000
ОтложитьЧитал
– Не переживай за это! Ой, смотри на время – мне пора. Я же думаю, это не срочно. Но я обязательно помогу. Напиши на почту. – Она резко встала и, ничего более не сказав, оделась и ушла.
– Миленько. – Левой рукой Вера нервно мяла клочок последней салфетки на столе, но лицо не выражало никаких эмоций. – Что дальше?
Сзади послышались шаги. Вера обернулась – группа из четырех человек к тому моменту выходила из дверей ресторана, и Вера не сумела разглядеть их лица. Замыкающие эту группу двое мужчин вели оживленный диалог. Вера услышала небольшой обрывок.
– У меня идей навалом.
– Валяй, – подбодрил высокий мужчина другого, который был ниже ростом и явно моложе.
– Делай то, что приблизит тебя к счастью.
– Неплохо. Надо запомнить, – похлопал высокий мужчина того, кто пониже, по спине.
За ними захлопнулась дверь.
– Было бы все так легко, мир не был бы так жесток, – произнесла Вера в задумчивости и принялась неспешно одеваться. Домой ей не хотелось. «А какие у меня занавески? Нравятся ли они прохожим? – Вдруг подумалось ей. – А потолок… Нравится ли он мне?» Надевая на руки свои потертые перчатки с дырочкой на левой ладони возле мизинца, она все отгоняла от себя мысли о том, что день закончился, а новый не начался. Между ними длинная ночь. Уныние от осознания того, что надо вернуться туда, где никто не ждет. Заснуть сразу вряд ли получится. Хотя если, как обычно, включить фоном любой фильм, то… В общем, к черту эти занавески и потолок. Кому какое дело!
Выйдя вслед за своей коллегой, Вера вспомнила, что забыла что-то важное в своем офисе. Со счастливым придыханием развернулась и двинулась на остановку, села в битком набитый автобус, на сей раз моля, чтобы он замедлился, добралась до нужной улицы, по привычке вбежала в небольшое здание, в котором работала, забрала макеты, выключила свет и…села на свое кресло. Вставать так не хотелось. Работа давно поглотила ее с головой, и она была не против такой участи.
Спустя минут двадцать пришлось ретироваться из здания, так как оно закрывалось и внутри никому не полагалось быть, кроме ворчливой и неприветливой охраны, не шедшей ни одному сотруднику на уступки – не положено, значит, не положено, чего непонятно-то?
Вера вышла на улицу и остановилась. К этому времени опустились синие сумерки. Ночь явно обещала быть ледяной и бесконечной. Снег хрустел под ногами. Мороз пощипывал щеки. Сильный ветер то поднимался, то стихал. Вера принялась выпускать пар изо рта, наблюдая за тем, как он рождался белым и невинным, расцветал и расширялся по форме, обволакивая ее подбородок приятной теплотой, а затем, на секунду застыв, тускнея, вяло растворялся в воздухе в небытии. Забавлялась этим она сравнительно недолго. Пора было возвращаться домой, или, как она называла это место, «захолустье». Телефон жужжал в кармане, и Вера взяла его в руки, чтобы наговорить что-то своему коллеге, из-за сообщений которого этот самый телефон и разрывало уже с полчаса. Он умолял доделать эскиз до ночи, иначе ему достанется от босса. Он отвечал за этот проект, а скидывал всю ответственность на Веру. Она и не сопротивлялась. Сразу кивнула сама себе, а коллеге написала, что посодействует. В глубине души таилась благодарность за то, что дали шанс поработать дома. Появился стимул идти в свое «захолустье». Она ускорила шаг. Тусклый свет, который кое-как освещал фасады домов в той округе, давил на нее, что заставило ее идти шустрее. Движение – это жизнь, разве не так говорят? Вдобавок мороз усиливался, и перспектива замерзнуть на улице вовсе не устраивала, отчего Вера перешла чуть ли не на бег. Все происходило по инерции. На автопилоте. Она – Карлсон с моторчиком.
