Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

© ООО «Агентство Алгоритм», 2020

Вступление

Во имя преблагого и милостивого Господа!

Слава Господу, милосердному Царю, Создателю вселенной, поднявшему небеса без столбов и, как ложе, рассеявшему землю^[1]. Да снизойдет благословение и мир на царя апостолов, нашего господина и учителя Магомета, и его семью, да снизойдут на него до дня Страшного суда долгое и прочное благословение и мир.

Приступаем к рассказу: жизнь предыдущих поколений может служить уроком для будущих. Замечательные происшествия, случившиеся с другими, могут служить человеку предостережением, а история народа прежних времен и всего, что с ним происходило, может обуздать его. Да будет прославлено совершенство того, кто обратил историю прежних поколений в урок последующим. Тем же могут служить рассказы «Тысяча одной ночи» со своими романтическими историями и сказками.

Говорят, что в былые времена жил царь Индии и Китая, владевший многими войсками, телохранителями, служителями и домашней прислугой; у него было два сына: старший – уже взрослый, а младший – еще юноша. Оба царевича были прекрасными наездниками, в особенности старший, наследовавший царство отца и правивший своими подданными с такой справедливостью, что все обитатели его царства и все население любили его. Его звали царем Шахрияром^[2], а младшего брата звали Шах-Земаном^[3], и он был царем Самарканда. Они правили своими государствами и царствовали над своими подданными в течение двадцати лет благополучно и счастливо. По прошествии этого времени старший царь почувствовал сильное желание видеть своего брата и приказал своему визирю^[4] отправиться к нему и привести его.

Посоветовавшись по этому поводу с визирями, он тотчас же отдал приказ приготовить хорошие подарки, а именно: лошадей, украшенных золотом и драгоценными камнями, мамелюков, красивых девственниц и дорогих тканей^[5]. Затем он написал брату письмо^[6], в котором выразил сильное желание видеть его, и, запечатав, передал визирю вместе с вышеупомянутыми подарками, приказав своему министру напрячь все свои силы и, подобрав полы одежды, постараться вернуться обратно. Визирь, не теряя времени, отвечал: «Слушаю и повинуюсь» – и начал готовиться к отъезду: он уложили сво вещи, перевез груз и в течение трех дней готов был к выезду. На четвертый день он простился с царем Шахрияром и направился по степям и пустыням. Он ехали ночь и день, и каждый находившийся под главенством царя Шахрияра царь, через столицу которого он проезжал, выходил к нему навстречу^[7] с богатыми подношениями и дарами из золота и серебра и угощал его в течение трех дней, после чего на четвертый день он в течение целого дня сопровождал его и затем прощался. Таким образом визирь продолжал свой путь, пока не приблизился к Самарканду, куда он послал нарочного, чтобы предупредить царя Шах-Земана о своем приближении. Нарочный вошел в город, спросил, как пройти во дворец, и, войдя к царю, поцеловал прах у ног его^[8] и сообщил ему о приближении визиря его брата, вследствие чего Шах-Земан приказал своим главным царедворцам и сановникам своего государства выехать к нему навстречу. Они исполнили это приказание и, встретив визиря, приветствовали его и вплоть до самого города шли у его стремян. Визирь явился сам к царю Шах-Земану, высказал в виде приветствия молитву о небесной к нему милости, поцеловал прах у ноги его и сообщил ему о желании брата видеть его, после чего он передал ему письмо. Царь взял письмо, прочел и понял его содержание, и отвечал, высказав готовность повиноваться приказанию брата:

– Но, – сказал он, обращаясь к визирю, – я не поеду, пока не угощу тебя в продолжение трех дней.

В силу этого он поместил его во дворец, достойный его звания, разместил отряд его по палаткам и распорядился всем, касающимся их еды и питья, и таким образом они прожили три дня. На четвертый день он собрался в путь, приготовил свои вещи и собрал дорогие подарки, соответствующие достоинству его брата.

Окончив эти сборы, он послал вперед свои палатки, и верблюдов, и мулов, и прислугу, и телохранителей, назначил визиря правителем страны во время своего отсутствия и выехал во владения брата. Но в полночь^[9] он вспомнил, что оставил во дворце вещь, которую ему надо было взять с собою, и, вернувшись за нею, он застал свою жену спящей на его постели вместе с рабом-негром, уснувшим рядом с нею. При виде этого у него потемнело в глазах, и он проговорили про себя: «Если так поступается в то время, как я не успел еще выехать из города, то как же поведет себя эта подлая женщина, когда я буду гостить у брата?» Он выдернул свой меч и в постели же убил обоих, после чего тотчас же вернулся, отдал приказ к выезду и направился в столицу брата.

