Секретный архив майора Пронина

Тайный фронт

© Овалов Л., 2024

© Жигарев Г., 2024

© ООО «Издательство Родина», 2024

Писатель Лев Сергеевич Овалов

Предисловие

Дорогие друзья!

Мы представляем Вашему вниманию рассказы о пяти делах, четыре из которых вёл легендарный советский разведчик и контрразведчик Иван Николаевич Пронин, а одно – его сыновья, пошедшие по стопам великого отца и деда.

Некоторые из этих дел до последнего времени находились под грифом «секретно», и мы только сейчас получили возможность рассказать о них читателям. Даже Лев Сергеевич Овалов был вынужден держать наброски этих рассказов в секрете. О некоторых делах мы слышали, но до нынешнего времени их представляли в превратном виде. Воспользовавшись архивом семейства Прониных, мы решили рассказать Вам всю правду. Конечно, это не документальная книга, а сборник приключенческих рассказов. Изменены некоторые фамилии и обстоятельства. Но в основе всех сюжетов – истинные события, происходившие в нашей стране в разные десятилетия.

Искренне надеемся, что героические традиции Ивана Пронина не исчезли и в наше время, а на страже государственной безопасности по-прежнему находятся люди терпеливые, профессиональные, бесстрашные и находчивые. Но даже им есть чему поучиться у нашего героя.

Мы посвящаем эту книгу светлой памяти писателя Льва Сергеевича Овалова, без которого мир не узнал бы о «майоре Пронине». Он хорошо знал Ивана Николаевича Пронина и талантливо рассказал о нём широкой читательской аудитории.

Иван Пронин возвращается! И за ним идут его сыновья и внуки.

Сердце товарища Кима

В 1951 году осень началась рано – промозглая, с морозными ночами. В конце сентября вся Москва надела тяжёлые пальто, а многие – и валенки с калошами. А генерал Иван Николаевич Пронин, подустав от кабинетной работы, в разгар трудовой пятницы решил сбежать ото всех друзей и неприятелей, от бумаг и телефонных звонков, от московской толчеи и постоянных треволнений… В свой заговор он посвятил единственного человека – верного водителя Могулова.

– Поедем, Могулыч, в самый торфяной и самый старообрядческий район Подмосковья. Знаешь такой?

Водитель нахмурил лоб, его узковатые глаза стали ещё уже.

– Честно говоря, не знаю, Иван Николаевич.

Пронин счастливо улыбнулся:

– Вот! Вот я тебя и поймал. А когда-то каждый москвич знал такое понятие – Гуслицы. Это, знаешь ли, огромный район на востоке Подмосковья, в болотистых местах. Там много глины добывают, а на торфяниках купцы когда-то миллионные состояния делали. Там и города крупные возникли – Орехово-Зуево, Ногинск, Куровское, Егорьевск… Когда староверов притесняли – в болотах им было легче спастись. А потом они научились извлекать выгоду из тамошней природы. Аккуратные люди, трудолюбивые. Сейчас, конечно, старообрядцев там осталось мало, единицы. А добыча торфа продолжается. И текстильные фабрики вовсю работают. Но главное не в этом. Там много озёр. Леса дремучие. Грибные места. Поедем туда. Подышим болотным духом.

– Значит, курс – на Орехово-Зуево?

– Сначала – на Ногинск, бывший Богородск, а потом – да, ты прав, в Орехово-Зуево. Прокатимся.

– По службе? – спросил Могулов, окончательно обнаглев.

Пронин покачал головой:

– Совсем наоборот.

Он сел рядом с водителем, бросил на заднее сиденье мягкую фетровую шляпу, уютно укутался в вязаный шарф. Зимой Пронин перенес воспаление легких и теперь берег горло.

– С ветерком доберемся! – произнес свою коронную фразу Могулов.

Из окна просторного ЗИМа Москва выглядела почти празднично. Город почти залечил фронтовые раны… Разворачивалось новое строительство – монументальное, по-настоящему столичное. И откуда только силы взялись у нашего народа, чтобы и атомную бомбу создать, и армию первоклассную, и города свои отстраивать. А ведь сколько погибших, сколько искалеченных… В Риге в конце войны погиб один из любимых учеников Пронина – Виктор Железнов. Невозможно смириться с этой потерей. И отца моего война унесла… Не стал он кланяться перед захватчиками.

