Часть 1
С медведем шутки плохи
Мой друг Проня и его помощник Стручок на баркасе развозят продукты по пушфакториям. Работа до одурения однообразная: “пилить” полдня по Колыме от одной остановки до другой. Мотор, как шмель в ухо: ”у-у-у-у”. Скучно.
Колыма – река горная, бурная. Порой своенравная, опасная, а иногда и просто страшная. На каждом повороте хрипит, орёт, бесится от злости, грызёт каменистые берега. Злится на человека. Никак не может согласиться с тем, что тот отнял у неё тонюсенькую полоску и, не смотря на капризы и причуды, движется по ней. Любая оплошность здесь грозит людям неотвратимой бедой. Проня и Стручок об этом знают, но забывают, потому-то ни один рейс у них не проходит без приключений.
Проня – моторист. Всегда сидит на корме, прислушивается к гулу агрегата. Специалист отменный, на слух предугадывает поломку, чтобы в нужный момент предотвратить её. Но страшно беспечный, как и его напарник Стручок. Тот вообще ещё пацан желторотый. Только-только закончил одиннадцать классов. Как говорится, ещё молоко не обсохло на губах. На вид щупленький, невзрачный, прыщеватый. Уши топориком. При знакомстве в отделе кадров, где его определили Проне в помощники, назвался Валерианом. ”Он такой же Валериан, – решил про себя Проня, – как я Аполлон
Бельведерский”, – подумал и нарёк его по своему: Стручок. Тот хоть и с заносистым именем, но с характером оказался уступчивым. Возражать не стал. Проня определил ему место на носу баркаса.
–Будешь беду отводить. Вроде лоцмана, – сказал ему моторист, – шестом топляки отталкивать, на скрытых перекатах оберегать баркас от подводных валунов.
Идут как-то мимо “рыбтреста”, шутливо прозванного рыбаками местечка у слияния Сеймчанки с Колымой. Ничто не предвещало беды. Напротив. Природа для полного счастья отрядила на сегодня солнечный тёплый день. Кучерявые берёзки, как молоденькие девчонки в коротеньких зелёных юбочках рассыпались по склону сопки. Рядом на крутом берегу вековые сосны кажутся строгими гувернантками, присматривающими за слишком легкомысленной молодёжью. Здесь Колыма глубже, шире и спокойнее. Баркас на тихой воде оживает, прибавляет ходу.
Глядь, от правого берега к левому движется что-то живое. Солнце слепит глаза, ничего не видно. Когда баркас приблизился- оказался медведь. Обыкновенный медведь плывёт на тот берег по своим надобностям. Туловище под водой. Одна голова торчит на поверхности. Она смешно шевелит ушами и отфыркивается. Такая безобидная головка (с ведро!).Так и хочется протянуть руку и погладить.
–Смотри, Проня, медведь, -кричит удивлённый Стручок напарнику, – давай подплывём поближе, я никогда не видел медведя живьём .Что ж не подплыть. Подплывём, жалко что ли. Идут на сближение с медведем, а вернее с его милой и смешной головкой. ( Если бы они видели какая махина скрывается под водой!).
Встречу с людьми косолапый явно не планировал. Да и зачем они ему нужны? Жил себе жил. Нужда припёрла – поплыл на тот берег. Тут на тебе: ”Здрассьте, я ваша тётя! Желаем поближе познакомиться.” Шли бы вы ребята своей дорогой. С медведем шутки плохи!
Но баркас приближается почти вплотную. Медведь, увидев лодку с людьми, поворачивает обратно. Не тут-то было: Стручок зачем-то придерживает его шестом за шею, цепляет за лапы, мешает плыть. Медведь сопротивляется, увёртывается от шеста, не хочет связываться с людьми. Стручок не уступает, упорствует. Но есть же предел терпению! Медведю нет резона тонуть. Из-за чего? Только потому, что у какого-то лоботряса “поехала крыша”. Он разворачивается к баркасу, всем видом своим говоря: ”Ну, если вы так хотите, то пожалуйста!” Не будь дураком, цап за борт своей лапищей. Баркас клонится на бок, того гляди опрокинется. Мотор надрывно переходит с высокого тона на низкий. С берега стрелой мчится длиннохвостая сорока: ”Ха-ха-ха-ха!” Нутром чувствует, бестия, намечается скандальчик.
