Присказка
У одной сказочницы жила-была необычная колода карт Таро. Волшебные картинки с волшебными существами на них. И название соответствующее: «Таро Зачарованного леса». Тихо-тихо карты шептали свои сказки, пока сказочница не услышала их и не стала записывать. Так родились они – сказки Зачарованного леса.
Ровно семьдесят восемь сказок, по числу карт в колоде. Но от Таро здесь только названия. Ничего более. Никаких предсказаний, никаких гаданий, ничего, кроме сказок. Они – разные, короткие и длинные, волшебные и отображающие обыденную реальность, с названиями и без. Но все про жизнь, про нас и тех, кто рядом.
Как их читать, решать тебе, читатель. Ты можешь сделать из них сказку дня и читать по одной в день, с утра пораньше. Или прочитать все сразу, невзирая на то, что за окном: светит ли ещё солнце или уже наступила ночь. Можешь открывать на случайной странице, отдаваясь на волю сказочного провидения – пусть оно подскажет самую нужную тебе сейчас историю. Или читать по порядку, строго следуя намеченному пути.
И да, ты, конечно, можешь найти ту самую колоду и сверяться с картинкой, что несёт та или иная карта. Или вытаскивать каждое утро новую карту и читать её сказку. А можешь дать себе волю и «нарисовать» все сказочные сюжеты самостоятельно в своём воображении.
Выбор остаётся за тобой. Но помни, сказки Зачарованного леса могут изменить тебя и твою жизнь, вытащить из мутной пелены привычности, исцелить больное и ноющее, и развеять апатию и тоску, будто их и не было. Они способны напомнить тебе, о том, кто ты на самом деле, и подтолкнуть в твой собственный путь.
Пора отправляться. Потому как это была присказка, а сказка, как водится, впереди. В добрый путь!
Старшие арканы
0 – Белый олень, сказка дня
Когда в жизнь приходят неожиданные перемены и ломают привычное и нажитое, не спрашивая нас, на короткий миг кажется, что всё пропало. Мир затягивает серая, а то и чёрная пелена, слёзы щедро льются на свежие раны, заставляя их болеть ещё сильнее. Там, впереди, больше не видится светлое, красивое, хорошее. Только мрак и глад, только ужас.
Не важно, что именно происходит. Уходит ли дорогой, любимый человек только от тебя или насовсем из жизни, за грань, из-за которой не возвращаются. Рушится ли на самом последнем этапе то, что долго и упорно строил. Кончаются ли последние силы у твоего тела и оно ложится навзничь, не способное больше двигать и жить.
А может просто подламывается каблук на новых туфлях или недобро зыркает продавщица в магазине в ответ на невинную просьбу, что становится последней каплей для погружения в серое, беспросветное отчаяние. Отчаяние, из которого сложно выбраться.
Ведь там внутри тепло и уютно. Оно нашёптывает тебе, как жесток и беспощаден мир к его созданиям, как немилосердно он с ними играет и меняет в угоду своим прихотям. Как жестокий ребёнок, отрывающий руки и ноги куклам. Боль снова и снова скребёт чёрными когтями душу, располосовывает грудь и вытаскивает сердце. Тычет им тебе в лицо, шипит: «Помни, помни!»
Не давая ни на мгновение забыть о том, что случилось.
Хотя забытьё тоже может прийти. Как спасательная капсула, как шлюпка, в которой ты уносишься по волнам безразличия ко всему, и к себе в том числе. Там нет ничего, никого, в этом забытье. Ни голосов, ни лиц, тишина и покой. Мертвенный, но покой.
Тому, кто познал эту сторону нежизни, кто стоял на грани, раздумывая – а стоит ли продолжать? – становится не страшным многое из того, что пугает других. Душа его, окунувшись в мёртвое море забвения, уже никогда до конца не возвращается в привычный мир, наполненный движением, яркостью, голосами. Всегда наготове маленькая лодка, в которой можно оттолкнуться и исчезнуть из этого мира. На какое-то время или навсегда: каждый раз решается заново.
С одной стороны, это страшно. Какой-то частью души оставаться на грани, помнить о том, что жизнь хрупка и конечна, оборвать её ничего не стоит. С другой…
С другой, эти люди становятся особенно бережны к другим, к их жизням и душам. Именно потому, что жизнь хрупка, а человеческие души и тела так легко ломаются. Их можно починить, но что делать со шрамами? Особенно невидимыми, но болящими.