Они оказались на Горьковском шоссе. Вот она, бывшая Владимирка, о которой столько пели каторжники, которых вели из Белокаменной далеко на Восток. В Москве вдоль трассы вырастали вполне добротные дома. Их строили пленные немцы в своем среднеевропейском стиле. Как ни странно, москвичи относятся к ним, как правило, добродушно. Не мстителен русский народ, добродушен. Но вот и первые подмосковные села. И первое большое стадо коров – худощавых послевоенных коров. Машин на Владимирке почти не было. Только один раз Могулов перегнал небольшую кавалькаду грузовиков, которые в разгар рабочего дня спешили на строительство.

Город Ногинск встретил их шеренгой огромных продовольственных складов. Поблизости от них деловито прохаживались люди в телогрейках. У всех – работа! Проехав по трехэтажных кварталам рабочего Ногинска, они добрались до лесистого, тихого района.

Вот уж здесь точно не встретится ни души, ни грузовика. Пронин попросил Могулова остановиться неподалеку от лесного озера. Оно раскинулось шагах в ста от шоссе. Пронин, перепрыгивая через лужи, быстро оказался на пологом берегу, возле воды. Пахло мокрой древесиной, а еще – свежестью и морозцем. Пронин поднял с земли сосновую шишку, размял ее в руке. Тишина! Глубокая тишина, в которой слышно, как мелкая рыбешка возится в глубинах озера. Но тут, едва погрузившись в мечтания, Пронин услышал резкий скрежет, такой привычный и такой неуместный в этих благословенных краях. Что это? Со стороны трассы послышались голоса. Кажется, кто-то говорил с Могуловым. Пронин, глубоко вздохнув, направился к машине.

Два черных ЗИМа – таких же, как наш, стояли на обочине, рядышком с пронинским автомобилем.

«Нашли», – только и успел подумать генерал.

Завидев Пронина издалека, ему навстречу бросился молодой, высокий, ладно одетый человек.

– Товарищ генерал! – крикнул он нетерпеливо, – товарищ генерал, у меня к вам срочное поручение.

– Иваном Николаевичем меня зовут, – буркнул Пронин.

– Капитан Финоченко, Евгений Александрович, – ответил молодой человек, испуганно глядя на Пронина.

– Что, Евгений, трудно было меня найти?

– Послали четыре поисковые группы. Нашей сопутствовал успех.

– Ну, молодцы, если так. Выполнили задание.

– Товарищ Игнатьев вас вызывает. Срочно. Простите, что нарушили ваш отдых.

– Я здесь не отдыхал, Евгений. Работал. Мы всегда работаем… Ну что ж, едем.

В кабинете Берии и Абакумова на Лубянке с недавних пор обосновался новый хозяин – Семён Денисович Игнатьев. Старый чекист, большую часть карьеры он провел на партийной работе. Темные, смоченные водой волосы аккуратно зачесаны назад. Взгляд внимательный, дотошный – глаза в глаза.

Он, как и капитан Финоченко, начал с извинений:

– Иван Николаевич, простите, что мы устроили такую горячку, но дело не терпит отлагательств. Приказ поступил от товарища Сталина. Вы знаете, что сейчас происходит в Корее?

– На уровне газет, Семён Денисович.

– Но это же ваш регион – Манчжурия, Корея. Столько легендарных дел было!

– Да, бывал там не раз. Но ведь и вы, дорогой Семён Денисович, работали в тех краях.

– Так точно. Было дело, возглавлял Бурят-Монгольский обком, – Игнатьев впервые улыбнулся, обнажив редкие зубы. – И корейца от китайца или от монгола отличить способен. Но меня в такую командировку не пошлют…

– Это понятно. Я готов к заданию.