Шахрияр, обрадованный вестью о его приближении, сейчас же отправился к нему навстречу, приветствовал его и с восторгом поздоровался с ним. Он приказал по этому случаю разукрасить город и старался веселым разговором занять брата. Но мысли царя Шах-Земана были полны воспоминаниями о поведении его жены; им овладела страшная тоска; лицо его побледнело, а тело похудело. Брат его заметил, какая произошла в нем перемена, и, думая, что причиной ее может быть отъезд из дома, воздержался от расспросов, но по прошествии нескольких дней он наконец сказал ему:

– О брат мой, я вижу, что тело твое худеет, и лицо твое сделалось бледным.

– О брат мой, – отвечал он, – у меня есть душевное горе. – Но он не сообщил ему о поведении жены, чему он был свидетелем.

– Мне хотелось бы, чтобы ты отправился со мной на охоту, – предложил ему Шахрияр. – Может быть, она развлечет тебя.

Но он отказался, и Шахрияр отправился на охоту один.

Во дворце царя некоторые окна выходили в сад; и в то время как царский брат смотрел в одно из них, дверь из дворца отворилась, и из нее вышло сначала двадцать рабынь, а потоми двадцать рабов-негров, вслед за ними вышла жена царя, замечательная необыкновенной красотой и грацией^[10]; и все они прошли к фонтану, кругом которого и расположились. Царская жена затем крикнула: «О, Месуд!» – и вслед за тем к ней подошел черный раб и поцеловал ее; она сделала то же самое. Точно так же делали и другие рабы и женщины; и все они забавлялись таким образом до самого вечера. Увидав это зрелище, Шах-Земан подумал:

«Клянусь Аллахом, мое несчастие менее велико, чем это!»

Его тоска и горе несколько успокоились, и он не мог более отказываться от яств и питья.

Когда брат его вернулся с охоты и они поздоровались друг с другом, царь Шахрияр заметил, что цвет лица брата его, Шах-Земана, поправился, и он приобрел здоровый вид, и что после постоянного воздержания он стал есть с аппетитом. Царь очень удивился и сказал:

– О брат мой! Когда я видел тебя в последний раз, лицо твое было бледно, а теперь оно посвежело; скажи мне, что с тобой?

– Я расскажу тебе о причине бледности моего цвета лица, – отвечал Шах-Земан, – но извини меня, если я не сообщу тебе, почему свежесть снова вернулась ко мне.

– Прежде всего, – продолжал Шахрияр, – сообщи мне причину твоей бледности и твоей болезненности. Говори же.

– Ну, так знай, о брат мой, – отвечал он, – что когда ты послал своего визиря пригласить меня к себе, я собрался в дорогу и только что выехал из города, но вспомнил, что забыл дома тот бриллиант, который я привез тебе в подарок, вследствие этого я вернулся за ним во дворец и нашел жену свою спящей у меня на постели вместе с черным рабом; я убил их обоих и поехал к тебе, но голова моя была постоянно занята мыслями об этом деле, и вот почему я был так бледен и слаб; причину же своего выздоровления, прости меня, я рассказать тебе не могу.

Услыхав рассказ брата, царь сказал:

– Именем Аллаха умоляю тебя сообщить мне причину твоего выздоровления.

И брат рассказал царю все, что видел.

– Я хочу видеть это своими собственными глазами, – сказал Шахрияр.

– В таком случае, – отвечал Шах-Земан, – сделай вид, что снова отправляешься на охоту, и спрячься здесь со мной, и ты увидишь, что будет, и лично удостоверишься во всем.

После этого Шахрияр тотчас же дал знать, что он имеет намерение поохотиться еще раз. Войска его вышли из города с палатками, царь последовал за ними и, отдохнув немного в лагере, сказал своей прислуге:

– Не допускайте ко мне никого.

Он переоделся, вернулся к брату во дворец и сел у одного из окон, выходивших в сад; и после того как он пробыл там некоторое время, женщины и госпожа их вошли в сад вместе с черными рабами и начали то же самое, что рассказывал царский брат, и продолжали до самой вечерней молитвы.

