Границы безумия

Victoria Selman

Blood for Blood

Copyright © 2019 by Victoria Selman. This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency

© Парахневич Е.В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

КРОВЬ ЗА КРОВЬ

Поймешь жертву – поймешь убийцу

Посвящается Тиму, ветру в моих парусах

Люди никогда не вершат зло в такой полноте и с такой готовностью, как когда делают это из религиозных побуждений.

Блез Паскаль

Пролог

Мальчик ликом был подобен ангелу. Золотой ореол кудрей. Губы как у Боттичелли. И огромные невинные глаза. Картину портили лишь следы на шее. Темные пятна, оттенявшие белизну крыльев. Один только дьявол знал, что с ним было – и чего не было.

Глава 1

Это случилось в четверг, в самый разгар осени, в 17.27. Погода в тот день стояла ненастная, и я впервые за несколько недель выбралась из дома.

– К посадочной платформе номер один прибывает пригородный электропоезд, следующий до станции «Кингс-Кросс Сент-Панкрас». Просим в целях безопасности не заступать за желтую линию.

Я на всякий случай отошла подальше. Слишком уж манил к себе край платформы.

Люди толкались на перроне. Не успел поезд замедлить ход, как они гурьбой ринулись к дверям. В час пик сложно оставаться приличным человеком. Нам всем есть куда спешить.

Двери с шипением разошлись. Толпа хлынула внутрь.

Вагон набился до отказа, но я успела заприметить свободное местечко в заднем ряду, возле окна, и плюхнулась на сиденье прежде, чем меня опередили.

В груди было тесно, воздуха не хватало. Пришлось глубоко вдохнуть, следя за дыханием. Не помогло.

Зиба, не распускай сопли. Возьми себя в руки! Вечер и без того предстоит непростой.

– Осторожно, двери закрываются. Поезд следует до станции «Кингс-Кросс Сент-Панкрас».

В вагоне изрядно воняло – то ли горелым мусором, то ли гнилыми фруктами. Скривив нос, я огляделась, чтобы сориентироваться на месте и унять тревогу. Мой прежний психотерапевт называл это стратегией выживания.

Из прохода между рядами на меня глядел мужчина. С короткой стрижкой, рукава рубашки отутюжены до бритвенно-острых складок. Галстук завязан туго, под самое горло. Мужчина явно был взволнован и даже взвинчен, судя по тому, как он дергал лицевыми мышцами и часто моргал.

Через несколько рядов сидел парень, весь в кистозных прыщах, с впалыми щеками и гнилыми зубами. Он нервно теребил руки и ковырял ногтями ранки на коже. Все симптомы – и физические, и поведенческие – указывали на метамфетаминовую зависимость. Перехватив мой взгляд, парень отвернулся.

Наркотики – не мой профиль, но я кое-чего набралась у Дункана, когда тот перешел в отдел нравов, или, как его сейчас называют, «эскадэ-девять». Наркоманы почти все как один судимые. И психологический портрет у них будто под копирку: паранойя, тяга к насилию, бессонница, галлюцинации… Хотя, если не слишком увлекаться наркотой, на первое время можно сохранить подобие здравого рассудка.

Напротив сидела дама лет шестидесяти с маленьким золотым крестиком на шее и браслетом из четок на запястье. Она читала последний выпуск «Метро», покусывая ноготь и качая вверх-вниз ногой. Нервничает, значит. Или, возможно, не рада новостям в газете. Я мельком взглянула на заголовки с обратной стороны листа.

Потом, сама не зная почему, присмотрелась к женщине внимательнее.

Распятие. Четки. Значит, католичка, свято верует в искупление и адские муки. Блузка застегнута под самое горло. Сумочка маленькая, без брендового клейма, с жесткими ручками и замком-кнопкой. Такие вещи выбирают люди, безразличные к статусу и не любящие выделяться в толпе. Одежда бежевых тонов – нейтральный цвет, выдающий стремление к одиночеству и изоляции. Я опустила взгляд на свой пиджак. Он был точно такого же цвета.

