000
ОтложитьЧитал
Одни любезности
До Нового Года оставалось пять часов. Иван Иваныч с Василь Василичем решили прогуляться, а вернее сказать, жёны их выперли из дому, чтобы не наклюкались раньше времени.
С неба падал снег большими хлопьями. Дышалось легко и… Одним словом погода так и шептала: «Займи, да выпей!», что и сделали друзья. Пропустили в парке по одной, по второй. Настроение сразу,– будто они на седьмом небе.
–Махнём по городу на такси?!– предложил Иван Иваныч.
–Махнём!
На стоянке – машин шаром покати. Ждать, пождать,– нету.
–Курносая!– бесцеремонно подошёл к диспетчерской будке Иван Иваныч.– Как насчёт мотора?
–Пять машин всего по городу, остальные на вокзале, приезжих обслуживают.
–А может быть мы тоже приезжие,– кокетливо возгордился Иван Иваныч.
–Ничем не могу помочь. Ждите, когда освободятся машины.
–Закажите в автопарке,– не отступал тот.
–И в парке ничего нет.
–«Ничего» у меня в карманах надоело,– голос Ивана Иваныча стал терять равновесие.– А Вы вот заказывайте, заказывайте,– уже в приказном порядке требовал он.
–Прикажите своей жене,– отмахнулась девушка.– Вы для меня никто.
Мимо, явно не торопясь, прошёл огромного роста сержант милиции, прислушиваясь к разговору, остановился у городской доски объявлений.
–Как никто?!– не унимался Иван Иваныч, почти просунув голову в окошечко.
–Не раздувай кадило, Ванюша,– почувствовал в подошедшем сержанте неладное, шепнул приятелю Василь Василич, но куда там. Иван Иваныч, уткнувшись в окошечко, не видит стража порядка, гнёт свою линию.
–Я требую… Вы на работе… работайте, а нет, так в шею таких работников.
Вот из-за поворота вынырнуло такси, подмигивая зелёным глазом, как захмелевшая вдова на именинах, мол, не занята. Приятели заспешили к машине, сели на заднее сидение. Подошёл и сержант, сел впереди.
–В горотдел,– сказал он, когда машина рванула с места.
–Извините, такси мы заняли,– возразил Иван Иваныч.
–Вы, вы,– усмехнулся милиционер.
Пока друзья переглядывались, не понимая в чём дело, такси скрипнуло тормозами во дворе горотдела.
–Прайдёмти!– предложил сержант.
–Да какое Вы имеете право,– взорвался Иван Иваныч.
– А я гварю прайдёмти!– сержант взял слегка Ивана Иваныча за локоть.– А Вы можете идти,– бросил на ходу страж порядка Василь Василичу.
–А как же Ивв-вв-ва…– было заикнулся тот.
–Хочете в месте с ним? Места обоим хватит.
Василь Василича как ветром сдуло.
Иван Иваныч, стоя рядом с «обезьянником», доказывал правоту:
«Да я…да мы…»
–Он пьян,– по одному запаху заключила экспертиза.
…Время близилось к полуночи. Иван Иваныч зуб на зуб не попадал, не столько от холода бетонной клетушки, сколько от душевной обиды на себя самого, на сержанта, да и на Василь Василича: «Хорош гусь, чуть что,– сразу в кусты». Часто дробя зубами, он хотел напеть какую-то мелодию, но она ему не давалась.
–Чего там мурлычешь?!– поинтересовался дежурный старшина.
–Вот и встретил Новый Год!– заключил Иван Иваныч, приблизивши голову к решётке.– Жена теперь нервничает, да и на работе сраму не оберёшься.
–А ты где работаешь?– поинтересовался старшина.
–В музыкальной школе.
–В музыкальной школе,– протянул дежурный, прикинул что-то в уме, гремя ключами, открыл «обезьянник»– иди сюда, здесь теплее.
Закурили, разговорились.
–Конечно, сержант переборщил.– начал старшина.– Надо было штрафануть Вас, и вся недолга. Но вы пререкались. Кого зло не возьмёт?! Пьяный, да ещё куражится.
–Я и выпил-то всего двести грамм.
–Ошибки у всех бывают, продолжал старшина.– Вот, например, в вашей музыкальной школе. Третий год пытаюсь устроить сына учиться на баяне. Говорят, нет слуха. При чём тут слух. Медведей учат ездить на мотоцикле. А почему ж пацана не научить играть «Распрягайте, хлопцы, коней». Я бы вот завтра пришёл с работы, хряпнул пару стаканов, посадил бы Бориску с баяном на стул и давай: «Распрягайте, хло-опцы, коней!»– затянул старшина на полном серьёзе, голосищем, как у церковного дъякона.
