Краповые рабы

Пролог

– Идут четверо… – шепотом сказал рядовой Крюков.

Голос его слегка вибрировал, но не от испуга, а от злости и желания поскорее вступить в бой. Он словно бы своей внутренней силой торопил бандитов, требовал от них более быстрого передвижения. Обещая что-то и одновременно угрожая.

Старший сержант Родион Семисилов медленно повернулся и глянул в крохотное пространство между двух камней. Стрелять в это отверстие было невозможно – не позволял толстый и объемный глушитель автомата «9А-91», который в отверстие не влезал. Надо было приподняться над камнем. И Родион дождался, когда бандиты выйдут на удобное для него место, и приподнял голову выше.

Автомат медленно поднялся и лег на камень. Указательный палец правой руки привычно нашел спусковой крючок. Левая рука сжала ребристое пластмассовое цевье. Глаз приник к коллиматорному прицелу. Лазерный целеуказатель направил красную точку на горло бандита, идущего на два шага позади двух первых и на полшага позади третьего. Выстрел был слышен только тем, кто оказался рядом, то есть своим же солдатам и пленникам-рабам, которых солдаты только что освободили. Пуля пробила бандиту горло, но он не сразу упал, а успел схватиться одной рукой за горло, а из второй выронил автомат. Но Семисилов не стал ждать, когда бандит упадет. Его сосед остановился и обернулся и тут же получил пару пуль в затылок.

Двое из передней пары среагировать не успели. Не было у них времени на то, чтобы продемонстрировать свою реакцию. Другие солдаты тоже начали стрелять. Каждому из бандитов досталось по несколько пуль.

И тут же, словно в ответ на действия спецназовцев, где-то в стороне, за выходом из ущелья, раздались автоматные очереди. Это стрелял явно не спецназ, все солдаты взвода которого имели «девяносто первые» автоматы с глушителями. Это бандиты, видимо, отвечали на атаку взвода. Судя по плотности огня, бандитов было много, и они с каждой минутой приближались. Спецназ поджимал их к входу в ущелье. Группе старшего сержанта Семисилова это было совсем не интересно, поскольку он предполагал, что бандиты попробуют в ущелье укрыться. Но с ним только три солдата и трое освобожденных гражданских. Эти даже без оружия, хотя им и следовало бы дать оружие убитых охранников. Хотя они и стрелять-то не умеют… А вчетвером противостоять банде, которая имеет множество стволов, трудно. Даже удержать их на дистанции сложно. Смогут ли спецназовцы здесь удержать позицию – этот вопрос оставался открытым…

* * *

Так уж получилось, что группа из четырех человек под командованием заместителя командира взвода старшего сержанта контрактной службы Родиона Семисилова отделилась от взвода. Семисилов сам предложил этот поиск:

– Товарищ старший лейтенант, время-то поджимает. Вы дальше идите, там еще куча ущелий, а я возьму трех человек и пройду по этой щелочке…

И командир взвода старший лейтенант Самоцветов разрешил:

– Давай, Родя. Внимательно смотри. Только не задерживайся. Догонишь нас…

Ущелье в самом деле благодаря узкому входу казалось щелочкой, трещиной, в которой жить, по большому счету, невозможно. Предполагалось, что здесь и глубина-то не может быть значительной. Два-три десятка метров вниз, никак не больше. Так, по крайней мере, думалось, когда смотришь поверху на почти плотно сходящиеся скалы. Раскол между ними, и все…