– Ну, вот и отлично. Перейду к делу, Иван Николаевич. Наш резидент в Корее, который отвечал за личную охрану товарища Ким Ир Сена, передал сообщение о том, что в окружении товарища Кима работает американский агент. Это сообщение пришло к нам девять дней назад. Никаких фактов там не было, всё очень туманно. Одни подозрения… Товарищ Григорьев не называл фамилий, не указывал примет… Обычно он присылал более подробные донесения. А сегодня пришло другое сообщение. Трагическое. Полковник Григорьев, наш человек в Пхеньяне, погиб. Всю информацию вы получите.

– Слушаюсь. Сегодня самолет в Корею?

– Иначе не получится разгадать этот ребус… Товарищ Ким неплохо говорит по-русски, с вами будет и переводчик, великолепно знающий корейский. Из наших лучших молодых спецов – Виктор Степанович Коровин. Можете во всем на него опираться. И главное – товарищ Сталин гарантировал товарищу Киму личную безопасность. Вы понимаете, что это означает?

Глаза Игнатьева сверкнули.

– Приложу все усилия, привычно ответил Пронин.

Не первый год шла кровопролитная война между Северной и Южной Кореей, в которой советская армия поддерживала северян, а американцы – южан. Наши летчики соперничали с янки за гегемонию в небе Кореи. Пронин знал, что американцы объявили товарища Кима врагом нации и демократии и начали на него охоту. В ЦРУ не сомневались, что без Кима северокорейская государственность быстро распадется. Но корейский партийный лидер с помощью советских специалистов неплохо организовал собственную охрану. А тут вдруг такие события – информация об агенте, убийство нашего резидента…

Оставалось только лететь в Пхеньян.

Товарищ Ким

С тремя пересадками самолет доставлял советских товарищей в столицу Северной Кореи. Пронин читал длинную записку, которую оперативно составили для него коллеги: «Григорьев работал в Корее три года. До этого курировал деятельность Ким Ир Сена в 1943—44 годах. Раскрыл два опасных заговора, наладил работу в полку охраны товарища Кима». Ну, это понятно. Неопытного товарища на такую должность не пошлют. «Спортсмен. В прошлом – чемпион Красноярского края по классической борьбе и по стендовой стрельбе. Увлекался корейской культурой. Автор статей по старинной корейской живописи. С товарищем Кимом установил дружеские, доверительные отношения. Был инициатором широкой военной помощи братской Корее». Да, это потеря. Способный был товарищ. Огонь и воду прошел. Как же он так подставился… И ведь знал об опасности, сам писал о ней накануне. Странно. Неужели ему не на кого было положиться? Но там много наших людей, в том числе чекисты…

…В почти пустынном читинском аэропорту Пронин внешне непринужденно разговорился с Коровиным за поеданием горячего супа с лапшой:

– Вы бывали в Корее во время войны?

– Конечно! Два месяца под бомбами. Как раз во время нашего наступления. Невозможно забыть, – он затянулся папиросой. – Бомбардировки, танковые атаки… Всё это было как будто вчера.

– У меня есть старый агент в Америке, он замечательно там устроился. Я слышал, он принимал участие в боевых действиях с той стороны. Вы понимаете, о ком я говорю?

Коровин, с аппетитом поедая суп, тут же отозвался:

– Конечно! Это бесценный человек – агент Полюс. Нам было приказано выходить на него только в самом крайнем случае. Такого случая за время моей командировки не было. Об этом вашем деле весь отдел говорил! Вполголоса, правда, секретность мы соблюдаем. Но дело вы тогда великое сделали. За несколько недель подготовили агента-аса, который нас в ядерном проекте продвинул. Это легендарное дело, дорогой Иван Николаевич. Да, сейчас агент Полюс в Сеуле.

– Значит, выход на него есть… – задумчиво сказал Пронин, немного удивившись осведомленности Коровина.

– Есть, там целая цепочка обмена шифровками через корейцев. Люди верные. На южной стороне у них тоже полным-полно коммунистов.

– А вы верите во всенародную популярность Ким Ир Сена?

– По крайней мере он очень волевой политик. И ему первому пришла в голову идея переместить борьбу с японцами из Манчжурии, где он начинал партизанить, в его родную Корею. Поэтому для многих корейцев именно он – символ освобождения. Ну, и наши, конечно, хорошо ему помогли. Создали армию, спецслужбы. Но если вас интересуют его личные качества – да, я считаю, это подходящая кандидатура для лидерской роли. Во многом как политик он сильнее Мао. Меньше метаний, капризов. Он логичный, последовательный человек.

