Капитан Валар. Смертник номер один

Пролог

Дверь наконец-то открылась. Внутри меня заскулила надежда, обожженная кислотой обиды и просверленная отчаянием. Впрочем, иного состояния в моем положении и ждать не приходилось. Я был не в силах повлиять на результат, хотя привык брать ответственность за него именно на себя. Решался извечный вопрос – быть или не быть, оставаться мне на службе или стать официальным инвалидом. Сам себя-то я таковым чувствовать не мог и не хотел, да и недавние события доказали мою высокую боеспособность. Только о моем участии в этих событиях громко говорить не стоит, иначе можно вернуться не в строй, а в то же самое СИЗО, из которого меня так удачно вытащили. Следовательно, и для убеждения комиссии у меня достаточно весомых аргументов не нашлось. А их аргументация сводилась исключительно к моей медицинской книжке и к заключению лечащих врачей. Здесь имели право не учитывать даже мнение моего командования. Я-то сам отлично знаю, что всем и помногу прав давать нельзя. Особенно врачам. Врачи по крови такой народ, что в каждом видят инвалида…

Разговор на комиссии, впрочем, шел не об этом, а о моем функциональном состоянии. Я пытался что-то объяснить, но меня не послушали, хотя я свое состояние знаю лучше других. Им дали право не слушать… И теперь я был вынужден расхлебывать чиновничью неумную щедрость.

– Капитан Смертин!

У этого подполковника медицинской службы, что позвал меня, оттопыривая для солидности нижнюю губу, голова формой напоминала мяч для игры в регби. Но мяч был выставлен не вертикально – такая форма головы встречается часто, – а горизонтально, что само по себе уже нонсенс, и вызывало желание врезать одновременно двумя ладонями по ушам, чтобы язык вывалился изо рта, как пробка из бутылки. Самый главный придира из всей комиссии…

– Я! – шагнул я вперед, чувствуя, что покрываюсь потом.

– Завтра твои документы, капитан, отправят в канцелярию вашего управления кадров. Через неделю сможешь получить.

– В управление кадров ГРУ или в канцелярию бригады? – спросил я, желая уточнить.

– Сразу в ГРУ. На Хорошёвку…

Голос ушастого врачуги не предвещал ничего хорошего. Тем не менее находиться в неведении еще несколько дней или даже неделю – это из разряда гестаповских пыток. И потому я осмелился спросить:

– А какое заключение, товарищ подполковник?

– Не знаю, не решили еще, – сказал он раздраженно и шмыгнул за дверь, словно мои мысли о своих ушах прочитал.

– Вижу, капитан, ты еще хочешь служить, – сказал из-за моей спины толстый и лысый майор инженерных войск. Внешне он напоминал поставленные один на другой два арбуза, большой и маленький, при этом ноги и руки были совсем не округлыми – скорее даже тощими.

– Хочу. А ты как понял? – спросил я наивно.

– По физиономии этого подполковника. Меня уже предупредили: если кто служить не хочет, он все будет делать, чтобы человека на службе оставить. А если, наоборот, хочет служить, – будет из кожи лезть, чтобы помешать. Ты не расстраивайся. Кажется, будешь служить. Видишь, подполковник не в духе. Не послушались, значит, его доводов…

– Твоими бы устами, майор…

– Наливай, – разрешил он.

– Извини, в глухой завязке после ранения. Совсем, то есть, уже не пью…

Я не стал уточнять, что не пью с малознакомыми или совсем не знакомыми людьми.

– Каждому свое, – майор погладил живот, и я удивился, почему этот арбуз неполосатый и из пупка не торчит арбузный хвостик. – А меня вот со службы отпускают, но только на пенсию. А на заслуженную инвалидность – не хотят. Просто на пенсию мне не выгодно – экономика должна быть экономной, и потому я хочу третью группу инвалидности с правом на трудоустройство. Эх, где бы спиртиком медицинским разжиться… А то водка в магазинах сплошь паленая; люди от нее, как мухи от дихлофоса, дохнут.

– Попроси у подполковника, – посоветовал я на прощание. – Он с расстройства и компанию составит. У таких спирт всегда есть. Они им свою вредность заливают.

Я двинулся по коридору в сторону лестницы, так и не выяснив до конца свою дальнейшую судьбу. Мне не верилось в то, что мой вопрос еще не решен. Скорее всего вердикт вынесен, но вредный, как яблочный червяк, подполковник медицинской службы еще надеялся изменить его в свою пользу.