Взводу еще утром поставили задачу. В оперативный штаб антитеррористического комитета поступили агентурные данные о том, что в одном из ущелий горной гряды Красная бандиты намерены провести аукцион по продаже рабов своим землякам, которые пожелают их купить. Рабы сюда традиционно привозились из населенных русскими регионов России и использовались местными жителями на любых работах, чаще всего на стройках как неквалифицированная рабочая сила. Иногда в рабы попадали солдаты, которых удавалось захватить во время «увольнительной». Такие, за счет молодости и больших физических сил, стоили, как правило, дороже, но содержать их было сложнее, приходилось лучше охранять, поскольку солдаты всегда имели желание сбежать. Вот взвод спецназа и отправили выручать рабов. Говорили, среди общего числа должно быть три солдата. Сложность состояла в том, что не было точно известно ущелье, где именно должен проходить аукцион. Приходилось искать следы, просто осматривать все ущелья по порядку. Это было и долго, и хлопотно. На подходе к Красной взводу встретился отряд спецназа внутренних войск, выполнявший свою задачу. Ни о каком аукционе «краповые» не слышали, отвлекаться, чтобы помочь спецназу ГРУ, ни желания, ни планов не имели. Они продолжили свой путь, а спецназовцы ГРУ – свой.

Старший лейтенант Самоцветов поздно сообразил, что следовало бы найти высокое место и отслеживать любое передвижение людей по ближайшим к горному массиву холмам. Горная гряда Красная проходила как раз по краю этих холмов и пересекалась сквозными и тупиковыми ущельями. Всего карта показывала наличие двенадцати ущелий. В какое из них пойдут «покупатели», можно было определить визуально. Подъехать к горной гряде можно, пожалуй, только на танке или боевой машине пехоты. Никакая другая техника усыпанные крупными камнями холмы осилить не смогла бы. Спецназу, чтобы сюда добраться, пришлось высадиться из машин на дороге и целую ночь бежать. Хороший марш-бросок получился. Но солдаты взвода к подобным марш-броскам привычны. Конечно, не каждый день такое расстояние преодолевают, но у себя на базе, в период подготовки, раз в неделю пятидесятикилометровые марш-броски совершают. Потому и этот ночной марш-бросок не стал чем-то из ряда вон выходящим. Спешили, чтобы освободить рабов.

Отсутствие информации о точном месте проведения аукциона сразу обещало сложный поиск. Так и оказалось. Но ответственность чувствовал каждый боец, и все старались. И потому старший сержант Семисилов проявил инициативу, желая малым составом осмотреть внешне совсем мелкое ущелье. Однако, протиснувшись через узкий проход, старший сержант и трое солдат оказались во вполне нормальном по величине ущелье, уводящем в глубину горного массива и, вероятно, уходящем куда-то в Грузию. До Грузии с этого места, как помнил старший сержант, было совсем недалеко, не более тридцати километров. Там, за границей, чуть западнее, находится горная Сванетия. Там, по слухам, в каждом доме есть русские рабы. И поставки рабов для сванов осуществляются через Дагестан. Но это только слухи, хотя, как правило, слухи не возникают из ничего. Но в последней информации ничего не говорилось о том, что рабов должны отправить за границу.

Старший сержант вместе с солдатами, разделившись на две пары, двинулись в сумраке тесного ущелья вперед. И скоро почувствовали легкий запах дыма. Причем почувствовали его одновременно в одной и в другой паре и обменялись условными знаками. Сначала старший сержант Семисилов поднял в согнутой в локте руке сжатый кулак. Жест этот дает команду «Замереть». От противоположной стены ущелья старшему сержанту ответил младший сержант Васнецов и прижал палец к нижнему веку. Этот знак расшифровывался как «Вижу». А поднятые затем два пальца обозначали, что младший сержант видит двоих бандитов. И тут же последовал следующий знак – опущенная в сторону земли ладонь совершила несколько движений – «Двигаться вперед скрытно».

Обе пары так и двинулись, прячась за камнями, «гусиным шагом». И через пять метров старший сержант Семисилов сам увидел малюсенький костерок, к которому тянули руки два бандита. Это был даже не костерок, а только угли от прогоревшего ночью костра. Но бандиты эти угли разворошили и раздули, чтобы получить от них тепло. И теперь грели руки. Наверное, давно сидят без движения, если руки замерзли.