Итак, женщина норовит закрыться от окружающего мира. Видимо, когда-то ее предал близкий человек. С тех пор она предпочитает одиночество. А может, никогда не любила компанию.

Мы остановились на стрелке. Я привалилась боком к стене вагона и прижалась щекой к окну. За левым глазом свербело – начиналась мигрень. Стекло было холодным и немного унимало боль.

Снаружи все выглядело таким же серым, как и хмурое небо. Высокие стены, сплошь исписанные вульгарными граффити. Тоннели и стальные опоры мостов. Железнодорожные строения и паутина проводов. Все покрывал толстый слой сажи.

По соседнему пути загрохотал товарный поезд. Красно-желтый локомотив тащил десятка три гофрированных металлических контейнеров, разукрашенных надписями. Венчали вереницу восемь серебристых цистерн с логотипом «Шелл» на боку.

– Приносим извинения за задержку. Поезд отправляется.

Зевнув, я достала свой экземпляр «Метро», купленный на станции, и принялась листать газету.

Целых пять полос оказались посвящены годовщине со дня убийства Сэмюеля Кэтлина. Весь первый разворот занимали его школьные фотография, которые четверть века назад не сходили с газетных страниц.

На одном из снимков Сэмюель держал рюкзак, облепленный наклейками с динозаврами, и махал родителям бейсболкой. Фотографию сделали на автобусной остановке в тот день, когда мальчик впервые отправился в школу один.

Ему было десять лет, и домой он больше не вернулся.

Родители умоляют поймать убийцу сына.

В этот день ровно двадцать пять лет назад десятилетний Сэмюель Кэтлин был похищен по дороге из школы и убит. Тело обнаружили позднее на берегу канала у Кэмден-Лок в северном Лондоне. Под головой у убитого лежала аккуратно свернутая куртка. Невзирая на все старания федеральной полиции и громкий общественный резонанс, виновного так и не поймали.

Вчера родители мальчика вновь обратились к жителям Лондона с просьбой помочь им в поисках убийцы.

«У Сэмюеля были светлые кудряшки, а улыбка такая, что от нее таяли сердца. Он мечтал, когда вырастет, управлять вертолетом. Любил шоколадное печенье, а еще блинчики – и вообще все сладкое. Без него наша жизнь никогда не станет прежней. Мы не успокоимся, пока не найдем того, кто это сделал», – заявила его мать Анна.

Отец Сэмюеля добавил, еле сдерживая слезы: «Наверняка есть люди, которым что-то известно. Просто они не придают этому значения, считают пустяком. Но нам важна каждая мелочь. Если вы что-то знаете, пожалуйста, сообщите полиции. Без вас нам не поймать убийцу Сэмюеля. Человек, который это совершил, давно должен получить по заслугам!»

По словам отца, семья так и не оправилась от потери – во многом потому, что виновного в смерти их сына до сих пор не предали суду.

Всех, кто располагает какой-либо информацией, просят сообщить в правоохранительные органы по телефону 0800555111.

Женщина, сидевшая напротив, зажмурилась и крепко вздохнула. Большим пальцем она постукивала по ручке сумки. Уголок рта у нее подрагивал, словно женщина еле сдерживала рыдания. Видимо, тоже читала статью про Сэмюеля Кэтлина.

– Значит, они его не поймали, – прошептала женщина так тихо, что, не умей я читать по губам, не разобрала бы ни слова.

В очередной раз вздохнув, она перекрестилась.

Я тоже вздохнула, разделяя ее чувства. Увы, если дело об убийстве ребенка не раскрыто по горячим следам, вряд ли в нем удастся поставить точку – уж это я знала по опыту. Возможно, обращение Кэтлинов возымеет какой-то эффект. Однако, учитывая, сколько прошло времени, шансов практически нет.

Я принялась шарить по вагону взглядом, потеряв к газете интерес. Все равно одну и ту же строчку перечитывала по нескольку раз, не в силах уловить ее смысл. Прошлой ночью я все-таки заснула, но беспокойно; спала вполглаза, урывками, то и дело просыпаясь от кошмаров, поэтому утром было чувство, будто я вовсе не сомкнула глаз.

