Седьмой Пермский конгресс ученых-юристов (г. Пермь, 18–19 ноября 2016 г.)

© Коллектив авторов, 2017

© Издательство «Статут», редподготовка, оформление, 2017

© Пермский государственный национальный исследовательский университет, редподготовка, 2017

* * *

Уважаемые читатели!

Организационный комитет Пермского конгресса ученых-юристов совместно с издательством «Статут» представляют вашему вниманию очередной сборник избранных материалов конгресса, состоявшегося в 2016 г.

Межрегиональный российский форум классической юридической университетской науки «Седьмой Пермский конгресс ученых-юристов» был посвящен 100-летнему юбилею Пермского университета и юридического факультета. Открытие в 1916 г. в Перми в составе университета юридического факультета положило начало юридическому образованию на Урале.

В юбилейный год участие в работе конгресса приняли более 350 ученых-правоведов и практических работников. Исполнительный комитет конгресса отобрал наиболее значимые и интересные доклады, тезисы которых и публикуются в настоящем издании. Доклады всех участников форума размещены на сайте конгресса по адресу: http://permcongress.com/7thcongress.

Сборник избранных материалов открывают доклады пленарных докладчиков. Далее следуют доклады участников конгресса, сгруппированные по отраслевым правовым наукам.

Настоящий сборник материалов конгресса «Статут» издает уже в четвертый раз^[1]. От имени Оргкомитета и Исполкома конгресса благодарим издательство «Статут» за многолетнее сотрудничество и помощь в доведении результатов работы конгресса до научной общественности и широкой читательской аудитории.

Заместитель председателя Оргкомитета Пермского конгресса ученых-юристов, доктор юридических наук, профессор

В.Г. Голубцов

Заместитель председателя Исполкома Пермского конгресса ученых-юристов, доктор юридических наук, профессор

О.А. Кузнецова

Пленарные доклады

Б.М. Гонгало, доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой гражданского права ФГБОУ ВО «Уральский государственный юридический университет»
Советская правовая наука и сегодняшний день

Советская правовая наука гордилась собой. Сегодня, не утруждая себя глубокомысленными рассуждениями, обычно констатируют, что она была идеологизирована.

Действительно, правовая наука исходила из необходимости указать правильность марксистско-ленинских идей, преимущества советской правовой системы, верность политике партии (КПСС, другой не было), пороки буржуазных и ревизионистских правовых теорий и т. д. и т. п.

Но не это же главное. Козьма Прутков призывал: «Зри в корень!» Такого рода «заклинания» в цивилистике и в большинстве других отраслевых наук были необходимыми, но отнюдь не главными. Например, при написании работы по жилищному праву полагалось начинать со слов К. Маркса о том, что, прежде чем творить историю, люди должны иметь пищу, одежду, жилье… Затем требовалось отметить, что партия и правительство в соответствии с идеями Великой Октябрьской социалистической революции неуклонно проводят политику, направленную на дальнейшее улучшение жилищных условий советских граждан. Следовало указать достижения в соответствующей сфере (количество построенных «квадратных метров», число семей, улучшивших жилищные условия, и т. п.). Нужно было упомянуть в той или иной мере относящиеся к теме решения очередного съезда партии и Пленума ЦК КПСС. Наконец, надо было привести цитату из речи Генерального секретаря ЦК КПСС.

Соответствующие положения занимали одну-две страницы текста. А после этого характеризовались жилищные фонды, рассматривались основания признания граждан нуждающимися в улучшении жилищных условий, анализировался договор найма жилого помещения как основания возникновения жилищного правоотношения и исследовалось само это правоотношение (субъекты, объекты, содержание, его динамика и пр.), определялось правовое положение жилищно-строительных кооперативов, а также права и обязанности членов таких кооперативов и т. д. и т. п.