Старший сержант Семисилов показал Васнецову пальцем на себя и на своего напарника рядового Крюкова и приподнял автомат. Это значило, что стрельбу они берут на себя. Что следовало делать в такой ситуации второй паре бойцов, объяснять не требовалось. Два автомата поднялись одновременно. И даже объясняться друг с другом, чтобы выбрать, кому в кого стрелять, не требовалось. Один находился слева, второй справа, это и решало выбор. Две короткие очереди не нарушили тишину ущелья. Звук стреляющего «девяносто первого» с глушителем был не громче щелчка двумя пальцами. Даже падение двух тел было более громким.

И сразу после коротких, в два патрона, беззвучных, но все же точных и убийственных очередей вторая пара спецназовцев стремительным рывком оказалась у костра, высматривая возможных дополнительных противников. Короткие стволы, удлиненные глушителями, как дикие черные глаза, рыскали по пространству, выискивая жертву. Однако вокруг никого видно не было. Но рядом находились три землянки. Кто-то мог показаться и оттуда, потому следовало соблюдать осторожность.

Младший сержант Васнецов дал очередной знак, понятный другим. И, пока никто не показался, Семисилов с Крюковым тоже перебежали к костру. Семисилов не поленился и вышвырнул из кострища убитого бандита. Тот, получив пулю, упал прямо в угли лицом. Лицо бандита получило ожоги, но не сильные. Сильнее всего пострадала густая борода, сразу порыжевшая, осыпавшаяся и противно завонявшая. Но самого обладателя бороды это уже не волновало.

Произошел очередной молчаливый обмен знаками. Спецназовцы хорошо друг друга понимали. Обсуждался вопрос осмотра землянок. Младший сержант Васнецов показал на карман «разгрузки», заменяющий подсумок для гранат. Тактика в таких случаях обычная. Сначала бросить за дверь гранату и только потом входить. Это то же самое, что в пустом коридоре поворачивать за угол, где, возможно, стоит кто-то с поднятым и готовым к стрельбе оружием. За угол тоже сначала бросают гранату и только потом сами выходят. Элементарные правила собственной безопасности. Однако в данном случае замкомвзвода категорично не согласился, изобразив очередной жест – словно пальцами хотел ухватить себя за горло и придушить. Обычно этот знак показывает присутствие заложников, в данном случае рабов. Семисилов показал большим пальцем на себя, объясняя, что он пойдет. Он и пошел первым, другие его подстраховывали. Один смотрел через плечо старшего сержанта, с поднятым, прижатым к своему плечу автоматным раскладным прикладом, двое других наверху, выставив стволы в разные стороны. Входить в землянку при этом можно было двумя способами. Или врываться и сразу светить мощным тактическим фонарем, укрепленным сбоку на автомате, или входить медленно, без скрипа открывая дверь. Семисилов выбрал второй способ. Придерживая рукой, чтобы не заскрипела, дверь, стал медленно ее открывать. И сразу начал морщиться от запаха, который ударил ему в нос. И только после этого приоткрыл дверь шире, посветил фонарем и сделал вперед единственный шаг, все осмотрел и сразу вышел.

Рядовой Крюков тоже почувствовал запах и тоже поморщился. Из землянки так сильно пахло мочой, что дышать таким воздухом было просто опасно для здоровья.

У двери второй землянки все повторилось, только старший сержант задержался за дверью чуть дольше, и Крюков услышал тихо сказанные Семисиловым слова:

– Выходи по одному. Быстро, пока мы не задохнулись…

Медленно, с руками, убранными за голову, как опытные арестанты, землянку покинули трое немолодых людей, по внешности которых трудно было определить даже их национальность. Синие испитые лица, небритые физиономии, грязь на лицах и на руках. Типичные бомжи. Только бомжи на улицах городов выглядят более привлекательно. Должно быть, это и были рабы. Оружия при себе они, понятно, не имели.

Старший сержант показал пальцем на последнюю землянку. И поднял подбородок, словно спрашивая таким способом, кто там может быть. Бомжи уже увидели два распростертых у костра бандитских тела. И сразу опустили руки.