Лежавший повсюду снег манил своей невинностью. Небо разразилось мелкой холодной моросью, бьющей беспощадно по лицу. Вера все шла быстрым шагом, не оглядываясь, будто боясь увидеть что-то, что могло ее ранить, обидеть, испортить настроение, которое было… никаким. «Так нелепо это все, – подумала она, – у меня нет ни озлобления, ни ярости против превратностей судьбы. Есть лишь усталость. Так много усталости…»
Встряхнув головой, как бы избавляясь от ненужных, но таких навязчивых мыслей, Вера продолжила свой путь по практически безлюдной блеклой улице. Глаза слезились от прищура, который будто острым ножом вырезал черточки в уголках ее глаз и превращал их в морщинки. Пришлось потереть глаза, чтобы избавиться от мутной пелены. Не сработало. На руке и одновременно в кармане пуховика почувствовалась вибрация – пришло очередное сообщение от коллеги. Того самого, кому она буквально недавно писала. Почему-то в голове возникла картинка той самой елочки в окне. Когда в последний раз она наряжала елку? Давно не покупала. А что бы она сделала, будь елка у нее, – украсила бы сейчас или перед Новым годом? Сообщение продолжало настойчиво вибрировать в кармане. Что-то ей подсказывало взять и проигнорировать – на сегодня хватит. Не отвечать – грубо. Вдруг что-то важное. Вдруг что-то срочное… Вдруг…
Вдруг небо оказалось прямо перед ее широко распахнутыми глазами. Все произошло настолько неожиданно и молниеносно, что она пролежала на земле еще с минуту, пытаясь сообразить, что же только что случилось. Уличные фонари подсвечивали темное небо. Виднелось даже несколько тусклых звезд на большом расстоянии друг от друга. Или это пролетали самолеты. Упала. И даже не поняла с чего бы это. Гололед? Невнимательность? Скользкие ботинки? Провидение? Все сразу? Да нет. Просто ее дурость. Вот так – идешь, и за секунду твой мир переворачивается с ног на голову, в прямом и переносном смысле, без предупреждений, думала Вера, лежа на полумокром, полузамерзшем асфальте. Теперь-то что? Лежать и ждать помощи? Глупо это все. Аккуратненько привстать и оглянуться? Да, пожалуй, так она и сделает. Немного очухавшись, она облокотилась на руки и посмотрела сначала направо, потом налево: на противоположной стороне редкие прохожие шли себе и шли, а спереди и сзади нее люди были далеко, да и вряд ли бы кто помог, даже если бы и были близко.
– Что ж. Бывает. Сама, все сама, – с горькой улыбкой попыталась подбодрить себя Вера. Насилу встав, она почувствовала резкую боль – ее стопа начала опухать, и перед ее глазами пронесся мини-фильм о том, как она падала – спиной назад, одна нога прямой поднялась в воздух наверх, а другая согнулась в колене, и носок этой стопы в ее любимых угги подогнулся и уехал в таком положении назад. Вспомнив все это, Вера передернула плечами и закатила глаза, стыдливо сморщив лоб и прикрыв лицо ладонью: «Могу поспорить, что смотрелось это со стороны красиво и эффектно. Балерина мелкого пошива. Ох. Стоило мне только на секунду притормозить. Посмотреть под ноги. Не отвлекаться. Изменило бы это ситуацию? Нет, конечно, все равно, дура, упала бы где-нибудь еще. Ладно хоть грациозно выглядело. Не зря сходила в свое время целый один раз на танцы… Дура. Грация и я не могут быть в одном предложении». Однако в мгновенье ока ее чувство юмора сменилось досадой – наступить на травмированную ногу стало проблематично, боль в области плюснефаланговых суставов только нарастала. Вера осознала всю серьезность своей травмы.
«Что ж, вселенная меня весь день предупреждала, а потом устала и плюнула на меня». – Вера поковыляла вперед, все еще надеясь, что боль пройдет сама собой. Сделав несколько шагов, она расплакалась, но не от боли, а от обиды. На саму себя. Утешить ее было некому, и она посмотрела в небо, молясь о том, чтобы Бог ей дал силы и мудрости со всем справиться, раз дает такие испытания.