– Ну что ж, – подытожил Пронин, – значит, мы сделали верную ставку. А Ли Сын Ман, что вы скажете о нем?

Коровин ни минуты не раздумывал:

– Скажу не потому, что мы советские чекисты, а Ли Сын Ман наш враг. Скажу объективно. Ему далеко до Кима. Это просто марионетка. Вряд ли он долго продержится. Чуть-чуть уменьшится американская помощь – и Ли Сын Мана сметут. Свои же сметут. Таких выскочек на востоке много, но история их надолго не запоминает…

– А Кима, выходит, запомнит?

– Обязательно. Даже если завтра он погибнет. Он уже, по корейским меркам, легенда.

Пронин осторожно прощупывал Коровина. Сначала он показался ему слишком осторожным – таких немало в новом поколении, пришедшем в Контору уже после войны и без фронтового опыта. Ветераны презрительно называли их «юристами». Но на вопросы Коровин отвечал обстоятельно. Корею знал, как мало кто в Союзе. А главное, имел трезвое представление о работе наших разведчиков в Южной Корее, на американских базах. Скорее всего, с этим молодым человеком можно сработаться. Пронин заговорил с ним четко, отрывисто:

– Будете держать с связь с агентом Полюсом. Всё получите из Москвы. Мне понадобится этот человек.

Коровин тоже посмотрел на Пронина серьезнее прежнего, потушил окурок. Они доели суп – и отправились к самолету. Оставался последний, хотя и долгий рывок на север Кореи. А дальше – операции, предсказать точный сценарий которых не мог даже Пронин.

Прилетели они в дождь. На аэродроме их встречал одинокий советник нашего посольства, тут же раздавший Пронину и Коровину по зонту.

– Дождь – хорошая примета! – сказал дипломат. – Машина ждет вас. Поедем сразу в резиденцию товарища Кима. Он сейчас глубоко скорбит. Скорбит по своему русскому товарищу…

В дороге Пронин размышлял вслух – так, чтобы Коровин наматывал на ус:

– Если бы этот вражеский агент имел прямой выход на Кима – уже случилось бы и второе убийство. Значит, искать нужно среди людей, которые так или иначе были связаны с нашим резидентом, но не общались с товарищем Кимом. Надеюсь, наши товарищи помогут определить круг подозреваемых.

Но вот, миновав два блокпоста, они оказались в доме Ким Ир Сена. Хозяин Северной Кореи – энергичный, чуть полноватый – встретил их в советской генеральской форме. С каждым поздоровался за руку.

– Рад приветствовать вас в свободной Корее! – сказал он на хорошем русском.

Дипломат, обаятельно улыбаясь, указал Киму на Пронина:

– Это наш генерал Пронин, тот самый, знаменитый.

Ким посмотрел на Ивана Николаевича изучающе, как доктор на пациента:

– Я очень рад! Мне рассказывали о вас, товарищ Пронин! Вы коммунист с большим стажем?

– С первых дней революции. И с 1918 года – чекист.

– Вы должны гордиться этим. Чекисты – великий авангард партии большевиков, партии Ленина – Сталина.

– Я горжусь. Мне довелось работать с замечательными людьми, набираться у них опыта. Я знал настоящих героев.

– И против американцев ваши ребята сражаются как настоящие герои. Я говорю не только о чекистах. Вы знаете, что у нас воюет великий летчик Иван Кожедуб? Он командует асами, которые наводят ужас на янки. И на корейцев-предателей, которых соблазнили американцы. Настоящие корейцы сражаются в нашей армии. Ведь это мы освободили наш народ от японского рабства.

– Я знаю о ваших заслугах, товарищ Ким. И товарищ Сталин помнит о них.

Рядом с Кимом неизменно стоял рослый кореец.

«Это руководитель охраны товарища Кима – Сон Юн Мей, – шепнул Пронину Коровин, когда принесли чай. – Они вместе партизанили. Где-то здесь должен быть и наш советник Игорь Петренко, Герой Советского Союза, между прочим».