– Больше здесь никого, – сказал мужчина, вышедший первым, и кивнул в сторону костра. – Только эти оставались нас караулить. Остальных всех увели продавать.

– А вы?

– Товар не качественный, – усмехнулся второй, отвечая сиплым голосом. – Товарного вида не имеем, а откармливать нас бесполезно. Не в коня корм. Нас только французским одеколоном отпоить можно. Настоящим, не какой-нибудь польской подделкой. А что ты думаешь, по флакону на брата, и мы еще сплясать могем…

– Вы одним запахом всех покупателей отпугнете, – сказал рядовой Стрижаков, четвертый спецназовец в группе.

– И это маленько есть, – согласился третий, кажется, очень довольный собой и собственными жизненными успехами. – Благоухаем…

* * *

Несмотря на «благоухание», осмотр землянок был произведен.

Землянки, вне всякого сомнения, предназначались для рабов. Там они и жили, там, видимо, и питались, не имея возможности выхода наружу, о чем говорили мощные засовы на дверях и тяжелые замки, сейчас не закрытые по причине отсутствия необходимости.

– Сколько вас всего было? – спросил старший сержант Семисилов старшего из бомжей, усевшихся у костра и подбросивших туда несколько сухих поленьев. Старший был старшим, скорее всего, не по возрасту, а просто так себя поставил среди других, что командовал ими. И два других бомжа подчинялись ему без всякого внутреннего сопротивления. Оба были из категории тех людей, которые привыкли всегда доверять другим людям или обстоятельствам управление собственной жизнью. Это бывает удобно и не заставляет тратить собственные силы и напрягать мозг раздумьями. В принципе, так бывает и в армии, но в армии порядок распоряжений носит другой характер. И здесь доверие к командирам не добровольное, а официально установленное.

– Всего было двадцать одно рыло. По семь человек в землянке. Один недавно умер. Просто уснул и не проснулся. Мы его даже похоронили сами. Два дня никто не хватился, что он не шевелится, потом похоронили. Выпустили нас могилу копать. Воздухом слегка подышали. Потом опять туда. Закрыли…

– Как тебя зовут? – спросил старшего бомжа младший сержант Васнецов.

Вообще-то Вася Васнецов всегда был человеком вежливым и культурным по своему семейному воспитанию. И обычно звал старших по возрасту на «вы». Но у младшего сержанта как-то язык не повернулся звать на «вы» бомжа, хотя тому уже далеко за сорок, если не за пятьдесят.

– Серафим Львович я, – ухмыльнулся бомж беззубым ртом, зная по опыту, что редкое в современности его имя обычно вызывает недоумение.

– Хорошее имя, – без удивления констатировал старший сержант Семисилов.

– А тебя как? – бомж спросил старшего сержанта, а не Васнецова.

Старший среди бомжей желал познакомиться со старшим среди солдат.

– Старший сержант Семисилов.

– Ой, какая фамилия хорошая! – воскликнул бомж и даже руками радостно всплеснул. – Второй раз в жизни встречаю.

– А я вот ни разу в жизни однофамильцев не встречал, – признался Родион с улыбкой.

– Хорошая фамилия, – поддержал Серафима Львовича рядовой Стрижаков. – Он у нас один семерых осилит. Одна рука, как две мои ноги.

– Здесь разговор не о физических силах, потому что не в них главное, – совсем не нравоучительно, а как-то почти мимоходом сказал бомж. – Ты сам знаешь, старший сержант, откуда твоя фамилия происходит?

– Я так думаю, что от семи сил в одном человеке. Говорят же, семижильный. Наверное, говорили и – семисильный.

