Глава 1. Шахматы и бубны
Дорога петляла меж пологих холмов, то приближаясь к самому морю, то отдаляясь от него на многие мили. А по дороге ехал бродячий цирк дядюшки Бика.
Кибитки катились медленно и скрипели, переваливаясь по дорожным колдобинам. Эдин шагал рядом и даже не запыхался. Тоненькая Милда сидела на задке передней кибитки и напевала своим высоким и чистым голоском. Иногда ей принимался подтягивать Якоб-солдат, восседавший на козлах, и хоть у того голос был вовсе не чистым и не высоким, вместе у них получалось хорошо. Джак и Фано, братья-гимнасты, играли в карты, фокусник Димерезиус, скорее всего, спал или читал одну из своих толстых книжек. Вильена, сестра Джака и Фано, вылезла из кибитки и пошла рядом с Эдином, опять бледная и недовольная, но быстро устала и забралась обратно. Раньше она в цирке была на все руки, и танцевала на канате с Милдой, и выступала в номерах с братьями, и помогала фокуснику Димерезиусу. Только к медведю Вудуду, что трусил сейчас за последней кибиткой, Вильена никогда близко не подходила, боялась. Но все равно раньше она была веселая, стройная, легкая, а вскоре после того, как перешла в кибитку к дядюшке Бику, раздобрела и стала совсем невеселой, и больше не танцевала на канате. Эдин мог ее понять. Будь он девушкой, ни за что бы не стал жить с дядюшкой Биком.
Эдин размеренно шагал, хотя с большей охотой побежал бы. Скорей бы уж! Они ехали так целый день, с раннего утра. Скоро покажутся Развалины. Совсем скоро, он точно помнил. Настоящее название полуразрушенного замка Эдин забыл, а может, и вовсе никогда не знал. Развалины они и есть развалины.
Милда перестала петь – видно, ей надоело.
– Эдин, эй, Эдин, – позвала она, – иди сюда, ко мне. У меня остались лакричные леденцы. Хочешь?
Она достала коробку с леденцами, протянула, Эдин взял один и кинул в рот. Он их любил, и Милда прекрасно это знала. Нечасто им выпадало удовольствие есть сладости, а точнее, совсем редко. Спасибо, что просто была еда, а если приходилось ложиться на голодный желудок, кого этим удивишь в бродячем цирке? Удачи преходящи, и неудачи тоже. Когда плохо, надо жить дальше, и все постепенно наладится.
Скоро они с Милдой расстанутся, и надолго, а это очень жаль. И с фокусником расставаться жаль, и с братьями-гимнастами, и с Вильеной тоже, в общем. Вот без дядюшки Бика он прожил бы сколько хочешь. И без Якоба… нет, от того просто отдохнуть бы месяц-другой, так нет же, Граф зачем-то и его позвал к себе. То есть, позвал он их двоих – Эдина и Якоба-солдата.
Милда легонько толкнула Эдина локтем.
– Ты правда думаешь, что твой Граф действительно граф? Что-то мне не верится. Почему он тогда одевается хуже, чем дядюшка Бик?
– А я почем знаю, может, ему так нравится?
– Странно это. Не видала я еще настоящих вельмож, которые бы по доброй воле носили отрепье.
– Много ли ты видала вельмож? Мне Якоб говорил, что он настоящий граф! Скажи, Якоб!
Тот обернулся, подмигнул:
– Конечно. Самый настоящий, точно знаю!
– Да он шутит, ты и поверил, эх ты! – расхохоталась девушка.
Милда в свои пятнадцать лет была потрясающе красивой. Эдин готов был поспорить на что угодно, что некоторые зрители приходили на много представлений кряду, чтобы только поглазеть на Милду, как она танцует или катается на большом деревянном шаре. А уж сколько за последние пару лет дядюшке Бику звонких монет предлагали за зеленоглазую красотку с косами почти до колен и таким голосом, что забываешь все на свете! Но нет, не тот случай: дядюшка Бик ведь Милду не откупал.
Получилось, что в городе, куда они однажды прибыли, уже стоял на базарной площади пестрый цирковой шатер. Такое случалось. Что делать, дядюшка Бик переговорил с тем, другим хозяином, кому надо заплатил, и они поставили свой шатер напротив. И в первый же вечер, во время представления, к ним вбежала Милда и спряталась за спиной у Якоба, а за ней гнался дюжий детина в расстегнутом камзоле. А солдат как раз работал свой номер, и у него в руках был тяжелый меч, специально затупленный, но от этого не менее грозный.