В результате появилась достаточно стройная концепция жилищного права. Упомянутые «архитектурные излишества» (заклинания) нисколько ее не портят. Повторим еще раз: они были необходимы (примерно как приветственные слова, так было принято) и без них концепции не появилось бы.

Это пример из области достаточно конкретных (прикладных) правовых исследований. Но, как известно, наука сильна обобщениями. В этой сфере советской правовой науке тоже есть чем гордиться. Достаточно вспомнить учения о предмете гражданского права (прежде всего, работы С.С. Алексеева, С.Н. Братуся, О.А. Красавчикова), методе гражданско-правового регулирования (прежде всего, труды В.Ф. Яковлева), гражданском правоотношении (исследования О.С. Иоффе, О.А. Красавчикова, Р.О. Халфиной), юридических фактах (работы О.А. Красавчикова), ответственности и многие другие фундаментальные исследования. Значение их переоценить невозможно. Соответствующие идеи живут и сегодня (в том числе в законе и теории), хотя и зачастую без упоминания их авторов.

Результаты деятельности советских ученых использовались и используются в законотворческой деятельности, при формировании единообразной судебной практики и пр. Причем и в современной России. Вспомним, например, Гражданский кодекс Российской Федерации – на фоне всего российского законодательства совершенно замечательный, быть может, уникальный закон. (К сожалению, ряд изменений и дополнений, внесенных в последнее время, портят очень добротно сработанный кодекс.) Рабочая группа по его подготовке состояла из блестящих советских, а затем российских ученых, таких как С.С. Алексеев, В.Ф. Яковлев, А.Л. Маковский, Е.А. Суханов, В.В. Витрянский, П.В. Крашенинников, С.А. Хохлов, М.И. Брагинский и др.

Естественно, в советские времена (как и сегодня) появлялись работы, в которых идеология была на первом плане, отмеченные схоластикой, «филологией юриспруденции» (игрой в слова) и имеющие массу иных недостатков. Однако, учитывая это, не следует «мазать черной краской» всю советскую юридическую науку. В целом она заслуживает уважительного к себе отношения. Но, конечно, необходимо стряхнуть все наносное, всю шелуху.

С начала 1990-х гг. начались коренные социально-экономические преобразования, происходит ломка административно-командной системы и т. д. Естественно, началась и «борьба за право». Юридическая наука, конечно, не могла остаться в стороне. Однако наряду с успехами были и провалы. Так, к числу успехов относится теоретическое и практическое обеспечение правовой наукой разработки и принятия ряда чрезвычайно важных законов. В том числе этому способствовало то, что в законодательных органах работали такие ученые, как С.С. Алексеев, Ю.Х. Калмыков, А.А. Собчак и др.

К числу успехов, несомненно, относится и освобождение юридической науки от так называемых идеологических пут, распространение сравнительного правоведения, благодаря чему мы смогли использовать опыт других стран, и др.

Одновременно достаточно широкое распространение получил инструментальный подход к праву, при котором право рассматривалось как нечто третьестепенное. Стала популярной идея, в соответствии с которой написание законов – слишком серьезное дело, чтобы его можно было доверять юристам. Некритическое (чтобы не сказать безумное) заимствование идей, воплощенных в иностранном законодательстве, стало чрезвычайно распространенным. Причем нередко «в одной упряжке» оказывались «конь и трепетная лань», когда смешивалось несовместимое. Так, пресловутый Закон РСФСР от 25 декабря 1990 г. № 445-I «О предприятиях и предпринимательской деятельности» представлял собой механическое, противоречивое объединение норм, свойственных англо-саксонскому праву, и положений, характерных для европейского континентального права. (Кстати, написан закон экономистами.)

Одновременно порицается советское и российское право, советская и российская правовая наука. Или попросту игнорируется и то, и другое.