– Не так, не так… – возразил Серафим Львович с непонятной радостью в горле. – В твоей фамилии громадный сакральный смысл заложен. Потому как сила человеческая далеко не в мышцах. Вообще число «семь» – это самое магическое число из всех. В Библии сказано, что мир создан за семь дней. В каждой церкви в алтаре горит семь свечей. Неделя состоит из семи дней. Солнечный спектр включает в себя семь цветов, а все остальные – это их производные. Точно так же семь запахов предлагает нам стереохимическая химия, а все остальные являются их смешением. Христианство говорит о семи смертных грехах. А уж народная мудрость это число использует по полной программе: «Семь раз отмерь…», «Семеро одного не ждут…», «Семь бед – один ответ…» и так далее. И сила этого числа велика, как и сила твоей фамилии.

– В чем тогда сила, Серафим Львович, если не в мышцах, в штанах, что ли? – спросил рядовой Крюков.

Бомж на слова рядового не отреагировал. И смотрел только на старшего сержанта.

– Сила человека в Слове Божьем. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Господь наш, распятый на кресте на Голгофе, дал нам семь слов. Пусть кто-то назовет это семью фразами, но это, по большому счету, есть понятие семисловия и семисилия. Потому что именно эти семь Слов дают человеку силу для высших испытаний. А Господь посылает нам только такие испытания, которые мы в состоянии перенести. Собрать семь сил и перенести. Я не буду сейчас все семь фраз перечислять. И не в том я состоянии, чтобы кого-то учить. Но кто захочет, тот Евангелие возьмет и прочитает. Всего семь слов или фраз произнес Господь на кресте. И дал людям семь сил. Вот отсюда у тебя и фамилия такая. Это древняя христианская фамилия. Она, кстати, и у иудеев, и у греков встречается, только я не помню, как она у них звучит.

– Так ты, Серафим Львович, бомж или бич? – спросил младший сержант Васнецов.

– Я – просто человек, – ответил бомж с нравоучительной гордостью и ответил твердо, готовый отстаивать свое мнение. – А ты, младший сержант, какой смысл вкладываешь в эти ярлыки, которые к людям пытаешься приклеить? Я не собираюсь, честно скажу, с тобой дискутировать. Мне просто интересно.

– Ну, бомж, – сказал Василий, – это в общепринятом понятии аббревиатура от «без определенного места жительства». А бич – это аббревиатура от «бывший интеллигентный человек». Я как-то так считал, что между этими понятиями есть разница. Бомжи обычно не работают, бичи временами и на работу устраиваются. Как правило, на временную, на сезонную.

– А что, интеллигентный человек, даже бывший, не может бомжом стать? – спросил Серафим Львович, вопросительно глядя из-под приподнятых косматых бровей.

– Он просто так витиевато пытается выяснить, кем вы были прежде, чем в такое положение попасть, – пояснил старший сержант, смягчая ситуацию. – Ваши размышления несколько не похожи на обычную речь простого потерявшего себя человека.

– Я был доктором богословия, читал лекции, миссионерствовал, проповедовал… А теперь, когда младший сержант ко мне ярлык приклеил, стал бомжом. Как мы любим ярлыки приклеивать людям. А ведь каждый человек может сегодня быть одним, а завтра стать другим. И не только сверху падают, бывает, что и снизу поднимаются. Хотя сверху падают, конечно, чаще. Но ярлык… Это все равно – не есть хорошо. Даже хороший ярлык. Вы не слышали историю, как великий Леонардо да Винчи рисовал фреску «Тайная вечеря» для собора в монастыре Санта-Мария-делле-Грацие в Милане? Могу рассказать…

– Говорите, – согласился Семисилов.

– Леонардо любил рисовать лица с натуры. Долго искал, с кого ему рисовать образ Христа. Наконец нашел. Очень хороший образ получился. С апостолами было проще. Там не нужно было такого колорита. Загвоздка вышла, когда он стал писать Иуду Искариота. Ни один натурщик не подходил. Леонардо долго бродил по Милану, искал. Наконец попался ему какой-то горький пьяница со страшным лицом. Великий мастер повел его в монастырь. Лицо показалось подходящим и даже чем-то знакомым. В монастыре пьяница повел себя так, словно все там знает, чем сильно удивил Леонардо. Мастер спросил, когда тот был там. И что оказалось? Оказалось, что это тот самый человек, с которого Леонардо писал Христа… За короткий срок человек возгордился, спился и опустился, и к нему приклеили новый ярлык. Кстати, это относится и к вопросу о том, кто изображен на иконах, которые висят в каждой церкви…

Некоторое время все молчали, вдумываясь в рассказанное.