Видимо, от бессонницы мучилась не я одна.

В проходе с сонным видом стоял парень. Манжеты у него были разрисованы фломастером, а на плече пиджака в тонкую полоску белело пятно. Значит, счастливый папаша, у которого двое маленьких детей. Постарше – скорее всего, девочка, потому что чернила розовые и с блестками. А младенец, судя по меловому цвету пятна, на искусственном вскармливании.

Девушка рядом с ним – блондинка в короткой юбке и с глубоким декольте – подкрашивала губы. Ей не удалось замазать под глазами тени, выдававшие недостаток сна; впрочем, судя по легкой улыбке и засосу на шее, ночь она провела вполне приятную.

А как насчет женщины, поглаживающей живот и рассеянно глядящей куда-то вдаль? Пусть она пока что не зевает, но, если я не ошибаюсь в предположениях, месяцев через девять ей придется позабыть про крепкий сон.

– Поезд прибывает на станцию «Кентиш-Таун». При выходе из вагона, пожалуйста, не забывайте личные вещи.

Женщина-католичка напротив свернула газету и спрятала ее в сумочку. Оглядевшись, встала и направилась к дверям.

Мы вынырнули из туннеля в пасмурный день, и я посмотрела на часы.

Семнадцать двадцать семь.

Было тепло; вагон, убаюкивая, мерно качался на рельсах. Я закрыла глаза, улеглась щекой на стекло и прижала к груди сумку, как поезд вдруг тряхнуло. Раздался душераздирающий визг и скрежет стали. Сработали тормоза.

Я распахнула глаза. Впереди поперек путей валялись три цистерны с логотипом «Шелл» и ярко-красной надписью на боку – «Огнеопасно».

Глава 2

Время замедлило ход. Эту секунду и следующую разделял лишь крохотный миг, но для меня он растянулся на целую вечность. Не более чем иллюзия, конечно. Просто эмоциональная область мозга в минуту опасности становится активнее.

Волосы встали дыбом. Все тело напряглось. Живот подобрался.

Вечерний час пик был в самом разгаре. Мы сидели взаперти в металлической коробке, куда набилась не одна сотня пассажиров. Мужчины, женщины, дети… Усталые люди читали газету и гадали, что бы приготовить на ужин. Школьники с тоской думали про домашку.

Беременная женщина напротив, приоткрыв рот, все так же гладила живот. Девушка, красившая губы, рассеянно водила кисточкой по пудренице. Молодой папаша устало глядел вдаль.

Я инстинктивно вскинула руки, прикрывая голову. Времени собраться или упасть на пол уже не было. Я не успею ни спрятаться под сиденьем, ни хотя бы криком предупредить пассажиров.

Мы ехали по меньшей мере сто километров в час. На такой скорости поезд, даже застопорив тормоза, остановиться вовремя уже не сумеет.

Раздался грохот, и мы снесли с путей поваленную цистерну.

На мгновение вагон взвился в воздух и тут же рухнул на землю.

Меня невидимой рукой вдавило в сиденье. Пассажиров напротив выдрало из кресел и швырнуло вперед, выворачивая им шеи; они закувыркались по проходу, головой снося встречные препятствия.

Через секунду раздался взрыв. Расцвел шар из огня. Хлопком разлетелись окна. Зазвенело стекло. Посыпались обломки.

Воздух стал густым от пыли и дыма. Пахнуло дизельным топливом, так сильно, что запершило во рту. От удара горючее растеклось и вспыхнуло.

Послышались крики, стоны, детский плач. Где-то вдалеке заиграл мобильный телефон. Звуки доносились глухо, будто сквозь пену, – уши заложило после взрыва. Контузия.

Во рту вмиг пересохло, со лба хлынул пот. Стало ужасно жарко, словно мы в печи.

В нескольких метрах сквозь облако черного дыма показался смутный силуэт – человек, охваченный пламенем.

Искореженный остов поезда повсюду лизали маленькие языки огня.

