000
ОтложитьЧитал
Лена
Когда, вернувшись из Италии, Лена решила поработать в музее, она выбрала тот, который был ближе к дому. Она не имела никакой склонности к публичной деятельности, и ей нравилось быть связанной с чем-то красивым. В те времена не каждый мог позволить себе роскошь для души работать в музее, и так сложилось, что и вокруг нее были сотрудницы из благополучных московских семей. Совсем не богатые, однако в глаза не видевшие бедности. Если бы кто-то из коллег увидел ее седую соболиную шубу в пол, они решили бы, что это мех чебурашки. Лене именно это и было нужно. Счастливо избежав потрясений своей эпохи, она вела спокойную и приятную жизнь. Одевалась интеллигентно и неброско, была вежлива и доброжелательна.
«Имела все возможности совершить данное преступление… Единственный выгодоприобретатель… Наследница… Имела доступ к лекарствам… Пользовалась доверием… Рассчитывала остаться безнаказанной». Лене казалось, что она смотрит на происходящее, в том числе на саму себя, со стороны. Только ночь в камере изолятора с жесткой неудобной кроватью возвратила ее к реальности.
Служитель закона ссылался на показания свидетелей.
Лена вспоминала филиппинку, которая оставила все свои эмоции на родине и которую в доме никогда не было видно. На деньги, которые она получала у Ольги, росли ее дети на далеких островах в Тихом океане. Что с ней будет теперь? Кажется, она в любом случае должна была скоро улететь к себе домой.
Медсестра. Как ее звали? Зоя? Выносливая, исполнительная женщина. Такая немногословная, что Лена не могла сказать даже, умна та или нет. Но она всегда выглядела спокойной и удовлетворенной. Наверное, уже нашла другую работу.
Лена, выпрямившись, сидела перед следователем. К этому моменту круглая сирота, она принадлежала к числу интеллигентных и очень честных женщин, которых мир, как правило, использует. В ней еще сохранилось спокойствие человека, который всегда жил благополучно, чувствуя себя защищенным. У нее была тяжелая темная коса, белая кожа, длинные ресницы и большие карие глаза. На ней не было ни грамма макияжа, но губы, как у сказочной красавицы, казались бархатистыми и розовыми.
Лена всегда была медлительной и вдумчивой, но понимала социальную неприязнь, которая сквозила в словах стороны обвинения. Она представляла себе, с каким упоением подхватила бы эту историю желтая пресса: «Владелица трех квартир в центре столицы отравила тетю ради особняка». Скандалы, интриги, расследования! Доказательства? Какие доказательства? Сказано же: скандалы. Интриги. И расследования.
Ее родители умерли, когда ей исполнилось девятнадцать. Они оказались людьми устаревшей закалки. В перестройку ее папа не захватил какой-нибудь завод, не стал замдиректора банка, как это сделали представители высокоадаптивной номенклатурной элиты. После смерти родителей Лена впервые почувствовала себя беззащитной. Ровесники не могли дать ей какую-либо защиту, в результате она пережила краткий роман с одним влиятельным пожилым человеком. Роман получился пресным, оказалось, эта защита не стоила мучений, которыми приходилось за нее платить. И она уехала учиться в Европу. Недавно, уже после того, как она вернулась, злая и глупая домработница (которая и воровать-то толком не умела) с вызовом сказала ей:
– Вам хорошо! Ждете, когда тетка умрет.
И тогда она в первый раз подумала о том, сколько рейдеров приплывет на запах ее возможной крови. К счастью, и недвижимость, и деньги у Ольги были как в России, так и в Европе. В Европе, как Лене казалось, ее никто не тронет.
Зря она вернулась.
Будущий исследователь творчества Василия Тропинина, она какое-то время воспитывалась у своей знаменитой тети, и тогда ей казалось, что та ее любила. На самом деле в лесном доме царили лживые, лицемерные правила, к любви никакого отношения не имеющие. Оле нравилось нянчиться с Леной, когда это было удобно, но долго это увлечение не продлилось. По ее мнению, дети должны были быть послушными, удобными и маленькими. Другими они хозяйку утомляли. Своих детей у нее не было.
Еще там был Данилка. Взрослые часто говорили, как было бы здорово, если бы они поженились.