–Оно конечно так. Все ошибаются,– согласился Иван Иваныч со старшиной, когда тот закончил попевку.– Танюша теперь вся изволновалась,– тяжело вздохнул он.
–Да, дела незавидные,– старшина почесал затылок,– Вы на экзаменах-то бываете?
–Ну, а как же,– поспешил Иван Иваныч.– В прошлом году был председателем комиссии. Может и в этом…– он осёкся, потому как с подмоченной репутацией нечего рассчитывать на что-то.
–Что ж. Придётся помочь,– перебил его старшина.– Так и быть платите штраф, и до дому, пока калачи горячи.
Иван Иваныч отдал н-ную сумму, призадумался вслух:
–Автобусы к нам уже не ходят. Как же мне добраться до дому?
–Матвеич!– крикнул кому-то старшина, приоткрыв коридорную дверь.– Побудь ка за меня, я мигом.
…Мотоцикл вырвался на просторную улицу. По сторонам мелькали празднично освещённые окна домов. Холодный ветер рвал полы пальто, пронося мимо ушей Ивана Иваныча обрывки фраз старшины о том, что пора уже переходить на всеобщее и полное музыкальное образование, условия для этого есть. Иван же Иваныч, прильнув к тёплому телу старшины, думал о Василь Василиче: «Ну и гусь. Чуть что, в кусты».
У четырёхэтажного дома Иван Иваныч бодро соскочил с мотоцикла и заспешил к подъезду.
–Может запишите фамилию моего сына,– предложил милиционер.
–Ни в коем разе,– отрезал уходивший Иван Иваныч,– и не подумаю.
–Какой неблагодарный,– попрекнул старшина,– отпустил его, привёз домой, а он на тебе!
–Вы же сами сказали, что сержант неправ, а штраф я уплатил.
–Я ведь могу в местком написать,– пригрозил милиционер.
–Пишите,– сказал Иван Иваныч, думая про себя: «Авось председатель месткома- я, разберусь что к чему»,– и скрылся в подъезде.
Письмо на тот свет
(Памфлет об одном научном открытии)
МИХАИЛУ ЕВГРАФОВИЧУ САЛТЫКОВУ-ЩЕДРИНУ,
УСОПШЕМУ В ПОЗАПРОШЛОМ СТОЛЕТИИ.
К О П И Я: САМОМУ ГОСПОДУ БОГУ.
«Дорогой земелюшка, многоуважаемый Михаил Евграфович! Российские мужики просили меня потолковать с Вами об одном Вашем научном открытии. О каком открытии? Ну, как же. Вспомните свой знаменитый труд «О том, как один мужик двух генералов прокормил». В нём Вы описываете, как на каком-то необитаемом острове нашли две особи (впоследствии назваными Вами генералами) и посадили их мужику на шею. Пржевальский, в отличие от Вас, открыл всего только одну лошадь, но от этой скотины нет никакого вреда. От особей, открытых Вами, нам, российским мужикам совсем житья не стало. Посмотрите, сколько их в тюрьмах сидят! Честно признаться, в нашем колхозе (имеется ввиду бывший колхоз «Дай Бог терпения») картошку и ту реже сажали. Генералов судят по одному и пачками. Скоро, поговаривают, их будут сажать, как при Хрущёве кукурузу, квадратно гнездовым способом. Сейчас под следствием находятся несколько Вами открытых особей. Одна особь умудрилась хапнуть несколько десятков миллионов долларов. Вам такое и в гробу не приснится!
Открытые Вами генералы в количественном измерении превзошли все ожидания: множатся, как инфузории-туфельки. Только в одной Госдуме от их лампасов рябит в глазах.
В качественном же измерении никакого движения не наблюдается. Головы у генералов до сих пор пусты. Вы, прямо скажу, счастливчик! Во время своих опытов (книга «История одного города») имели честь наблюдать голову, фаршированную трюфелями. Как чудо природы, такая голова встречается крайне редко,– раз в сто лет. Мы, смертные сто лет не протягиваем, от того такие головы и не видим. В основном встречаем пустые головы, а по большей части порожние.