Глава 2
Два дня понадобилось, чтобы очухаться от произошедшего. Давно не было в ее жизни такого, чтобы она безвылазно сидела дома. А тут целых ДВА дня. Мир, конечно, не рухнул и не превратился в труху, но рисовался более пасмурным и туманным. В прямом и переносном смысле. С утра миллиарды мельчайших частиц воды кристаллизовались и нависли над городом. Это несметное количество прозрачных ледяных крупинок сотворило белую густую пелену – зимнюю дымку, превращающую окрестности в своеобразную цитадель, где можно скрыться, спрятаться и навсегда затеряться. Днем воздух опять прогрелся до ноля градусов. Природу колбасило не по-детски. Непостоянство начало надоедать до чертиков. Темно-серые облака захватили все небо, щедро одаривая все вокруг мокрыми снежинками. Приближаясь к земле, они быстро таяли, в результате чего людям приходилось обходить месиво, когда-то бывшее полноценным сугробом, через тропинки, проложенные такими же, как они, бедолагами, спасающимися от ненастья. Дорожки эти никак не облегчали их путь – там была смесь небольших ям, наполненных водой, и проталина, наступая на которую, понимаешь, что в действительности это та же самая грязюка, замаскированная под траву, покрытую зернистой изморозью. И те, кто опрометчиво надел кроссовки, и те, кто в сапогах и ботинках, чертыхались и матерились от бессилия и злобы. Народ хлюпал по грязной жиже, утопая в рыхлой почве. Ветер сбивал всех с ног. Понемногу он ослабил свою хватку к середине дня. Падающий снег хлопьями казался вечным. От всего стало тошно и душно. Выходить на улицу не хотелось совсем. Оставаться дома Вера тоже не горела желанием. Ей было там все чуждо. Все предметы такие неприветливые, и даже телевизор не спасал от панической дрожи от мысли о том, что вот так ей придется просидеть в замкнутом пространстве минимум месяц. Она то лежала на кровати с травмированной ногой, аккуратно размещенной на двух подушках, то перескакивала на здоровой до кресла и ставила перед собой пуфик с валиком и размещала ногу на нем. Тем же способом добиралась она и до кухни, чтобы достать мазь для стопы. И так по кругу. Попытки отвлечь свой разум не увенчались успехом. Телефон вероломно молчал так громко, что аж резало слух. На ее сообщения никто с работы не отвечал. Мгновенье, и ее будто стерли со всех радаров. Проект, с которым она обещала помочь, так и не вырисовывался – наверное, обиделись на нее, что не справилась. Ощущение пустоты в груди и в пространстве съедало заживо. Наблюдая за тем, как прохожие перелезают через болото грязи, Вера почувствовала, как сама начала в нем тонуть. Только в отличие от них – полностью, с головой. С каждой проходящей минутой она всеми фибрами души понимала, что сходит с ума от тяжести четырех стен. Творить не было желания. Руки отказывались ей подчиняться. Мозг протестовал из-за затянувшегося бездействия. Время безжалостно растягивалось с каждым выдохом, а на вдохе ребра сжимались, мешая дышать. Хотелось глотнуть свежего воздуха, естественно, насколько это было возможно в таком крупном мегаполисе. Шаг за шагом Вера скатывалась в депрессивное состояние. Наконец она поняла, что бесполезно врубать фильмы на полную громкость, просматривать старые сообщения и проверять телефон на пропущенные звонки. Все разом позабыли о ней, да и пусть – не привыкать. Заставлять себя усидеть на одном месте было психологической пыткой, поэтому пришлось принять, по ее мнению, единственно правильное решение – перебинтовать опухшую стопу, натянуть хоть какие-нибудь ботинки – угги нашли свое пристанище в дальнем углу в шкафу в прихожей – как месть за содеянное.
Сейчас вызвать бы жажду к жизни, пробудить чувство самосохранения. Вера же падала в бездну презрения к себе, как уже когда-то было в самое трудное время для нее. Во благо собственного душевного спокойствия надо было срочно вырваться из вынужденного затворничества, спасти себя из лап приближающегося сумасшествия – здесь, сейчас. Найти выход. Открыть дверь. Вздохнуть полной грудью. Дышать, дышать, дышать.