Лена никогда не думала о деньгах, они у нее всегда были. Она знала, что так повезло далеко не всем, но человек имеет право присваивать как плоды своего труда, так и плоды своей удачи. И теперь она, тихая, прилежная девочка с первой парты, сидит в изоляторе временного содержания рядом с наркоторговками, а прыщавый следователь говорит, что якобы на стакане в комнате ее тети нашли ее отпечатки пальцев. Ничего. Когда пришла беда, она успела позвонить другу и тот сказал: «Ничего не бойся. Я рядом». Он же прислал адвоката.
Вениамин
Личный помощник Александра Вениамин внешне напоминал инвестиционного банкира. Подтянутый, дорого одетый, как и все недобрые молодцы, работавшие на Кощея. Им нравилось, что они такие одинаковые. У Вениамина была привычка странно улыбаться. Первое время Смородина хотел даже попросить его не напрягаться так, потому что эта улыбка напоминала оскал и пугала. Но со временем он понял, что так и было задумано.
Всю дорогу Смородина представлял себе, каким окажется дом девочки-мечты из его детства. Такая незаурядная женщина, как Ольга, не могла жить в грязи, бардаке, среди хлама. Лучше всего было бы, если бы она, как Дюймовочка, ночевала в цветке лотоса.
Когда они свернули к ее дому, Смородина вспомнил игру «Супер Марио», в которой пройденный этап открывал новую точку на карте. Так и здесь, поворот был совершенно неприметным, как будто внезапно возник уже после того, как они повернули. Они довольно долго ехали среди высоких деревьев, едва пропускавших солнце, и Смородина подумал, что пешком, особенно поздним вечером, ходить здесь опасно, то есть обслуживающий персонал полностью зависит от транспорта. На КПП машину быстро пропустили, и они въехали в огромный, отгороженный от леса сад.
– Старые деньги, – с уважением сказал Вениамин, – которые любят тишину.
В доме работали такие же, как и Вениамин, подтянутые молодые мужчины, очень хорошо знающие свои права, неизменно доброжелательные, ухоженные, хорошо одетые. Смородина любил европейскую вежливость – она позволяла экономить силы обоим участникам коммуникации. Как ваши дела? Хорошо. Как ваши? Все немного улыбались, от этого всем жилось чуть легче. Искреннее хамство требовало терпения, и поэтому утомляло. Но эти мужчины без страха и упрека? Они буквально выпроводили его из библиотеки, он только успел заметить, что один из них открывал и вытряхивал каждую (!) книгу. Они отличались от вежливых европейцев знанием, что у них есть право нарушать закон. По документам, конечно, они были помощниками бизнесмена. А вот по духу?
Для себя Смородина назвал их «миньонами Александра». Миньонами называли приближенных французского короля Генриха III. Это были молодые, ухоженные модные мужчины, которые за дерзкое слово могли и шпагой проткнуть. Злые люди считали, что титулы и земли король дарил им в результате неуставных отношений. Но в случае с Александром этот вариант был исключен, он просто понимал, что короля играет свита, и требовал, чтобы «его мальчики» вкалывали и в спортзале тоже.
– Думаю, – оскалившись сказал Вениамин, – пришло время открыть вам секрет.
«Это программа «Розыгрыш» на Первом канале», – пронеслось в голове у Смородины. Нет, все-таки не надо было идти на ток-шоу. В свои седые пятьдесят он повел себя как наивный мальчик, оставив редактору номер личного телефона. Теперь, во время важных встреч, ему звонили журналисты всех возможных телеканалов с просьбами прокомментировать роды кота. «У нас есть база, и в ней есть вы. Ну и что, что вы не ветеринар? Вы хорошо говорите», – телевизионщики жили в полной уверенности, что профессор, читающий лекции в Лондоне, побежит к ним впереди собственного визга. Ведь его покажут по телевизору!
– Александр Сергеевич выбрал вас не только…
Тут вошел один из миньонов.
– Веня, там родственник Данил. Говорит, вещи нужно забрать. У него был постоянный пропуск.
– Да-да, но только наш адвокат хочет с ним побеседовать.
Вениамина нельзя было назвать симпатичным, однако в нем присутствовала своеобразная красота первобытного охотника. Голубоглазый кучерявый мальчик с библейским именем, провинциальный мажор. Наверняка у него было как минимум юридическое образование. И какие-то связи у родителей, потому что Александр так любил «своих», что вряд ли приблизил бы чужого.
