Поэты пушкинской поры

Светлана

А. А. Воейковой

 
Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;
Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,
Серьги изумрудны;
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.
 
 
Тускло светится луна
В сумраке тумана —
Молчалива и грустна
Милая Светлана.
«Что, подруженька, с тобой?
Вымолви словечко;
Слушай песни круговой;
Вынь себе колечко.
Пой, красавица: «Кузнец,
Скуй мне злат и нов венец,
Скуй кольцо златое;
Мне венчаться тем венцом,
Обручаться тем кольцом
При святом налое».
 
 
«Как могу, подружки, петь?
Милый друг далёко;
Мне судьбина умереть
В грусти одинокой.
Год промчался – вести нет;
Он ко мне не пишет;
Ах! а им лишь красен свет,
Им лишь сердце дышит.
Иль не вспомнишь обо мне?
Где, в какой ты стороне?
Где твоя обитель?
И молюсь и слезы лью!
Утоли печаль мою,
Ангел-утешитель».
 
 
Вот в светлице стол накрыт
Белой пеленою;
И на том столе стоит
Зеркало с свечою;
Два прибора на столе.
«Загадай, Светлана;
В чистом зеркала стекле
В полночь без обмана
Ты узнаешь жребий свой:
Стукнет в двери милый твой
Легкою рукою;
Упадет с дверей запор;
Сядет он за свой прибор
Ужинать с тобою».
 
 
Вот красавица одна;
К зеркалу садится;
С тайной робостью она
В зеркало глядится;
Тёмно в зеркале; кругом
Мертвое молчанье;
Свечка трепетным огнем
Чуть лиет сиянье…
Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
Страх туманит очи…
С треском пыхнул огонек,
Крикнул жалобно сверчок,
Вестник полуночи.
 
 
Подпершися локотком,
Чуть Светлана дышит…
Вот… легохонько замком
Кто-то стукнул, слышит;
Робко в зеркало глядит:
За ее плечами
Кто-то, чудилось, блестит
Яркими глазами…
Занялся от страха дух…
Вдруг в ее влетает слух
Тихий, легкий шепот:
«Я с тобой, моя краса;
Укротились небеса;
Твой услышан ропот!»
 
 
Оглянулась… милый к ней
Простирает руки.
«Радость, свет моих очей,
Нет для нас разлуки.
Едем! Поп уж в церкви ждет
С дьяконом, дьячками;
Хор венчальну песнь поет;
Храм блестит свечами».
Был в ответ умильный взор;
И́дут на широкий двор,
В ворота́ тесовы;
У ворот их санки ждут;
С нетерпенья кони рвут
Повода шелковы.
 
 
Сели… кони с места враз;
Пышут дым ноздрями;
От копыт их поднялась
Вьюга над санями.
Скачут… пусто всё вокруг;
Степь в очах Светланы,
На луне туманный круг;
Чуть блестят поляны.
Сердце вещее дрожит;
Робко дева говорит:
«Что ты смолкнул, милый?»
Ни полслова ей в ответ:
Он глядит на лунный свет,
Бледен и унылый.
 
 
Кони мчатся по буграм;
Топчут снег глубокий…
Вот в сторонке Божий храм
Виден одинокий;
Двери вихорь отворил;
Тьма людей во храме;
Яркий свет паникадил
Тускнет в фимиаме;
На средине черный гроб;
И гласит протяжно поп:
«Буди взят могилой!»
Пуще девица дрожит;
Кони мимо; друг молчит,
Бледен и унылой.
 
 
Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Ворон каркает: печаль!
Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
Подымая гривы;
Брезжит в поле огонек;
Виден мирный уголок,
Хижинка под снегом.
Кони борзые быстрей,
Снег взрывая, прямо к ней
Мчатся дружным бегом.
 