При рассмотрении какой-либо проблемы предлагается не искать пути ее разрешения с учетом предшествующего опыта, специфики отношений, иностранного законодательства и практики его применения, а также принимая во внимание другие факторы, имеющие (могущие иметь) значение. Вместо этого рекомендуется попросту целиком воспринять решение, избранное в той или иной так называемой цивилизованной стране. Вплоть до того, что иногда считают целесообразным просто перевести на русский язык соответствующие правовые нормы иностранного законодательства и включить такие же правила в российское гражданское законодательство. (В последний раз сталкивались с таким подходом при обсуждении законопроекта о реформировании наследственного права. Дескать, к чему изобретать что-то о наследственном договоре? Надо перевести нормы ГГУ о нем и включить в ГК РФ.)

В последние годы советская правовая наука, как правило, игнорируется. Причем чаще всего при рассмотрении того или иного вопроса, который исследовался советской правовой наукой, об этом факте даже не упоминается. Такое рассмотрение ведется как бы с нуля, как будто до него ничего не было. А если и вспоминают о прошлом, то очень часто только для того, чтобы «бросить в него камень». Какой-то «постмодернизм».

Преклонение перед правом (литературой, практикой применения правовых норм и т. п.) так называемых цивилизованных государств получило широчайшее распространение. Обычно сначала констатируется ущербность (недостатки различного рода) нашего права (законодательства, теоретических изысканий судебной практики и т. п.), а затем в качестве образца приводится решение, принятое в «цивилизованной» стране.

Психологически такой подход чрезвычайно привлекателен. Вместо того чтобы выстраивать какие-то конструкции (изучать опыт и т. п.), берется правило, которое с успехом реализуется в успешной (именно так!) стране. Раз оно эффективно в той (успешной) стране, то должно работать и у нас. Может, и так. Однако каждая правовая норма действует в системе норм, в определенных экономических и иных условиях, регулирует отношения с участием субъектов, правосознание (а также образовательный, культурный уровень) которых различается… К тому же, «что русскому хорошо, то немцу смерть» (впрочем, иногда эта поговорка выглядит по-иному: что немцу хорошо, то русскому смерть). Суть в том, что нечто полезное, хорошее для одних (и в определенных условиях) может быть абсолютно неуместным для других (в подобных или иных условиях).

Рассуждать о советской правовой науке в сопоставлении с нынешним днем можно еще и еще.

Но при этом, думается, необходимо «за деревьями видеть лес».

● В советской юридической науке было немало шелухи, однако многие ее идеи актуальны и сегодня.

● Восприятие иностранного опыта необходимо. Но с учетом ряда факторов (традиций, опыта и пр.).

● Получивший широкое распространение «юридический постмодернизм» упречен.

И.В. Редькин, кандидат юридических наук, заместитель председателя правления Ассоциации юристов России
Инструменты контроля качества высшего юридического образования на современном этапе в соответствии с требованиями рынка труда

Вопросы качества высшего юридического образования – это не только вопросы правового регулирования, но и создание на практике качественных институтов, способных обеспечить реализацию правовых норм^[2]. В последние годы мы идем по пути становления таких институтов, хотя этот процесс затянулся по времени.

Снижение качества юридического образования, с которым наша страна столкнулась в начале XXI в., было вызвано отчасти объективными причинами: массовым характером юридического образования, его коммерциализацией, объясняемой рыночной идеологией, отсутствием эффективных инструментов контроля качества высшего образования. Как отмечают зарубежные эксперты, сегодня в странах БРИК наблюдается растущая дифференциация между «массовыми» и «элитными» университетами^[3]. При этом качество образования в массовом сегменте вызывает в обществе много вопросов. Государственная система управления и рынок труда оказались не готовыми к такому сценарию «развития».