Вениамин дождался, когда его коллега выйдет. Смородина напомнил ему о беседе, задав уточняющий вопрос:
– Александр Сергеевич выбрал меня за красоту?
– За красоту тоже. Он искал человека думающего. Адвоката, переговорщика, законоведа. Но с умным сердцем. Такой на всю Москву один.
Вот лиса! Умеет польстить! Смородина дал себе пару секунд насладиться фимиамом, но сразу после этого собрался. Он дорого бы дал, чтобы узнать, как Александр проверял наличие у претендента вдумчивости. По запаху? Свой ‒ значит, не думающий. А чужой, и не крадет ложки со стола, – точно думающий. Вениамин вряд ли понимал, что речь шла не об объеме знаний, а о выданной генетической лотереей конструкции головного мозга. Он льстил так, как его научили. На самом деле для таких, как Александр, привычка размышлять о несъедобном считалась вредной. А уж слушать сердце? Никогда! Таких людей, как Смородина, они считали лохами и прези- рали.
– Я польщен.
Вениамин извлек чуть ли не из воздуха тонкий «дипломат» из кожи.
– Вам потребуется подписать соглашение о неразглашении.
– Да я уже все подписал. Полтора часа как ничего не разглашаю.
– Еще один.
В новом документе было сказано в том числе, что Смородина должен прочитать повесть Гоголя «Портрет». Вероятнее всего, на Александра работал табун юристов, каждый из которых желал показать свою значимость. Никак иначе объяснить наличие такого количества дублирующих друг друга документов было нельзя. Нет, это не была программа «Розыгрыш», это был очень дорогой детский сад.
– Вениамин, поймите меня правильно. У меня богатая практика… Я и не такое видел, – тут Смородина лукавил, такого он не видел никогда. – Александр Сергеевич хочет платить триста долларов в час за то, что я буду читать Гоголя?
– Ага!
Смородина вспомнил мультфильм, в котором двое из ларца с тем же энтузиазмом отвечали на вопрос: «Вы что же, и есть за меня будете?» Вообще, чуйка у этого парня была хорошая. Когда надо он восхитительно симулировал энтузиазм и тупость.
– Только, Платон Степанович, у нас свое издание, – Вениамин достал потертую советскую книгу из своего волшебного «дипломата». – Ольга Иосифовна читала это перед смертью. Она была полна планов и работала над новой книгой. Вероятно, это был роман. Не исключено, что автобиографический. Прежние ее бестселлеры – научно-популярная литература. Вы ведь знаете?
Смородина отрицательно покачал головой, однако его интерес к покойной немедленно возрос.
– Александр Сергеевич ‒ поклонник ее творчества, – продолжал Вениамин. – Он очень хотел бы проникнуть в ее замысел. Насколько это возможно. Понимаете, если человеку сунуть под ноготь иголку, он признается, что съел чижика. А нам бы хотелось напустить туману, мол, вопросы с завещанием, очень важно понять в каких отношениях с кем она была. Не могло ли быть нездорового влияния? Чтобы задушевно так. А у вас на лице написано, что вы добрый. Вы чем-то похожи на доброго волшебника.
Смородина изумился тому, что Вениамин способен думать о добрых волшебниках. Он не знал, что на самом деле про себя Вениамин подумал, будто он, Смородина, похож «на большого плюшевого мишку».
– Поговорите, чаю попьете, книгу обсудите. А потом расскажете Александру Сергеевичу все, что вам удастся узнать. Считайте, что вас пригласили в гости.
Смородина вспомнил, как во время одного развода между супругами шла смертельная битва за собаку хитрой породы. Когда он впервые увидел собаку, его «умное сердце» заныло от жалости. Лысая нервная псина с перьями на голове оказалась не дворнягой, измученной в салоне Сергея Зверева, а дорогой родовитой сукой, которой чуждо какое-либо воспитание. Она лаяла до сипения, грызла мебель и тут же на нее гадила. Будущие бывшие супруги не придавали этому ровным счетом никакого значения. Когда при непосредственном участии Смородины они сначала перестали оскорблять друг друга, как воины древности перед боем, а потом перестали сопротивляться поиску компромисса, оба заметили, что купленный в попытке восстановить семью питомец ни одному из них не был нужен. Платон Степанович употребил всю силу своего красноречия, чтобы зверину не усыпляли, а отвели к кинологу, после чего, снабдив приданым, передали другому владельцу.