Такой человек может казаться странным и слишком мягким. Он не будет спорить и зря тратить силы, не станет переубеждать того, кто настойчиво лезет в самое пекло, и не пойдёт спасать всех вокруг. Но к нему можно прийти просто помолчать, принести свою боль, недоумение, горечь. Он выслушает и поймёт. Примет тебя таким, какой ты есть. Исцелит молчаливой поддержкой и вниманием.
С ним нет нужды притворяться и расшаркиваться, оправдываться и пытаться быть лучше. Ты можешь принести себя настоящим. Того, кто плавал по мёртвому морю забвения, сложно чем-то удивить, возмутить, вывести из равновесия. Он принимает жизнь и мир вокруг во всём его многообразии, даже том, что далеко выходит за пределы очерченного человеческими нормами и моралями.
Являясь сам, по сути, хранителем равновесия, проживая свою жизнь на грани между ней и тем, что за ней, он сохраняет хрупкое так, как умеет, исправляя то, что можно. Исцеляя иногда одним своим присутствием. Потому что точно знает: там, за гранью, ничего нет и допрожить то, что ты откладываешь, уже невозможно никогда.
1 – "Волшебник", сказка дня
Живёт в краю далёком Волшебник. Дом его заставлен книгами и разными странными штуками. Висят пучки трав, стоят стеклянные колбы с таинственными веществами внутри, а из глубины полки сверкают жёлтым совиные глазищи.
Творит Волшебник всякое-разное, экспериментирует. Раскладывает на столе сухие корешки, ключи и ножи, черепа мелких зверьков, поливает светящимся зельем из очередной колбы или посыпает травным порошком, водит руками. И струится из ладоней серебряный свет, падает на стол, рождает загадочное, таинственное, волшебное.
Много путей пройдено Волшебником, много опыта за его плечами. Книги, тетради, записи – в них только малая толика накопленного. Да и что те книги, бумажная, чужая мудрость. Заимствованная. Любит Волшебник всё проверить, попробовать на зуб, сотворить то, что ранее никто не делал и не пытался. А накопленное мастерство покажет те грани, что не следует преступать в порыве творчества и любопытства.
Приходят к нему всякие, манят, заманчивое обещают. Сила накоплена у Волшебника немалая, вот на ту силу и облизываются. Только знает Волшебник, что вместе с силой нужна ответственность и всегда рядом их держит. Не заманишь его на тёмную сторону, не соблазнишь никакими печеньками. Усмехнётся в белую бороду и уйдёт к своему дому, полному уютных запахов – книг, трав, волшебства.
Он уже точно знает, куда нельзя, куда можно. И в этом «можно» готов бесконечно исследовать и расти вширь, а в «нельзя» уж слишком непомерна расплата за секунду удовольствия. Не готов Волшебник на такой размен.
Так и живёт: изучает, исследует, пробует. Точно знает, кто он и что стоит. Не страшится признать того, что не знает и знать не хочет. И начать изучать то, что пока неведомо, но интересно.
«Какая разница, – думает Волшебник, – столько тебе лет, где ты живёшь и каков ты внешне. Никогда не поздно начать, никогда не рано закончить, если понял, что больше не надо. Главное: научиться слушать себя и следовать своей душе, а не чужой мудрости».
Приходят к Волшебнику люди, несут свои горести, свои болячки. Выслушает тот просящих, кому даст колбу с зельем, кому отсыплет трав, а кому сразу откажет, дескать, нет у меня лекарства от твоей беды и никто тебе не поможет, кроме тебя самого.
Не обращает внимания Волшебник, что говорят люди за его спиной, хвалят или ругают. Он точно знает, кому помощь возможна, а на кого и сил тратить не стоит. И не будет: уговаривай – не уговаривай, хоть золотые горы ему посули. На то он и Волшебник, что видеть такие вещи сразу.
Потому как не страшно отказать, страшно взяться за непомерное, сил своих правильно не рассчитав, по причине глупости ли, жадности ли, тщеславия ли. Взяться и сломаться от ноши той непосильной. Не везде человеку вмешиваться полагается, и спорить с тем, что его сильнее, Волшебник не собирается.
Ну а коли случай незнакомый, но интересный, затеет Волшебник эксперимент. Обещать ничего не будет, скажет «попробуем» и начнёт пробовать то и другое, творить волшебство новое, совершенствовать своё мастерство. Глядишь, человеку поможет и сам в опыте подрастёт. Погладит бороду довольно, запишет очередное знание и дальше живёт, творит волшебное.
