Лесными тропами.
Сказка – ложь, да в ней намёк…
Тихо в моём лесу. Только вода где-то каплет. Кап-кап, кап-кап, набирается лужица. Придёт из лужицы народ лесной пить, разрастётся вокруг мох, грибы на тоненьких ножках встанут в ряд. Лес – он живой, всё на пользу использует. Зазеваешься, потеряешь тропинку и сам под лесным мхом останешься, будешь лежать и лес питать. А потом прорастёшь травинкой, ягодкой, деревцем, чем лес пожелает, тем и прорастёшь.
Одёрнула себя. Не самые лучшие думы для сбора трав. Хоть назад поворачивай. Столько шла до луга этого потаённого, между двух озёр затерянного, а мысли сплошь серые, неприятные. Поселилось в душе предчувствие нехорошее и никак его оттуда не вытряхнешь.
Парня принесли ко мне вчера. Несли осторожно, стряхнуть боялись. В моём лесу только мне да дитяти моему можно ходить по всем путям, а для чужих тропинка натоптана. По ней и ходят. Кто может, своими ногами, кто не может – ползёт али несут, как вчерашнего мальчишку.
Мальчишка ведь, вырасти-то вырос, а ума – как у телёнка полугодовалого. Полез на спор в усыпальницу заброшенную, что на деревенском кладбище неведомое количество лет и зим стоит. И, ладно бы, просто зашёл и вышел. Дак нет, доказать решил удаль молодецкую, стал каменные гробы шевелить да пытаться крышки приоткрыть. Принести что-нибудь, дескать, вот я какой удалец-молодец.
Мёртвых будить, затея сама по себе плохо пахнет, а этот ведь ухитрился – приоткрыл крышку да кусочек кости, давно уж от тех, кто там лежал, только кости и остались, на память утащил. Всем похвастался, на посиделках покрасовался, а к утру в горячке метался. Уж чем его только бабки да мамки не отпаивали, бесполезно. Благо хоть мёртвую кость догадались в усыпальницу вернуть да дарами духов потревоженных задобрить.
Толку от тех действий особого не стало, потому как хоть горячка парня и отпустила да только стал он чахнуть не по дням, а по часам. На глазах отца-матери в Навь собираться. А когда дети болеют, матери готовы пешком к Тёмной матери пойти, лишь бы дитятко родное от участи горькой отмолить. Побегали, побегали родители, да и вспомнили о ведьме, что в лесу у озера живёт. Обо мне то есть.
Занести его в дом я не дала. Ещё мне духов усыпальных в доме не хватало. Повелела в баньке оставить, лето на дворе, не остынет. Да и то, ему уж холод земной не страшен, другой к душе подбирается.
Ночку около него провела, воск плавила, в воду родниковую лила, травами да солью обережной круг чертила и слова шептала заповедные. Которые не на каждого тратила. Под утро уж выдохнул больной с какой-то лёгкостью и заснул обычным сном. Чернота с лица спала и весь засветился, выправился, вышла чернота могильная.
А я воск покорёженный в лес подальше снесла да в глубокой ямке закопала. Земле-матушке хлебца отломила, Хозяина Лесному – мёду сотового, упросила не серчать на меня, что зло в лес принесла. Послушала птиц лесных, что распелись точно вокруг ложбинки, знать, силы земные и лесные понимают, надобно так.
Дома уж баню истопила, парня обмыла семью травами, на Купалу собранными, с солью опять же, добрым словом заговоренной. Постанывал болезный, но уже шевелиться пытался, да ещё и руками от меня отмахнуться. А то, я ж за веник взялась, в венике крапива заправлена. Ух и хороша она от нечисти всякой. Кожа волдырями от крапивы покрывается, а нечисть бегом сбегает, только пятки и сверкают.
После парня до дома отвела, на лавку, покрытую холстиной чистой, отдыхать уложила, а сама в баню вернулась. Баннику дары выложила да обмылась. Косы распустила, в травах прополоскала, солью тело обтёрла. Отпустило с души, дышать легче стало, знать, справилась я с напастью.
Парень отлёживался у меня ещё два дня. Я его воском снова поотливала, травами поокуривала, на дорогу выдала талисман – щепку кедровую с резами. Парню сказала, что от духов лесных защита, а на самом деле наворожила ему свадьбу скорую да девку с сильным характером. Чтобы мужа в ежовых рукавицах держала, иначе не будет толку с такого. Куда-нибудь опять влезет, найдёт на свою голову напасть.
А после, проводив и проследив, чтобы не свернул с тропки, дом обошла, полынным веником обмела. Да подворье по противосолоному кругу три раза. Полынь – трава сильная, любую нечисть прочь выгонит коли какая приблудилась. Мне такого не надобно. У меня на подворье живность своя, ей вредно с гадостью знаться.
И снова в баньке выпарилась, вымылась. Семью водами хворь да болячки с тела смыла. Дома уже чай душистый настоялся. Хороша у меня печь – большая, объёмная, тепло долго держит, травы хорошо сушит. Да и щи с кашей в ней выходят знатные.
Ведьме оно что надо, после трудов праведных да хождению по-между граней того мира и этого? Обратно на землю твёрдую вернуться, вспомнить, что сутью ты человек, спрятать силу свою, упихать до времени на место. Вот и вспоминаешь – банным паром, едой земной да чаем травным себя на землю возвращаешь, к земле пришпиливаешь. Сила-то покочевряжется да уляжется. На донышко души. Лишь в глазах останется, плещется там омутом тёмным, бездонным. Заглянёшь нечаянно – утопнешь.
Вот и ладненько, вот и спокойно стало. Осталось умыться да косу расчесать-заплести на ночь, чтобы утром не встать ровно как кот мой, когда двор своих от чужаков отстаивает – шерсть во все стороны дыбом. Ток у меня волос подлиннее будет.
В окно уж луна светила во всю свою силу, пока я с делами управилась да в ночную рубашку переоделась. Дескать, ложись-ка ты спать, ведьма. А то ведь завтра кого и спозаранку принесёт, чуется мне. А не принесёт, так мало ли дел у женщины – обычных, земных, никто не отменял.
Хотя-то уже другой сказ.
А вы, всё же, не ходите, куда не просят и руки куда попало не совайте. Целее будете.