Когда царь Шахрияр увидал все это, он совершенно потерял голову и сказал своему брату Шах-Земану:

– Вставай и пойдем, куда глаза глядят, и откажемся от наших государств до тех пор, пока мы не увидим, что подобное несчастие постигло кого-нибудь еще, а не одних нас; если же мы этого не увидим, то смерть лучше нашей жизни.

Брат его согласился на это предложение, и они вышли в маленькую дворцовую дверь и шли постоянно дни и ночи, пока не пришли к дереву, стоявшему посреди поляны на берегу ручья, неподалеку от морского берега. Они напились из ручья воды и сели отдохнуть; с наступлением полного дня солнце точно затуманилось, и перед ними вырос черный столб, поднимавшийся к небу и приближавшийся к лугу. Пораженные ужасом при этом зрелище, они влезли на дерево, к счастью, невысокое, и стали оттуда смотреть, что из этого выйдет, и увидали, что это был Шайтан, гигантского роста, широкоплечий и огромный, с сундуком на голове.

Он спустился на землю и подошел к дереву, на котором сидели оба царя. Поместившись около него, он открыл сундук, вынул из него ящик поменьше, который тоже открыл, и из этого ящика вышла молодая женщина, миловидная и прекрасная, как ясное солнце. Шайтан^[11], взглянув на нее, сказал: «О, женщина благородного происхождения, которую я унес в вечер ее свадьбы! Мне хочется поспать немного». И, положив голову к ней на колени, он заснул.

Красавица подняла тут глаза и увидала на дереве двух царей; после чего она тотчас же сняла голову Шайтана со своих колен и, положив ее на землю, встала под деревом и стала делать царями знаки, точно хотела сказать:

– Слезайте и не бойтесь этого дьявола.

Они ей отвечали:

– Ради самого Аллаха умоляем тебя извинить нас в этом отношении.

– Ради того же самого прошу вас спуститься, – сказала она. – Если же вы этого не сделаете, то я разбужу Шайтана, и он предаст вас лютой смерти.

Испугавшись таких угроз, они сошли к ней, пробыли с ней, сколько она желала. Затем она достала из кармана мешочек, а из мешочка вынула шнурок с нанизанными на нем девяноста восемью перстнями и спросила их:

– Знаете ли вы, что это такое?

– Нет, не знаем, – отвечали они.

– Владельцы этих перстней, – сказала она, – все были допущены к беседе со мной, совершенно такой, к какой вы сейчас были допущены, без ведома этого глупого Шайтана; поэтому и вы, братья, дайте мне по кольцу.

Они сняли для нее со своих пальцев по кольцу, и затем она сказала им:

– Этот Шайтан похитил меня в вечер моей свадьбы и запер меня в ящик, а ящик поставил в сундук, приделав к нему семь замков, и, спрятав меня такими образом, поставил сундук на дно бушующего моря, под плещущие волны, не зная, что если кто-нибудь из нашего пола пожелает что-нибудь сделать, то никому не остановить ее. В подтверждение этого вот что говорит один из поэтов:

 
Не верь ты женщины лживым
                                        обещаньям:
Ведь вся любовь и ненависть у них
Одним страстям подчинена всегда.
Любовь их неверна; и их одежды
Скрывают под собою вероломство.
Рассказ мой про Юсуфа да послужит
Тебе примером и спасет тебя
От их искусно скрытого коварства;
Или тебе неведомо, что Иблисс
Изгнали из рая за жену Адама.
 

А другой поэт говорит:

 
Да, женщинам опасно запрещать:
Такой запрет в них создает влеченье
Как раз к тому, что запрещают им,
И их желанье превращает в страсть.
Когда мне знать такую страсть придется,
То я, конечно, испытаю то же,
Что испытали до меня другие.
Достоин удивленья тот, который
Умел спастись от женщины сетей…
Скажи тому, кто удручен несчастьем,
Что ведь оно не вечно. Как минует
Блаженство, так минуют и несчастья^[12].
 

Когда цари услыхали от нее эти слова, они были поражены сильнейшим удивлением, и один сказал другому:

– Если даже Шайтан подвергнулся еще большему несчастию, чем подверглись мы, то это может послужить нам утешением.

И они тотчас же ушли и вернулись в город.