Все уладилось без ссор и драк. Якоб, а вовсе не хозяин, потом сходил в тот, другой цирк, прихватив с собой увесистый кошелек, который взял в своем сундучке. И тем же вечером он принес на плече большой деревянный шар, на котором Милда выступала в прежнем цирке, а канат у них был свой. На том канате раньше танцевала Мерисет, покойная жена дядюшки Бика.
Потому и не мог хозяин взять деньги за плясунью, она была под защитой Якоба, ссориться с которым тот, кто себе не враг, нипочем бы не стал…
Наконец, показались Развалины: несколько башен и часть стены, и наполовину разрушенный донжон. Они уже бывали там, дважды. Эдин на пару с Диком облазили все, что можно. Что успели. Оба охотно поселились бы тут на месяц-другой, так им понравилось. Они отыскали даже обвалившийся подземный ход, и там, на полу, увесистую золотую монету…
Дик умер прошлой зимой от жестокой простуды. Он жил с ними почти четыре года и многому успел научиться. Дядюшка Бик когда-то дешево откупил его, не нужного никому сироту, глазастого, подвижного и гибкого, у дальней родни. А Эдин… тот в цирке вообще всю жизнь. Его мать Виолика была циркачкой, и ее родители, наверное, тоже.
Наконец свернули к Развалинам. Скрипели колеса, похрапывали лошади, уже почуявшие скорый конец пути, и рычал уставший медведь, рядом с которым резво перебирал ногами дядюшка Бик и бормотал что-то, успокаивал. Дядюшка Бик был таем, его животные слушались. Не зря народ удивлялся, что у них лошади от медведя не шарахаются, да и сам зверь терпеливый на диво. Это потому что хозяин – тай…
Ров вокруг замка давно засыпали, и ворот не было, да и зачем ворота, когда стен практически не было тоже. Однако на башне, что над бывшими воротами, появился человек, махнул им и скрылся. Развалины не пустые стояли, в них жили, причем не бродяги. Жили несколько семей, еще из бывших слуг прежнего владельца, хотя что держало их на этом месте – вопрос. К циркачам они относились неплохо, пускали под крышу, к теплой печи, угощали чем могли и радовались бесплатному представлению.
Кибитки вкатились во двор замка, их встречали. Все жители, должно быть, собрались. Впереди – рослая, полная тетка Меридита, рядом, немного позади – её муж и сыновья, имен которых Эдин не помнил, и еще были другие люди, незнакомые. Вдруг…
Неожиданно им навстречу выбежала девочка, с длинной косой, в поношенном холщовом платьице. Она была младше Эдина. И она была какая-то… Эдин до сих пор таких не видел!
Девочка остановилась, будто налетев на невидимую преграду, и попятилась – заметила медведя.
– Леди Аллиель! Идите в дом, нечего вам тут! – нахмурилась Меридита.
Леди? Эдин уставился на девочку. Она еще и леди? Ничего себе…
Мальчишка из цирка, вольного и непритязательного мирка, надежно отделенного от всех прочих пестрыми занавесками, он тем не менее неплохо разбирался в обычаях и понятиях мира настоящего. А как иначе? Ведь жить – это как балансировать на канате, можно разжиться монетой, а можно угодить в тюрьму…
Так вот, раз девочка – леди, то она должна быть дочерью знатной особы. Потому что Меридита говорила явно всерьез, не в насмешку.
Меридита не ограничилась словами, она схватила девочку за руку и куда-то её утащила, хоть та и пыталась возмущенно протестовать. Впрочем, Эдин тут же забыл о ней, потому что увидел Графа.
Граф был такой, как всегда: в простых башмаках, в сильно поношенном и оттого словно подернутом пылью камзоле. Он подошел прямо к Эдину и положил руку ему на плечо.
– Ну, здравствуй, мальчик.
– Здравствуйте, Граф… – тот немного растерялся.
Дядюшка Бик говорил, что Граф ждет Эдина в своем замке. Его замок – это?..