Как ни странно, но серость угнетала Веру с меньшей силой снаружи, чем внутри здания. По-видимому, свою роль сыграл тот факт, что осень отступила и температура опять опустилась достаточно низко, давая зиме выиграть очередную битву за право главенствовать. Угрюмость смягчилась, и новые, более жизнерадостные краски ворвались в полотно городской жизни. Природа активизировала свою деятельность. Под свист метели деревья дрожали и пытались скинуть с себя белые шапки, похожие на маленьких барашков. Лужи исчезли так же быстро, как и появились. Выросли новые сугробы, а снег припорошил образовавшийся лед. С полным погружением в себя Вера медленно двинулась по привычной ей дороге. Осторожно. Неторопливо. Забытая всеми. Забытая Богом. Чем она прогневила судьбу?
Навстречу ей шли парочки с маленькими ребятишками – когда-то она умилялась детям; вот ссорится один прохожий с другим, махая кулаками перед его лицом – негодование из-за несправедливости и желание разнять конфликт не родились в ее душе, хоть по характеру она и склонна была быть медиатором; мимо проехал автомобиль, и Вера успела заметить сидевшую на заднем сиденье девушку, которая плакала. У Веры возник импульс посочувствовать, но ничего из себя выжать она так и не смогла. А ведь когда-то могла проронить слезу, завидев плачущего. Теперь в ее взгляде сталь, в голосе беспощадное равнодушие, а в сердце – зима. В свое время ее эмоциональное состояние полностью выгорело. Усталость от жизни навалилась тяжким грузом. Она, как ваза, распалась на части из-за неправильных манипуляций и неподходящего ухода за собой. Чуть почувствовав малейшую эмоцию, она инстинктивно убегала. Эти мысли, которые она отгоняла несколько лет подряд, стали атаковать сильнее. Ее понурый подбородок опускался все ниже и ниже. Глубоко в душе надежда боролась за свое существование и взывала о помощи. Не думать уже не получалось. Процесс пошел, и его не остановить. Она это прекрасно понимала. Нужно спасаться. Но как?
Погруженная в свои раздумья, Вера через ноющую боль в стопе и тяжесть в груди пошла слоняться по московским улицам, пристально наблюдая за прохожими – их выражением лица, манерой речи, тем, как они реагируют на внешние раздражители. Мимо нее промчалась миловидная девушка, вся в делах, погруженная в щебетание с кем-то по сотовому. Вера представила себя на ее месте. Вот бы такую фигуру иметь. Рост адекватный. Одета со вкусом. Вера мысленно превратилась в прохожую. Это было уж точно проще, чем представлять себя менее опустошенной.
В десятке метров от себя Вера заприметила работников, устанавливающих городскую новогоднюю иллюминацию окоченевшими руками от мороза. Вера задержалась на небольшой промежуток времени напротив них. «Зачем это все?» и «Слава богу!» вступили в жестокий бой в ее душе. Стремление вырваться из бездушного мира и попасть в новогоднюю сказку победило. Хотелось праздника как никогда. Больше фонарей и света. Ярче цвета. Громче смех и веселую музыку. И даже этого недостаточно – давайте, ребята, разукрасьте все улицы. Но когда рабочие закончили свою кропотливую работу, стало ясно – украшений хватит только на несколько фонарей. Вера представила, как роскошно все это выглядело бы, добавь немного украшений тут и там, здесь убрать, а здесь поменять местами. Благодаря своей творческой натуре и многолетнему опыту работы графическим дизайнером ей не составило труда визуализировать финальную картину. Наверное, профдеформация, ухмыльнулась она.