Запах дизельного топлива сменился тошнотворно-сладкой вонью паленой плоти. Рядом со мной закашляли.

Я тряслась всем телом – организм собрался перед лицом угрозы. Не простой угрозы – смертельной.

Глава 3

Меня учили многому – в том числе как вести себя при взрыве. Я знала, что надо делать ради спасения.

Рот я держала открытым, глотая воздух крошечными вдохами. Большинство людей думает, будто при взрыве погибают от огня или осколков. Это не так. Убивает избыточное давление от взрывной волны.

Когда нам страшно, мы невольно задерживаем дыхание, и тогда легкие лопаются от лишнего давления, точно воздушный шарик. При направленном взрыве ударная волна сминает их, раздирая буквально в клочья и вызывая внутреннее кровотечение. Лишь шесть процентов жертв погибает от огня и осколочных ранений. У остальных рвутся легкие.

Я провела рукой по лицу и торсу, оценивая травмы. На щеке глубокий порез, кое-где ушибы. К счастью, ребра целы, живот не болит, спина и грудь тоже. Ощущение забитой в уши ваты понемногу уходило, так что слух в порядке. Хотя глаза щипало от дыма, они были целы, и картинка перед ними не плыла. Я могла дышать, сама встала на ноги, но, когда сделала шаг, правая подкосилась. Я упала ничком прямо в груду обломков.

Выругавшись, с трудом встала. Кое-как, шатаясь, доковыляла до стены вагона и уперлась в нее ладонями, едва удерживая себя в вертикальном положении. Огляделась, пытаясь понять, что к чему.

– Не вставайте. Дышите ртом! – крикнула я.

Голос сорвался, и я закашлялась, вдохнув полные легкие пыли.

В вагоне было душно и темно от дыма, который вдовьей вуалью облепил все предметы. Вначале я видела лишь смутные очертания. Люди силились выбраться со своих мест. Другие лежали на полу под горами обломков и битого стекла: их кресла в момент удара сорвало с креплений.

Потом дым стал вытекать в провалы разбитых окон и дверей, глаза понемногу привыкли к темноте, и я увидела больше. Папашу в костюме с месивом вместо лица. Какого-то сильно обгоревшего мужчину, распластанного под грудой металла. Неподвижную молодую женщину с широко распахнутыми пустыми глазами.

Середину вагона смяло, как фольгу. От нее осталась лишь воронка из железа, стекла и изувеченных тел. Мужей, отцов, дедов. Жен, матерей и бабушек. Сыновей и дочерей. Братьев и сестер. Людей, которые так спешили на поезд. И которые уже никогда не попадут домой.

Я выдохнула и снова огляделась, на сей раз осмысленно. С чего начать?

Повсюду кричали и звали на помощь.

Распластанный на полу мужчина бессильно плакал от боли. Его придавило тяжелыми обломками. Лицо почернело от крови и пыли. Посеченные стеклом руки раздувались на глазах. Я хотела подойти к нему, но нас разделяла пропасть. Со своей непослушной ногой мне ее не преодолеть, а если и смогу, то уже не вернусь, чтобы помочь другим. Лучше остаться здесь и позаботиться о раненых, которые рядом.

Девушка, красившая губы, лежала неподалеку. Бледная, в разодранной одежде. Неподвижная.

Я прижалась щекой к ее носу проверить, дышит ли. Не дышит. А ведь совсем недавно улыбалась… Пригладив ей волосы, я прижала пальцы к сонной артерии. Хоть бы она была жива! Может, мне показалось, но под подушечками что-то дрогнуло. Чуть заметное биение. Признак того, что она не готова сдаться.

Я положила ладонь ей на середину груди, вторую сверху и надавила.

– Один, два, три…

Тридцать нажатий. Два спасительных вдоха. И еще раз, с самого начала.

Ну же!

Я вдохнула воздух ей в легкие. Рот у нее заполнился кровью.

Все кончено.

– Помогите… – раздался дрожащий женский голос.

Он звучал где-то рядом. Я вдруг почувствовала себя вконец разбитой. Даже пара шагов казалась подвигом.