 
Вот примчалися… и вмиг
Из очей пропали:
Кони, сани и жених
Будто не бывали.
Одинокая, впотьмах,
Брошена от друга,
В страшных девица местах;
Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться – следу нет…
Виден ей в избушке свет:
Вот перекрестилась;
В дверь с молитвою стучит…
Дверь шатнулася… скрыпит…
Тихо растворилась.
 
 
Что ж?.. В избушке гроб; накрыт
Белою запоной;
Спасов лик в ногах стоит;
Свечка пред иконой…
Ах! Светлана, что с тобой?
В чью зашла обитель?
Страшен хижины пустой
Безответный житель.
Входит с трепетом, в слезах;
Пред иконой пала в прах,
Спасу помолилась;
И, с крестом своим в руке,
Под святыми в уголке
Робко притаилась.
 
 
Всё утихло… вьюги нет…
Слабо свечка тлится,
То прольет дрожащий свет,
То опять затмится…
Всё в глубоком мертвом сне,
Страшное молчанье…
Чу, Светлана!.. в тишине
Легкое журчанье…
Вот глядит: к ней в уголок
Белоснежный голубок
С светлыми глазами,
Тихо вея, прилетел,
К ней на перси тихо сел,
Обнял их крылами.
 
 
Смолкло всё опять кругом…
Вот Светлане мнится,
Что под белым полотном
Мертвый шевелится…
Сорвался покров; мертвец
(Лик мрачнее ночи)
Виден весь – на лбу венец,
Затворены очи.
Вдруг… в устах сомкнутых стон;
Силится раздвинуть он
Руки охладелы…
Что же девица?.. Дрожит…
Гибель близко… но не спит
Голубочек белый.
 
 
Встрепенулся, развернул
Легкие он крылы;
К мертвецу на грудь вспорхнул…
Всей лишенный силы,
Простонав, заскрежетал
Страшно он зубами
И на деву засверкал
Грозными очами…
Снова бледность на устах;
В закатившихся глазах
Смерть изобразилась…
Глядь, Светлана… о Творец!
Милый друг ее – мертвец!
Ах!.. и пробудилась.
 
 
Где ж?.. У зеркала одна
Посреди светлицы;
В тонкий занавес окна
Светит луч денницы;
Шумный бьет крылом петух,
День встречая пеньем;
Всё блестит… Светланин дух
Смутен сновиденьем.
«Ах! ужасный, грозный сон!
Не добро вещает он —
Горькую судьбину;
Тайный мрак грядущих дней,
Что сулишь душе моей,
Радость иль кручину?»
 
 
Села (тяжко ноет грудь)
Под окном Светлана;
Из окна широкий путь
Виден сквозь тумана;
Снег на солнышке блестит,
Пар алеет тонкий…
Чу!.. в дали пустой гремит
Колокольчик звонкий;
На дороге снежный прах;
Мчат, как будто на крылах,
Санки кони рьяны;
Ближе; вот уж у ворот;
Статный гость к крыльцу идет.
Кто?.. Жених Светланы.
 
 
Что же твой, Светлана, сон,
Прорицатель муки?
Друг с тобой; всё тот же он
В опыте разлуки;
Та ж любовь в его очах,
Те ж приятны взоры;
Те ж на сладостных устах
Милы разговоры.
Отворяйся ж, Божий храм;
Вы летите к небесам,
Верные обеты;
Соберитесь, стар и млад;
Сдвинув звонки чаши, в лад
Пойте: многи леты!
        ________
Улыбнись, моя краса,
На мою балладу;
В ней большие чудеса,
Очень мало складу.
Взором счастливый твоим,
Не хочу и славы;
Слава – нас учили – дым;
Свет – судья лукавый.
Вот баллады толк моей:
«Лучший друг нам в жизни сей
Вера в Провиденье.
Благ Зиждителя закон:
Здесь несчастье – лживый сон;
Счастье – пробужденье».
 