Каждому то волшебство подвластно, если не бояться менять и меняться. Да на возраст и внешнее не особо оглядываться. Стать Волшебником своей жизни – самое главное волшебство.
2 – "Ведунья", сказка дня
Рядом с лесом в маленькой избушке с резным крыльцом живёт Ведунья. Летними днями она неутомимо ходит по полям и лесам, собирает травы, веточки, камешки и косточки. Чего только нет в её большой суме.
Зимними же, долгими вечерами Ведунья топит печь, жжёт свечи, заваривает терпкий чай из летних трав и ставит на стол вазочку с малиновым вареньем. Тому, кто пришёл к ней за помощью.
Выслушает молча, не перебивая, не уточняя. Дождётся, пока человек выговорится, перестанет бросаться словами, пока слёзы прекратят литься сами собой. И подвинет поближе вазочку, подольёт чай. Скажет:
– Пей, милая, пей. Хороший чай и варенье хорошее.
Трещит огонь в печь, подрагивает огонёк свечи на столе, покачиваются тени в углах комнаты, мягкие, уютные, как кошки. Придёт оттуда большой чёрный кот, потрётся о ноги Ведуньи, муркнет коротко и снова спрячется где-то в тенях.
Раскладывает Ведунья на столе карты. Старые, потрёпанные, от времени края уже расходятся. Да и картинки кое-где еле различимы. Ложатся карты с шорохом, рассказывает тихий голос историю тому, кто сидит напротив. И чувствует он или она, как отпускает боль в сердце, как проясняется будущее и появляется внутри огонёк надежды, веры в лучшее.
Просидят всю ночь, проговорят. А утром, лишь забрезжит над лесом рассвет и яркое огненное солнце, потягиваясь, выглянет из-за зубчатой линии горизонта, Ведунья проводит гостя или гостью. Выдаст мешочек трав и плетёный оберег в придачу. В том обереге нити по кругу связаны, меж собой узелками скреплены. В узелках чего только нет – и травки сухие, и веточки, и косточки мелкие затесались.
С виду никакого порядка в том переплетении, а приглядишься, ан нет, вот же оно, тянется тропиночкой главная нить. Ровно, как жизнь человеческая, со взлётами и падениями, с удачами и невзгодами. Кто-то идёт по тем горкам легко, отпускает и принимает. А кому-то цепляется, душу карябает, бьёт навылет, разбивает хрупкое равновесие внутри. Замирает душа человеческая, закрывается в боли, ничего не видит, ничего не слышит. Ходит человек по свету, боль свою баюкает, слушает её песни. А та гнёздышко совьёт и подъедает его потихоньку.
Кто так и живёт дальше, а кто найдёт в себе силы, порой соскребёт их остаточки. Пойдёт, поползёт помощь искать и добредёт до избушки с резным крыльцом. И снова будет гореть свеча на столе, снова будут таиться тени в углах, принюхиваться, приглядываться. Снова будет говорить Ведунья, вести разговор с самой душой, выманивать боль на свет. И только высунется та, только покажется, как налетят тени и утащат в своё логово. А коли тени не справятся с первого раза с болью, кот подмогнёт. Вцепится боли в холку, никуда не отвертится, уйдёт, как миленькая.
А уж куда тени боль утащат, про то нам знать неведомо. Ведунья ведает, но не расскажет. Не всё людям обычным знать надобно, не обо всём ведать. Ведунье положено по-меж мирами ходить, дружить с тем миром и этим, чем она и занимается. А человеку, что за помощью пришёл, какая разница, кто его от той боли освободил и как.
Уйдёт он рано утром по тропинке, что сама под ноги покатится. И забудет вскорости про избушку лесную да про Ведунью. Тихо на душе станет, спокойно. Заживёт жизнью хорошей, радостной. Куда в жизни той вспоминать о прошлом, больном и пакостном. Некогда, жить надо.
Ведунья и не в обиде. Не для славы она делом своим занимается, не для хвастовства. А для того, чтоб хоть малой частью, но целить мир вокруг, тех, кто боль внутри носит и наружу той болью истекает. И нет ей дела до морали и правил, людьми придуманными. Живёт она по другим правилам, по другим законам, не всегда понятным обычному человеку.
Не просто стать Ведуньей. Сначала самому надо прожить больное, душу выворачивающее, выносящее её наизнанку. Собрать себя заново, вырастить, пройти и ненависть, и ярость, и гнев. Пожить между жизнью и смертью, походить по кромке. И вернуться к жизни, оставив часть души в том, сумеречном мире за гранью.