Минутой позже поверхностные вопросы плавно и незаметно перетекли в вопросы более глубокие – кто она и чего достойна в этой жизни. Бывает такое – начинаешь думать, не забыл ли ты ключи от квартиры на работе, и мгновенье спустя – что мне теперь делать со своей жизнью. Чтобы ответить на них, пришлось бы ворошить прошлое. Погружать себя в то состояние, от которого она бежала то с попутным ветром, то плыла прочь с помощью отбойного течения. Лучший выход из ситуации для Веры – всего-то-навсего дисциплинировать себя, не отклоняться от курса, идти проторенной дорожкой, чтобы все было знакомо, без сюрпризов и случайностей. Черное или белое? Авантюра или рутина? Что из них какого цвета? Обычно Вера отдавала предпочтение золотой середине. Не прогадаешь. Отсюда если и выпадал редкий случай выйти прогуляться, то она всегда бродила по одним и тем же улочкам, вдоль одной и той же дороги, так как именно этот путь вел ее к работе. Избитый и понятный, не вызывающий болезненных воспоминаний. Ко всему прочему Веру обуревал страх сделать что-то новое, рискнуть. Хотя надо отдать ей должное – пробовала неоднократно, но не до конца, ведь результат ее всегда пугал больше, чем процесс. Но на этот раз Вера поймала себя на мысли, что ей было все равно, куда идти, опаздывает ли она, холодно ли ей. Хватит бояться. Пусть летит все в бездну. В голове что-то щелкнуло. Впервые у нее возникла непреодолимая потребность сделать что-то неизведанное ей доселе. Что-то эдакое. Раз природа изменяла свои собственные правила и сменяла осень на зиму, а затем наоборот, тогда, когда ей заблагорассудится, то почему бы и Вере не сделать что-то внезапное, что-то, о чем она думала много раз, но никак не находила для этого либо смелости, либо желания, либо времени. Начать с малого. Не переусердствовав.
Сделав глубокий, полный напряжения вздох, Вера, дойдя до знакомого перекрестка, вместо всегдашнего права свернула в противоположную сторону, затем прошла небольшой уютный дворик. Оказывается, там тоже есть жизнь, люди, дома, даже скверики, в которых детишки веселятся, играя в снежки, катаясь на санках и окуная друг друга в образовавшиеся пушистые сугробы. Ей всегда казалось, что там тупик, ввиду того, что она там ни разу не была. Всегда сложно представить, что за мостом, который ты ни разу не пересекал. Некоторое время Вера наблюдала за жизнерадостными ребятишками, пытаясь впитать в себя энергию, исходившую от них. Пробудить хоть какие-то эмоции. Но все безуспешно. Может быть, она не старалась в достаточной степени, но думать об этом совершенно не хотелось. Нужно было идти дальше.
Вера неспешно ковыляла по узкому заснеженному тротуару, с опаской поглядывая вниз. Она всячески избегала любого обледенения. Обходила встречающиеся препятствия аккуратнее, чем сапер, – береженого Бог бережет. Вдалеке Вера увидела старинный двухэтажный дом из красного кирпича. Его явно отреставрировали на днях. Он отдавал свечением, которое расширялось во все стороны, как мягкое сияние от свечи по всему его периметру. Откуда оно исходило, было непонятно. Выглядело это, однако, эффектно. Вера двинулась на него как мотылек. Без оглядки. На углу показалось кафе. Вывески не было. Может, открылись совсем недавно. В огромных окнах были видны люди, сидящие за столиками и весело проводящие время за напитками и едой. Полное отсутствие машин поразило Веру. Недалеко от центра Москвы. Где это видано? Не спальный район, в конце концов. По периметру здания была пешеходная зона. Поперек дома расположился широкий бульвар, вдоль которого была полоса замерзших цветочных клумб. Их, в свою очередь, окружили и порой даже закрывали и прятали за собой хаотично выросшие, ничем не примечательные деревья. Пройдя по аллее, Вера на секунду остановилась и ахнула – в самом конце замаячили две одинокие рябины по бокам тротуара – они согнулись под тяжестью снежного покрова, что придало им иллюзию тянущихся друг к другу существ. Им не хватало буквально нескольких сантиметров, чтобы воссоединиться. Ветки с багряными листьями были украшены тяжелыми гроздьями алых, оранжевых и желтых ягод. В сочетании с белым цветом смотрелось все необычайно волшебно. Подсветка была бы шикарным дополнением. Особенно ночью, подумала Вера.