Медведь своих намерений не скрывает. Слышно как хрустит бортовая доска под черными острыми когтями. Головка, несколько мгновений назад казавшаяся такой забавной и безобидной, увеличивается на глазах, приближаясь. Вот она уже рядом: ”Кто-то нас хотел тут погладить!” Медведь норовит и второй лапой зацепиться за борт. Стручок явно не ожидал такого поворота событий. В растерянности его глазёнки бегают из стороны в сторону. Он не знает, что делать. Хоть самому прыгай за борт. Тычет в медведя шестом, мешает тому ухватиться за борт второй лапой. На помощь бежит Проня. Хватает на ходу пустую флягу с широким горлом, набросив на голову медведю, лупит по ней веслом. Толстым концом весла упирается медведю повыше ключицы, в самую “дыхалку”. За бортом баркаса слышится скрежет когтей о металлическую обшивку днища. Медведь ищет опору. ”Если найдёт, – думает про себя Проня, – будет не до смеху”.
–Скидывай медведя! – кричит что есть мочи Проня, -шестом бей по лапе! По лапе бей!
Как бей?! Только что мальчишка заигрывал с медведем, шалил, а теперь бей!
–Ему больно же! -верещит мальчонка.
–Тебе ещё больнее будет! – грозит Проня, матерясь, – бей… твою мать…
Стручок понимает, что сейчас Проня страшнее медведя. Ослушаться его не моги. Вмиг детская душа ломается: удар!.. ещё удар!.. и он уже мужчина.., а медведь плюхается в воду, кружит на одном месте то ли от боли, то ли от злобы, то ли оттого, что забыл куда и зачем он плыл. Мотор, почувствовав облегчение, весело запел. Ууууууууууф-ф-ф-ф! Пронесло. Слава Богу!
Медвежий аттракцион
За прииском “Большевик” дорожники ремонтировали участок трассы в сторону Мяунджи. Ранним утром приехали на место. Несколько человек начали зачищать старые выбоины на полотне, а двое (водитель Тупчий и тракторист Емеля) на самосвале поехали на берег Аян-Юряха. Там в карьере стоял бульдозер. На нем Емеля горновал гальку и глину дорожникам.
Емелю потому и звали Емелей, что язык у него, как помяло. Каждую минуту травит какую – ни будь байку. Был бы слушатель. Пока ехали на Аян, ни на минуту не смолк.
– Представляешь, вчера с утра до вечера на том берегу реки медведище с корову ростом, прямо напротив меня метрах в ста от карьера вышел из леса.
– Может со слона? – загоготал Тупчий, не придав серьёзного значения словам тракториста.
– Не перебивай, – отмахнулся Емеля, – с мысли собьёшь… Вышел он из леса, сел на гальку, глазищи вытаращил. А я как на грех ружьё не взял, – Емеля похлопал ладошкой по зачехлённому ружью, – (беру с собой для отстрастки). А тут трактор, как на зло стал барахлить, бензопровод засорился… вода откуда- то попала. Думаю, переплывет реку, и что я буду делать? Хоть криком кричи. У меня выхлоп на пускаче похож на пулемётную очередь. Дерну за шнур, пускач- ”та-та-та-та-,” медведь как подпрыгнет на месте, а уходить не уходит. От ружейного выстрела деру бы дал. А тут нет. Концерт, да и только. Не то чтобы он испугался, а как бы играючи, вроде я с ним шучу. Завёлся мотор- маленько отлегло: всё- таки на работающий трактор не полезет. И он успокоился, упёрся в меня взглядом и сидел словно заворожённый.
Тупчий свободной рукой потеребил Емелю за колено:
– Он смотрел на тебя и думал: ”Где- то я видел этого мужика?”
–Ну, слушай, дурёха! Весь день просидел с места не тронулся. Может больной какой, подумалось мне, а потом я вспомнил рассказ Прони -моториста. Оказывается, медведь никогда не ест свежатину. Задерёт или замнёт кого- то, спрячет жертву свою, завалит камнями, валежником или буреломом. Отойдёт в сторонку и слушает, если жертва подает признаки жизни (стонет или ворочается), вновь раскопает и опять мнёт. Помнёт, опять заваливает. Караулит дня два, три. Когда от жертвы пойдёт душок, начинает есть. Смотрел я вчера на медведя и думал, может, он задрал олешку или сохатого и караулит, а на меня смотрит от нечего делать.