Лоб начальника охраны перечеркивал живописный шрам – видимо, память о партизанских временах, о борьбе с японцами.

– Через пятнадцать минут я должен говорить с Петренко, – процедил Пронин Коровину.

Товарищ Сон говорил по-русски куда слабее своего вождя. Но словарный запас у него был немалый. Правда, он постоянно строил фразы, пропуская слова. Получалась каша, в которой Иван Николаевич не всегда мог разобраться.

– Товарищ Пронин готов ваши приказы.

Пронин похлопал его по плечу.

– Есть в вашей команде новенькие?

– Пять погибли бомба. Взяли новенькие.

– Пятеро?

– Пять, да.

– Мы с товарищами займемся каждым из них. Проверим. Строгую секретность, надеюсь, гарантируете?

Сон почтительно кивнул.

Пронин не без тревоги приметил, что почти все корейцы (особенно молодые) для него – на одно лицо. Работать в таких условиях невозможно. Китайцев, японцев он различал легко. Оставалось надеяться, что этот эффект пройдет через несколько дней работы. Присмотрится, приглядится, научится видеть в каждом корейце прежде всего личность.

Побаиваясь прослушки (мало ли, на что способны американцы?), Пронин увиделся с Петренко, прогуливаясь по саду.

– Ну что, Петренко, проморгали агента? Бывает. Бывает. Чем мы способны ответить? Приготовим ему ловушку, Петренко. Давай подумаем, зачем он убил… Он же этим мог выдать себя. Убийство всегда дело опасное. И все-таки он на него пошел. Что скажешь, майор?

– Я вторую ночь об этом думаю, товарищ Пронин. Может быть, Григорьев сам ему хотел ловушку поставить, а американец половчее оказался?

– Почему же Григорьев действовал в одиночку? Опытный человек, разведчик… Не понимаю. С тобой он в последние дни не секретничал?

– Какое там! Он мне даже о своих подозрениях не говорил. Тихушник был великий.

– Есть у меня еще одна мысль. Что, если американец убил не для того, чтобы спасти свою шкуру. Что, если он проводит политику террора, запугивания. Они наносят по нашим позициям моральный удар. В такой ситуации это было бы логично.

Петренко посмотрел на Пронина непонимающе:

– Террор в одиночку? Вы же не думаете, что здесь действует целая сеть американцев? У Кима всё строго. Да и мы не сонные тетери.

– Один человек тоже может многое. Два-три громких убийства – и авторитет власти пошатнется. А корейцы, как вы знаете, часто перебегают из одного лагеря в другой. Многие еще не сделали окончательный выбор. А если убить или ранить удастся самого товарища Кима? Псу под хвост полетит и авторитет социалистической Кореи, и авторитет Советского Союза здесь, на Востоке. Как бы после этого японцы не воспрянули… Они же сейчас для американцев союзнички. Забыли, кто их города атомом выжигал… Словом, если я прав, найти агента будет чуть труднее. Он может оказаться и камикадзе, который действует в одиночку. Повидал я таких на Востоке.

– Японец, думаете?

– Ну, а почему бы и нет. Сдается мне, американцев чисто воды в Пхеньяне и нет. Разве что какой-нибудь предатель из числа наших, советских… И этот вариант нам тоже придется проверять. А, может быть, манчжурец по происхождению, китаец, таких в армии товарища Кима тоже немало.

– Известно дело. Проверять-то каждого нужно, – грустно сказал Петренко. – Даже меня. Вы за этим и приехали.

– Проверка, дорогой майор, оборотная сторона медали, которая называется «доверие». А вы, я надеюсь, в этом деле станете моей правой рукой. Ведь речь идет не просто о разоблачении агента. Поверьте, я не преувеличиваю. От этого дела зависит судьба войны. Судьба Северной Кореи – будет ли вообще такая страна? Если американцам удастся посеять зерна паники – пиши пропало. И Кожедуб со своими истребителями не поможет. Не зря ведь этим делом сам товарищ Сталин заинтересовался. Нашел время, важнейшие дела отложил.

– С чего начнем? Я готов выполнить любое ваше поручение, – оживился Петренко.