* * *

Я вышел на крыльцо, сразу «прострелив» глазами пространство за дверью, готовый в любой момент совершить рывок в сторону с перекатом по крыльцу или даже по ступеням, в зависимости от ситуации, и одновременным вытаскиванием своего пистолета. Все это я делал автоматически, памятуя недавние множественные попытки охотников за моей головой до нее добраться и потому соблюдая осторожность. Близкую дистанцию контролировать я был в состоянии. Конечно, если появится еще один снайпер взамен недавно захваченного мной, я буду уже бессилен. Сил-то у меня много, но толку с них при таких обстоятельствах… Я могу спрятаться, когда поймать и уничтожить меня пытается целая дивизия. Но от снайпера, одного-единственного, которому время отпущено опять-таки на один-единственный выстрел, защититься я не смогу. И ничего против этого не сделать. Как говорится, когда на тебя прет танк, глупо обнажать саблю; точно так же глупо пытаться защититься от снайпера, которого ты не видишь. Здесь может быть только один вариант – остаток жизни провести в глухом железобетонном бункере где-нибудь глубоко под землей, оборвав все связи с друзьями и родственниками…

В этот раз угрозу для меня мог представлять только один человек, поскольку других представителей каких-либо народностей Северного Кавказа поблизости не фланировало. Но этот человек угрозы не нес.

– Привет, – протянул он волосатую руку, шагнув мне навстречу.

– Привет, – ответил я на рукопожатие.

– Ты на машине?

– Увы, нет. Что-то в движке собралось «полететь». Обещали недели через две сделать, послали запрос на запчасти. Там кроме движка еще и сцепление перебирать нужно. Пусть делают, пока гарантия действует, а я пешком похожу, если никто не подвезет. Впрочем, может, уже и сделали – как раз время подошло. Надо звонить…

– Валар, тебя генерал дожидается, – сообщил мне капитан Магомед Магомедов, резко переходя с темы на тему, и кивнул на микроавтобус «Фольксваген Калифорния», что стоял неподалеку. Водительское стекло, слабо тонированное, не скрывало знакомое лицо старшего лейтенанта Сережи, как обычно, сидящего без своего «крапового» берета. – Разговор у Николая Владимировича к тебе серьезный и срочный, как обычно.

– И на ту же тему, что и обычно… – предположил я.

«Краповый» генерал-майор Лукьянов – мне не командир, и потому я мог свободно отказаться от самого что ни на есть серьезнейшего разговора. Но мое плотное сотрудничество с «Комитетом взаимопомощи участников локальных военных конфликтов» и с его руководителем как бы само собой предполагало дальнейшее согласование действий – я уже не говорю о более плотном контакте, который может оказаться необходимым и той, и другой стороне. И потому я отказался только для поднятия уважения к собственной персоне. То есть занялся тем, что на простом русском языке называется «ломанием».

– С вами, ребята, не поеду, – подойдя к машине вплотную, сказал я не слишком категорично, и даже с едва заметной улыбкой, чтобы оставить им путь к возможности меня уговорить.

– Чем мы тебе не угодили, Валар? – спросил старший лейтенант, открывая дверцу.

Я увидел, что не ошибся, – его «краповый» берет, как обычно, лежал на коленях. То, что Сережа держит где-то под рукой готовый к стрельбе пистолет-пулемет «ПП-2000», я хоть и не увидел, но знал, – как и то, что он недурно этой машинкой пользуется. И главное, всегда вовремя, тютелька в тютельку – а это умеют далеко не все бойцы, даже опытные.

– Один-единственный раз с вами поехал, так сразу на бандитов нарвались, машину разбили. Ладно хоть головы уцелели…

– Это не мы на них нарвались, а они на тебя с Сережей, – парировал капитан Магомедов, который в ходе той пресловутой стычки, когда нас пытались расстрелять автоматчики, даже ни разу не выстрелил, потому что мы со старлеем уже все сделали сами. – Но тогда мы их ждали. Сейчас не ждем, и ждать не должны. У них слишком велики потери, чтобы их вот так, одним махом, восполнить. Некому больше в нас стрелять. Пока некому… хотя скоро они, возможно, найдут новых парней. Садись, генерал ждет.