Граф огляделся, как будто только что заметил остальных, и объявил:
– Надеюсь, вы погостите до завтра. Чувствуйте себя как дома, друзья мои!
Как будто они собирались уезжать прямо сейчас. Но… Не может же он быть здешним хозяином, в самом деле? Или может?..
– Благодарствуем, ваша милость! – осклабился дядюшка Бик.
Граф кивнул и ушел. Милда тут же подобралась к Эдину и шепнула ему в ухо:
– И ты по-прежнему считаешь, что это настоящий граф с титулом?!
Он не успел ответить, дядюшка Бик сердито рыкнул:
– Ну-ка, все за дело! Кому что надо объяснять?!
Никому ничего объяснять было не надо, каждый всё знал сам – сколько уже было в их жизни вот таких приездов, отъездов, сборов, коротких и долгих остановок, быстрых и обстоятельных выступлений. Пока Джак и Фано распрягали и кормили уставших лошадей – вот уж кто действительно притомился за долгий день! – дядюшка Бик достал бубен, подмигнул тетке Меридите, которая опять откуда-то появилась, и звонко ударил в бубен привычными пальцами. Медведь Вудуду нехотя поднялся на задние лапы и затоптался, не слишком попадая в отбиваемый хозяином ритм. Милда выдернула откуда-то из кибитки свою пеструю шаль, гибкой лаской скользнула к медведю и закружилась, часто перебирая ногами и играя плечами и всем телом, и ее шаль, ее косы и длинная, с оборкой юбка тоже кружились, выглядело это так, словно на празднике ладная молодайка танцует с подвыпившим и потому неловким муженьком.
– Э-эх, огонь-девка! – воскликнул кто-то из толпы и принялся хлопать в такт танцу, тут же к нему присоединились остальные, и если сначала смотрели только на медведя, то очень скоро его перестали замечать, все взгляды притянула к себе девушка с шалью.
Якоб-солдат тоже смотрел на танец. Он стоял, прислонившись к стене, и не сводил с девушки хмурого, тяжелого взгляда. И Эдин прекрасно понимал, в чем тут дело: Якобу не хотелось оставлять Милду одну, без своей опеки. Впервые с тех пор, как она появилась в цирке, им приходилось расставаться. А точно ли надо?..
Взглянув случайно на верхний ряд неосвещенных окон, Эдин вздрогнул, увидев тонкий светлый силуэт. Леди Аллиель. Она стояла, склонившись к самому окну, и смотрела выступление артистов. Танец как раз подошел к концу, Милда остановилась и застыла, растянув за спиной шаль и нарочито дрожа в такт бубна, а Вудуду недовольно рыкнул, дескать, вот вам, теперь отстаньте от меня, наконец…
Недолго думая, а точнее, не думая вообще, Эдин прошелся колесом под окнами, мимо Милды, медведя и дядюшки Бика, а потом вернулся, тоже колесом, а перед хозяином вскочил на руки и точным ударом ноги выбил у него из руки бубен. Повесив бубен на одну пятку и колотя по нему другой, Эдин обошел хозяина с медведем, перекувырнулся на ноги, высоко подбросив при этом бубен, поймал его и картинно поклонился. Ему тоже захлопали и заулюлюкали.
Бубен свой, красивый, из крашеной кожи, дядюшка Бик берег как зеницу ока, и если бы Эдин, предположим, его разбил, то последствия были бы печальны. Но поскольку обошлось, и номер хорошо сработан, беспокоиться вроде не о чем. Однако дядюшка Бик смотрел хмуро. Он забрал у Эдина бубен и сказал сквозь зубы:
– Ты… это. Граф не хочет, чтобы ты тут представлял. Так что больше не шутовствуй, ясно тебе?
– Это еще почему? – простодушно удивился тот.
– А не твое дело, – тяжело, по-медвежьи посмотрел на него дядюшка Бик, – сказано, вот и исполняй.
А меж зрителей уже появился фокусник Димерезиус со своим расписным сундучком и радостно объявил, что великий волшебник Зальдии Восточной и Южной, а также Ледяных и Таханных островов покажет несколько своих самых неопасных чудес. Это было совсем маленькое представление, скромная плата за предстоящий ночлег. Артистам хотелось ужинать и отдохнуть в тепле под крышей, ведь завтра снова в путь.