Хромая, заковыляла в нужную сторону. При каждом движении ребра пронзало болью. Горло сводило. Глаза жгло огнем.

– Помогите, – снова всхлипнула женщина, когда я наконец добралась до нее.

Это была та самая беременная, которая перед крушением гладила живот. Волосы у нее теперь слиплись в кровавые сосульки. По джинсам и сиденью растекалось большое красно-черное пятно.

– Я ее потеряю, да?

В глазах у нее застыли слезы.

– Вам нужно наложить жгут, – выдохнула я, понимая, что говорит она отнюдь не про ногу.

На бедре зияла глубокая рана. Из нее торчал осколок металла. По пальцам, которыми женщина инстинктивно зажимала края, текла кровь. Я сняла с нее кардиган и обвязала вокруг ноги. Не самый годный вариант, конечно; Дункан за такую первую помощь надавал бы мне по шее, но все лучше, чем ничего. Может, хоть так бедняжка не истечет кровью…

– Как вас зовут? – спросила она, когда я затягивала узел.

– Зиба. Зиба Маккензи.

– А я Лиз Картрайд. Скажите моему мужу, что со мной случилось, хорошо? Скажете? Пожалуйста. Я вас прошу.

– Сами скажете, когда выберетесь. Вам ясно?

Она кивнула, и я затянула узел потуже.

– Вот. Прижмите здесь рукой и надавите, – велела я, оглядывая вагон в поисках других уцелевших.

Тогда-то я ее и увидела – католичку. Она лежала на полу. Я заковыляла к ней.

– Эй… – Я взяла ее за плечо. – Вы как?

Глупый вопрос. И так ведь понятно. Видимых травм у нее не было, но веки у женщины дрожали, на шее наливался огромный кровоподтек, а на бедре росла гигантская опухоль. Налицо повреждение внутренних органов. Я ничего не смогу для нее сделать.

Вздохнув, я невольно обвела вагон взглядом, высматривая тех, кому еще можно помочь. Однако у женщины были иные планы.

Она схватила меня за руку и крепко сжала пальцы. Лицо у нее побелело, глаза распахнулись. Правда, глядела она не на меня. Куда-то за спину.

Я могла бы вырваться, но тут она повернула голову. У нее были глаза Дункана. Такие же серо-зеленые, как горные озера. Поэтому я встала на колени и обхватила ее лицо ладонями.

Оставаться с ней – против всяких правил. Вокруг много других пострадавших, которым моя помощь нужнее. Теперь без разницы. Я больше не служила в спецназе и не могла оставить эту женщину умирать в одиночестве.

Порой она содрогалась всем телом, словно сквозь нее пропускали разряд тока.

– Все хорошо, – повторяла я. – Я здесь.

Пусть она слышит мой голос. Не важно, что я говорю, главное – его звучание. Пусть знает, что не одна.

Женщина силилась что-то сказать.

– Он…

Она замолчала, дернулась и снова открыла рот. Зашептала совсем неразборчиво.

– Не понимаю, – отозвалась я, наклоняясь ближе. – Что вы хотите?

Она посмотрела прямо на меня, схватила за руку и глубоко вдохнула, словно перед нырком в воду.

– Это он сделал… Ты должна кому-то рассказать.

– Кто он? – не поняла я. – Что сделал?

– Прошу… – выдохнула она и затихла.

Женщина держалась до последнего, чтобы передать мне свою просьбу. Беда в том, что я совершенно не представляла, о чем речь.

Глава 4

Когда на место происшествия прибыли первые бригады спасателей в касках и жилетах, я расстегивала обгоревшую одежду на девочке-подростке, чтобы ткань не травмировала ожоги третьей степени. Кожа на руках у нее была восковой, красной, вся в волдырях.

– Нужна марля и холодные компрессы, – крикнула я, махнув над головой, чтобы привлечь внимание.

Снаружи железнодорожные рабочие выводили пассажиров по насыпи. Уцелевшие помогали друг другу перелезать через кресла и выбираться сквозь разбитые окна. Неподалеку от меня мужчина в посеревшем от пыли костюме колотил по дверям стальным шестом – кажется, поручнем, слетевшим при крушении.