Бесстрашна Ведунья, сложно её напугать, сложно подцепить. А то, что ей дорого, защищает она крепко-накрепко. И загрызёт любого, кто на то дорогое посягнёт. Непростой путь она проходит к избушке своей и не каждая может стать Ведуньей. Хотя каждой и не надо.
Горит свеча на столе, ложатся карты с тихим шорохом, вьётся колечками парок над чашкой с терпким чаем. Ведунья занята делом, некогда ей отвлекаться на всякие глупости. Она ведает, как будет и как надобно, но сама никогда никому не расскажет. Кто спросит, тому откроет тайны, а кто промолчит, значит, ему и не надо.
Бывает так, не нравится человеку ответ, что даёт Ведунья. Начинает он кричать, кулаком по столу стучать, пугать её всяческим. Тогда она легко улыбнётся, дверь откроет молча и выставит человека за порог – не готов он правду услышать, следовательно, и помощь ему не нужна.
А коли человек уходить по воле своей не захочет, выйдут из углов тени, загорятся глаза их красным, зашуршат что-то странное, страшное. И вылетит наглец из избушки весь в холодном поту, побежит по тропинке, на кочках лесных спотыкаясь и назад не оглядываясь. Будет в спину ему нестись уханье да крякание, смешки мерзкие, подгоняя бежать ещё быстрее.
Погладит Ведунья верных помощников своих и защитников, закроет дверь, обойдёт дом с пучком чабреца дымящего, полы с солью намоет. Вычистит всё вокруг от того смердящего, что с гостя нападало. И снова займётся своими делами.
Каждый сам выбирает свой путь. И дойти до Ведуньи надо тоже самому. Тогда только толк от помощи её будет. Так заповедовано, так положено. На том и стоим.
3 – "Зелёная мать", сказка дня
Мама, мама, мамочка. Милая, любимая, щедрая, принимающая и дающая. Мама, которая любит просто так. Просто потому, что ты её дитя. Ею в этот мир приведённое. Любви в сердце матери столько, что кажется, она может обнять весь мир. Заполнить собой все ложбинки и трещинки, залечить все ранки. Мама подует, погладит и всё, ничего не болит, можно бежать дальше.
Где-то там, в глубине веков, Праматерь довольно кивает головой, поглядывая, как тянется нить любви, нежности, радости. Как становятся мамами вчерашние девочки, как раскрываются их сердца к детям, что доверчивыми ромашками тянутся навстречу. Навстречу самым тёплым и заботливым объятьям.
Мама, мама, мамочка. И любовь изливается в мир, исцеляя его. Успокаивая. Мать качает весь в мир в руках. Тшш, спи, засыпай, радость моя. Льётся колыбельная, слово к слову, плетётся нежная нить, искрящая, тонкая, крепкая, покой наполняет всё вокруг.
Мать гладит мир и от кончиков пальцев её любовь разбегается тонкими ручейками. Там, где горячо и остро, собирается в лужицы, озёра любви. Впитывается в души людские и вчерашние враги начинают недоумённо оглядываться. Зачем они на поле боя с оружием в руках? Что и кому они доказывают?
Мы все едины, все вышли из материнского чрева, нас всех выносила женщина.
Бряцает оружие о землю, падает и застывает безмолвным памятником человеческому безрассудству и жестокости. Пустеет поле боя, уходят люди домой. Пахать землю, растить хлеб, праздновать жизнь.
Мать гладит мир и любовь охлаждает разгорячённые головы, пробуждает забытые чувства в тех, кто почти сдался перед силами зла и тьмы, напоминает о радости. Начинают блестеть глаза и улыбки, пока ещё робкие, освещают усталые лица.
Любовь, как дуновение ветра, как глоток холодной воды в жаркий полдень.
Мать гладит мир, и тихо-тихо падают слезинки, хрустальными капельками разбиваясь о землю. Она плачет о тех, кто уже никогда не вернётся. О тех, кто уже не повторится в жизни. Никогда. Ушедших туда, за грань, откуда не сможет достать никакая любовь. Их остаётся только помнить. Для приводящей жизнь в мир каждая окончившаяся, как шрам на сердце. Тонкий и малозаметный, но ноющий холодными ночами. Она жалеет и плачет обо всех, не делая различий. Все рождены матерью.
Мужчина благоговейно прикасается к круглому животу той, что носит новую жизнь. И осознание своей причастности к таинству наполняет его сердце, заставляет биться чаще. Любовь льётся из глаз матери и, переливаясь через край, омывает мужскую душу, исцеляет и успокаивает.