Вместе с тем такая ситуация была вызвана не только проблемами внутри системы образования, но также внешними проблемами, прежде всего, слабым взаимодействием между рынком труда и системой образования. Например, в странах с развитой экономикой увеличение спроса на юридическое образование не привело к массовому появлению на рынке труда неквалифицированных специалистов. Причина – в самой модели взаимодействия рынка труда и системы образования, когда рынок труда через специально созданные институты активно влияет на качество образования и обеспечивает защиту от неквалифицированных кадров. Такими институтами в том числе являются допуск юристов на рынок труда через специальный экзамен (допуск в юридическую профессию) и профессионально-общественная аккредитация учреждений высшего юридического образования. Это профессионально-общественные институты, которые, как правило, применяются профессиональным юридическим сообществом^[4].

В зарубежной практике нередко квалификация юриста присваивается отдельной и независимой системой оценки квалификации, которая создается, как правило, национальной ассоциацией юристов или уполномоченной государственной организацией. Лицо, имеющее диплом о высшем юридическом образовании, не может заниматься практикой, пока не сдаст такие экзамены и не получит сертификат или иное подтверждение своей квалификации. Так, например, происходит в США, Республике Корея, Японии и в некоторых других странах^[5].

В ряде стран (Англия и Уэльс, Германия, Франция) высшее юридическое образование является лишь первым шагом на пути к юридической профессии. Выпускник вуза обязан пройти дополнительную подготовку, включающую в себя стажировки и специальные курсы, которые организуются профессиональными объединениями юристов^[6]. Таким образом, юридическое сообщество во многих странах не полагается только лишь на меры государственного контроля, а само создает фильтры, которые защищают рынок труда от проникновения некачественно подготовленных юристов.

У нас с советских времен воспроизводится другая модель – профессиональную квалификацию присваивает сам вуз на выпускных экзаменах, для чего им формируется государственная экзаменационная комиссия (ГЭК). В данном случае присутствует конфликт интересов: вуз обучает и одновременно контролирует качество знаний, присваивая квалификацию. В советское время этот конфликт снимался в силу отсутствия коммерческих интересов вуза и принципиально другой модели контроля. В современный период, когда образование стало коммерциализироваться и появилось множество частных институтов, такая практика стала явно ущербной: вуз не может объективно оценивать качество подготовки. В результате на рынок труда в массовом количестве вышли юристы с очень низкой квалификацией. Даже когда экзамены принимают представители самих работодателей в составе ГЭК, этот конфликт полностью не может быть устранен на институциональном уровне в силу персонифицированного характера такого контроля. В целом нужно отметить, что такая модель присвоения квалификации юриста не соответствует сложившейся международной практике.

Поэтому только создание принципиально другой институциональной модели взаимодействия рынка труда и системы образования может кардинально изменить ситуацию. В настоящее время в России появились новые инструменты для контроля качества образования со стороны рынка труда – профессиональные стандарты и сертификация квалификации. Уже сформирована законодательная основа для их внедрения: Федеральный закон от 3 июля 2016 г. № 239-ФЗ «О независимой оценке квалификации» (определяет процедуры оценки квалификации) и ст. 195¹–195² Трудового кодекса РФ (вводят понятие профессионального стандарта), а также появляется подзаконное регулирование в этой сфере.

Вместе с тем данные инструменты по тем или иным причинам пока не получили широкого развития в юриспруденции. Российские работодатели пока еще слабо влияют на качество подготовки юристов, не формулируют свои требования к качеству их подготовки в профессиональных стандартах.

Идеальная модель взаимодействия двух систем (практики и образования) могла бы выглядеть следующим образом. Работодатели разрабатывают и внедряют в установленном порядке профессиональные стандарты, где формулируют свои требования к юристам соответствующих специальностей. Вузы формируют и реализуют свои образовательные программы в соответствии с требованиями профессиональных стандартов. Оценка качества образовательных программ осуществляется в рамках профессионально-общественной аккредитации, которая в настоящее время осуществляется Ассоциацией юристов России и рядом других негосударственных организаций в соответствии со ст. 96 Федерального закона от 29 декабря 2012 г. № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации». В перспективе профессионально-общественная аккредитация может полностью заменить государственную аккредитацию. Присвоение квалификации юристов осуществляется независимыми системами оценки и сертификации квалификаций. Рынок труда ориентируется на результаты данных оценочных процедур.