– Какой- то ты, Емеля чудной, – перебил его Тупчий.– Где не надо ты шустёр, без мыла влезешь… А тут такого маху дал.
– Чего, чего? – не понял Емеля.
– Попросил бы мясца у него, – сегодня с ребятами шашлык бы сгандобили.
Емеля ухмыльнулся, шмыгнув носом, помолчал с минуту и продолжил тараторить:
– Мишка умный зверь. Вон в Москве медведи Филатова по улицам ездят на мотоциклах. Кстати, о мотоцикле.
Емеля такой человек, что на любой случай у него есть анекдот, любое слово рождает в его голове какую – ни будь побаску. Он легко переходит с одной темы на другую и так гладко, так незаметно, что нет конца и края его байкам .
– Кстати, о мотоциклах. В Липецке, а я родом оттуда, – для убедительности вставил Емеля, – в Нижнем парке был такой аттракцион- гонки по вертикали. У входа под лестницей небольшая бетонная площадка была огорожена металлической сеткой. Там на цепи и в наморднике прохаживался медвежонок лет двух, трёх. Непоседа был превеликий. На месте минуты не постоит. То сдерёт с досчатых стен афишу, то опрокинет бочку с песком, что стояла на случай пожара. Умудрялся ( к радости зевак) задней лапой достать урну из – под лестницы. Передней не дотягивался до неё, оборачивался задом и тащил урну задней лапой. (Контролёры в неё бросали оторванные корешки билетов). Так вот он её подтащит к себе, носом шарит по дну, потом с урной на голове поднимется во весь рост. Мусор, рваные бумажки сыплются на него. Народ гогочет, особенно ребятишки. Может, его держали специально для этих штучек? Для рекламы. Поговаривали, будто его учили ездить на мотоцикле, готовили с ним номер такой. К технике Мишка проявлял особый интерес. Не зря его звали Механиком. Мотоциклисты, чтобы заинтересовать зевак, выкатывали старый мотоцикл на площадку, вроде бы как ремонтировать собираются. Инструменты принесут, насос. Всё побросают около медведя, а сами бегут в павильон на мотоциклах развлекать публику. Пока они катаются, Механик “пытается завести” мотоцикл: дергает за провода, за шланги, спицы из колёс вырвет. Короче, уродует технику. Прибегут ребята, качают сокрушённо головой, мол, вот это “ремонт”. Приладят шланги, провода, спицы приткнут на старое место, откатят мотоцикл до следующего перерыва, – Емеля замолк.
Удивительная черта у Емели, – вовремя закончить свою байку. Только закончил, и самосвал подкатил к карьеру и по пологому спуску юркнул вниз к бульдозеру.
Оба вышли из кабины и остолбенели: бульдозер был совершенно раскурочен, как тот мотоцикл на мотогонках. Капоты сорваны с петель и измяты словно бумажные. Патрубки и шланги порваны. В кабине, словно Мамай прошёл: сиденья разодраны, ручка газа вырвана “с мясом”, рычаги управления были так изогнуты, словно их кто- то пытался завязать узлом. Медведь явно пытался завести трактор. Не зря же он вчера целый день следил за Емелей, «перенимал» опыт…
Емеля, только что сорокой стрекотавший битых полчаса, потерял дар речи. Чесал затылок и бубнил одно и тоже: ”Ё- моё, ё- моё!”
Тупчий, как мог утешал друга:
– Ты не признал его, дурёха! Это же Липецкий медведь к тебе приходил вчера. Механик.
Неравный бой
Мой хороший знакомый, Семёнычем его звали, работал в детском оздоровительном лагере на Кулу завхозом. Как –то раз ночью спал сладко и безмятежно. На рассвете его словно что-то ужалило, будто кто в бок пнул. Через открытую форточку доносился шорох пустых консервных банок с площадки, где на бетонном полу стояли мусорные баки. Завхоз присмотрелся: огромная туша тенью шастала по кустам вокруг тех баков легко и непринуждённо, словно курица по траве. “Медведь”, – мелькнуло в голове Семёныча.
Такое случается нечасто. Сразу и не придумаешь, что делать. Пугнуть бы чем! Взять на кухне пустую кастрюлю и постучать… Лучше, конечно, позвать охотников с ружьями… Как назло, телефон не работает… Сообщить бы в милицию.