Праматерь довольно качает головой и едва уловимо поглаживает своих дочерей, плетёт и плетёт вечную нить. Нить, что тянется через столетия, века, от женщины к женщине, от матери к матери. Любовь и нежность.
Но где-то нить завязывается на узлы. Крепкие, морские, просоленные горькими слезами отчаяния и безнадёжности. Закрывается женское сердце, запирается на все засовы и замки, леденеет. И любви невозможно туда попасть. Хмурится Праматерь. Раз за разом пускает любовь к упрямому сердцу, стучит в закрытую дверь, напоминает и напоминает.
– Смотри, – говорит Праматерь, – вокруг тебя столько жизни. Птицы, травы, деревья. Уйди в лес, в степь. Стань сама на время травой. Прорасти в землю, вцепись в неё всеми корнями. Покачайся под вольным ветром, потянись к горячему солнцу.
Стань волчицей. Беги вместе со стаей. Чувствуй, как сильные ноги несут тебя, как кровь горячими толчками будит уставшее сердце, размораживает и оживляет его. Пой под луной, подняв узкую морду. Пой о своей боли, о своём горе, о своей печали. Расскажи её луне, горам, степи, ветру.
Почувствуй, как открывается сердце. Как вливается в него жизнь, входит любовь. И только потом обернись женщиной и вернись к людям.
Женщина уходит в лес, в горы, в степь. Её никто не понимает, осуждают, недоумевают. А она никого не слушает. Маленький домик на краю селения, грядки, вода из колодца, печка, простой завтрак и ужин.
Она уходит далеко в степь, долго бродит меж травами. Ложится на твёрдую землю, раскинув руки. Горечью пахнет полынь, оседает на лице, просачивается внутрь, проходит сквозь тело. Забирает с собой горечь из души, уносит, очищает, исцеляет.
Она воет с волками и качается вместе с травой. Бежит родниковой водой и отдаётся на власть ветра, позволяя ему нести себя, куда угодно. Там в вышине она расправляет сильные крылья и глядит на себя, своё тело, распростёртое на земле, зоркими сокольими глазами.
Она чувствует, как жизнь, обычная земная жизнь, наполняет её, пропитывает полностью. Другая сила вливается в сердце, другая любовь рождается там. Мудрая, принимающая, понимающая. Материнская.
Женщина уезжает и сельчане гадают, появится ли она вновь. Странноватая, непохожая на других. Уже вписанная в общий рисунок незамысловатого сельского бытия. Да и травы, что приносит она из долгих своих блужданий, куда как сильны и наполнены самой сутью жизни.
Женщина возвращается. Не одна. Робко жмётся к ней маленькая девочка, крепко держит за ладонь свою маму. Не рождённая женщиной, но принятая, как родная. Удочерённая любовью.
Праматерь довольно качает головой. Снова тянется нить любви, звенит едва слышно. Спит девочка в кровати, смотрит на неё женщина, льётся из глаз её любовь, баюкает мир в своих объятьях.
4 – "Лесной король", сказка дня
– Отец! – прозвучало над лесом слово.
Прозвучало, прошелестело над кронами деревьев, постучалось в дупла и норки. Заворочался медведь в чаще, заскакали по веткам белки, возбуждённо тараторя. Кто пришёл в заповедный лес? Кто посмел нарушить тишину?
– Отец! – снова раскатилось звонким голосом. Побежали зверьки, полетели птицы и даже медведь, переваливаясь с лапы на лапу, поспешил взглянуть на наглеца. Все сбежались на опушку лесную, выглядывают из-за кустов, из-за деревьев, во все глаза рассматривают, кто явился незваным гостем.
А тот стоит, молодой, красивый, буйные кудри по ветру развиваются, глаза юношеским задором сверкают. Рядом лук большой, о землю одним концом опёртый, вертикально стоит, дрожит на нём струна натянутая, того, гляди, запоёт. Да и сам гость, как та струна: тонкий, звонкий, напряжённый. Вид держит ровно, будто и не боится вовсе, а у самого всё нутро от страха онемело. Да только дай слабину, только выдохни, нападут разом, разорвут. Вон как глазищами сверкают из-за каждого куста, каждого дерева.
Тут зашелестела листва, закачались травы. Идёт Лесной Король проверять, кто лесной покой нарушает, зверей, птиц полошит, пугает. Вышел на опушку, смотрит на парня вопрошающе, а тот на Короля Лесного. Стоят друг против друга, молчат, ничего не говорят. Тут-то и смекнули жители лесные, что похожи оба, как две капли воды, ровно с одного теста слепили. Только один постарше, вон уже и седина в бороде серебрится, а второй помладше, совсем ещё юнец.