К примеру, в1993 году один генерал – матершинник возомнил себя самым умным. Как сказал бы Ваш современник, у генерала от радости в зобу дыханье спёрло, и он в свою очередь спёр титул президента России. Мало того, у матершинника появилось огромное желание до кровопролитиев. Он стал собирать ополченцев и приказал штурмовать Мэрию и Останкинскую телестудию. В результате несколько сотен убиенных.
В своём труде Вы очень правильно сказали (цитирую): «… голова, вследствие присыхания мозгов (от ненужности их в употреблении) перешла в зачаточное состояние. После того… удалось… положить начало целой особи короткоголовых (микрокефалов), которые существуют и доднесь».
Сущая правда, существуют. Один такой микрокефал , генеральный из всех генералов, пообещал в течение месяца скрутить в бараний рог всех непослушных на Кавказе. Раздухарился и целых два года крутил, но неизвестно что, а потом выяснилось,– рога-то ему обломали. Теперь ходит комолым.
А его друг по службе, расставил в селе Первомайском тридцать восемь снайперов-наблюдателей, и сам с ними вместе следил, как террористы бежали из окружения босиком по снегу.
–Никогда не видел,– признался микрокефал,– чтобы по снегу босиком тащили раненных подельников и заложников.
Вот пустая голова! Даже не догадался снять с себя сапоги и отдать бедным убивателям,– ведь они могли и насморк получить.
Вот такие наши генералы, вернее особи, открытые Вами некогда.
А нельзя ли к чертям собачьим загнать обратно на остров и совсем закрыть Ваше открытие. Ведь дело табак, дорогой земелюшка! Нужно что-то делать. Вы теперь ближе к Богу. Зайдите к нему, посидите, покумекайте вместе, как нам пособить. Хорошо бы с бутылочкой! Послать Вам таковую не могу, потому как у нас теперь продают такую «морилку», что керосин из Вашей лампы, при которой Вы делали своё открытие, намного лучше нашей водяры.
Остаюсь с земным поклоном мужик российский.
1993-2000 годы.
Сдвиг по фазе
(Сценка с трагическим финалом)
Подмосковье. Трёхэтажный особняк, отделанный жёлтым облицовочным кирпичом. В углу приусадебного участка двухуровневый гараж с мансардой из такого же кирпича. Деревья на участке посажены в спешке, как Бог на душу положил: яблони рядом с туей и облепихой, тополь около сливы. Но всё ухожено, чисто.
На скамейке под окном особняка сидит мужчина лет пятидесяти, одетый в рабочую спецовку. Лицо его круглое и плоское, как блин, усыпано лёгкой рыжей растительностью. Из приоткрытого рта торчат редкие, но крепкие зубы. Прищемив нижнюю губу и сильно скривив лицо, пытается развязать ими леску на удочке. Кряхтит, пыжится, словно тащит непосильную ношу.
–Кирилыч,– доносится из окна женский скрипучий голос. – Милок, пошуруди антенну. Опять по экрану плывёт какая-то рябь.
Кирилыч идёт к противоположному углу дома, по металлической лестнице поднимается на уровень третьего этажа, рукой теребит антенный кабель. Возвращаясь к скамейке, спрашивает:
–Ну как, Татьяна Васильевна? Лучше стало?
–Ни капельки,– скрипит недовольный голос из окна.
–Тут дело не в антенне,– оправдывается Кирилыч,– перекос по фазам. Вот и скачет напряжение,– мужчина садится на скамейку, принимается за свои удочки. Тишина кругом, как на кладбище. Мимо дома по тротуару проходит мужчина с тяжёлыми сумками.
–Мил человек,– обращается к прохожему Кирилыч.– Закурить не найдётся.
Тот останавливается, ставит сумки на траву. Достаёт платок, вытирает потное лицо и шею, осматривает Кирилыча. Достаёт пачку «Примы», угощает Кирилыча.
–Твой особняк или в прислугах?– спрашивает незнакомец.
–Это при царе называлось в прислугах,– нехотя отвечает Кирилыч, делая первую затяжку, пускает изо рта кольца сизого дыма, сопровождает каждую взглядом,– теперь это называется – прикомандированный.
–Как это?
–Я работаю в АО «Высоковольтные сети»,– начал свой рассказ Кирилыч.– Нашего начальника Семёна Палыча кондрашка хватила. Такой был мужик пробивной, энергичный, а теперь вон лежит в зале на диване бревно бревном. Руки ноги не шевелятся, язык отнялся. Мычит, да только пузыри пускает изо рта.
–Во как жизнь коверкает людей,– качает сокрушённо головой незнакомец,– от чего ж его так шибануло?