 
О! не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана…
Будь, Создатель, ей покров!
Ни печали рана,
Ни минутной грусти тень
К ней да не коснется;
В ней душа – как ясный день;
Ах! да пронесется
Мимо – Бедствия рука;
Как приятный ручейка
Блеск на лоне луга,
Будь вся жизнь ее светла,
Будь веселость, как была,
Дней ее подруга.
 

1808–1812

Теон и Эсхин

 
Эсхин возвращался к Пенатам своим,
       К брегам благовонным Алфея.
Он долго по свету за счастьем бродил —
       Но счастье, как тень, убегало,
 
 
И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот —
       Лишь сердце они изнурили;
Цвет жизни был сорван; увяла душа;
       В ней скука сменила надежду.
 
 
Уж взорам его тихоструйный Алфей
       В цветущих брегах открывался;
Пред ним оживились минувшие дни,
       Давно улетевшая младость…
 
 
Всё те ж берега, и поля, и холмы,
       И то же прекрасное небо;
Но где ж озарявшая некогда их
       Волшебным сияньем Надежда?
 
 
Жилища Теонова ищет Эсхин.
       Теон, при домашних Пенатах,
В желаниях скромный, без пышных надежд,
       Остался на бреге Алфея.
 
 
Близ места, где в море втекает Алфей,
       Под сенью олив и платанов,
Смиренную хижину видит Эсхин —
       То было жилище Теона.
 
 
С безоблачных солнце сходило небес,
       И тихое море горело;
На хижину сыпался розовый блеск,
       И мирты окрестны алели.
 
 
Из белого мрамора гроб невдали,
       Обсаженный миртами, зрелся;
Душистые розы и гибкий ясмин
       Ветвями над ним соплетались.
 
 
На праге сидел в размышленье Теон,
       Смотря на багряное море, —
Вдруг видит Эсхина и вмиг узнает
       Сопутника юныя жизни.
 
 
«Да благостно взглянет хранитель Зевес
       На мирный возврат твой к Пенатам!» —
С блистающим радостью взором Теон
       Сказал, обнимая Эсхина.
 
 
И взгляд на него любопытный вперил —
       Лицо его скорбно и мрачно.
На друга внимательно смотрит Эсхин —
       Взор друга прискорбен, но ясен.
 
 
«Когда я с тобой разлучался, Теон,
       Надежда сулила мне счастье;
Но опыт иное мне в жизни явил:
       Надежда – лукавый предатель.
 
 
Скажи, о Теон, твой задумчивый взгляд
       Не ту же ль судьбу возвещает?
Ужель и тебя посетила печаль
       При мирных домашних Пенатах?»
 
 
Теон указал, воздыхая, на гроб…
       «Эсхин, вот безмолвный свидетель,
Что боги для счастья послали нам жизнь —
       Но с нею печаль неразлучна.
 
 
О нет, не ропщу на Зевесов закон:
       И жизнь и вселенна прекрасны.
Не в радостях быстрых, не в ложных мечтах
       Я видел земное блаженство.
 
 
Что может разрушить в минуту судьба,
       Эсхин, то на свете не наше;
Но сердца нетленные блага: любовь
       И сладость возвышенных мыслей —
 
 
Вот счастье; о друг мой, оно не мечта.
       Эсхин, я любил и был счастлив;
Любовью моя освятилась душа,
       И жизнь в красоте мне предстала.
 
 
При блеске возвышенных мыслей я зрел
       Яснее великость творенья;
Я верил, что путь мой лежит по земле
       К прекрасной, возвышенной цели.
 
 
Увы! я любил… и ее уже нет!
       Но счастье, вдвоем столь живое,
Навеки ль исчезло? И прежние дни
       Вотще ли столь были прелестны?
 
 
О нет, никогда не погибнет их след;
       Для сердца прошедшее вечно.
Страданье в разлуке есть та же любовь;
       Над сердцем утрата бессильна.
 
 
И скорбь о погибшем не есть ли, Эсхин,
       Обет неизменной надежды:
Что где-то в знакомой, но тайной стране
       Погибшее нам возвратится?
 