Такая модель вполне способна обеспечить защиту рынка труда от некачественных специалистов. Также она будет стимулировать вузы к повышению качества, поскольку наиболее востребованы будут выпускники тех вузов, которые стабильно обеспечивают высокий уровень подготовки юристов. Вместе с тем государству и профессиональному юридическому сообществу необходимо приложить серьезные усилия для становления новых институтов оценки качества квалификации и качества высшего образования для юристов.

Не стоит думать, что процесс приведения российского образования к качественному формату будет быстрым и легким, поскольку на это накладывается общемировой транзит высшего образования от модели классического университета гумбольдтовского типа к университету новой формации, контуры сборки которого пока находятся в начальной стадии формирования.

Е.В. Вавилин, доктор юридических наук, профессор, проректор по научной работе ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия»
Общественный интерес в гражданском праве

Успешное развитие гражданского общества возможно лишь при установлении оптимального равновесия интересов всех участников гражданских правоотношений, в том числе и государства, необходимого баланса частных и публичных начал.

История изучения соответствующей проблематики показывает опасность и нерациональность как преувеличения роли публичных начал в праве, рассмотрения их в качестве самодостаточных, самоценных, когда государство выступает как особый субъект, имеющий легальные преференции в своем правовом статусе, так и, определенно, ущемления публичных интересов, которое можно наблюдать в современной цивилистике. Публичные интересы неразрывно связаны с частными, и недооценка роли и значения первых влечет негативные последствия для всех участников гражданских правоотношений.

Таким образом, двуединое начало гражданского права – признание индивидуальности человека и в то же время стремление обеспечить нормальную жизнедеятельность и развитие общества – предопределяет необходимость всестороннего осмысления и охраны гражданско-правовыми средствами и мерами публичных интересов. Особенно эта проблема актуализируется с развитием рыночных отношений в связи с увеличением возможностей девиантного поведения субъектов хозяйственных отношений.

Не менее значимым аспектом актуальности этого круга проблем является отсутствие теоретического осмысления объема и содержания самого понятия публичного интереса, которое отечественная правоприменительная практика вынуждена истолковывать ситуативно, «в рабочем порядке».

Современная общественно-экономическая ситуация настойчиво диктует ряд вопросов. Во-первых, если общество не всегда возможно персонифицировать, то можно ли определить его интерес? Какие в этом случае существуют объективные предпосылки для определения общественного интереса?

Во-вторых, если группу лиц можно персонифицировать и охарактеризовать как общество, то будет ли установлен общественный интерес при отсутствии тождества взглядов (интересов) всех участников этого общества?

В-третьих, как разрешить противоречия между общественными, государственными и частными интересами при отсутствии обоснованной и законодательно закрепленной иерархии этих интересов?

Публичный интерес на практике имеет несколько уровней объективации – публичный интерес как воля наиболее влиятельной социальной группы, выражающаяся широко, воплощенная во всех нормах права; публичный интерес, носителем которого является государство в гражданских отношениях; общественный интерес той или иной социальной группы.

В отечественном законодательстве общественный интерес является непосредственным объектом защиты во многих случаях, связанных с защитой окружающей среды; положением в обществе социальных групп (например, религиозных групп, иных общественных организаций); охраной культурных или иных ценностей; потребностью в больницах, дорогах, школах и других имеющих значение для социума объектах или устранением объектов, мешающих нормальной жизни общества (например, аэропорта, находящегося в непосредственной близи от заселенных территорий); сохранением животного мира; созданием приютов для животных, а также с любыми другими вопросами при условии, что защите подлежат в первую очередь не права или интересы конкретных лиц, составляющих ту или иную группу, а потребности группы в целом.