– Офигенно. Чем не начало многообещающей сказки? – ее тело сладостно вздрогнуло от первой положительной мысли за весь день. Недолго думая, Вера побрела в сторону кафе. Дойдя до входной двери, она еще терялась в сомнениях, стоит заходить или нет. И эти дурацкие ступеньки. Вроде всего четыре, но с ее ногой было ощущение, что лесенка бесконечная. Внезапно на ее голову с козырька крыши упала горсть снега. От греха подальше Вера рванула вперевалку по ступенькам, потянула дверь на себя и спряталась в здании. Внутри так вкусно пахло и было так тепло, уютно. Неопределенность в правильности своего решения угасла так же быстро, как и появилась.
Трое работников устанавливали разлапистую ель с метра полтора в самом центре помещения. Лесную красавицу опоясывали четыре мягких диванчика цвета небесной бирюзы, расстановленные на небольшом удалении друг от друга спинками к дереву. Напротив них стояли небольшие белые овальные столики с гнутыми ножками, украшенными цветочным орнаментом в тон столешницы. Кафе выглядело необычно и одновременно по-домашнему уютно благодаря внутреннему интерьеру – три стороны с панорамными окнами, выходившими на оживленную улицу, четвертая – стена, освещенная теплыми белыми огоньками гирлянды и выкрашенная в более темный кирпичный оттенок. Именно на этой стороне и располагался настоящий камин. Сказать, что это поразило Веру, – ничего не сказать. Она никогда не видела вживую искусственных каминов, не говоря уже о тех, которые с дровами и с дымоотводом. Огня в нем не было. Только тлеющие поленья.
– Его, наверное, уже потушили до моего прихода. Интересно, это вообще безопасно? Ну, по крайней мере, вон висит огнетушитель, – про себя проанализировала ситуацию Вера и продолжила, стоя в дверях, оценивать обстановку. К ней никто не подходил, ее не трогал, не мешал и не доставал с дурацкими вопросами – просто идеально.
Справа от камина была небольшая барная стойка, за которой виднелась подсобка с дубовой дверью. Надпись на ней гласила: «Вход разрешается только тому, кто готов». Слева же от камина располагались маятниковые двери с двумя небольшими круглыми окошками. Они были установлены между кухней и буферной зоной, поэтому полностью рассмотреть все убранство в самом важном помещении любого заведения общественного питания Вера не сумела.
Взгляд переметнулся на зал. Посетители возле стены утопали в молочно-белых креслах с высокими спинками с каретной стяжкой и подлокотниками в виде скрученных свитков, которые повторяли линии верхней части спинки. Эти кресла чем-то напоминали величественные мягкие троны. Те, кто сидел у окна, располагались на велюровых креслах мятного цвета со средней спинкой. По убранству эти кресла не уступали своим собратьям. Элегантные контуры и пуговички на тон светлее самой обивки на внутренней стороне спинки прекрасно дополняли образ стильности и непринужденности. Стоит упомянуть и столики, за которыми коротали свой досуг гости кафе – с виду дорогущие, из массива дуба, прямоугольные, но с закругленными углами и изогнутыми резными ножками. Они были достаточно широкие для того, чтобы на них уместилось все, что посетитель мог заказать, но при этом параметры столов были высчитаны идеально, что позволяло не загромождать все пространство в зале. Эргономичность здесь была явно в почете. Всю мебель объединяла одна особенность – она была воплощением редкой роскоши, не чрезмерной или показной, а той, которая радует глаз своей гармоничностью и окутывает душу теплым облачком особого уюта, не совсем домашнего, но близкого и даже, можно сказать, родного по духу, такого, какой не захочется выпускать из своего сердца и воображения еще очень долго. Эта мебель смотрелась бы и врозь, но не так органично. Объединив весь набор элементов, она становилась эдаким эталоном совершенства, глотком свежего воздуха.
Вера судорожно пыталась понять, есть ли здесь хостесы, ну или, на худой конец, официанты, которые предоставили бы меню, направили к свободному столику или резюмировали бы, что мест нет и придется ждать. Этого Вера точно не стала бы делать, а развернулась бы и ушла. Финита ля комедия. Все вернулось бы на круги своя. Мириад причин уйти, вернуться домой. Кроме всего прочего, пульсирующая боль в ноге умоляла все забыть и дать ей немного покоя. В пределах видимости и столиков-то свободных не было. Решено. Развернуться и как ни в чем не бывало ретироваться.