Как только они вернулись во дворец, Шахрияр приказал обезглавить свою жену, рабынь и черных рабов, и после этого он ввел обыкновение после каждой ночи, проведенной с девственницей, убивать ее. Таким образом он поступал в продолжение трех лет; и народ зароптал против него и бежал со своими дочерями; и в городе не осталось ни одной девушки, по годам годной для брака^[13]. В таком положении находились дела, когда царь приказал визирю привести ему девушку, согласно его обыкновению; и визирь отправился на поиски и ни одной не нашел. Он вернулся домой в ярости и досаде, боясь, что царь с ним что-нибудь сделает.

У визиря было две дочери, старшую из которых звали Шахерезадой, а младшую – Дунеазадой. Старшая читала много исторических книг и жизнеописаний предшествовавших царей и рассказов о прошлых поколениях. Говорят, будто у нее было собрано до тысячи книг по истории, рассказывающей о предшествовавших поколениях и царях, и произведения поэтов; и, увидав теперь отца, она сказала ему:

– Отчего это ты так изменился и так молчалив и печален?

Один из поэтов говорит:

Скажи тому, кого гнетут заботы,

что заботы не вечны.

Как минует счастье,

так минует и несчастье.

Когда визирь услыхал слова дочери, он передал ей все, что случилось с ним относительно приказания царя, на что она отвечала ему:

– Клянусь Аллахом, о мой отец, выдай меня замуж за этого царя, или я умру и, следовательно, послужу выкупом за дочь какого-нибудь мусульманина, или я останусь жить и избавлю всех от него.

– Аллахом заклинаю тебя, – вскричал он, – не подвергать себя такой опасности!

Она же сказала:

– Так должно быть.

– В таком случае, – сказал он, – я боюсь, чтобы с тобой не случилось того же, что случилось в рассказе об осле, о воле и о муже.

– А что это такое, о мой отец? – спросила она.

– Знай, о дочь моя, – сказал визирь, – что жил-был один богатый купец, имевший скот, жену и детей; и Господь, имя которого он прославлял, даровал ему способность понимать язык животных и птиц. Купец этот жил в деревне, и в доме у него были осел и вол. Вол, придя в стойло, где был привязан осел, увидал, что он вымыт и вычищен, а в яслях у него насыпан ячмень и резаная солома, и осел спокойно жевал; хозяин обыкновенно выезжал на нем по делам и скоро возвращался, и однажды купец слышал, как вол говорил ослу: «Тебе корм пойдет впрок! Я совсем измучен, а ты только отдыхаешь, ешь просеянный ячмень, люди прислуживают тебе, а хозяин лишь изредка ездит на тебе и возвращается, тогда как я постоянно пашу и верчу мельничное колесо. Осел отвечал: «Когда ты придешь в поле и на шею тебе наденут ярмо, ляг и не вставай, хотя бы тебя осыпали ударами, или же встань и ляг во второй раз; и когда тебя приведут обратно и поставят перед тобой бобы, не ешь их, как будто ты болен; не ешь и не пей день, или два дня, или три дня, и таким образом ты отдохнешь от тревоги и труда». Вследствие этого, когда работник пришел задать корма волу, он едва коснулся еды, а на следующий день, когда работник пришел за ним, чтобы свести на пашню, он нашел его, по-видимому; совершенно больным.

Таким образом, купец сказал: «Возьми осла и паши на нем целый день». Работники так и сделал, и, когда осел вернулся в стойло вечером, вол поблагодарили его за сделанное ему одолжение и за доставленную ему возможность отдохнуть целый день, но осел ничего ему не ответил, так как серьезно раскаивался. На следующий день пришедший пахарь опять взял осла и пахал на нем до самого вечера, и осел вернулся со стертой ярмом шеей и ослабевшим от усталости, а вол, посмотрев на него, снова стал его благодарить и хвалить. Осел вскричал: «Как хорошо мне жилось, и погубил я себя, вмешавшись в чужие дела!» Затем он сказал волу: «Теперь ты знаешь, что я даю хорошие советы: я слышал, как хозяин наш говорил работнику, что если вол не встанет, то сведи его к мяснику, чтобы заколоть, и из кожи сделать хоть нату^[14] поэтому я очень за тебя опасаюсь и предупреждаю тебя; да будет над тобою мир». Вол, услыхав это предостережение осла, поблагодарил его и сказал: «Завтра я вскочу как встрепанный». Он съел весь свой корм и даже облизал ясли. А хозяин подслушивал их разговор.