Сережа только с улыбкой кивнул, подтверждая правоту сказанного Магомедом. И мне осталось только согласиться. Эта компания, даже без медицинского спирта, мне нравилась больше, нежели арбузообразный майор и ушан-подполковник…

* * *

Дорога от госпиталя до уже знакомого мне медицинского центра на шоссе Энтузиастов, где нашел себе приют «Комитет взаимопомощи участников локальных военных конфликтов», должна была, по идее, идти в объезд через МКАД. Но Сережа оказался опытным водителем. Он проехал через какую-то промышленную зону, где официальной дороги отродясь не бывало, шмыгнул в дыру через проломленный кем-то забор, потом проследовал коротеньким и низким тоннелем под промышленной железнодорожной веткой и выбрался дворами, минуя все пробки, прямо на шоссе Энтузиастов. По моим прикидкам, на дороге Сережа сэкономил не менее часа.

Старший лейтенант остался в микроавтобусе, а Магомедов повел меня на второй этаж в кабинет, где сидел генерал. Отдельного помещения у Лукьянова по-прежнему не было. Его стол стоял в общей комнате среди трех других своих собратьев и отличался разве что чуть большими размерами и наличием рядом сейфа. Капитан не стал задерживаться в кабинете и вышел после короткого доклада, прерванного жестом Николая Владимировича. Пожав мне руку, генерал указал на стул, стоящий неподалеку.

– Придвигай, присаживайся…

Я придвинул стул и сел, грубо говоря, по стойке «смирно». Пусть Лукьянов – генерал совсем другого ведомства и даже другого министерства, я, как человек военный, субординацию, и дисциплину одобряю, и к генеральским погонам отношусь с уважением.

– Чай будешь?

– Спасибо, не стоит беспокоиться.

– Как прошла комиссия?

– Как, товарищ генерал, может пройти посещение камеры пыток? Не без последствий для моей расшатанной нервной системы…

– Выпить все равно не предложу. С решением ознакомился?

– Никак нет. Обещали переслать в управление кадров ГРУ. Сказали, что через неделю смогу ознакомиться. Мне даже результат неизвестен. Держат, что называется, «в черном теле».

– Ну, результат я могу сказать. Для тебя, наверное, нет большого секрета в том, что любая комиссия всегда от кого-то зависима – что им прикажут, то они и решат. Врачебное мнение в таких случаях только сбоку прикладывается. А свое самолюбие наши медики тешат на тех, относительно кого указаний сверху не было. Тебя признали годным для дальнейшего прохождения службы, но с полугодовым отпуском по ранению. Через полгода сможешь встать в строй полноценным офицером, хотя и после нового медицинского обследования. Сейчас ты пока еще неполноценный офицер. Это они так считают.

– Они сами люди хронически и безудержно больные и здоровых понять не могут, – возразил я. – Мне их мнение крыть было нечем, поскольку предъявлять имеющиеся аргументы нельзя. Кто скажет, сколько членов комиссии получают дополнительную зарплату в прокуратуре? Я и сам стараюсь напрочь забыть о событиях последней недели, и тем более не могу позволить себе публичных воспоминаний. И потому…

– Это правильно. Бьют не по заслугам, а по загривку.

– Длинный язык шее вредит, – пословицей на пословицу ответил я.

Генерал согласно кивнул и продолжил прерванную тему:

– Правда, полноценный отпуск тебе могут и не дать, потому что там в дополнительной строке будет стоять одна хитрая формулировка об относительной годности. То есть ты можешь служить, но, скажем, передавая боевой опыт, занимаясь преподаванием или чем-то подобным, что не несет в себе физических нагрузок. Эта формулировка дана специально, чтобы твое командование могло распорядиться твоей судьбой по своему усмотрению.

– Вам хорошо, товарищ генерал, – позволил я себе некоторую вольность. – Вы многое знаете. Обо мне знаете больше, чем я сам. Интересно, а сны мои тоже контролируете?

– Кое-что знаю, – согласился Лукьянов, – потому что принимаю непосредственное участие в твоей судьбе. Но к окончательному согласию с твоим командованием мы не пришли, хотя определенной договоренности и достигли. Формулировка в выводе комиссии позволяет отправить тебя на спокойное место службы в течение полугода. То есть, предположительно, в мое распоряжение, чтобы я засадил тебя за бумаги. Перекладывать чистые листы из стопки в стопку. Официально служба у нас именно такая.