 
Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг,
       Уже одиноким не будет…
Ах! свет, где она предо мною цвела, —
       Он тот же: всё ею он полон.
 
 
По той же дороге стремлюся один
       И к той же возвышенной цели,
К которой так бодро стремился вдвоем, —
       Сих уз не разрушит могила.
 
 
Сей мыслью высокой украшена жизнь;
       Я взором смотрю благодарным
На землю, где столько рассыпано благ,
       На полное славы творенье.
 
 
Спокойно смотрю я с земли рубежа
       На сторону лучшия жизни;
Сей сладкой надеждою мир озарен,
       Как небо сияньем Авроры.
 
 
С сей сладкой надеждой я выше судьбы,
       И жизнь мне земная священна;
При мысли великой, что я человек,
       Всегда возвышаюсь душою.
 
 
А этот безмолвный, таинственный гроб…
       О друг мой, он верный свидетель,
Что лучшее в жизни еще впереди,
       Что верно желанное будет;
 
 
Сей гроб – затворенная к счастию дверь;
       Отворится… жду и надеюсь!
За ним ожидает сопутник меня,
       На миг мне явившийся в жизни.
 
 
О друг мой, искав изменяющих благ,
       Искав наслаждений минутных,
Ты верные блага утратил свои —
       Ты жизнь презирать научился.
 
 
С сим гибельным чувством ужасен и свет;
       Дай руку: близ верного друга
С природой и жизнью опять примирись;
       О! верь мне, прекрасна вселенна.
 
 
Всё небо нам дало, мой друг, с бытием:
       Всё в жизни к великому средство;
И горесть и радость – всё к цели одной:
       Хвала жизнедавцу Зевесу!»
 

1–11 декабря 1814

Песня
(«К востоку, всё к востоку…»)

 
К востоку, всё к востоку
Стремление земли —
К востоку, всё к востоку
Летит моя душа;
Далёко на востоке,
За синевой лесов,
За синими горами
Прекрасная живет.
 
 
И мне в разлуке с нею
Всё мнится, что она —
Прекрасное преданье
Чудесной старины,
Что мне она явилась
Когда-то в древни дни,
Что мне об ней остался
Один блаженный сон.
 

1815

Песня
(«Кольцо души-девицы…»)

 
Кольцо души-девицы
Я в море уронил;
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.
 
 
Мне, дав его, сказала:
«Носи! не забывай!
Пока твое колечко,
Меня своей считай!»
 
 
Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Кольцо юркнуло в воду;
Искал… но где сыскать!..
 
 
С тех пор мы как чужие!
Приду к ней – не глядит!
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит!
 
 
О ветер полуночный,
Проснися! будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.
 
 
Вчера ей жалко стало:
Нашла меня в слезах!
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах!
 
 
Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла!
 
 
На что твоя мне ласка!
На что мне твой привет!
Любви, любви хочу я…
Любви-то мне и нет!
 
 
Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей…
А мне мое колечко
С надеждою моей.
 

Начало (?) 1816

Мщение

 
Изменой слуга паладина убил:
Убийце завиден сан рыцаря был.
 
 
Свершилось убийство ночною порой —
И труп поглощен был глубокой рекой.
 
 
И шпоры и латы убийца надел
И в них на коня паладинова сел.
 
 
И мост на коне проскакать он спешит,
Но конь поднялся на дыбы и храпит.
 
 
Он шпоры вонзает в крутые бока —
Конь бешеный сбросил в реку́ седока.
 
 
Он выплыть из всех напрягается сил,
Но панцирь тяжелый его утопил.
 

1816

«Там небеса и воды ясны!..»

 
      Там небеса и воды ясны!
      Там песни птичек сладкогласны!
О родина! все дни твои прекрасны!
      Где б ни был я, но всё с тобой
             Душой.
 
 
      Ты помнишь ли, как под горою,
      Осеребряемый росою,
Белелся луч вечернею порою
      И тишина слетала в лес
             С небес?
 