Завхоз по-солдатски вскочил в штаны, взял рубашку со спинки стула и на цыпочках вышел в коридор. Тенью скользнул в комнату Генки-моториста, молодого парня, недавно вернувшегося из армии, работавшего в лагере киномехаником .
-А?.. Что?.. – всполошился спросонья парнишка.
–Тс-сс! -перебил его Семёныч, – медведь орудует около баков. Скачи на мотоцикле в посёлок. Собери охотников или милиционеров.
–Понял, -отчеканил тот по-армейски, застёгивая на ходу рубашку.
–Только мухой! Одна нога тут, другая там, – шёпотом наставлял Семёныч парня, – а то он мне детишек телятами сделает… Я пока его чем-нибудь займу…– последние слова Генка мог не слышать, ибо был уже в гараже. Через минуту мотоцикл рявкнул, боднув придорожную гальку, и Генка, распластав руки над рулём, пулей умчался в посёлок.
Семёныч через запасную дверь столовой незаметно прошёл на кухню. Отсюда площадка с мусорными баками, как на ладони. Завхоз глянул в окно через тюлевую занавеску. Медведь стоял на задних лапах, перегнувшись всей тушей через край металлического бака. Шерсть на боках его лоснилась и блестела. Передними лапами он доставал со дна бака консервную банку и языком вылизывал из неё оставшиеся крохи. “За тушёнку или сгущёнку медведь на ДОТ кинется”, – вспомнился Семёнычу рассказ геологов, отражавших с ружьями набеги медведей на их склады. Эта мысль подтолкнула завхоза к дальнейшему действию. Семёныч достал из картонных коробок несколько банок тушёнки и сгущёнки. Надрезал их ножом аккуратным образом, чтобы не вывалить содержимое, когда будет бросать медведю. Расставил банки на столе в рядок, как солдат гранаты перед боем. Горько ухмыльнулся, оглядывая “боеприпасы”, как бы соизмеряя свои возможности с непредсказуемой силищей зверя. Сила эта ему известна ещё со студенческих лет, когда в далёком Ленинграде он заходил в зоопарк. Перед глазами и сейчас таблички на клетке с медведями: ”Камчатский бурый медведь” и “Канадский рыжий медведь”. Оба почему-то жили в одном вольере. Не смотря на возраст, целыми днями играли меж собой, валяли друг друга. Когда они, ”играючи”, падали на пол, то вся земля и сам павильон вздрагивали, аж лампочка гасла. Глупые обезьянки в соседних клетках испуганно таращили глаза при этом и всякий раз вскрикивали, боясь, что это начало землетрясения.
Медведь Колымский в кустах у баков мало чем уступал тем, ленинградским, ни в росте, ни в весе. Не дай Бог такому в башку втемяшится какая дурь, так он двухэтажный спальный корпус, где спят триста детишек, по брёвнышку раскатает, и не надо никакого землетрясения. Семёныч, не спуская глаз с медведя, отодвинул от окна лишние столы и стулья, чтобы не мешали замахиваться, когда он будет кидать “гранаты”. Открыл шпингалеты на обоих створках рамы, потянул створки на себя- они легко подались. К “бою” всё было готово. Дело за супостатом, который продолжал старательно вылизывать пустые банки.
“Знал бы, какой ему презент приготовлен…”– мысль Семёныча не успела созреть, как медведь, будто подслушав думку завхоза, заковылял на своих четырёх в сторону спального корпуса. Не раздумывая, Семёныч первой “гранатой” чуть не угодил косолапому в бочину. Тот остановился, подозрительно посмотрел на “приманку”. Шкура на носу его, ноздри и губы вдруг дёрнулись, задвигались, как гуттаперчевые, придавая Мишке глуповатое выражение, будто он в уме таблицу умножения учит. Аромат “приманки”, этой манны небесной, неожиданно пахнул ему в нос, и косолапый принялся за лакомство.
Чёрные, как смоль, усы Семёныча нервно вздрагивали, весь он напрягся, всё в нём натянулось, как струны на гитаре. Завхоз готов был все съестные запасы отдать медведю, лишь бы отвести беду от детишек. Всей душой, всем существом своим ушёл он в этот поединок. Доставал новые банки, надрезал их: “Ешь, ешь, миленький, ешь1 У меня их вон сколько..”. Надрезав бросал их прожорливому гостю.