Женщины под руководством тетки Меридиты накрыли длинный стол в кухне, выставили на него капустный суп с мясом, кашу и сыр, и молодое пиво – угощение, от которого текли слюнки. Граф пришел и сел с ними за стол, хотя он почти не ел, больше слушал. Особенно когда Джак принес гитару и стал петь одну песню за другой, то сам, то вместе с Милдой. А та девчонка-леди, как Эдин ни оглядывался, её дожидаясь, так и не появилась.
Когда наконец собрались расходиться, Меридита тронула Эдина за плечо:
– Ступай за мной, мальчик.
Она отвела его в каморку рядом с кухней, где на скамейке стоял деревянный чан с теплой водой.
– Сумеешь помыться, или помочь?
– Сумею, – закивал тот, предложение помочь не только удивило его, но и малость напугало.
– Ну-ну, – согласилась Меридита, – вот это тебе мыло, это – вытираться, а эту рубашку наденешь. Грязное здесь оставь.
Остро пахнущее мыло Эдин даже трогать не собирался, сразу отложил его подальше. Когда он помылся и выглянул из каморки, Меридита тут же зашла, крепко взяла его за руку, как маленького, и отвела по лестнице наверх, в небольшую комнату. Но там был – о чудо! – камин, узкий и высокий, в углу, и большая кровать, застеленная бельем.
– Спать будешь тут, – сказала Меридита, – а вот это рубаха для сна, не забудь переодеться, – она показала на сложенную рубашку, лежащую в изножье кровати. – Ты все понял?
Эдин немного дико взглянул на нее и кивнул.
Понял он, не дурак же. Только вот рубаха для сна – это еще зачем?
– Ну ладно, – с сомнением покачала головой тетка Меридита, она словно сама не понимала, чего это ей приходится возиться с этим невесть откуда взявшимся мальчишкой, – ложись, доброй ночи тебе.
– И тебе доброй… – отозвался Эдин.
Она ушла, оставив его одного в комнате с постелью – с его постелью, на кровати, с простынями и тюфяком, с пестрым одеялом, с пологом у изголовья. Никогда до сих пор он так не спал! А угли в камине еще не остыли и переливались алым. Камин разожгли затем, чтобы он спал в тепле. Он один. Невиданное расточительство.
Эдин переоделся, как было велено, и забрался в постель. Вот только сна не было ни в одном глазу! Проворочавшись какое-то время, он слез с кровати, вышел из комнаты, спустился по лестнице вниз. Хотел попасть обратно в кухню, а очутился совсем в другом месте. Тут была квадратная комната, и тоже с камином, с огромным, в котором горел огонь. У камина в кресле сидел Граф и задумчиво смотрел на пламя. Кажется, Эдин двигался неслышно, но Граф тут же повернул голову:
– Ты? Что случилось?
– Простите! – отшатнулся Эдин. – Я искал кухню! Я пойду…
– Ты немного ошибся. Кухня в другом конце коридора. Ты что, боишься меня? – Граф улыбался.
Эдин мотнул головой. Графа он точно не боялся. Тут было другое: он не понимал и поэтому отчаянно терялся. То есть ничего не понимал! В прошлый раз, когда они встречались, все было иначе.
– У тебя в комнате есть звонок, справа от кровати, – сказал Граф. – Если нужно, можешь звонить и вызывать слуг.
Это тоже было дико слышать. Вызывать слуг звонком?! Ему бы и в голову не пришло. Всегда всё Эдин делал сам, и дальше так же будет.
– Если ты не против, посиди со мной, – предложил Граф. – Что тебя волнует, Эдин из цирка? Чего ты боишься?
– Я не боюсь… ваша светлость?.. – он впервые примерил к Графу такое обращение и ждал, что будет.
Граф опять понял.
– Не надо. Не зови меня так, не хочу. Ты раньше называл меня просто Графом, это мне по душе. Понял?
Эдин кивнул, подвинул стоящий в стороне табурет ближе к камину и сел. И посмотрел на Графа снизу вверх.
Да он совсем старик. Глубокие морщины вокруг рта и у глаз, и совсем седые волосы. Странно, но раньше это как-то не замечалось.
– Я только недавно сюда вернулся, – сказал Граф. – Конечно, спать за разрушенными стенами, которые и суслику не преграда, мне не по нраву. Но что делать. С другой стороны, я провел пять лет за очень крепкими стенами, с железными воротами, от которых у меня не было ключей. Это еще хуже.