Вся эта история с восстановлением замысла романа манила. Такую работу можно было сравнить с пребыванием в санатории. Все это напоминало приключение.
А за то, чтобы перечитать «Портрет», он, конечно, приплатил бы сам, но Вениамину было необязательно знать об этом.
Даниил
Смородина, ростом два метра три сантиметра, привык к тому, что он выше всех в помещении. Обычно он ходил немного ссутулившись, чтобы помещаться в дверных проемах и хоть немного видеть лица собеседников. Даниил оказался высоким, доброжелательным и вежливым юношей в круглых очках. Рукопожатие у него было приятным, он не жестил, давая понять, что с ним можно договари- ваться.
Два длинных очкарика стояли в гостиной, у самого основания витой лестницы. Тот, который постарше, запрокинув голову, любовался барочной фреской на потолке. Если принимать во внимание только цветовое решение, у Смородины было полное ощущение, что он оказался в Италии, во дворце какого-нибудь кардинала.
Заметив изумление адвоката, Даня пояснил:
– Это Бубосарский и Пиногриджов. Обычно они работают в стилистике поп-арта, но конкретно в этой работе есть пересечения с колористическими решениями рококо.
«Ну конечно, – подумал Платон Степанович, – Бубосарский и Пиногриджов. Это многое объясняет». Он помнил картину этого дуэта «Праздник урожая». Там, в продолжение античных традиций, на поле трахались. Праздник же. Урожая. Так как с тех времен, когда на полях это делали регулярно и официально, прошло пару тысяч лет, зрителям XXI века казалось, что перед ними что-то новое, оригинальное. Еще у этого творческого тандема была картина с классиками русской литературы, которые позировали в стиле ню, но при этом вроде бы держали себя в руках. Вероятно, второй праздник урожая, с такими знаменитыми участниками, был запечатлен в тайной серии гравюр.
Смородина порой встречался с друзьями на биеннале или крупных европейских ярмарках contemporary art[2]. Как часто в этих помещениях они вспоминали Никиту Сергеевича Хрущева! О, что бы сказал он, путешествуя вместе с ними.
– А давно это нарисовано?
Даниил прыснул от смеха. Его доброе лицо и интеллигентный облик располагали. Даня был хороший мальчик, выглядел он неприлично молодо и носил очки без диоптрий, полагая, что это придает его облику интеллектуальность.
– При муже такого быть не могло. Если бы вы его знали, вы бы не спрашивали. Два года назад он умер, и у Оли началась новая жизнь.
– А у этой росписи есть… кхм… какая-то программа?
Даня помолчал, выдерживая паузу. «Такой молодой, а уже имеет вкус к беседе, к сервировке факта», – подумал Смородина.
– Леля была чужда банальности. Привозила винтажные, коллекционные ткани, заказывала платья, которых ни у кого больше не было. Art de vivre[3]. Таких больше не делают.
– Так смысл есть какой-то?
– Не знаю. Честно говоря, мне не приходило в голову спрашивать.
Платон Степанович с уважением посмотрел на большой портрет хозяйки дома. Он висел на втором этаже, встречая тех, кто поднимался по лестнице. И был хорошо виден отовсюду. Ольга в широком бальном платье стояла на фоне колонны и леса.
– Она была искусствовед, вы же знали? По вечерам училась в МГУ. Она пять книг написала, это очень много. И каких! Ее хвалили и художники, и писатели. У нас есть отзывы уважаемых в мире музеев людей.
– Нет, я не знал. Такая красивая, еще и талантливый интеллектуал.
Тем временем один из миньонов подошел к Вениамину:
– Что за лох?
– Адвокат. Шеф хочет, чтобы он здесь поводил носом.
– Что-то он на серьезного человека не похож.
– Зато жалость у баб вызывает. Они таким все рассказывают. Видишь, он в каких очках? Много читает. А она была писательница.