Не тут-то было. Как по мановению волшебной палочки Вера случайно заметила силуэт мужчины, высокого, статного. В нем были знакомые черты. Нет, они точно никогда не пересекались. Мужчина с однодневной щетиной пробирался сквозь посетителей в сторону бара, вертя головой в поисках кого-то. Неожиданно их взгляды встретились, и он улыбнулся ей поверх плеча, а потом быстро затерялся в толпе. Эффект, который он произвел своим появлением, был сродни нежданной оттепели посреди зимы. Что это было? Ответы ускользали. По воле неведомых сил в ее животе запорхали бабочки – их крылышки так приятно шелестели, заставляя потоки воздуха скользить по каждой клеточке тела и разливаться теплом по венам. Казалось, такой пустяк – переглянулись с незнакомцем. Что с того? Но в жизни ведь так бывает – мелочь способна круто изменить вектор движения. Вере ли этого не знать, но она продолжала бороться с собой, убеждая, нет, требуя от себя заглушить волнение, задавить бабочек. Мужчина как мужчина…И на что он ей сдался? Вселенная давно научила с недоверием относиться ко всему, что не вписывалось в рамки здравого смысла и привычного течения реки ее жизни. Не успеешь встать в боевую стойку, расслабишься раньше времени – получишь под дых, часто повторяла себе Вера.
«Поумерь пыл, иначе… Не вздумай чувствовать! Подумаешь, столкнулись глазами. Спорим, он уже женат или фрик. Или еще хуже – классный мужик, который никогда не заинтересуется мной. Ты раньше наступала на эти грабли, не надо больше. Это не сулит ничего хорошего». Вера принялась сопротивляться импульсу с большим рвением, но сноровка, приобретенная годами, дала сбой. Ей нужно было время, чтобы осмыслить произошедшее. Придумать, как с этим поступить. Все это вызвало стремление заглянуть за грань собственного страха перемен, и Вера осталась. Не решаясь продвинуться дальше входной двери, она машинально глазами искала свободный столик, заодно предпринимая попытку понять, как в кафе все устроено, чтобы не попасть впросак, когда ей все-таки выпадет шанс примоститься где-нибудь.
Здесь царило в основном самообслуживание, что-то вроде шведского стола с кассами-автоматами – пришел, взял то, что тебе нужно, оплатил и сел за столик. Разнообразие блюд изобиловало и поражало. Такого Вера не наблюдала даже в меню самых премиальных ресторанов, которые она посещала частенько по работе во время деловых встреч с заказчиками. А главное, все на столе было свежее, ни одного мало-мальски залежалого продукта. Посетители разбирали еду как горячие пирожки, и на месте старых блюд появлялись новые – чистая магия, с какой скоростью это все происходило. А какой там витал аромат – нотки пьянящего запаха корицы, имбирных пряностей и веточек ели, только что доставленной из морозного леса. Не хватало только мандаринов. Неудивительно, что данное место притягивало самый что ни на есть разнообразный контингент людей от мала до велика, бизнесменов, тинейджеров, социофобов, забивавшихся в углы, и шумные компании, предпочитающие быть в центре как зала, так и внимания.
«Но где же все официанты?» – Тут до Веры дошло – кафе ограничивалось только теми работниками, которые крутились возле ели. «Это что ж получается – на такое громадное кафе пара-тройка сотрудников? Нереально…И они справляются? Ну конечно, иначе не было бы здесь такого ажиотажа, верно? – Вера вела вслух сама с собой диалог, все равно на нее никто не обращал внимания. – И кто в роли кого здесь?»
Наконец работники кафе закончили свои манипуляции с установкой елки и стали возвращаться к своим прямым обязанностям, что помогло Вере пристальнее рассмотреть их.