– Вы были в тюрьме, – понял Эдин.
– Да. Ты ведь слышал про замок Эйль?
– Королевская тюрьма для преступников? Вы были там? – поразился Эдин. – И как же…
– Я провел там пять лет, а потом сбежал. Естественно, был вне закона и не мог просто взять и вернуться домой, не мог даже толком повидать свою дочь. Потому и с тобой мы виделись редко. Но теперь король позволил мне вернуться. Ты ведь не против, если мы будем видеться почаще, Эдин из цирка?
Эдин кивнул и сказал:
– Я слышал, что из Эйля невозможно бежать.
– Мальчик мой, – Граф улыбнулся. – Возможно все, дело лишь в том, чтобы найти способ. И хорошо, если найдется кому помочь. А у меня с этим в жизни всегда хорошо складывалось.
– Значит, вы не настоящий граф, – сказал Эдин, скорее утверждая, чем спрашивая, и с некоторой опаской взглянул на старика.
Опасаться было нечего – тот, закинув голову, весело смеялся.
– Настоящий ли я граф? А ты знаешь, как называется город неподалеку, в который твои друзья-циркачи отправятся завтра?
– Это город Верден.
– Правильно. А этот замок как называется, знаешь?
Мальчик отрицательно помотал головой.
– Это замок Верден, – сказал Граф. – Он принадлежал еще моему прадеду. Это был самый маленький из моих замков. Ещё недавно эта земля назвалась Верденским графством. Меня зовут Конрад Кан, граф Верден. А еще я был первым министром короля Юджина. Тебе приходилось когда-нибудь слышать обо мне?
– Нет…
Эдин был потрясен. И не верить не мог, и верить не получалось.
– Ну, это меня не удивляет, – теперь улыбка старика была грустной. – А про короля Юджина знаешь?
– Это отец его величества короля Герейна!
– Да, отец нынешнего короля. А будущего – знаешь?
– Принц Эрдад? Он же наследник. Хотя… Он, конечно…
Граф наблюдал за ним, откровенно развлекаясь.
– Да ты разумнее, чем я ожидал, мальчик мой. Конечно, это оправданные сомнения, как же можно заранее знать, кто станет королем? По воле судьбы обстоятельства могут повернуться неожиданно. А имена королев тебе известны?
– Королева Кандина – она мать короля, а королева Элвиса его покойная супруга. И скоро будет еще одна королевская свадьба, так ведь?
– Именно так, – кивнул Граф. – Кандина, жена Юджина. Красивая и мудрая женщина, и с таким характером, скажу я тебе! А Элвису, дочь Руатского короля, я сам сосватал для Герейна. Собственно, она должна была выйти за Канта, его старшего брата, но тот некстати погиб на охоте. Хорошая была девочка, мир её памяти. А скоро король женится на Астинне, принцессе из Грета. Вряд ли на этот раз мне выпадет возможность его поздравить.
Некоторое время он задумчиво смотрел на огонь, и вдруг спросил:
– Что тебе известно про короля Герейна, мальчик?
– То, что его слово нерушимо, – не задумываясь, ответил Эдин. – Пообещав однажды, он всегда выполняет обещанное. Всегда, чего бы это не стоило.
Решительно всем в королевстве это было известно. И то, что король поступает так из-за предсказания заморского звездочета, которое вскоре подтвердила бродячая гадалка, которую он встретил на дороге. Хотя, может, это только байки?
– И как ты считаешь, это хорошо? – Граф с интересом взглянул на него.
– Конечно! – воскликнул Эдин. – Правда, это плохо для короля, должно быть. Ему трудно всегда выполнять обещания, он же король…
В глазах Графа мелькнуло изумление, и он расхохотался.
– Хорошее замечание! Воистину, мой мальчик, ты не перестаешь меня удивлять! Теперь-то король Герейн научился не давать дурацких обещаний, а вот по молодости… Ладно, что же теперь поделать.
Эдин ожидал, что сейчас Граф расскажет что-нибудь интересное, какую-нибудь байку про короля Герейна, но тот замолчал надолго. Эдин заскучал и решился спросить:
– Граф, а эта девочка, леди Аллиель, она ваша дочь?