Увлечённый Семёныч не слышал, как зашуршала придорожная галька, скрипнули тормоза. Милицейский “газик” ткнулся в кусты и замолк. По задворкам лагеря, пригнувшись, пробежал сержант с автоматом Калашникова. За ним Генка и ещё один охотник с ружьями наперевес. Спаренные дуплеты грохнули рядом с открытым окном кухни, опрокинув медведя в кусты. Семёныч вздрогнул и обмяк – внутри оборвались натянутые струны. Обмяк всем телом, будто те пули прошили его, а не медведя. Семёныч прикрыл глаза рукой, присаживаясь на подоконник. Такой развязки он не ожидал. Когда угроза ребятишкам миновала, вдруг нестерпимо жалко стало медведя. Жалко и стыдно перед зверем. Слишком не равным получился бой. За что? За желание полакомиться- получить пулю?!. Что скажешь теперь детям? Как глянешь им в глаза?. Они вон уже все высунулись из окон: ”Кто стрелял? Кого убили?”
Генка увидел Семёныча в проёме окна кухни, радостный подбежал к нему:
–Шабаш! Отшастался, голубчик! – нарочито громко доложил киномеханик, чтобы слышали и ребята. Семёныч поднял руку, желая что-то возразить, но тот продолжал громко рапортовать. – Больше здесь не появится. От такого грома косолапый наверное уже вторую сопку штурмует. Мы бабахнули холостыми. Боевые были только в автомате у сержанта, на всякий случай.
–Слава Богу! – облегчённо вздохнул Семёныч, – всё обошлось…все живы и целы…
Смотрите! Паганини!
Проходившие мимо оздоровительного лагеря грибники рассказали Семёнычу такую историю:
– Идём на восходе солнца мимо вашего забора, а вот у той большой сосны, что рядом с телефонным столбом, провод вдруг падает, как оборвавшаяся бельевая верёвка. Ветра, вроде бы, нет. Смотрим: с дерева спрыгнул медвежонок… ну так это лет двух-трёх. Испугавшись нас, дал дёру.
–Вот зараза! – удивился Семёныч, -а я -то грешным делом всё на детишек сваливал. Дважды на этой неделе вызывал монтёров. Вот ведь какая штука выходит… Только наладим связь, – глядь, а телефон не работает. Житья нам этот проказник не даст.
–Давай поймаем его, – предложил Генка- моторист.
– Гм-мм, поймаем… Легко сказать. Это тебе птичка что ли? – задумался завхоз, покручивая свой чёрный ус. – Капкан ставить…
–Зачем капкан? – перебил Генка, – это очень просто делается, -начал выдвигать свою идею парнишка. Завхоз смотрел на него насторожённо. “Молодёжь! Всё-то у них делается просто и легко”. А моторист всерьёз раскрывал свои планы. – В рыбной инспекции возьмём сеть – путанку. Там этого добра – навалом. Браконьеры чай ещё не перевелись. Воткнём колья вокруг сосны, на них сеть натянем и он наш.
–Вдвоём не управимся, -засомневался Семёныч. Другого выхода он не видел и мысленно был уже согласен с предложением моториста, только обдумывал конкретно детали дела. – Мужиков-то -ты да я, да мы с тобой. Разве что парочку ребят взять с собой. Тех, что покрепче.
– Карла Ургана из первого отряда. Он парень что надо, -поддакнул Генка, – Юрку Юркина из третьего. Уж шустрее не сыщешь. Прикажем им держать язык за зубами.
Так и решили. Пока монтёры натягивали провода, и в хвост, и в гриву ругая косолапого злоумышленника, Семёныч “добывал” сетку – путанку и вымаливал у главы администрации нужный до зарезу “газик”. Генка с ребятами вколотили колья вокруг сосны, натянули сеть, оставив для прохода небольшой прогалок со стороны реки Медвежки. К вечеру загнали “газик” в кусты, замаскировав его хорошенько ветками.
–Дикий зверь техники не боится, – объяснял Семёныч ребятам, – бензин человеческий запах заглушает. – Завхоз раздал всем тёплую одежду, сели в машину и начали, затаившись, ждать гостя. Несколько ночей там заночевали.