 
      Ты помнишь ли наш пруд спокойный,
      И тень от ив в час полдня знойный,
И над водой от стада гул нестройный,
      И в лоне вод, как сквозь стекло,
             Село?
 
 
      Там на заре пичужка пела;
      Даль озарялась и светлела;
Туда, туда душа моя летела:
      Казалось сердцу и очам —
             Всё там!..
 

Сентябрь – ноябрь (?) 1816

Мина
Романс

 
Я знаю край! там негой дышит лес,
Златой лимон горит во мгле древес,
И ветерок жар неба холодит,
И тихо мирт и гордо лавр стоит…
      Там счастье, друг! туда! туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда!
 
 
Там светлый дом! на мраморных столбах
Поставлен свод; чертог горит в лучах;
И ликов ряд недвижимых стоит;
И, мнится, их молчанье говорит…
      Там счастье, друг! туда! туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда!
 
 
Гора там есть с заоблачной тропой!
В туманах мул там путь находит свой;
Драконы там мутят ночную мглу;
Летит скала и воды на скалу!..
      О друг, пойдем! туда! туда
Мечта зовет!.. Но быть ли там когда?
 

Декабрь (?) 1817

Листок

 
От дружной ветки отлученный,
Скажи, листок уединенный,
Куда летишь?.. «Не знаю сам;
Гроза разбила дуб родимый;
С тех пор, по долам, по горам
По воле случая носимый,
Стремлюсь, куда велит мне рок,
Куда на свете всё стремится,
Куда и лист лавровый мчится
И легкий розовый листок».
 

1818

Лесной царь

 
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв, его держит и греет старик.
 
 
– Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?
– Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул;
Он в темной короне, с густой бородой.
– О нет, то белеет туман над водой.
 
 
«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи́;
Из золота слиты чертоги мои».
 
 
– Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит.
– О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы.
 
 
«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».
 
 
– Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей.
– О нет, всё спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне.
 
 
«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой».
– Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.
 
 
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал…
В руках его мертвый младенец лежал.
 

<Март> 1818

Песня
(«Минувших дней очарованье…»)

 
Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?
Кто разбудил воспоминанье
И замолчавшие мечты?
Шепнул душе привет бывалой;
Душе блеснул знакомый взор;
И зримо ей минуту стало
Незримое с давнишних пор.
 
 
О милый гость, святое Прежде,
Зачем в мою теснишься грудь?
Могу ль сказать: живи, надежде?
Скажу ль тому, что было: будь?
Могу ль узреть во блеске новом
Мечты увядшей красоту?
Могу ль опять одеть покровом
Знакомой жизни наготу?
 
 
Зачем душа в тот край стремится,
Где были дни, каких уж нет?
Пустынный край не населится;
Не у́зрит он минувших лет;
Там есть один жилец безгласный,
Свидетель милой старины;
Там вместе с ним все дни прекрасны
В единый гроб положены.
 

Вторая половина 1818

К мимопролетевшему знакомому Гению

 
Скажи, кто ты, пленитель безымянный?
С каких небес примчался ты ко мне?
Зачем опять влечешь к обетованной,
Давно, давно покинутой стране?
 
 
Не ты ли тот, который жизнь младую
Так сладостно мечтами усыплял
И в старину про гостью неземную —
Про милую надежду ей шептал?
 
 
Не ты ли тот, кем всё во дни прекрасны
Так жило там, в счастливых тех краях,
Где луг душист, где воды светло-ясны,
Где весел день на чистых небесах?
 
 
Не ты ль во грудь с живым весны дыханьем
Таинственной унылостью влетал,
Ее теснил томительным желаньем
И трепетным весельем волновал?
 
 
Поэзии священным вдохновеньем
Не ты ль с душой носился в высоту,
Пред ней горел божественным виденьем,
Разоблачал ей жизни красоту?
 