– Вот был ты миссионером. Проповедовал… А потом убедился, что Бога нет? – нарушая молчание, спросил, наконец, рядовой Стрижаков.

– А как в этом можно убедиться? – удивился бомж. – «Бога человекам невозможно видети…» Религия потому и называется Верой, что в ней все построено на Вере. А Веру проверить нельзя. Сам Господь сказал: «Блажен, кто верует…» Хотя, слышал я, что какие-то ученые-физики появились, которые теоретически доказали, что Бог есть. У нас в России. И слава Богу, что доказали…

Старший сержант Семисилов перекрестился при этих словах.

– Верующий? – спросил Серафим Львович.

– Верующий.

– Православный, как я понимаю…

– Православный.

– Язычник то есть! – категорично вешая ярлык, сказал Серафим Львович.

– Православный! – упрямо и угрюмо повторил Семисилов.

– А кто такие православные, если они поклоняются идолам? Я уже на примере Леонардо сказал только что, кого могут изображать ваши иконы. А Бог завещал нам: «Не сотвори себе кумира». Еще Моисею завещал…

– Это Ветхий Завет. А Иисус дал нам Новый Завет.

– Господь наш Иисус Христос в Нагорной проповеди сказал, что он пришел не законы Отца нарушать, а только добавить новое во спасение человеков…

– А как же «око за око и зуб за зуб»? – спросил рядовой Стрижаков. – Так в Ветхом Завете говорится. А Иисус говорил, тебе справа врежут, ты левую щеку подставь. Нам так наш бригадный священник объяснял. Новые законы в отмену старых…

– Я не буду вешать ярлык вашему бригадному священнику, но боюсь, что он плохо знает толкование Писания. «Око за око и зуб за зуб» вовсе не значит, что ударь того, кто тебя ударил. Это значит, что если ты кого-то убьешь, то и тебя ждет такая же участь. Когда Господь учит нас: не греши, он же тоже не говорит откровенно: не садись задом на горящую плиту. Иначе расплата будет. Точно такая же расплата ждет того, кто на другого руку поднимет. В Писании все сказано. И только официальные церкви, и православная, и католическая, не хотят читать писание и на него опираться, а опираются на предания и мифы. Все в точности, как делали эллинские и римские язычники. И точно так же упирались, отстаивая свою точку зрения.

– Но есть же многовековая традиция православия. В почитании икон и во всем остальном…

– Гораздо более древние традиции были и у Египта, и у Греции, и у Рима. А православные традиции появились стараниями нечестивых византийских императриц. Именно они…

Договорить не успели, потому что рядовой Крюков, которому поручили следить за входом в ущелье, громким шепотом дал предостерегающую команду:

– Внимание! Кто-то идет! Шаги слышу и разговор. Ругнулся сначала один. Споткнулся, упал и ругнулся, потом второй ему ответил. Тоже матом. Критику навел. Сколько там еще может их быть, не поймешь. Но кто-то еще хихикал. Несколько человек.

Все сразу встали. И солдаты, и бомжи, которые тоже не слишком рвались снова отправиться в свои землянки под замок, если не куда-то глубже под землю. А при встрече с бандитами это было возможным вариантом.

– Вон к тем камням! На позицию! – сразу сориентировался старший сержант Семисилов.

Он, кстати, эту позицию, на случай возможной обороны, еще раньше приметил, как подходящую. Она и в самом деле выглядела удобной. И даже была таковой, как убедились спецназовцы, подбежав ближе.