– Для начала – побольше общайтесь с новенькими. Сколько их, пятеро? Сойдитесь с ними покороче. Это наш первый круг подозреваемых. Найдите общие темы – например, вместе тренируйтесь. Они же любят физкультуру. Вы, как я заметил, тоже.

Петренко кивнул:

– Выполним, товарищ генерал.

– Ну, а завтра, после обеда, когда они все соберутся на стадионе – покажешь мне их. И расскажешь. А я тебе про свою идею подробнее расскажу.

Пронин крепко выспался, немного прогулялся по Пхеньяну – словом, до обеда вёл себя вполне беззаботно. А после трапезы они встретились с Петренко на стадионе. Пятеро новобранцев корпуса охраны… Они тренировались: наматывали круги по спортивной площадке в полном военном облачении. Петренко из укромного угла показал их Пронину и немного рассказал о каждом.

– Вот этот – племянник товарища Кима. Ему исполнилось двадцать. И дядя счел, что он готов для столь важной службы. Думаю, он вне подозрений.

Щекастый кореец что-то жевал, расслабленно передвигаясь по беговой дорожке. В профиль он особенно напоминал своего великого родственника. А по возрасту ему можно было дать и семнадцать, и двадцать пять. Парень был плечист, тяжеловатая походка выдавала человека физически сильного. Но мимика, улыбка – как у школьника.

– А вот тот, долговязый? – спросил Пронин.

– Хорошо проявил себя на войне. Был разведчиком, сапером. Наши офицеры дали ему высочайшую оценку. Настоящий храбрец. В огне не горит, в воде не тонет.

– Чтобы служить в охране – этого мало.

– Он прошел курс с отличными оценками. Корейцы его еще и за рост уважают. 186 – редкий случай в этих краях.

– Ты мне его биографию расскажи, хотя бы вкратце.

– Из крестьян-бедняков, воюет за социалистическую Корею с 17‑ти лет. О военных его заслугах я сказал.

– Теперь, по контрасту, расскажи про самого маленького, – Пронин указал на квадратного подвижного корейца ростом не выше 150‑ти сантиметров.

– Этот из спорта пришел. Рекордсмен по тяжелой атлетике, в легком весе, конечно. Глядите, как двигается натренированно. Воевал в разведке. Двенадцать языков добыл, награжден не раз. Сейчас ему 24 года. Полгода занятий – и он в корпусе охраны. Отборный человек.

– Ну, у тебя все отборные, – Пронин махнул рукой. – Рассказывай про следующего.

– А этот – китаец. Воевал вместе с корейцами в партизанском отряде. Он постарше других, ему тридцать.

– И тоже герой из героев?

– По характеру – молчун. Последние два года воевал в разведке. Совершал диверсии в тылу врага. Однажды отряд под его командованием прорвался на американский аэродром. Наделали там шуму! Два самолета взорвали. И, главное, с минимальными потерями. Товарищ Ким после этого лично высказал пожелание пригласить такого героя в личную охрану.

– Он любит героев, это вполне объяснимо. Остался пятый. Что это за спринтер?

Узкоглазый, стриженый налысо парень среднего роста энергично делал рывки метров на пятьдесят, потом метров двести-триста бегал без напряжения, отдыхал. И снова – рывок.

– Ну вы, Иван Николаевич, прямо в корень смотрите. Он даже в нашей спартакиаде участвовал, пятое место занял на стометровке. Рекордсмен Кореи на коротких дистанциях по бегу. Еще и стрелок отличный.

– Воевал или берегли чемпиона?

– Какое там берегли! Полтора года на передовой. На его снайперском счету – 17 американцев, включая одного подполковника. Они, конечно, возможно, малость преувеличивают, но стрелковые результаты у него сильные, он и с нашими снайперами на стенде соревновался. И побеждал. О его заслугах узнал товарищ Ким. И вот, по его личному распоряжению, он здесь.

– Дадим ему оперативную кличку – Спринтер.

– Воля ваша.

О своей идее Пронин тогда Петренко ничего не сказал. Толи сомневался, толи решил соблюсти субординацию.

