000
ОтложитьЧитал
01. Первая встреча
Уже столько времени прошло, а я по сей день вижу события тех лет лучше, чем собственные руки. Знаю, ты не просил меня об этом, но я все же расскажу тебе историю нашего мира. Мне не хочется, чтобы ты видел во всем этом трагедию, это, скорее, опыт, опыт изменения, принятия и понимания. Я предлагаю тебе знания, ведь невозможно быть свободным, зная лишь то, что тебе позволяют знать.
Изначально я был таким же, как и большинство – жестоким, алчным, не видящим дальше своего носа, в общем, тем, о ком не пишут в книгах. Моя жизнь надломилась четыре раза и все лишь для того, чтобы я мог рассказать тебе это.
Будучи сыном пастуха и охотника, я в раннем возрасте возложил на себя много обязанностей. И в этот раз я пас овец. Пересчитывая стадо перед возвращением, я несколько раз недосчитался одной овцы. Отца нельзя сердить. Во мне эти мысли отзывались страхом. Всю дорогу мне мерещилось, что он вот-вот выйдет из-за какого-нибудь куста, и наказания не избежать. Я быстро согнал стадо в загон и, не показавшись в доме, отправился на поиски овцы.
Чем дальше я отдалялся от дома, тем спокойнее мне становилось, сердце успокаивалось, а мысли приходили в порядок, и я стал размышлять о том, где, скорее всего, может находиться овца. Я быстро нашёл её в холмах пастбища. Солнце близилось к горизонту, мне нужно торопиться, иначе я снова останусь без ужина. Я шёл широким шагом, то и дело пинай овечку. Та пугалась каждый раз сильнее прежнего. Млея и спотыкаясь, она бежала к дому, пока я вновь не догонял её.
Меня окликнул мальчик, которому не было и шести лет в то время, тогда как мне той осенью исполнялось двенадцать. Несмотря на совсем ещё детский голосок, он заговорил уверенно и чётко. Таким голосом ребёнок задаёт вопрос, настолько правильный и глубокий, что даже отец не может дать на него ответ. Отмахивается и отправляет его спросить у мамы. Меня удивила его осмысленность, я отвлёкся от своей злости, а её место заняло любопытство.
– Зачем ты бьёшь овцу?
– Она отбилась от стада, и мне пришлось её долго искать!
– Но почему она отбилась? Разве не за этим должен следить пастух?
Я задумался, а мальчик продолжал.
– Некоторые просто неспособны найти дорогу самостоятельно, им нужно подсказывать. А вот воспользуются… – он остановился на половине, а затем продолжил. – Мне кажется, кто-то слишком долго спал, смотри, сколько сухой травы у тебя в волосах и робе. И, получается, виновен в этом ты сам.
Мальчик был прав, и его правота злила меня: «Он что думает, что самый умный тут? Сейчас я задам ему, будет знать», – сказал в голове голосом отца, но оклик женщины остановил меня. Женщина кричала имя этого смышлёного мальчишки, которое я уже, наверное, никогда не вспомню. Мальчик, услышав голос матери, потерял прежнею внимательность и самообладание, развернулся ко мне загорелой спиной и побежал по-детски вприпрыжку навстречу своей матери. Та взяла его за руку, и они не спеша выдвинулись, медленно скрываясь за холмами.
И долго стоял бы в желании понять, что именно он хотел мне сказать, но меня ослепил луч заходящего солнца. Отвернувшись и найдя глазами овцу, я погнал её домой, похлопывая в ладоши, чтобы ускорить её. Жмурясь, я прогнал солнечного зайчика. Забавный этот мальчишка. Я думаю, деду Маару он бы понравился. Дома я не получил наказания, за исключением отсутствия моего ужина. Семья была большая, и братья ничего мне не оставили. И сегодня, как и всегда, когда матушка спросила, поел ли я, ответом было короткое «да».
Знание того, что все в этой семье ненавидели меня, не давало мне покоя. Я сбегу отсюда, обязательно сбегу. Я родился слабым, и мать настояла на том, чтобы меня отвезли к лекарю, которого все считали колдуном (дед Маару). Отец не смог совладать с её нравом, хотя это угрожало его высокому положению. Мы переехали на полгода в хижину рядом с лекарем, и он выходил обучать меня наукам, но вскоре умер. И все уже хотели возвращаться в большой дом, где царило благополучие, но нам не позволили. Стража не пустила нас даже в город. Отца отстранили от управления городом, назвав нас проклятой семьёй.
И хотя сейчас, спустя двенадцать лет, мы живём не так уж и плохо, они ненавидят меня каждый день. Ведь теперь им приходиться работать. Румяные лица стали серыми, руки покрылись мозолями, а глаза налились безразличием. И теперь даже мать, которая так боролась за мою жизнь, готова сделать со мной что-то ужасное. Только бы вернуть все обратно. Я просыпаюсь, как только начинают гаснуть звезды, лишь бы сделать больше работы. Я делаю все это, чтобы не получить очередную затрещину от братьев. Я делаю это, лишь бы не получить очередной гневный взгляд матери.
Наверное, я рассуждаю слишком складно для человека, который должен быть уже пылью. Я и сам не понимаю, как произошло всё это, но обещаю, что в итоге ты поймёшь смысл этой истории.