–А кто ж его знает,– тянет слова Кирилыч, явно не торопя разговор, что бы успеть «стрельнуть» ещё сигарету.– Одни говорят, что из правительства кто-то позвонил по поводу повышения тарифов, мол, в «Матросской тишине» освободились места.– Кирилыч тянет в себя сизый дым и продолжает.– Другие поговаривают, что слишком много коньяка пил и ни грамма не закусывал. Какой же организм выдержит такой перекос?
–Сдвиг по фазе!– вставил незнакомец.
Из открытого окна слышится:
–Кирилыч, пора кормить.
Собеседники расходятся. Кирилыч на какое время уходит в дом, а вернувшись вновь берётся за рыбацкие снасти. Скоро приедут сослуживцы Семёна Палыча. Просили организовать рыбалку.
–Червей не забудь накопать,– напутствует Кирилыча женский голос из окна. Кирилыч берёт лопату, пустую консервную банку, идет в поисках червей. Копает у забора. Нет червей.
–Вот дожились! Червяка днём с огнём не сыщешь.
–Копай вот там в углу у сарая,– подсказывает из окна женский голос.– Да, да вот тут. Строители всегда тут копали.
Семён Палыч, до селе лежавший тихо и смирно, вдруг начинает выражать недовольство: ужом извивается на диване, кряхтит, мычит, вроде бы не согласен с тем, что чужой человек ходит по его участку и хозяйничает.
Кирилыч капает в указанном месте, и лопата натыкается на какой- то предмет. Кирилыч выковыривает из земли целлофановый пакет. В нём металлическая банка из под кофе «Нескафе», плотно закрытая и ещё одним пакетом обернутая.
–Какой-то клад нашёл,– Кирилыч разворачивает свёрток и открывает банку.
Семён Палыч на диване места себе не находит.
Открывается калитка, заходят сослуживцы Семёна Палыча.
Кирилыч идёт по саду, достаёт содержимое банки и комментирует:
–Книжка члена КПСС… книжка члена ЛДПР… книжка члена «Народовластия»…
Ну что тут скажешь?! Темнота! Ведь ещё великий Чехов говорил: «Люди, будьте чуть-чуть лучше». Не подумал Кирилыч. Перечисляя членские книжки Семёна Палыча, он фактически зачитал ему смертный приговор.
Такой стыдобы Семён Палыч не выдержал, отдал Богу душу и копытца откинул в сторону.
1997г.
Мастера! Тудыт вашу мать
Сдался мне этот «Евроньюс»! Жвачка и жвачка! У них, на Западе, что не возьми,– всё жвачка. Колбасу ешь,– жвачка жвачкой, только пена во рту прибавляется. Так и «Евроньюс»: мусолят сутками одни и те же новости. Но всё-таки иногда хочется послушать голос «врага», радеющего за мою судьбу и всей душой желающего мне только счастья, особливо в свете сегодняшних событий.
Как-то мой телек почему-то стал совсем плохо казать этот «Евроньюс», а звук совсем пропал. Решил вызвать мастеров, поправить дело. Дал объявление в местную газету. На утро звонок в дверь. Два молодых симпатичных парня с инструментальными ящичками в руках в униформе нарисовались, как в сказке: «Стань передо мной, как лист перед травой».. Такие обходительные, вежливые, даже обувь начали было снимать в коридоре. Я их остановил.
-К чему эти церемонии,– много ли той грязи на обуви.
Посмотрели они телевизор, пощёлкали каналами.
-Дело в антенне,– сказал вихрастый парень, скорее всего старший среди них.– Полезу на чердак. Петро, а ты мне по телефону…
Мастер, значит, полез на крышу пятиэтажки. Оттуда звонит помощнику:
-Петро! Ты слышишь меня?– тот отвечает,– Слышу, но очень плохо…Что ты говоришь?…Не понимаю… Чего крутить?…Какую головку?…
Рыжий Малый говорит мне:
-Отец, давай откроем окно, может быть так лучше будет слышно.