Тот кивнул.
– Да, Аллиель моя дочь. Она родилась за полгода до того, как я попал в Эйль, а все мое имущество конфисковали в королевскую казну. Вообще, она живет в монастыре, но теперь я могу иногда забирать ее оттуда.
– А за какое преступление вы попали в Эйль?.. Э-э… если можно спросить…
Граф поморщился.
– Я тебе объясню, только в другой раз.
Он встал, протянул Эдину руку.
– Пойдем, мальчик. Отведу тебя в спальню, а то снова заблудишься.
В спальне Граф подождал, пока Эдин ляжет, сам набросил на него одеяло и сказал, улыбнувшись:
– Эдин. Красивое имя. Знаешь, что оно означает? Удачливый. Почему-то на юге это имя встречается очень часто, здесь реже. Судя по тому, что я о тебе слышал, ты и правда удачлив, Эдин из цирка.
Он ушел, а Эдин еще долго не мог уснуть. Лежал и вспоминал.
Первый раз они встретились года четыре назад. Ему было девять. Или десять? Нет, точно девять. Наверное, Граф тогда спас ему жизнь. Это было на ярмарке, и в шатер набился народ: небогатые горожане, окрестные крестьяне, уже распродавшие свой немудреный товар. Эдин выступал на трапеции под самой крышей шатра, тоже стояла осень и его трясло от холода. Но холод ерунда, хуже, что в висках пульсировала боль, и руки, ноги, все тело было каким-то чужим, словно набитым соломенной трухой. Перед этим дядюшка Бик пощупал его лоб, пробурчал что-то и велел идти выступать. И ничего удивительного, накануне акробат Фано вывихнул ногу и лежал, Эдин был нужен. У них тогда были не лучшие времена.
Эдин чуть не сорвался, но удержался, некоторые зрители засмеялись. Кто-то крикнул:
– Эй, парень! Не умеешь!
Обидно вообще-то. Эдин ведь проделывал такое, что никто из зрителей точно не умел, можно было поспорить. Но тогда ему было безразлично, только бы закончить это всё скорее…
Нужно было раскачаться, перепрыгнуть на другую трапецию, поймать ногами кольцо, повисеть на нем вниз головой, раскачиваясь, потом перевернуться, сложиться, практически завязавшись в узел – этому его научил Джак, – и, держась за кольцо одной рукой, перевернуться, развязаться, зацепиться за трапецию ниже, спрыгнуть, попав ногой на доску, которая подбросит полотняный мешок, и на Эдина высыплется куча куриных перьев. Почему-то именно последнее, эти перья, очень нравились публике. Эдин потом подметал их, выбирал мусор, чтобы использовать по-новой.
Тогда он понял, что закончить выступление попросту не может. Не было сил. И сказать об этом, попросить помощи – тоже не было. И снова будет свистеть и возмущаться публика, а хуже этого нет…
Вдруг кто-то крикнул:
– Эй, хватит! Ну-ка, давай его вниз!
Голос был… властный. Такого голоса не послушаться нельзя. И трапеция начала медленно опускаться.
– Эй, милейший, убирайся и не мешай, мы заплатили за вход! – завопил кто-то с задних рядов.
Трапеция опустилась и Эдин соскользнул с нее, не удержался и упал.
Чьи-то сильные руки быстро ощупали его.
– Ребенок болен, у него жар! Да он на ногах не стоит! Где хозяин, где эта сволочь?!