Моё детство пролетело перед моим взором низколетящей темно серой птицей, осыпая меня перьями с острыми краями. Каждый раз я резался о них, каждый раз уделял время свежим ранам и тем, что почти зажили, ковыряя их, и снова капала кровь. Эти занятия занимали всё моё немногочисленное время. Тяжёлые обязанности, ежедневная ненависть сожгли все детство вместе с воспоминаниями о нем… Но меня это уже не беспокоит. Меня беспокоит время, которого у меня не так много, чтобы успеть поведать тебе всё.
02. Над гнилым озером
Встав на порог взросления, я умудрился сбежать из семьи, побывать в трущобах, пожить рабом, но судьба благоволила ко мне, как я думал на тот момент. Сейчас же я назвал бы проклятьем все то, что произошло дальше.
Я был крепким с самого детства и поэтому, ввязавшись в драку с тремя попрошайками за сухарь, одержал лёгкую победу, раскидав их по переулку, как пустые бочки. Этим я заслужил внимание одного господина, наблюдавшего за дракой. Нарык, так зовут того, кому я буду нести кровавую службу не один год, посчитал нужным забрать меня под своё крыло. Двое более крепких охранников объяснили мне всё вкратце на языке тумака. И я не смог отказаться. Сначала я пожил с неделю вместе с собаками. Мне говорили, что так хозяин учит меня собачьей верности. Похлёбка собак была более сытной и вкусной, чем моя самая праздничная еда. Быстро окрепнув, я встал с четверенек на две ноги, и уже ни разу не жил как животное, хотя не раз уподобляться ему в мыслях и поступках. Сначала я был охранником лавок. Быстрые и сытые ноги не оставляли шансов никому. Догнав бедолагу, я забирал силой уже наполовину проглоченною пищу, наливая ему взамен пол чаши из его рвоты и крови. Если бедняга оставался в живых, ему везло ещё меньше. С тех пор, как хозяин перестал кормить собак, большая часть не проходила проверку на верность. Они разрывали беднягу, или он их. После он мог сутками сидеть в кишках, обгладывая кости вместе с мухами. Дела все ухудшались. Рабы умирали от неизвестной нам болезни. Те, кто выживали, были практически бесполезны и уходили на корм псам, которые настолько озверели, что не признавали никого. Запросто могли сожрать прислугу, которая годами кормила их и заходила в вольер, не боясь, всегда встречая прижатые морды и виляющие хвосты, а не тварь, заляпанную кровью с подрагивающей башкой и стеклянным взглядом.
Вопреки всему моя значимость росла. Там, где меня оставили охранять, уже не было воровства, мне даже кличку какую-то дали. В узких улочках и переулках я был, как муравей. Знал все наизусть. Для меня не было тупиков и стен, а здания не являлись для меня преградой. От Нарыка я ничего не слышал, кроме приказов. Однако относился он ко мне хорошо, у меня появились подчинённые и женщины, которых я желал. Моего господина, или как бы ты его назвал сейчас – босса, как человека жестокого и бесчувственного, сделали главой городской стражи, а вместе с ним и я получил звание.
Став стражником города, я навидался такого, что даже мне становилось тошно. Злодеяниям Нарыка и так никто не смел препятствовать, лишь перешёптывания и тихое возмущение, но теперь же и эти люди подавились тряпкой, от которой воняло протухшей рыбой. А название этой тряпки – закон. Среди стражей начались недовольства. Почти из семисот стражников сотня ушла сразу, и ещё сотня – спустя три месяца. Опять была демонстративно казнена группа стражников с формулировкой «за слабость и предательство». Самое обидное, что это были хорошие ребята, и я в их число не входил. Казнённые стражники держались вместе, были честными и добрыми ко всем, и в меру справедливыми. Один из них был худой, но не тощий, постоянно давал милостыню. Не раз останавливал меня и не раз получал за это кулаком в лицо. Уйдя из жизни, он оставил улыбку на многих лицах и шрам на моей душе. Видимо, я служу не тем людям, раз даже такие люди, как он, считаются врагами, достойными смерти.
Все падало в бесконечную пропасть, и не было слышно из неё ударов о дно, зато не смолкали крики бесчисленных жертв такой власти. Во мне начались изменения.
Где-то после полугода моей кровавой службы до нас дошли слухи о том, что в городе появился какой-то бродяга, и что каждого, кто обратится к нему, учит он жизни. Говорил, что все люди рождены свободными. И не обязаны работать на господ даром.
Неважно, будь то старуха или ребёнок. Запрещал он богам молиться.
– Ничего же боги для вас не сделали, и, вообще, есть только один настоящий бог. Настоящему богу не нужны ни жертвы, ни молитвы. Он просто приглядывает за жизнью вашей и любит каждого. Надо только к себе прислушаться, ведь бог этот внутри каждого из нас. Такие цитаты разлетались по городу и с лёгкостью принимались на веру. Ведь мы скупы, а тут, видишь как, не работай и не жертвуй. Какими бы красивыми словами это ни покрывалось.
В городе начиналась смута, по улицам прошли волнения. Нет, бунтов не было, но настроение изменилось. Никому не было до этого дела до тех пор, пока у него не появились последователи. И тогда началось то, чего глаза жирных чиновников не видели никогда: рабы перестали подчиняться. Именно с этого момента началось то, что я бы назвал расколом не нашего города, а мира в целом. За ничтожно маленький отрезок времени произойдёт такое, что навсегда изменит нашу жизнь, разделит её на до и после. Но что будет после, не знает даже Он.