Итак, дежурный официант – молодой улыбчивый паренек лет двадцати, с огромными блестящими глазами, наполненными неисправимой любознательностью. Хотя внешность его была довольно заурядной, и в толпе на такого не обратишь внимание. Он источал очарование юности. И как обычно в этом возрасте бывает – максимализм в своих действиях. Его готовность помочь, подсказать, но не лезть, когда не просят, помогала ему выполнять свою работу на твердую пятерку. Он прятался за барной стойкой, периодически выныривая из-за нее, чтобы понять, нуждается ли кто в его помощи. Молодого официанта частенько окликал пожилой коренастый повар с седыми усами и длинной, не менее седой бородой. Они шептались о чем-то, после чего повар уходил в свою обитель, а официант обратно за стойку. Двери в кухню расшагакивались с периодичность в несколько минут – молодой парень выносил новые шедевры и относил грязную посуду обратно. Сам повар лишь изредка выходил в зал. Необходимо было удостовериться, все ли довольны его кулинарным искусством и что не пользовалось особым спросом. Если ему казалось, что такие блюда и были, то его лицо мрачнело. По-детски насупив брови, повар принимался бормотать себе под нос; досада и обида его, правда, не длились вечно – через пару минут он возвращался на кухню и старался приготовить вкуснее, аппетитнее, с еще более умопомрачительным запахом, после чего посетители тут же все растаскивали по своим столикам и лопали за милую душу. Только тогда на лице повара расплывалась улыбка как у Чеширского Кота. Он, довольный собой, кивал головой, как бы говоря таким образом: «Кто молодец? Я молодец».
Далее по списку была неопределенного возраста уборщица – не старая, но и не молодая – малость тучная, круглолицая, носила очки с безободковой оправой прямоугольной формы и бежевыми заушниками. Своей неприметностью очкам удавалось придавать женщине солидность, не акцентируя внимания на ее близорукости. Уборщица не притягивала, однако и не вызывала отторжение – в общем, нейтральна по всем параметрам. Незыблемым правилом для нее, очевидно, было следить за посетителями и тотчас избавляться от любой грязи, которая могла воспрепятствовать царившему чувству чистоты вокруг. Она нарадоваться не могла, когда нет-нет да ненароком услышит комплимент в адрес свежести и белизны в кафе. Эта зацикленность на порядке была доведена до предела, в точности как у повара насчет его блюд. Невзирая на свою комплекцию, уборщица все делала настолько незаметно, насколько призраки витают вокруг нас средь бела дня.
«Незримо, как ниндзя, крадучись, выполнять свои обязанности – отличительная черта почти всех работников в этом заведении. Удивительно», – отметила Вера про себя.
«Почти» было ключевым словом. Охранник, вернувшийся на свой пост, выделялся среди своих коллег. По идее, он должен быть невидимкой – ничего лишнего и показного. Но здесь ему роль была отведена другая. То ли благодаря его харизме, то ли залипательной внешности: мужчина среднего возраста, метр семьдесят или восемьдесят, худой, нос греческий, лоб весь в морщинах. На внешней стороне ладоней было несколько старых шрамов. Охранник имел странную привычку – держать свои жилистые руки в замке перед собой. Это придавало ему важности. Брови густые. Взгляд оценивающий. Его уши по отношению к телу смотрелись непропорционально – маленькие и аккуратные. Он был гладко выбрит и коротко подстрижен. Одет был в старый костюм, который, впрочем, смотрелся как новый. Так обычно бывает, когда человек следит за своими вещами и бережно к ним относится. Впечатление охранник производил неоднозначное. Он явно был звездой-улыбашкой, которому нравилось приветствовать новых посетителей. Приятный. Но в то же время всегда держал ухо востро. Он умело выполнял свои функции – охранять и мониторить безопасность самого кафе, вместе с тем не пугая никого ненужным напускным суровым видом, так свойственным людям в его профессии. Своей аурой у него получалось заполнить все пространство вокруг своего рабочего места. Вот так охарактеризовала его Вера, стоя в стороне. Как только охранник ее заметил, то, ничего не сказав, занервничал. Он взял зачем-то карандаш в руки, выронил его, развернулся на 180 градусов и вернулся к елке, спрятавшись за ней.