреждений в 1918 и последующих годах ^[39]. Хорошо исследованы статус ВЧК в первые месяцы деятельности, ведомственная борьба с наркоматами юстиции и внутренних дел, обстоятельно освещена дискуссия о ВЧК в 1918–1919 г. В результате освещение проблемы красного террора и деятельности карательно-репрессивных органов получило недостающий в советской историографии юридический подход. Из многочисленных книг, посвященных ВЧК и изданных в советский период, работа В. П. Портнова выделяется наибольшей объективностью.

Особенностью третьего периода в историографии ВЧК также стало появление многочисленной региональной литературы, посвященной местным ЧК. В результате проведенных исследований было опубликовано большое количество работ, которые устранили имевшийся перекос в сторону освещения, прежде всего деятельности центральных органов ВЧК^[40]. Были введены в научный оборот материалы местных архивов, периодической печати и прежде не используемой мемуарной литературы. Хотя в этих исследованиях отдельные регионы и не были затронуты, тем не менее, они дали возможность произвести ряд переоценок прежних положений и выводов на следующем этапе изучения проблемы. В частности, утвердившееся к этому времени положение о применении красного террора исключительно в центре России, Москве и Петрограде, не получило подтверждения в данных работах, показывавших ожесточенный характер борьбы по всей России.

Особое значение для становления региональной историографии ВЧК имеет коллективная монография ленинградских историков, посвященная ПГЧК. Можно отметить привлеченные партийные и чекистские архивные материалы, насыщенность биографиями местных чекистов, детализацию ряда ключевых дел. Вместе с тем, помимо политической заданности, в работе есть еще один существенный недостаток – в ней практически не рассмотрена деятельность Петроградской ЧК в 1920–1922 гг. Но в целом, наряду с появившимися позднее книгами М. Н. Петрова и А. В. Смолина, она позволяет выявить характерные для Северо-Запада особенности борьбы с контрреволюцией в регионе^[41]1.

Для этого периода советской историографии ВЧК характерно усиление интереса к биографиям руководителей ВЧК и местных ЧК ^[42]. Эти биографические публикации позволяют, хотя и не в полной мере, выявить роль и позицию отдельных лиц в проведении красного террора и в борьбе с контрреволюцией в целом.

Помимо специальных исследований, посвященных чрезвычайным комиссиям и борьбе с контрреволюцией в рассматриваемый период (с 1955 г. по конец 1980-х годов) выходят работы, в которых данная проблематика затронута в связи с другими вопросами истории Октябрьской революции и гражданской войны^[43]. Особо отметим важный вклад в характеристику белого движения, который внесли работы Л. М. Спирина. В них впервые была приведена статистика белого террора на советских территориях, подробно освещена роль антисоветских партий в организации террора.

Новый период в историографии вопроса о красном и белом терроре начинается с конца 80-х годов, что было обусловлено политическими изменениями в советском обществе, вызванными перестройкой Горбачева. Среди прочих тем, проблема красного и белого террора в гражданской войне была включена в начале 1989 г. Академией наук СССР в комплексную программу исследований по истории Великой Октябрьской революции ^[44]. В 1989–1990 гг. новыми изданиями выходят работы историков двадцатых годов. Особо следует выделить переиздание работы С. П. Мельгунова и двухтомного документального сборника «Красная книга ВЧК». В журналах печатаются самостоятельные исследования отечественных историков и публицистов, краткие изложения зарубежных работ, архивные материалы^[45].

Нельзя не заметить, что в этот период наблюдается определенный перекос в изобличении красного террора, обусловленные в значительной степени влиянием эмигрантской литературы. Особую роль в этом процессе играла публикационная деятельность Ю. Г. Фельштинского^[46]. Помимо монографии по истории гражданской войны, им были подготовлены два тематических сборника, посвященные проблеме красного террора^[47]. Следует отметить, что, несмотря на большое количество помещенных документов, их ценность снижена механическим подходом составителя к подбору и размещению материалов. В целом же новая публикация документов Особой комиссии, ряда чрезвычайных комиссий (Царицынской и других) при критическом подходе к их анализу, безусловно, оказывает помощь исследователю в разработке проблемы красного террора в гражданской войне.

Переиздание «Красной книги ВЧК» и отдельные контрвыступления историков не могли изменить кардинально подход к освещению проблемы красного террора^[48]. Освещение политики красного террора стало заложником бурных изменений в последний период перестройки.

Объективный и научный подход наметился лишь к середине 1990-х гг^[49]. Коренному пересмотру подверглась статистика красного террора; прежде заниженные цифры уступили место более реальным данным. Сделаны были первые попытки создания целостной концепции красного террора, его содержания и направленности. Вместе с тем оставались существенные пробелы и упрощения в раскрытии этой важной проблемы, дополненные работами последующих лет.

Большую роль в разработке темы сыграли работы казанского историка А. Д. Литвина, основанные на большом архивном материале, прежде всего его монографическое исследование по данной теме ^[50]. Работа хорошо прорабатывает вопросы, связанные с проведением террора в поволжских губерниях и Москве, дается характеристика белому террору, особенно индивидуальному, рассмотрены и другие важнейшие аспекты проблемы.

Можно также выделить работы, поднимавшие отдельные темы значимые для данного исследования. Это работы С. В. Волкова о репрессиях против российского офицерства, Г. В. Жиркова о дискуссии, посвященной красному террору и ВЧК в 1918 г., С. В. Ярова о политической психологии рабочих и крестьян, И. В. Михайлова и А. И. Степанова о психологическом аспекте террора и ряд других работ^[51].

Вышло ряд новых работ освещающих деятельность петроградской ЧК и в целом жизни города и региона в 1918 г^[52].

Исследование деятельности ВЧК и различных местных чрезвычайных комиссий стало предметом научных изысканий при защитах докторских и кандидатских работ^[53].