Поднялся шум: ахи и охи, крики, стук лавок, и какой-то непонятный гул – или это у Эдина в голове? Но вообще, ему теперь было хорошо лежать на утоптанном и посыпанном песком полу, и ничего не делать, и падать, падать куда-то…
Он очнулся на тюфяке, прикрытый одеялом. Сначала привычно протянул руку к медведю… да что там медведю, нет – медвежонку. Вудуду был ещё медвежонок, и они спали вместе. Но мохнатого бока рядом не было. Потом прибежала Вильена, шумно обрадовалась его пробуждению, напоила чем-то горьким и, присев рядом, вкратце рассказала, что происходило, пока он был не в себе. Про Графа. Как дядюшка Бик сперва начал ругаться и собрался идти за стражей, недаром же он сбор платил городской управе и квиток получил. Но не успел, Граф отвел его в сторону и что-то сказал. И хозяин, когда вник, аж с лица спал, перепугался так, что они все не знали, что и думать. А этот Граф был просто вне себя, узнав, что Эдин возится с медвежонком и делит с ним постель, так что этого больше не будет. И выступать на трапециях Эдин больше не будет, тоже Граф запретил. И недавно лекарь приходил, и опять придет, Граф ему заплатил…
Эдин был немало озадачен, и, надо сказать, вовсе не рад. Нет, лекарь – это, наверное, хорошо. Хоть и не принято как-то, чтобы к ним лекари ходили, кому суждено выздороветь, и так не помрет. Но не позволять ухаживать за медвежонком хозяина, не позволять выступать? А как же Эдин жить будет, как зарабатывать, если не станет делать, что умеет? В цирке никого даром не кормят…
Тогда он был слишком слаб, чтобы всерьез переживать, ему хотелось только пить и спать. И он заснул. Смутно припоминалось, что Вильена поила его чем-то, кто-то его теребил и выслушивал – наверное, лекарь. Еще он помнил, что приходил Граф и сидел у постели. И как Граф очень отчетливо и спокойно сказал дядюшке Бику:
– Ты, главное, помни, если с мальчиком что-то случится, я уж позабочусь, чтобы все твои кишки, сколько их там, намотали вот на этот барабан, – и он поддел ногой барабан, в который уже учили стучать малыша Вудуду. – Я не король, конечно, но моему слову тоже можешь верить.
Эдину он потом сказал, накрыв его руку своей:
– Мне пора, мальчик. А ты выздоравливай. Обязательно, понял меня? Понял?..
– Да, сударь, – Эдин слабо улыбнулся и кивнул.
– Зови меня Графом, – поправил его Граф с мягкой усмешкой, – сударь твой хозяин, а я – Граф.
– Хорошо, Граф.
– И побольше ешь, ты очень исхудал. Я распоряжусь. Умеешь играть в шахматы?
Эдин покачал головой. Нет, он не умел. Видел только, как играют.
– Научись, – сказал Граф, – в следующий раз сыграем. До встречи, мальчик. Это будет скоро.
Эдин действительно пошел на поправку, и в нем проснулся поистине зверский аппетит. Так что последние дни той болезни запомнились для него свежим хлебом из местной пекарни и невероятно вкусным куриным супом, с большими кусками мяса и зеленью, который варила Вильена. Раньше она такого не варила.
Совсем скоро, Эдин ещё не поправился толком, к ним пришел Якоб-солдат. Он действительно был бывшим солдатом, точнее, даже бывшим десятником, и имел редкий талант виртуозно управляться с любым оружием, которое попадало ему в руки. И у него были шрамы на руках, вокруг кистей, как браслеты.
Дядюшка Бик Якобу обрадовался, хороший фехтовальщик и мастер ножей любому цирку просто находка. Однако сварливо полюбопытствовал:
– Каторжник, что ли? Беглый? Документ хоть есть, если что, страже показать?
– Итские галеры, – ответил Якоб, – с них бежать не грех. Я свободен и перед королем чист. Документ есть.
Потом он купил себе два широких браслета, которые напрочь закрыли шрамы, и никто больше не интересовался, не каторжник ли он.
Появление Якоба решило судьбу Эдина: раз на трапеции больше нельзя, он попал в обучение к фехтовальщику. Но насчет медвежонка Эдин Графа не послушался, это было выше его сил. Все равно уход за медвежонком остался на нем. Спал, правда, Эдин теперь отдельно, на собственном тюфяке, покрытом простыней, и одеяло новое ему хозяин дал. И, пока стояли в том городе, дядюшка Бик Эдина к медведю не пускал – боялся, видно, что Граф как-нибудь узнает.
Якоб, кстати, тоже был недоволен, что Эдин возится с медведем, пусть даже маленьким, и совсем при этом не осторожничает. Как-то объяснил:
– Видишь ли, парень, медведи звери опасные. По мне так самые опасные, потому что по их морде не поймешь, что они чувствуют, в гневе или спокойны. Никогда точно не знаешь, что у них на уме. С медведем можно запросто головы лишиться, бывали случаи, я знаю.
Эдин даже удивился:
– А зачем мне на его морду смотреть? Я и так знаю, что он чувствует. Слышу. Сердится если, скажу, чтоб успокоился. Если правильно скажу, он понимает. А ты разве так не можешь?