– А вы – в землянку, – попытался отослать бомжей на место младший сержант Васнецов.

– Мы с вами. Среди камней места всем хватит, – категорично заявил Серафим Львович. – Я видел. Мы там умершего хоронили.

– Хватит места, – согласился старший сержант Семисилов. – Пусть идут с нами. Вдруг, если бандитов много, прорываться придется. Не оставлять же их здесь на верную смерть…

* * *

Размышления старшего сержанта были резонны. Мощные угловатые камни, за которые они спрятались, находились сбоку, под самой отвесной стеной и даже под каменным скальным навесом на стене и чем-то походили на зубы нижней челюсти гигантской акулы. Но сами камни, понятное дело, стрелять не умели. И, если бандитов было много, вступать с ними в бой четверым спецназовцам резона никакого не было. Их просто прижмут к камням плотным огнем, подойдут вплотную и уничтожат несколькими гранатами. Можно просто пропустить бандитов к землянкам и за их спиной тихо и аккуратно выйти из ущелья к своему взводу. А потом уже атаковать всеми силами, продвинувшись по знакомому пути. Если бандиты выставят часового у входа в щель, то, опять же, снять его изнутри будет гораздо легче, чем обнаружить снаружи. При этом оставлять пленников в землянке просто опасно. Бандиты, только подойдя ближе, сразу найдут тела двух убитых охранников и, рассвирепев, могут запросто расстрелять своих пленников без попытки найти виновных. Подобное положение вещей не устраивало ни Семисилова, ни самих бомжей. И Серафим Львович первым просчитал ситуацию и сообразил. Впрочем, когда хочется жить, поневоле научишься просчитывать ее быстро, даже быстрее, чем спецназовцы, которых этому специально обучали.

При этом, конечно, присутствие в группе неподготовленных людей сильно осложняло жизнь самим спецназовцам. Если возникнет необходимость выбираться из ущелья тихо, незаметно и без звука, они, обученные скрытному передвижению, вполне в состоянии это сделать. А вот бомжам это будет трудно. Они ни ползать правильно не умеют, ни гусиным шагом ходить, ни прикрываться каждой минимальной возвышенностью или камнями, учитывая возможный угол обзора со стороны банды. И обучить их этим премудростям за минуты никак невозможно. Самих солдат учили этому на ежедневных изнурительных занятиях месяцами. Но их научили. Научили даже передвигаться так, что с двух метров не слышно. А бомжи даже за камни перебегали с таким грохотом и так громко дыша, что Семисилов опасался, как бы подходящие бандиты не услышали. Но среди камней они улеглись пластом, не высовываясь. Сказывалась привычка и умение прятаться от полиции, хотя бомжи, может быть, и не всегда от нее прячутся, поскольку на них полиция внимания, как правило, не обращает.

Но бандитов оказалось только четверо, и с ними благодаря глушителям на автоматах четверым спецназовцам удалось бы справиться без всяких проблем. Но вот приближающаяся от входа в ущелье стрельба солдат спецназа основательно беспокоила. Если боевики всей бандой войдут в ущелье, положение четырех солдат и трех бомжей станет критическим. Бандиты, скорее всего, не дадут даже пробраться за их спиной к выходу, потому что четверо бандитов убито не у землянок, а далеко от них. И предположить, где находится позиция спецназа, будет совсем не трудно.

Все зависело от расстановки сил, от общего количества бандитов и их боевой подготовленности. Что за бой идет там, у входа в ущелье. Это понятно. Взвод спецназа преследует, а бандиты прячутся в ущелье, в надежде найти здесь спасение. И как они собираются вести себя, думают просто занять оборону или бежать вверх по ущелью, это тоже было не ясно. Вообще-то проход в ущелье настолько узкий, что там держать оборону наиболее удобно. Но если бандитов будут поджимать, то они, конечно, отступят. Они просто в силу своей психологической неподготовленности не приспособлены вести длительные боевые действия. И, отступив, нарвутся на четверых солдат, которые не смогут выдержать длительный бой.