Чего ж не открыть. Открыли окно, но и это не помогло. Мастера, что на крыше, плохо слышно, как будто он шепчет, а не говорит.. Опять Рыжий Малый обращается ко мне:
-Одному надо стоять внизу под окном и передавать слова Мастера. Я бы пошёл, но тут надо крутить отвёрткой головки
Короче говоря, чтобы наладить нормальную связь и слышать Мастера на крыше, сделали они из меня ретранслятор. Довольно долго я транслировал команды Мастера, и обратную информацию от помощника. Даже охрип маленько и продрог на ветру. Тут из окна помощник Мастера крикнул, чтобы я поднимался, а Мастер пусть спускается. В комнате, значит, встретились все трое. Помощник и говорит, что, мол, тут нужен какой-то трансплитатор, который в единственном экземпляре на всю мастерскую и сегодня им воспользоваться нет возможности,– занят другими мастерами. Короче, ребята пообещали прийти завтра и сделать. Я по простоте душевной хотел предложить им денег,– как никак всё-таки хоть что-то заработали, но Мастер сухо, даже раздражённо сказал, как отрезал:
-Завтра! Завтра, отец.– И тут же они ушли.
Завтра я прождал их весь день. Нету. Ну, думаю, этот чертов трансплитатор, никак не могут взять. Прошёл ещё день. Потом и вся неделя, а их нет. Их адреса и телефона у меня нет. У кого спросить?!!! Тут я стал допетривать: «А те ли Мастера у меня были?» Я бегом к телевизору, над ним полка с книгами. В десятом томике Л.Н. Толстого я хранил деньги на похороны, всё откладывал, откладывал. Денежки те «тю-тю», корова языком слизала. Ну, Мастера! Где же, интересно знать, их учат этому?!!!
Неудачник
Шофёр- дальнобойщик Антон Краснов бюллетенил уже вторую неделю. Он лежал в зале на диване. Здоровенный верзила, чуть поменьше шкафа. Руки, как маховики с двухпудовыми гирями – бицепсами. В огромном кулачище градусник казался спичкой. Температура под тридцать девять. Как все люди широкой кости он по натуре добродушен, уравновешен. Но только не сейчас. Антон злой не знамо как. Три зимних месяца вкалывал без выходных и проходных, чтобы в марте по-человечески отвести рыбацкую душу. С утра пятнадцатого марта он в отпуске. Четырнадцатого вечером сложил всё необходимое для рыбалки в рюкзак, спустился во двор, где стояла его «копейка», положил его в салон, что бы поутру никого не тревожить,– выехать сразу.
Ночью подскочила температура под тридцать девять, стало крутить его вертеть, будто бес вселился. И вот так всегда и во всём. Станет он в очередь за колбасой или за сосисками, перед самим носом прилавок закрывается,– закончилась продукция. Девчонку на танцплощадке увели прямо из под носу. Теперь Антон с ней видится, разговаривает. Муж у неё пьяница и дебошир, пьет и бьёт. Антон мужик, что надо. Да и жена у него неплохая, только, правда, занудистая. А что с неё возьмёшь: учитель школы. Всю себя отдаёт чужим людям, а своим…
Антон поднялся с дивана. Поговорить не с кем. Сын у бабушки в деревне проводит каникулы. Жена на работе. По телеку голубую муть крутят без устали.
-Врач советовал при температуре больше пить жидкости,– сказал Антон сам себе.– Вот иди и пей.
На кухне, пока нагревался чайник, Антон смотрел через тюлевую занавеску на двор и прилежащие окрестности. Погода была явно не для рыбалки, что слегка тешило Антона. Ветер беспрестанно гнал тёмно синие тучи с севера на юг, нисколько с ними не церемонясь, толкал друг за дружкой. Как из дырявого мешка вытряхивал из них снежинки величиной с горох, подхватывая на лету, со злом кидал их в лицо прохожим. Вороны на макушках тополей галдели, как базарные торговки. Ветер так и норовил спихнуть их вниз, до безобразия задирал им хвосты, заставляя их то и дело вскидывать крылья, чтобы удержать равновесие. Лишь машины, понуро уткнувшись носами в дворовые кустарники, стойко переносили удары ветра со снегом.
Тут Антон заметил странную человеческую фигуру. Среди машин бродил пацан лет девяти, десяти. Он был плохо одет. Большие кирзовые сапоги явно не с его ноги, задирали носы вверх, при ходьбе смешно мотали головешками. Будто их кто-то спрашивал около очередной лужи: «Хотите в грязь?» Они отрицательно мотали: «Нет». Штанишки и куртка до того легки, что ветер беспрепятственно гулял вокруг его щупленького тельца. На плечи кулём сползала вязанная спортивная шапочка, вдвое больше головы.