Гражданский кодекс РФ объединяет государственные и общественные интересы в понятие «публичные». Об общественном интересе законодатель говорит в связи с его охраной в ст. 123⁴ «Основные положения об общественных организациях», 123⁸ «Основные положения об ассоциации (союзе)», 152¹ «Охрана изображения гражданина», 152² «Охрана частной жизни гражданина», 242 «Реквизиция», 451 «Изменение и расторжение договора в связи с существенным изменением обстоятельств».

Четкая градация между государственными и общественными интересами прослеживается, например, в Градостроительном кодексе РФ от 29 декабря 2004 г. № 190-ФЗ, где общественный интерес понимается как цель и задачи саморегулируемой организации.

Вместе с тем остается нормативная неопределенность, семантическая размытость данного понятия. Так, Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2010 г. № 16 «О практике применения судами Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации» определяет общественный интерес как «потребность общества в обнаружении и раскрытии угрозы демократическому правовому государству и гражданскому обществу, общественной безопасности, окружающей среде» (п. 25).

Правоприменительная практика следует прямо за законодателем, никак не конкретизируя данное положение, либо определяет общественный интерес в самом общем виде. Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» разъяснено, что «без согласия гражданина обнародование и использование его изображения допустимо в силу подпункта 1 пункта 1 статьи 152¹ ГК РФ, то есть когда имеет место публичный интерес, в частности если такой гражданин является публичной фигурой (занимает государственную или муниципальную должность, играет существенную роль в общественной жизни в сфере политики, экономики, искусства, спорта или любой иной области), а обнародование и использование изображения осуществляется в связи с политической или общественной дискуссией или интерес к данному лицу является общественно значимым». Общественный интерес представлен как защита правопорядка и государственной безопасности.

Вместе с тем зачастую правоприменительная практика под общественным интересом подразумевает интересы определенных групп общества. Например, защита прав потребителей, где под категорию общественного интереса подпадает защита интересов неопределенного круга лиц.

Чаще всего приоритет интереса того или иного сообщества решается каузально, на сегодня отсутствует методика определения значимости разнонаправленных общественных интересов. Отсюда неизбежный конфликт интересов. В связи с этим необходимо на доктринальном уровне оптимально гармонизировать общественные и частные интересы в конкретных правоотношениях.

Названное начало действует как в Конституции РФ, так и в ГК РФ, ГПК РФ, АПК РФ, УК РФ, УПК РФ и в других нормативных правовых актах. Оно заложено и в международных правовых актах: Всеобщая декларация прав человека ограничивает осуществление прав человека целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения требований общественного порядка и общего благосостояния (ст. 29).

Цель подобного регламентирования – создание такой конфигурации прав и обязанностей субъектов правоотношений, при которой максимально обеспечены целостность и сохранность прав отдельной личности, не ущемляющих интересы общества.

Следует исходить не из недостижимого тождества общих и частных интересов, а из разумного и эффективного сосуществования этих интересов на всеобщее и личное благо.

Одним из способов гармонизации частных и общественных интересов является осмысление и законодательное закрепление иерархии интересов.

Отечественная доктрина уже предпринимает попытки осмыслить соразмерность частных и общественных интересов в отдельных сферах. Так, законодатель установил особый правовой режим для отдельных объектов. Это осуществляется, прежде всего, путем либо полного, либо частичного изъятия из оборота некоторых природных объектов и природных ресурсов (п. 2 и 3 ст. 129 ГК РФ). Но пока можно констатировать, что эта проблема в цивилистике далека от своего разрешения.

На наш взгляд, на доктринальном уровне необходимо исходить из четырех иерархично расположенных по отношению друг к другу групп приоритетов.

Во-первых, первоочередными нужно считать интересы, связанные с нормальной, естественной жизнедеятельностью большинства членов общества. Под этим подразумевается обеспечение граждан возможностью реализовывать свои естественные права: охрана окружающей среды, безопасности, общественного правопорядка. Единые, всеобщие интересы существуют, они сопряжены со стремлением каждого индивида к физическому существованию в условиях естественной жизнедеятельности.