– Отец?! – спросил юноша, не решаясь ближе к Лесному Королю подойти. Тот мужчина осанистый, крупный, кряжистый, как дуб многолетний, что всеми корнями в землю врос. Чувствуется в нём мощь, власть великая, которая не просто так даётся.
Шёл сюда юноша в ярости, готов был разорвать нечисть лесную, что мать его когда-то соблазнил и бросил. Лук с собой взял, думал поразить обидчика в самое сердце, потом – будь что будет. А как увидел, так и оробел. Нечеловеческая ведь сила, куда там с луком соваться, человеку обычному.
Подошёл Лесной Король к юноше вплотную, в глаза заглянул, за подбородок взял, туда-сюда лицо повертел.
– Верно, – говорит с удивлением. – Мой сын. Чего пожаловал?
Тут проснулась снова ярость в юноше и от действий Короля Лесного и от слов его. Ишь ты, как спокойно говорит, словно всё равно ему. Отскочил подальше, лук подхватил и уже со стрелой на отца навострил. Подрагивают пальцы, стучит сердце, дыхание горячее вырывается, того и гляди, спустит стрелу, вопьётся она в самое сердце того, кто напротив стоит.
А тот рукой повёл вокруг, где звери лесные за всем этим действом наблюдали, и усмехнулся:
– Неужто не боишься на меня стрелу наставлять? Мне-то ничего не будет, а тебя разорвут слуги мои верные, ни следочка не оставят.
– Не страшно! – кричит парень молодой. – Тебя убить мало, нечисть лесная.
– И за что же ты так меня ненавидишь? – снова спрашивает Лесной Король да ещё участливо так смотрит, спокойно, будто и правда интересно ему.
– А то! – закричал парень, – что двадцать лет назад ты мать мою обманул, обрюхатил и беременной бросил.
– Было дело, – усмехнулся Король. – Только не обманул. Сама она, матушка твоя, со мной в лесу оставаться не захотела, к людям вернулась. Да и не с пустыми руками – даров я ей надарил три телеги. Ей на те дары и дом справили хороший, и саму приодели, и ты не на лавку родился, да и щи пустые отродясь не едал. Да ещё каждый год по две телеги посылал даров всяких. Иль откуда думаешь, они на ваш двор заезжали?
Сколько раз мать твою обратно звал, своей королевой бы сделал, любил бы, уважал, на руках носил. Нет, не захотела она в мой терем лесной уйти, всё к людскому теплу тянется. Как она там, голубушка моя? – потеплел голос Лесного Короля, стоит, на сына смотрит ласково.
А тот растерялся, лук опустил, не знает, что сказать. Наконец отмер:
– Жива, здорова. Рассказала мне про отца. Я и собрался сюда…
– Справедливость чинить? – Лесной Король по-прежнему смотрел с теплотой.
– Ну да, как бы, думал, ты мать обидел, а я вот, такой сын хороший, защищу.
– Справедливость, сынок, она тяжело даётся. Мать твоя может уже и пожалела, что ушла к людям, да теперь что уж сделаешь. Осталось плоды решений своих пожинать. Смотри, можешь и ты со мной остаться. Мне давно помощник да приемник нужен. Большие у меня владения, каждого рассудить надобно, не успеваю порой за всем уследить. Коли желаешь, то сходи, с матерью объяснись да передай ей от меня весточку и послание, что жду её по-прежнему. Возвращайся один или с ней, буду ждать.
Ушёл в чащу Лесной Король, за ним следом и звери разбежались. Повернул и юноша к дому. Уж что там было, сказочнице про то неведомо. Да только сказывают, что продала Митрофановна, мать, значит, юноши, дом свой богатый да в чужие края с сыном подалась.
И только звери да птицы видели, как пришли к Заповедному лесу женщина с парнем, как встретил их Лесной король, как голубил он свою королеву долгожданную. Ушли они вглубь леса и следы их там затерялись.
А ещё поговаривают, что стали в лесу вместе со старым Королём Лесным молодого юношу видеть, точь-в-точь, только глаза серым вместо зелени отливают. Кто утверждает, что молодой и есть сын Митрофановны, но никто им не верит. Виданое ли дело, чтобы люди в лесу жили. Да с Лесным Королём леса обходили.
Правду знает только лес заповедный, но на он и заповедный, что никому ту правду не открывать.