Сразу после разговора на стадионе Пронин нагрянул к Киму:

– Идея у меня такая. Я американский шпион. Во время перелета генерала Пронина подменили. Петренко меня разоблачил. Я приговорен к казни, а пока меня содержат в тюрьме под надзором личной охраны товарища Кима. Как вы считаете, это не слишком фантастично?

Ким Ир Сен нахмурился. Но не грозно, а задумчиво.

– Вы уверены, что это поможет раскрыть предателя?

– Возможно, не предателя, а агента, который изначально был нашим врагом, – пояснил Пронин. – Скажу, что другого способа быстро его обнаружить я не знаю. По-другому получится дольше. Мы дадим ему время на раздумья. И на новые акции, что самое опасное.

– Действуйте, – кратко ответил Ким. Сколько раз он в молодости слышал это слово от советских командиров?

А уж после разговора с Кимом Пронин снова пригласил Петренко на прогулку.

– Расклад такой. Мне передадут весточку с того берега. От нашего человека, но он вроде как работает на американцев… Агент Полюс, связь с ним Коровин держать будет. Пересуды об этом должны достичь ушей всех наших подозреваемых. Понимаешь? Тут всё нужно сделать крайне осторожно, чтобы не пережать, чтобы не вызвать подозрений. Помни, против нас работает профессионал и, скорее всего, фанатик. Плюс еще кое-какие компрометирующие меня документы сварганим. Мол, Коровин меня еще с Москвы вёл. И доказаны мои давние связи с американцами. Продался товарищ Пронин с потрохами… Меня – в тюрьмы. А этот фанатик, я надеюсь, себя покажет.

– Фанатик?

– Конечно. Он же здесь почти смертник. Но не робеет, выполняет свою миссию. И не думай, что только с нашей стороны есть люди, готовые отдать жизнь за правое дело. Они-то тоже считают, что борются за правое дело… А если бы они не умели сражаться – мы бы давно взяли Сеул. И никакие американцы нам не помешали бы.

Петренко смотрел на Пронина, как на пророка. Давно он не слыхал от отцов-командиров таких уважительных слов о противнике.

– А он может убить Кима?

– Нет, – твердо ответил Пронин. – Вот этого я ему не позволю. Такой человек должен жить. Мы в Корее второго Кима вряд ли найдём.

Петренко посмотрел на Ивана Николаевича с еще большим восторгом. И нисколько не сомневался, что генерал не хитрит и не впадает в браваду. Но на всякий случай спросил:

– А как же – «незаменимых у нас нет»?

– А я эту истину не отменяю. Но она не всегда и не на всех распространяется. Как и любая истина. Диалектика! Гегель, Маркс. Изучал?

Петренко покраснел, как рак:

– Да, конечно, изучал. Не скажу, что всё читал от корки и до корки.

– Еще наверстаешь. Только уважай книгу, не относись к ней свысока.

В то время Ким Ир Сен жил подчеркнуто скромно, не раздражая соратников налаженным «барственным» бытом. Ведь они боролись «против буржуев». Его резиденция расположилась в богатом купеческом доме, но роскошную обстановку оттуда убрали – и обставили комнаты в солдатском духе, развесив по стенам портреты Маркса, Ленина, Сталина и Мао. На самом почетном месте висела огромная, раскрашенная фотография Ким Ир Сена в обществе Сталина, в кремлевском кабинете. Советский вождь добродушно улыбался в усы. Вечером он созвал у себя штаб – человек пятнадцать. И корейцев, и русских. Говорили о положении на фронте, об активности американской разведки.

Но в разгар совещания Ким Ир Сен сделал величественный жест – и все, кроме Пронина, покинули зал.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине. Я знаю, что вы участвовали в борьбе с американцами, внедряли в США агента, который успешно действует до сих пор и помогает нам.

Пронин скромно кивнул.

Ким продолжал:

– Я знаю и другое. Вы боролись с японцами, хорошо работали в Манчжурии, в Харбине.

– Да, это правда.

– И я начинал свой боевой путь в Манчжурии. Вместе с советскими товарищами, которые помогали нам сражаться за свободу против японских крыс.

– Об этом знает весь мир, товарищ Ким, – Пронин попытался дипломатично польстить.