Смородина рассматривал платье сложного кроя, XVIII или даже XVII века. Но он был в своих обычных очках, в них он не очень четко видел вдаль, а портрет висел высоко. Они поднялись по лестнице. Ага! Справа от Ольги висел кроваво-красный занавес, а слева росло апельсиновое дерево в кадке. Ее победный лик выглядел совершенно бесстрастно. У Смородины возникло ощущение, что он уже был здесь и все это видел.
– Тоже Пиногриджов?
– Нет, что вы! Совершенно другие, и работа кисти, и композиционное решение. С этим портретом, как я слышал, была связана некоторая тайна. Я не знаю автора.
– А тайну?
– Тоже нет.
– Неужели вам не было любопытно?
К ним поднялся Вениамин.
– Простите, был занят, отошел. Даниил, это Платон Степанович Смородина, лучший московский адвокат в деле урегулирования споров. Он помогает Александру Сергеевичу. Мы вам будем признательны, если вы расскажете ему про обстановку в доме.
Даниил дружелюбно уточнил у Смородины:
– Вы хотите допросить меня под протокол?
– Нет. Речь об обычной человеческой беседе. Есть некоторые вопросы относительно завещания, мы хотим выяснить, не оказывалось ли на Ольгу Иосифовну какое-то нездоровое влияние.
Вениамин, кстати, не обращал никакого внимания на фреску. Хотя она была огромна и удиви- тельна.
– Не знал, что ваш интерес профессионален, – хмыкнул Даниил. – Вы больше похожи на книгочея, я думал, вы по душу местной библиотеки. Честно говоря, там что-то было про жизнь, спрятанную в портрете. Леля любила тайны. Спросите в колхозе.
– Где? – удивился Смородина.
– Извините. Внутрисемейное прозвище, она на него, конечно, не откликается. Честно говоря, сейчас вылетело из головы, как ее зовут. Я с ней иногда пересекался. Толстая такая. Тоже была на дне рождения. Культуролог или искусствовед.
– Татьяна, – уточнил для Платона Степановича Вениамин.
Итак, картина последнего ужина начинала проясняться. На нем присутствовала неприятная Даниилу культуролог из колхоза. Они еще немного поболтали о жизни в большом доме, Даниил показал Платону Степановичу свою комнату. После их уединение нарушил один из миньонов, который с хищной улыбкой предложил Дане большую картонную коробку для вещей. Смородина спустился вниз к Вениамину. «Такая стать, – думал он про Даниила. – Молод и прекрасен. Вся жизнь принадлежит ему».
– Если я правильно помню, это родственник, но не наследник?
– Дальний родственник мужа, – ответил Вениамин. – Не наследник совершенно. Бизнесмен.
Смородину не удивила четкость и скорость выдачи характеристики. Он понимал, что и на него, в нед- рах микроимперии Александра, уже заведена карточка, если не папка. Вероятно, электронный документооборот существует, но, пожалуй, все еще и дублируется на бумаге. Он живо представил себе, как Вениамин вносит в кабинет Кощея бумажные папочки. Его больше удивило, что главминьон не обращает никакого внимания на фреску. Он вел себя так, как будто ее просто не существовало. Платон Степанович вспомнил строки Пелевина про то, что свинья не знает, как выглядит небо, потому что из-за строения шеи не может поднять го- лову.
В комнатах мужа Ольги было множество вещей разного характера и, как сказал бы Горький, одинакового назначения: мешать человеку свободно двигаться. Это был настоящий военный склад. Огнестрельное оружие, холодное оружие, антикварное оружие, каски, шлемы с перьями. Было ощущение, что хозяин этой коллекции со дня на день ждал решающей битвы со всей мировой историей.
– Александр Сергеевич не приедет?
– Он вообще не приедет, у него очень много работы.
Но Александр не производил впечатления загруженного делами человека. По крайней мере, книги Ольги он читал, раз называл себя их поклонником. Смородина скорее поверил бы, что у него противоположная проблема – куда девать время между едой и сном.
Платон Степанович обошел весь дом и увидел, что в нем орудуют сразу три помощника Александра, одинаковых с лица. Они осматривали содержимое письменных столов, ощупывали рамы картин. Увидев Смородину, они одинаково улыбались, тем самым давая понять, что он должен удалиться. Когда он получил дневник Ольги, в нем явно не хватало страниц.