– Тогда я не понимаю, почему ваши офицеры не расстаются с «ПП-2000»…

– Не нравится «ПП-2000»? Неужели твой «Грач»^[1] лучше? – усмехнулся генерал.

– И «ПП-2000» нравится, и «Грач» нравится. Всему свое место и время.

– А перекладывать чистые листы бумаги из стопки в стопку тебе нравится?

– Я так понимаю, товарищ генерал, что вы высказываете предложение перейти к вам на службу. Не по приказу, а по собственному волеизъявлению, хотя бы на ближайшие полгода…

– Именно собственное волеизъявление и было обязательным условием, на котором настаивало твое командование.

– Вы беседовали с командующим?

– С двумя полковниками. С командующим и с командиром бригады.

– И они высказали такое условие?

– Да.

– Значит, они хорошо меня знают. Командир бригады, понятное дело, не слишком хорошо, но он, думаю, предварительно советовался с моим комбатом или с начальником штаба батальона. А своего командующего я, говоря честно, в глаза не видел. Но рад, что он меня знает и настолько уверен во мне, что предоставил право выбора. Если они поставили такое условие, то, как я понимаю, сомнений в отношении моего выбора не испытывали…

Я говорил, размышляя вслух.

– Я понял тебя, – сказал генерал Лукьянов и громко вздохнул. – А я надеялся, что мы с тобой сработаемся… Куда тебя отвезти? В деревню поедешь или еще куда-то?

– На Хорошёвку, если можно…

– Сережа ждет в машине, Магомедов едет в качестве прикрытия. Свободен, Валар.

Мне показалось, что генерал Лукьянов расстроился, но лучше уж так, нежели расстроиться самому…

* * *

Съездил…

В управлении я надолго не задержался, поскольку с распростертыми объятиями меня никто не встречал, и вообще мало кто понимал, кто я такой и что мне нужно. Даже пропуск мне оформляли дольше, чем потом решались все текущие дела. Хотя задержка все же произошла: мне пришлось зайти в кабинет командующего и представиться, но перед этим, пока он был занят, пришлось подождать. Естественно, полковник Мочилов расспросил меня о разговоре с генералом Лукьяновым – и остался доволен результатом. Как мне показалось, командующий был единственным человеком, знающим мою историю. Впрочем, это могло быть обманчивым впечатлением, поскольку в разведке принято чаще молчать, чем говорить, и редко кто проявляет свои эмоции. Именно Мочилов посоветовал мне как можно быстрее ехать в бригаду. Это вопрос безопасности, поскольку в бригаде я буду, как-никак, под сильным прикрытием, которое в Москве и в Подмосковье легально обеспечить невозможно. Туда же пообещали переслать из канцелярии и все документы, что будут предоставлены медицинской комиссией. По крайней мере, командующий при мне позвонил и распорядился о пересылке документов сразу же по поступлении.

Вот и все. Никто меня даже чаем угостить не пожелал. И машину не предложил, чтобы добраться до деревни, а потом – с вещами – до вокзала. Пришлось добираться автобусом до поворота с Горьковского шоссе, а потом ловить попутку.

Мама была в школе, где все еще не закончился летний ремонт, хотя уже начался август и прошел Ильин день. Собрав свой рюкзак и упаковав в отдельный пакет оружие, не числящееся за мной официально, я забросил его за плечи и взял в руки тяжелую спортивную сумку. Не думал, что у меня накопилось столько багажа, что будет тяжело таскать… Но нужно тащить. На марше груз бывает и более тяжелым, хотя там он пакуется так, что не оттягивает руку, как сумка, – и ничего, бежишь и не замечаешь, что почти полста килограммов с собой тащишь…

Очень хотелось зайти попрощаться с уважаемым соседом, священником отцом Василием. Однако на дверях его дома висел замок. Обычно священник дверь на ключ не закрывал – просто навешивал замок и уходил. Да и это он делал лишь тогда, когда надолго удалялся из дома. Придется передать извинения через маму. И потому я пошел напрямую в школу.

Мама у меня человек сдержанный в проявлении чувств, особенно на людях, и потому мы попрощались коротко. А тут и машина подвернулась – один из учителей поехал в Москву на своем «жигуленке» и обещал подбросить меня до Казанского вокзала.