Ким в ответ наклонил голову, как будто смутился. Неужели он еще умел смущаться? Или считал Пронина таким осведомленным человеком, перед которым глупо задирать нос и хвастаться?

– Вы хотите поймать американского агента на живца? Спровоцировать их реакцию? Это задумано хитро! – Ким, наконец, перешел к главному. – Но почему вы хотите сыграть роль предателя? Наши тюрьмы не слишком комфортабельны, товарищ Пронин. А играть придется до конца, без театральной бутафории.

– А я всю жизнь стараюсь действовать без бутафории, товарищ Ким.

– И товарищ Сталин в курсе?

– Мой план согласован с товарищем Игнатьевым, а он ежедневно получает указания лично от товарища Сталина.

Ким посмотрел на Пронина с завистью:

– Иерархия! Вот что помогает вам побеждать. Когда-нибудь я и в Корее создам что-то похожее. Каждый винтик должен знать свое место, выполнять свою важнейшую роль. Из таких винтиков и состоит механизм народного государства.

– Согласен с вами, товарищ Ким. И товарищ Сталин с вами бы согласился. Но, наверное, кое-что добавил бы. Очень важно умение маневрировать, тонко чувствовать главные задачи государства и чаяния народного большинства.

Ким продолжил – в тон Пронину:

– Не быть рабом истории, а плыть на её гребне. Согласны?

– Согласен.

– И все эти убеждения толкают вас в нашу тюрьму? У меня о вас сердце болит. Не скомпрометирует ли вас это дело?

– Не волнуйтесь, товарищ Ким. Этого просто требует наша служба. Иначе я не могу выполнить задание в срок и быстро восстановить вашу личную безопасность. А скомпрометировать разведчика делом, которое может стать ловушкой для противников, невозможно. Даже если агент не клюнет…

Пронин видел в Киме упрямство, свойственное большим политикам. Он уже привык к власти, к ответственности. И прилежно пытался разобраться в том, что оставалось вне его понимания.

Ночью Коровин получил от Полюса всё, что требовалось. Шифровку, ключ к которой у наших чекистов имелся. Это письмо полностью раскрывало «давние связи» Пронина с американской разведкой. Коровин подготовил и другие документы – все, что поручил ему Пронин.

На следующий день, без промедлений, Петренко в сопровождении ребят из полка охраны Ким Ир Сена арестовал Пронина. В этом отряде присутствовали все подозреваемые, все новенькие. Но не только они, чтобы всё ещё не известный нам агент не насторожился. Петренко при всех громко зачитал обвинение по-русски. Его корейский помощник не менее уверенно повторил каждое слово на своем родном языке. «За сотрудничество с американской разведкой, гражданин Пронин, вы задержаны. Отныне вы лишаетесь все прав нашего гостя плоть до выяснения всех обстоятельств дела».

– Какого дела? – возмутился Пронин. – Я консультант товарища Кима!

– Бывший консультант. Перехвачена ваша переписка с американским шпионом с той стороны. Он заметная фигура в американской армии. Есть все основания считать вас одним из организаторов покушения на товарища Кима.

– Какая-то чушь! Я только недавно приехал.

– Установлено, что вы действовали дистанционно, отдавая приказания своим людям.

– Каким еще моим людям? – свирепо вскричал Пронин.

– А вот это мы и выясним.

Весь этот диалог прилежно переводился на корейский.

Через полчаса Пронин уже пребывал в самой настоящей одиночной камере, на жесткой скамье, в полуметре от небольшой выгребной ямы. «Пожалуй, в более омерзительном месте я еще не бывал, – усмехнулся Пронин. – Не позавидуешь настоящим американским шпионам, если они проводят в этом отеле по многу дней».

Дальше действовать предстояло прежде всего Коровину и Петренко. Коровин постоянно крутился в полку охраны, находил предлоги, чтобы пообщаться с новобранцами – мол, чертовски хочется поупражняться в корейском. Но все они оказались не слишком разговорчивыми парнями. В конце концов он зачем-то пригласил к себе в избу – на чашку «настоящего китайского чаю» – одного из них, родственника товарища Кима.