На пацана жалко было смотреть. Дальнейшее поведение мальчика насторожило Антона. Тот, подойдя к очередной машине, замирал на месте, и только косым взглядом зыркал по сторонам, искал, нет ли где постороннего глаза. Убедившись, что за ним никто не следит, бегло осматривал салон автомобиля. Прямой без лишних движений, он, как тень, перемещался от машины к машине. Около новенькой белой «шестёрки» замер: глазёнками зырк, зырк. Посиневшими ручонками достал из-за пазухи два сварочных электрода с загнутыми концами, без особого труда просунул их под резинку ветрового стекла. Прижав кнопку фиксатора одним электродом, вторым зацепив за поворотную ручку, открыл «ветровик».
-Во шпарит пацан,– удивился вслух Антон,– как по нотам.
Рука Антона машинально потянулась к окну, рванула ручку фрамуги. Та, как живой свидетель происходящего безобразия, открываясь, недовольно рявкнула. Пацан замер, присел, как испуганный голубь, готовый вот-вот вспорхнуть с места. И Антон не шевелился, скрываемый занавеской, не выдавал себя, ждал, что будет дальше. Глаза мальчика пугливо бегали по окнам пятиэтажки. Прошла минута, вторая, третья. Не обнаружив постороннего глаза, мальчик успокоился, просунув руку в ветровик, стал тянуться к дверной ручке. Антон вложил два мизинца в рот, резко свистнул. Воришка, поняв, что над ним издеваются, смущённый, юркнул под грузовик, стоявший рядом. С третьего этажа видны были только головешки сапог, да посиневшие ручонки, электродом чертившие на грязном снегу всевозможные фигурки.
Шло время. Воришка не вылезал из-под грузовика. Тут засвистел чайник. Антон, как на рыбалке кинул щепотку чая в чашку, налил кипятка. Подойдя опять к окну, он не увидел ни сапог, ни электродов. Пока заваривался чай, Антон шарил глазами по двору в поисках пацана. На всякий случай посмотрел на свою «копейку». Стоит ломотина, кому она нужна. Настроение у Антона вконец испортилось. Стало жаль мальчугана и стыдно за себя. Нашёл над кем издеваться. Перед глазами – озябшие ручонки и смешные сапоги. Может, он от ветра хотел спрятаться и погреться.
-А «шестёрка» чья?– вслух подумал Антон.– Мулевича… из первого подъезда. Надо же кому порадел. Жулику и проходимцу. По нём давно тюрьма плачет. Организовал какую-то липовую фирму, якобы тросы вяжет, сам же подпольно держит в подвале винный завод. Жена заруливает на «Форде», сам на «БМВ», а сынишке для опыта купил «шестёрку».
До самого вечера Антон ругал себя и жалел пацана- неудачника. С грустью поведал историю пришедшей с работы жене.
-Мулевичем пусть занимается милиция,– как всегда не в бровь, а в глаз отрубила жена. – Мальчонку мог бы угостить конфетами и печеньем, Одежонку бы Мишкину старую дал ему. Вон её полна кладовая. Дубина ты стоеросовая,– это смутило и задело за живое Антона. Особенно последняя фраза.
От такой несправедливости Антон завалился на диван, отвернулся к стене. Люди его комплекции и, естественно, характера, теряются от откровенной грубости. Они, как малые дети, замыкаются в себе и не находят, чем ответить. В душе Антона раскалённой лавой кипела обида: на воришку, что не во время подвернулся; на жену, которая разила наповал и без оглядки на последствия; на Мулевича, на милицию, наконец, на самого себя. Прибавьте ко всему перечисленному возросшее до неимоверных размеров желание плюнуть на всё и выехать на природу. Не трудно представить всё перечисленное вкупе с крепким организмом шофёра-дальнобойщика одолели болезнь, вытурили её из Антона. Ночью температура спала. К утру он был как огурчик. Тихо, чтоб не потревожить жену, собрал сидорок, заварил в термосе чай, сияющий спустился во двор. Радостное солнце, как друга обласкало его весенними тёплыми лучами. Лишь у горизонта притаились вчерашние иссиня тёмные тучи, готовые в любой момент испортить настроение и рыбалку.
Антон подошёл к своей «копейке». Ветровик и дверца водителя были открыты. Антон быстро проверил вещи, принесённые в салон ещё до болезни. Всё было на месте, кроме красивой металлической коробочки с мормышками и блёснами, без которых рыбалка теряет всякий смысл.
Антон сплюнул, зло выругался, ударив кулачищем по сидению:
– Не везёт! Мотал я твою душу! Ну, хоть тресни.!