На следующее утро купец и жена его пошли к волу в стойло и сели там. Работник пришел и повел вола, а вол, увидав хозяина, задрал хвост и разными звуками и прыжками показал свою готовность служить и скакал так, что купец захохотал и от хохота опрокинулся назад. Жена его с удивлением спросила: «О чем ты смеешься?» Он отвечал: «Я смеюсь над тем, что видел и слышал, но не могу рассказать, а если бы рассказал, то умер бы». Она сказала: «Ты должен рассказать мне о причине твоего смеха, если бы даже умер от этого». – «Я не могу рассказать, – сказал он: – страх перед смертью не дозволяет мне». – «Ты смеялся только надо мною», – сказала она и продолжала добиваться и мучить его до тех пор, пока он совсем не изморился. Таким образом, он собрал своих детей и послал за кадием^[15] и свидетелями, чтобы написать завещание и потом, открыв жене тайну, умереть, так как он очень любил ее, тем более что она была дочерью его дяди и матерью его детей и он прожил с нею до ста двадцати лет. Собрав свою семью и своих соседей, он рассказал им свою историю и прибавил, что должен умереть, лишь только откроет свою тайну; после чего каждый из присутствующих обращался к ней со словами: «Именем Аллаха умоляем тебя, чтобы ты бросила это дело и не допускала умереть твоего мужа и отца твоих детей». Но она говорила: «Я не могу успокоиться, пока он не скажет мне, хотя бы от этого, ему пришлось умереть». Таким образом они перестали упрашивать ее, а купец оставил их и отправился в сарай, чтобы сделать омовение и затем, вернувшись, сообщить тайну и умереть.

У него были петух и пятьдесят кур, и была собака; и он услыхал, как собака обратилась к петуху и с упреком сказала ему: «И ты можешь быть весел, когда хозяин наши готовится к смерти?» – «Как так?» – спросил петух. И собака рассказала ему всю историю, в ответ на что петух вскричал: «Клянусь Аллахом, у нашего хозяина немного ума: у меня пятьдесят жен, да я одну утешу, другую побраню, а у него всего одна жена, и он не может сладить с нею. Отчего бы ему не взять несколько прутьев тутового дерева и, войдя к ней в комнату, не отхлестать ее до тех пор, пока она или не умрет, или не раскается? После этого она никогда не станет приставать к нему с расспросами». Купец, услыхав этот разговор собаки с петухом, одумался и решился побить жену.

– А теперь, – продолжал визирь, обращаясь к своей дочери Шахерезаде, – может быть, мне лучше поступить с тобой так, как купец поступил со своей женой?

– А что же он сделал? – спросила она.

– Он срезал нисколько прутьев тутового дерева и спрятал их в своей комнате, а затем сказал жене: «Пойдем к тебе в комнату, и я скажу тебе там тайну и, пока меня никто не видал, умру. А лишь только она вошла, он на ключи запер дверь и бил ее до тех пор, пока она не лишилась почти чувств и не закричала: «Я раскаиваюсь». Она целовала ему руки и ноги и вышла с ним из комнаты, и все присутствующие, и вся семья очень радовались, и они до самой смерти счастливо прожили вместе.

Дочь визиря, выслушав рассказ отца, сказала ему:

– А все-таки надо сделать по-моему.

Он приготовил ее и отправился к царю Шахрияру. А она стала учить сестру, сказав ей:

– Когда я уйду к царю, я пошлю звать тебя к себе, и когда ты придешь ко мне и выберешь подходящее время, скажи: «О, сестра моя, расскажи мне какую-нибудь историю, чтобы скоротать время». И я начну рассказывать тебе историю, которая, если угодно Богу, послужит средством освобождения.

Отец ее, визирь, повел ее к царю, который, увидав ее, обрадовался и сказал:

– Так ты привел мне то, что я желал?

– Да, – отвечал визирь.

Когда царь познакомился с ней, она заплакала.

– Что с тобою? – сказал он ей.

– О царь, – отвечала она, – у меня есть младшая сестра, и мне хотелось бы проститься с нею.

Царь послал за нею, и она пришла и, обняв сестру, села на край постели и, выждав удобную минуту, сказала:

– Ради Аллаха, о сестра моя, расскажи нам какую-нибудь историю, чтобы скоротать время.

– Охотно, – отвечала Шахерезада, – если добродетельный царь позволит мне.

А царь, услыхав эти слова и не чувствуя желания спать, был доволен возможностью послушать историю, и таким образом в первую ночь из тысячи одной ночи Шехерезада начала свои рассказы.