Во-вторых, это интересы государственные, продиктованные необходимостью сохранения и укрепления государственности, территориальной и культурной целостности страны.

В-третьих, должны охраняться частные интересы. Причем в комплексе частных интересов также могут быть выявлены первоочередные и менее значимые как с точки зрения самого субъекта, так и с точки зрения государства. Приоритетными являются интересы субъекта, связанные с реализацией естественных прав.

В-четвертых, это общественные и частные интересы, связанные с реализацией предпринимательских прав (всех остальных, за исключением естественных прав человека).

Выработке данной позиции способствовал опыт зарубежного законодательства, в котором в случае столкновения частных и общественных интересов также отмечена тенденция к предпочтению интересам большинства. Так, например, исламское право при противоречии между правом личности и общим благом исходит из положения: «Больший вред следует устранить меньшим». Причем в любом случае прослеживается явный приоритет общего блага над частным. В американском праве существует отдельный институт – право общественного интереса, в основе которого лежит идея социальной справедливости.

В германском законодательстве в целях защиты общественных интересов в отдельных случаях принцип свободы договора ограничивается обязательностью его заключения, обязательной формой и рядом других нормативных предписаний. Принуждение к заключению договора может относиться к субъектам, предоставляющим жизненно необходимые услуги: почта, железные дороги, энергоснабжающие организации. В этом случае публичная власть обязывает заключить договор определенного содержания и налагает ответственность за его исполнение. Г.-Й. Муселяк отмечает, что это делается для того, чтобы охранить принцип свободы договора от злоупотреблений и защитить высшие интересы, вытекающие из основ социального государства.

Пункт 2 ст. 1 ГК РФ при ограничении прав также предписывает определенную последовательность интересов: гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона в той мере, в какой это необходимо для целей защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

На наш взгляд, в регламентации деятельности хозяйствующих субъектов необходимо усиление императивности в тех случаях, когда обнаруживается возможность ущемления общественных интересов. Так, отказ хозяйствующего субъекта от защиты нарушенных прав или охраняемых законом интересов не должен за собой влечь непосредственного ущемления государственных интересов и интересов всего общества. Речь идет о действиях (бездействиях) государственных и муниципальных унитарных предприятий.

Ранее действовавшее законодательство обязывало государственные организации, чьи права нарушены, предъявлять претензии и иски к нарушителям своих прав. В настоящее время подобные положения отсутствуют в правовых актах, что создает благоприятную среду для злоупотреблений правом, для уменьшения государственной и муниципальной собственности. Например, финансовые средства унитарного предприятия переводятся его руководителем на счета других коммерческих юридических лиц (как правило, «компаний-однодневок») в соответствии с совершенно легальными сделками: кредитным договором, договором купли-продажи, договором строительного подряда и т. д. В дальнейшем же орган унитарного предприятия имеет формальную‚ т. е. закрепленную в законе‚ возможность не предъявлять к должнику исковых требований при нарушении последним своих обязательств.

Представляется, что гражданское и процессуальное право (в частности, ст. 4 Арбитражного процессуального кодекса РФ) должны быть дополнены положениями об обязанности государственных и муниципальных унитарных предприятий обращаться в арбитражный суд за защитой своих нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов.

В этом же ряду стоит проблема прощения долга частному лицу государственным или муниципальным унитарным предприятием согласно ст. 415 ГК РФ. В соответствии с п. 1 ст. 9, абз. 2 п. 2 ст. 295 ГК РФ такая возможность существует. Без согласия собственника (т. е. государства или муниципального образования) соответствующими организациями может быть подарено движимое имущество‚ находящееся в хозяйственном ведении государственного или муниципального унитарного предприятия (п. 2 ст. 295 ГК РФ)‚ а также имущество‚ полученное учреждением от разрешенной ему хозяйственной деятельности (п. 2 ст. 298 ГК РФ).