И все это время – в дороге, на вокзале, пока ждал отправления поезда, и потом, уже в вагоне – я не забывал, во сколько оценена бандитами моя голова. Много это или мало, я не знал, поскольку никогда такой суммы не имел и, естественно, не понимал, насколько быстро такие деньги могут быть потрачены. У меня вообще давно уже сложилось мнение, что небольшая сумма денег, имеющаяся в наличии, тратится гораздо дольше, чем большая. Наверное, потому, что ни на что лишнее не разбрасываешься. А вот миллион баксов может разлететься быстро, потому что трудно сосчитать, сколько осталось. Кажется, что много, а на деле всегда оказывается пшик… Нет, наверное, я все-таки дорого стою. За ерундовую работу и платят ерунду. А за хорошую, трудную работу и платят хорошо. А это тяжело и опасно – меня убивать…

С этими мыслями я сидел в купе за закрытой дверью и слушал, как за стеной, в соседнем купе, разговаривают на своем языке два кавказца. Потом слушал такую же речь в исполнении других голосов за дверью, в коридоре, и все это мешало мне нормально существовать. Давило психически и нервировало.

Тем не менее я все же, постелив постель, приказным порядком заставил себя уснуть, уверенный, что проснусь, если это потребуется. И просыпался каждый раз, когда сосед по купе, перепивший пива, в очередной раз вставал, чтобы сбегать в туалет. При этом он оставлял дверь купе открытой. Я не спал, пока сосед снова не закрывал дверь и не водворялся с сопением на свое место. Ладно, хоть не храпел…

Так я и ехал, то засыпая, то просыпаясь.

Утром, когда я пил чай, мне на мобильник позвонил из бригады мой заместитель – старший лейтенант Сережа Украинцев. Он и его группа только что вернулись с Северного Кавказа. Сережа обрадовался, что через пару часов я приеду, и обещал найти машину, чтобы встретить. Это было надежнее. Добираться на такси до военного городка не слишком приятно, поскольку большинство таксистов в городе или среднеазиаты, или кавказцы. Все почти так же, как в Москве. Значит, и до самого дома добираться в напряжении. А уже хотелось расслабиться, потому что начала подкрадываться усталость. Она еще не давила на плечи – пока только мягкими кошачьими лапками задевала сознание. Но потом, как я знаю, «кошачьи лапки» усталости обычно выпускают когти…

* * *

Рядом со зданием вокзала располагалась автостоянка. Там меня встретил не старший лейтенант Украинцев, а старший прапорщик Андрей Бубновский, сапер нашего сводного отряда, на глазах которого, стоя почти вплотную к нему, я и получил последнее ранение, которое чуть не сделало из меня инвалида.

– Готов в бой, товарищ капитан? – спросил старший прапорщик, протягивая мне руку.

– Можно сказать, что только что из боя… Ты сам по себе или по мою душу?

– По твою.

– А Украинцева где потерял? Он обещал встретить.

– Его к комбату срочно вызвали. Что-то там запрашивают по материалам командировки. Отправил меня, поскольку обещал.

– Тогда поехали…

Старший прапорщик приехал на своей пятидверной «Ниве». Он не стал открывать багажник, а просто распахнул заднюю дверцу, чтобы я бросил свою тяжелую сумку на сиденье. Рюкзак я сумел устроить на коленях. Он у меня небольшой, не армейский. Так и поехали, не задерживаясь в городе. До военного городка я обычно доезжал на своей машине за сорок минут, на «Ниве» путь занял на пятнадцать минут больше. Вообще-то я не торопился, и время пока не сильно дергало меня за нос. Да и служба ожидалась щадящая…

Андрей заехал между домами прямо к моему крыльцу. Служебная квартира располагалась в двухквартирном доме. Я вышел первым, держа в одной руке рюкзак, но второй рукой открыть заднюю дверцу, чтобы достать сумку, не смог, и Андрей взял у меня рюкзак. Заодно и ключ от входной двери у меня принял.

Пока я вытаскивал сумку, пока дотащился с ней до крыльца, старший прапорщик уже справился с замком, обернулся ко мне и не глядя взялся рукой за дверную ручку. Я сделал еще шаг, а он в это время распахнул дверь. И тут мне показалось, будто меня что-то снова ударило по голове. Сознание я потерял сразу, но каким-то образом все же умудрился то ли подумать, то ли сказать вслух:

– Снайпер…