– Если можете двигаться, идите сюда, – крикнул спасатель, светя фонариком.

Выжившие, спотыкаясь, поползли к нему сквозь искореженный вагон. Они хватались за стену, бессильно висели друг на друге.

Спасатель протянул руку, помогая им выбраться. Люди вываливались из окна и оторопело брели вдоль насыпи на ту сторону, где спасатели раздавали одеяла и кофе.

– Ты ведь меня не бросишь?! – в панике взвизгнула девочка.

– Не брошу. Успокойся. С тобой все будет хорошо.

– Неправда! – завопила пожилая женщина неподалеку, придавленная к креслу куском железа. – Мы все здесь умрем!

– Никто больше не умрет! – строго рявкнула я.

Вот только истерик нам не хватало.

– Выбирайтесь из поезда, – велел мне подоспевший спасатель. Он проверил, не забиты ли у девочки дыхательные пути, и кивком указал на мою ссадину. – Надо обработать и ваши раны тоже.

– Я обещала ее не бросать. Чем помочь?

Он пожал плечами и шепнул:

– Успокойте ее, что ли. Поговорите с ней.

Светская болтовня отнюдь не мой конек; никогда я не умела общаться с девочками-подростками, даже когда сама была им ровесницей.

– Ты какую музыку любишь? – спросила я.

Наверное, самая безопасная тема.

– Классику в основном… – Та скривилась от боли. – Обожаю фортепиано. В феврале у меня прослушивание в Джульярдской школе^[1].

– Ты, наверное, очень талантливая…

Я отвернулась, чтобы по моему лицу девочка не поняла лишнего. Сама она еще ни о чем не догадывалась.

– Что дальше? – обратилась я к спасателю, когда девочку уложили на носилки.

У меня тряслись руки. Силы иссякли. Впрочем, боль в ноге стихла, и я могла на нее опираться, а значит, сумею принести пользу.

– Надо расчистить пути, чтобы вытащить раненых.

– Ясно.

Я принялась закатывать рукава.

Лишь позднее, выбравшись наружу и стоя возле искореженного поезда, над которым поднимался двадцатиметровый столб дыма, я осознала масштабы трагедии.

Как же так вышло? Как обычная поездка вдруг обернулась апокалиптическим кошмаром? Как банальное нежелание выходить из дома в один миг сменилось страхом, что я вот-вот превращусь в консервированный паштет?

По работе мне не раз доводилось видеть мешки для трупов. Сегодня было совсем по-другому. Здорово же меня встряхнуло… Когда вагон заволокло дымом, туман, в котором я пребывала последние несколько недель, развеялся. Помогая людям в поезде, я вспомнила о том, что у меня получалось лучше всего. Когда вспыхивает пожар, я не убегаю прочь. Я бросаюсь в самое пекло.

Оглядевшись, я поняла, что не одна такая. Пассажиры, прежде отпихивающие друг друга локтями, чтобы успеть на поезд, теперь спешили на выручку совершенно незнакомым людям.

В час пик сложно оставаться порядочным человеком, однако трагедия помогает раскрыться лучшим нашим качествам.

Позднее об этом будут много писать в газетах. Рассказывать о героях, отважно помогавших в беде. О мужчине, например, который, не замечая собственных тяжелых ран, вытащил из-под обломков девушку. Или о том, кто выскочил из своего вагона лишь затем, чтобы забраться в соседний и помочь людям, оказавшимся в огненной ловушке.

В тот же момент я наблюдала проявление простого человеческого участия, о котором редко пишут в новостях. Вон мальчик в толстовке протягивает пожилой даме с рассеченным подбородком свою бутылку воды. Или женщина буквально тащит на себе по рельсам хромого мужчину.

Подобные картины заставляли думать, будто мир вокруг нас не так уж и плох, как кажется.

И все это время голову мне настойчиво сверлил вопрос: кто она такая, та католичка, и о чем она хотела мне сказать?