При этом старший сержант Семисилов видел тоже два варианта поведения собственной группы. Первый вариант – отступить в глубину ущелья и отступать дальше, если и бандиты будут отступать туда же. В любом случае, обстрел с двух сторон, под который бандиты попадут, должен в конце концов сломать их психологически. Второй вариант – выйти вперед, где ущелье еще довольно узкое, и там поддержать своих, атакующих спереди, и ударить бандитам в тыл. Первый вариант казался наиболее безопасным, второй – наиболее продуктивным.

– Серафим Львович, куда выходит ущелье?

– Не знаю. Нас туда не водили. Но сами бандиты живут там, дальше на пару километров.

– Я слышал разговор, – сказал бомж сиплым голосом. – На противоположном конце выход в Грузию. Оттуда должны были прийти на аукцион покупатели. Сваны… Рыжие и голубоглазые грузины…

– Нет, сваны живут намного западнее, – не согласился Серафим Львович. – Да, среди них есть рыжие и голубоглазые, но они живут по другую сторону Южной Осетии. Их селения граничат с Кабардино-Балкарией и с Карачаево-Черкесией. Хотя несколько отдельных сел могут находиться и здесь. Я спорить не стану.

– Я сам видел, они проходили. И шли рядом с эмиром Дагировым. Много было и рыжих, и голубоглазых.

– Аварцы тоже бывают и рыжими, и голубоглазыми, – сказал рядовой Стрижаков. – А аварцы – стопроцентные дагестанцы.

– У дагестанцев одежда другая, – настаивал на своем бомж. – А сванов всегда можно по шапочкам определить. Такие больше никто не носит. Я видел именно сванов. Это гарантированно. И ущелье точно выходит в Грузию. Это я своими ушами слышал. Хотя разговаривали они между собой. Но болтали по-русски, я и понял.

– А почему они между собой по-русски общались? – не понял рядовой Крюков. – Может, специально дезу гнали? Чтобы ты слышал…

– Нет, говорил дагестанец другому бандиту, который дагестанского не понимал. Здесь же как – в каждой банде из разных республик. Да еще и из-за границы бывают. Эмир Бабаджан Ашурович всех пригревает. Он здесь один из немногих эмиров, который за свою веру воюет. Большинство эмиров – так просто. Бандиты и бандиты. А Бабаджан – идейный… Он все с Серафимом Львовичем на темы религии беседовал.

– Он идейный бандит, – сказал Серафим Львович. – Он – член «Джамият Ихья ат-Тураз аль-Ислами», иначе это называется «Общество возрождения исламского наследия», и, как и его партия, мечтает о свержении всех неисламских правителей, насаждении исключительно ислама суннитского толка и создании, как супердержавы, Всемирного исламского халифата. Это движение запрещено в России Верховным судом. Они даже с мусульманами, исповедующими традиционную религию, воюют. Имамов убивают, приравнивая их к еретикам. Хотя с теми, кто деньги платит, эмир дружит. И со сванами, которые ему помогают иногда за границей укрыться, хотя те стопроцентные христиане, и здесь дружит с богатыми людьми, одинаково и с верующими, и с атеистами. Как немцы говорили, «война войной, а обед по расписанию». Так и здесь – вера верой, но дела могут быть разными.

– А в жизни – милейший человек, – сказал бомж с сиплым голосом. – И вообще бы был неплохим парнем, если бы не рассказывал постоянно один и тот же анекдот. Но однажды эмир даже отдал мне флакон французского одеколона, который реквизировал у пленного офицера ФСБ.

– А куда потом этого офицера дели? – поинтересовался старший сержант.

– Эмир узнал, что он пассивный гомосексуалист, и с живого снял с него кожу. Собственноручно. С офицера ФСБ он снимать бы не стал. А с голубого снял. Я бы вот побрезговал, а он нет.

– Я же говорю, зверь и бандит, – гнул свою линию Серафим Львович.