 
В часы утрат, в часы печали тайной,
Не ты ль всегда беседой сердца был,
Его смирял утехою случайной
И тихою надеждою целил?
 
 
И не тебе ль всегда она внимала
В чистейшие минуты бытия,
Когда судьбы святыню постигала,
Когда лишь Бог свидетель был ея?
 
 
Какую ж весть принес ты, мой пленитель?
Или опять мечтой лишь поманишь
И, прежних дум напрасный пробудитель,
О счастии шепнешь и замолчишь?
 
 
О Гений мой, побудь еще со мною;
Бывалый друг, отлётом не спеши:
Останься, будь мне жизнию земною;
Будь ангелом-хранителем души.
 

7 августа 1819

К портрету Гёте

 
Свободу смелую приняв себе в закон,
Всезрящей мыслию над миром он носился.
      И в мире всё постигнул он —
      И ничему не покорился.
 

7–10 августа 1819

Невыразимое
(Отрывок)

 
Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
Едва-едва одну ее черту
С усилием поймать удастся вдохновенью…
Но льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать?
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
Святые таинства, лишь сердце знает вас.
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья —
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена —
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Ненареченному хотим названье дать —
И обессиленно безмолвствует искусство?
Что видимо очам – сей пламень облаков,
По небу тихому летящих,
Сие дрожанье вод блестящих,
Сии картины берегов
В пожаре пышного заката —
Сии столь яркие черты —
Легко их ловит мысль крылата,
И есть слова для их блестящей красоты.
Но то, что слито с сей блестящей красотою, —
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворожающего глас,
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет
(Как прилетевшее незапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье),
Сие шепнувшее душе воспоминанье
О милом радостном и скорбном старины,
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие Создателя в созданье —
Какой для них язык?.. Горе́ душа летит,
Всё необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.
 

Вторая половина августа 1819

Воспоминание

 
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
      Не говори с тоской: их нет,
      Но с благодарностию: были.
 

16 февраля 1821

Море
Элегия

 
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою:
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звезда́ми его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя —
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
 

1822

9 марта 1823

 
Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом…
Он был последний
На здешнем свете.
 
 
Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О Небе мысли.
Звезды небес,
Тихая ночь!..
 

19(?) марта 1823

Ночь

 
Уже утомившийся день
Склонился в багряные воды,
Темнеют лазурные своды,
Прохладная стелется тень;
И ночь молчаливая мирно
Пошла по дороге эфирной,
И Геспер летит перед ней
С прекрасной звездою своей.
 
 
Сойди, о небесная, к нам
С волшебным твоим покрывалом,
С целебным забвенья фиалом,
Дай мира усталым сердцам.
Своим миротворным явленьем,
Своим усыпительным пеньем
Томимую душу тоской,
Как матерь дитя, успокой.
 

1823

«Я Музу юную, бывало…»

 
Я Музу юную, бывало,
Встречал в подлунной стороне,
И Вдохновение летало
С небес, незваное, ко мне;
На всё земное наводило
Животворящий луч оно —
И для меня в то время было
Жизнь и Поэзия – одно.
 
 
Но дарователь песнопений
Меня давно не посещал;
Бывалых нет в душе видений,
И голос арфы замолчал.
Его желанного возврата
Дождаться ль мне когда опять?
Или навек моя утрата
И вечно арфе не звучать?
 
 
Но всё, что от времен прекрасных,
Когда он мне доступен был,
Всё, что от милых темных, ясных
Минувших дней я сохранил —
Цветы мечты уединенной
И жизни лучшие цветы, —
Кладу на твой алтарь священной,
О Гений чистой красоты!
 
 
Не знаю, светлых вдохновений
Когда воротится чреда —
Но ты знаком мне, чистый Гений!
И светит мне твоя звезда!
Пока еще ее сиянье
Душа умеет различать:
Не умерло очарованье!
Былое сбудется опять.
 

1822–1824 (?)