– Тай, значит? – Якоб даже присвистнул.
– Да нет, я не тай, – разочаровал его Эдин. – Это хозяин у нас тай, а я так, чуть-чуть.
– Гм, а позвать медведя отсюда можешь? Только без голоса чтобы?
– Отчего же нет? – Эдин протянул руку в сторону медвежонка, который в это время топтался на цепи за кибиткой, позвал, тот сразу выглянул и заворчал.
– Угу. А еще с кем можешь так? – не отставал Якоб.
– Да ни с кем, – вздохнул Эдин. – Лошади, кажется, меня понимают, но они не слушаются. Вот хозяина – другое дело. Я еще птицу могу поймать, только не ловлю.
– А почему это? – прищурился солдат.
Эдин, вздохнув, объяснил непонятливому:
– Ну, как же их ловить, раз они доверяют?
– Гм, – сказал Якоб, и больше они к этому разговору не возвращались, хотя ему всё равно не слишком нравилось, когда Эдин возился с медведем.
Вскоре после Якоба-солдата появился и фокусник Димерезиус, нагнал их прямо на дороге в своем фургоне. Дядюшка Бик, конечно, радовался, такой фокусник, как Димерезиус, большая редкость. На вид это был смешной старик, высокий, тощий, как жердь, всегда лохматый. Но то, что он творил руками и, может быть, действительно волшебством? – изумляло, особенно поначалу. Неудивительно, что фокусник разъезжал в отдельном фургоне, то и дело менял костюмы, носил очки с позолоченными дужками и забирал в единоличное пользование твердую долю с каждой выручки. И еще у него был целый сундук книг и те самые шахматы, в которые Эдину непременно надо было научиться играть.
Эдин поначалу робел, но потом все же обратился к Димерезиусу со своей просьбой. А взамен, за науку, вызвался убираться в его фургоне и, вообще, заранее согласился на все, что фокусник пожелает. Тот глубокомысленно помолчал, разглядывая мальчика, и наконец изрек:
– А ты умеешь читать?
– Нет, – удивился Эдин, – а зачем?
– А считать?
– Но деньги все равно получает хозяин, что мне считать? – попытался Эдин донести до Димерезиуса нелепость подобных расспросов.
– Шахматы игра не для дураков, – веско сказал фокусник. – Её придумал самый светлый ум, что когда-то жил под небесами. Я не собираюсь тратить время на то, чтобы учить невежду играть в шахматы.
И уже когда огорченный Эдин повернулся, чтобы уйти, фокусник добавил:
– Приходи вечером после представления, буду учить тебя читать. Можно выкроить часок утром. Согласен? И вот ещё что. Мне нужен помощник для выступлений. Будешь помогать мне, когда свободен.
Это было великолепно. Он научится читать, ладно уж, и научится играть в шахматы! А помогать Димерезиусу была не работа, а награда. Когда тот работал, Эдин не сводил с него глаз, всякий раз силясь разгадать, как получается фокус. И ведь он уверен был, что помощников фокусник не берет, оберегая свои секреты!
Работа с фокусником была легкой и интересной. Не то что с Якобом, который каждый раз сгонял с него семь потов, обучая пользоваться мечом, ножами, дротиками, луком…
Наутро Эдин проснулся позже, чем обычно. Цирк уже собирался в путь, ржали лошади, недовольно ворчал медведь, Джак и Фано закидывали какие-то свертки в фургон, а Милда и Якоб стояли в стороне и разговаривали.
– Ха! – проходя мимо, Джак хлопнул Эдина по плечу. – Соня появился! Гляди, совсем тут разленишься и возвращаться не захочешь!
– И не надейся! – буркнул Эдин.
С Джаком всегда так, шутка за шуткой, на колкости чур не обижаться. Его брат Фано – тот молчаливый, даже угрюмый с виду, а вообще добродушный.
Был большой общий завтрак, для циркачей и для людей из замка, и Граф тоже сидел за столом. А после, Эдин видел, он долго о чем-то разговаривал с дядюшкой Биком, тот кивал, вроде соглашаясь, бурчал и смотрел исподлобья, что-то ему не нравилось. Впрочем, хозяин всегда был чем-то недоволен.