В начале августа на Колыме ночи не очень длинные, но зябкие. По ногам тянуло холодом. Ближе к утру капот “газика” побелел от инея. Несколько раз грелись чаем из термоса, молча, без разговоров. Изредка со стороны посёлка доносился лай собак, да где-то на перевале натужно выли карданы грузовиков. До самого рассвета всё было спокойно. Стало светать. Откуда-то появился ворон, сел на макушку сосны, закаркал. Юрка хихикнул, прыснув в рукав.
–Чего ты? – недовольно буркнул Урган.
–Это он тебе говорит: ”Кар-рл, кар-раулишь? Кар-рл, кар-раулишь?”
–Тс-сс! Тихо! – одёрнул Семёныч ребят. – Слышите? Где-то бурундук застрекотал. Этот зверёк всегда сопровождает медведя. Предупреждает об опасности.
Ворон лениво взмахнул крыльями: ”кар-рл, кар-рауль!” и скрылся из виду. С пригорка из кустов карликовой берёзы выкатился какой-то тёмный шар. Перед ним трещал бурундук: ”Братва, спасайся!” Шар катился по краю опушки, то останавливаясь, то возвращаясь обратно назад. Шар походил на управляемую детскую игрушку.
Становилось светлее. И шар совсем близко подкатился. Теперь медвежонка можно было рассмотреть. Он царапал землю когтями, доставал ими что-то, жевал, фыркая и чавкая. Бурундук заскочил на сухую лесину, ехидничая: ”Трескай, трескай! Скорее околеешь!”
Медвежонок был действительно невелик, чуть больше собаки-водолаза. Пройдя вдоль сети, ни о чём не подразумевая, зашёл в загон. Минут десять он “валял дурака”: будто знал про засаду и решил “помариновать” притаившихся людей. Он долго вылизывал шерсть на груди. Смотрите, мол, какой я чистюля. Потом пыхтел над “педикюром”: что-то старательно выгрызал меж когтей, толи там грязи много налипло, то ли заноза засела. Терпение мужиков кончалось. Очень трудно высидеть, не шевелясь десять, двадцать минут. А тот придурок лапу лижет, и так и эдак, словно мороженое ест.
–Давайте подождём, – успокаивал Семёныч ребят, – что дальше будет…
Какое-то время погодя медвежонок, как кошка, играючи, в несколько прыжков оказался на нижнем суку. Провода уже рядом у самого носа. Мишутка стал на задние лапы, спиной опёрся о ствол сосны. Когтями передней лапы зацепил провод, слегка оттянул его, а затем отпустил. Сам склонил голову над проводом, “приложил ухо” и замер. Долго слушал. Снова потянул провод и снова слушал. Видно было, как медвежонок с каждым разом оттягивал провод всё сильнее и слушал, слушал…
–Во наяривает! – удивился Карл, – и ноты не нужны.
–Порвёт провода, – забеспокоился Генка, -опять ремонтировать.
–Не бойся, – успокоил его завхоз. -Такое случается раз в тысячу лет. Люди знают Паганини, Когана. А такого самородка только нам посчастливилось “послушать”.
Тут у “Паганини” лопнула струна, то бишь провод, упал на траву шурша и покручиваясь. Это нисколько не смутило “музыканта”. Он вознамерился уже “играть” на оставшихся проводах, но из засады выскочили люди, с криком перегородили выход из загона. Мишутку как ветром сдуло с сосны. Через минуту он уже путался в сети.
–Попался живоглот! – дребезжал полосатик-бурундук, – так тебе и надо.
Мишутка кряхтел и взвизгивал, стараясь освободиться из сети. Чем дольше он это делал, тем теснее становилась “смирительная рубашка”.
–Упаковался, как тутовый шелкопряд, – смеялись работники стадиона посёлка, куда привезли медвежонка, чтобы поместить в металлическую клетку. В ней геологи каждое лето содержали осиротевших зверушек, доставляя жителям посёлка возможность пообщаться с братьями своими меньшими. Весть о медвежонке- ”музыканте” разнеслась быстро.
–Смотрите, ”Паганини”! – показывали прохожие на косолапого пальцем.
Сейчас, он в Москве в зоопарке. Теперь это здоровый медведь. Правда, никто не знает, что он “Паганини”, потому как своих музыкальных способностей косолапый больше не проявлял. Неволя, брат! тут не до музыки. Другими помыслами душа занята.