Опосредованно

А ведь так сходу и не скажешь, о чем роман, потому что о многом…Об одиночестве (глобально-локальном, большей частью надуманном), об ошибках юности и молодости, о страхах, которые отравляют жизнь и приводят зачастую к тем самым ошибкам, о бесконечных поисках счастья, покоя, смысла жизни, удовольствий, «своего» человека" (бессмысленных по сути своей поисков, потому и безрадостных; нельзя найти счастье где-то извне, его можно найти только в себе самом (самой)…Впечатления от книги у меня двойственные и противоречивые (иногда при чтении вообще казалось, что написана она двумя разными людьми)Первая часть книги – довольно нудная, если честно (из-за этой части я долгое время склонялась к оценке книги в 3/5, но к концу все же стало не так уж печально…). Герои малопривлекательны, язык так себе (до невозможности упрощен, видимо, с прицелом на соответствующую аудиторию), сюжет не впечатляет (или вернее сказать, впечатляет свей заурядностью и банальностью). Повествование вялое, что-то типа «встал, умылся, пошел на работу…» – одна констатация фактов, без анализа, без описания каких-то внутренних переживаний героев (главная героиня, Лена, какая-то апатичная, раздражает бОльшую часть книги, в жизни плывет по течению и замуж выходит, и рожает детей от безысходности (вдруг потом на нее никто уже не обратит внимания) – стратегия проигрышная с самого начала.Но вот во второй части, где дети (сестры-двойняшки), Аня и Вера, подрастают, им по 16 лет), сюжет становится гораздо увлекательнее, живее (может. потому что автор наконец-то показал нам в главной героине что-то человечное – а мы видим, как она переживает за дочек, как пытается наладить с ними контакт, а это непросто (переходный возраст и проч.), как она сомневается в себе с точки зрения родительства. И вот эти семейно-родительские, семейно-материнские, семейно-отцовские отношения показаны в книге так ярко, так душевно, что даже книга заиграла для меня новыми красками (иногда хочется у книги убрать конец, а в этот раз хотелось отрезать начало:)Совершенно 2 разные по настрою части (и 4 как среднее арифметическое между 3 и 5:) Да и героиня, к слову. сказать, математик))

Все романы Сальникова укрыты вуалью магического реализма, но он совершенно особого сорта, близкого и понятного особенно тем, кто вырос среди реализма хрущевок и бочкового кваса на разлив. Вот тогда романы Сальникова, какими бы чудаковатыми искажениями они не обладали, будут потряхивать читателя током узнавания и родства. Мир «Опосредованно» отличается от нашего только тем, что сила слова имеет в нем вполне конкретный, не фигуральный характер. Стихи – не все, но тем не менее – оказывают на людей наркотическое воздействие и преследуются законом за написание и распространение. Ни от каждого стиха наступает приход, а те, от которых наступает, называют стишками. Правильная классика стерильна и безвредна, как и мертвая графомания. Наркотиком – литрой – становится текст, в котором есть нерв, есть искра. В нашем мире мы тоже можем чувствовать этот особый пульс настоящих слов, читая разное – от романов до постов в соцсетях, а жажда хорошего текста – отголоски ломки – и здесь знакома каждому читателю.Лена жила обычной жизнью, в обычной квартире с бабушкой и мамой. В школе была нелюдима, но никогда этим особо не тяготилась. На одноклассниц, дразнивших ее за наряды собственного пошива, не обижалась, как не обижаются на назойливых, но в целом безобидных мошек. Лена четко распланировала свою жизнь: не пить, не курить, первая брачная ночь, карьера женщины-математика. В рамках этих простых целей ей было комфортно, как и в бежевом кардигане с ромбами и большими синими пуговицами, за который ее не раз травили в школе. Подсаживаться на стишки она не планировала. На уроках литературы, когда рассказывали о тлетворном влиянии поэзии, о коллективном наркотическом безумии греков и римлян, о средневековых поэтических сектах, с обязательными примерами из жизни знакомых, которые увлеклись литрой и закончили свой земной путь в канаве, Лена была невнимательна, потому то считала, что это не имеет к ней никакого отношения. А дальше, как это часто бывает, всё произошло по стечению нескольких случайностей и обстоятельств, и Лена сначала попробовала стишок, приход от которого сдвинул ось ее мира, а потом обнаружила в себе незаконное (10 лет лишения свободы, если что) призвание к созданию мощной литры.Лене пришлось стать двойным агентом между видимой повседневностью и своей потребностью в преступном творчестве. Будь это кто-то другой – не Сальников – и Лена через 10 лет уже стала бы крупнейшей в стране владелицей литропритона с толстыми папками компромата на всех чиновников, авторитетов города и их детей. Таланта у нее хватило бы. Но Сальников все-таки остается в плоскости более вероятной, бытовой системы координат, и Лена становится учительницей математики с семейными неурядицами, которая вынуждена приспосабливаться к своей стихозависимости, чтобы родственники не раскрыли ее тайну. И в этом кроется вся мрачноватая, но и уютная ироничность романа. «Опосредованно» тоже становится тем самым бежевым кардиганом, который с виду может показаться таким неказистым, но на самом деле удобный и какой-то даже утешительно-успокаивающий. Совмещать семью и творчество, или любую другую потребность в личном пространстве и деятельности, это трудный акробатический номер соблюдения баланса, который приходится поддерживать с переменным успехом между своими желаниями, нуждами домашних, своим временем, силами и чувством вины, но научившись балансировать между этими стихиями, есть шанс стать адептом быта и заставить их не противостоять, а помогать друг другу. И, конечно, особая “начинка” романа кроется в разговорах на кухнях, на скамейках в парках, по телефонам о природе творчества, магии речи и таланта подбирать нужные слова в правильном порядке. Лично для меня роман «Опосредованно», слова которого до сих пор отдаются во мне гулким резонансом, стал той самой литрой, тем приходом, который не отпускает вот уже несколько дней. В мире Сальникова приходов от прозы не бывает, зато в нашем от его прозы – точно есть.

Вообще то я прохожу мимо современной российской прозы, да и иностранной тоже. Но тут клюнула на аннотацию, обещающую альтернативную реальность, а это по сути фантастика, которую я читаю, поскольку люблю необычное. К тому же привлёк популярный и новый для меня автор. Но как же всё оказалось совершенно не по мне. Моего терпения хватило только на половину книги (я не мазохистка), остальное просто просмотрела по диагонали. Отвыкла я от такой тягомотины. Язык не эмоциональный, скучный. Раздражают длинные, нудно-монотонные, какие-то корявые и невнятные предложения. Персонажи разговаривают одинаково, вставляя в речь двойное «вот» – «вот это вот» (даже школьная директриса). Кажется, что автор как-то отстраняется, дистанцируется от персонажей и происходящего. Поэтому события из жизни главной героини, Лены, живущей сначала в Нижнем Тагиле, а потом в Екатеринбурге, воспринимаются схематично, как череда бытовых зарисовок.И совершенно непонятно, что в голове у матери главной героини творится. Отец умер давно, мать снова вышла замуж (когда Лена уже закончила пединститут) и ушла жить в другую семью, а свою дочь почему-то вдруг возненавидела, по-другому и не скажешь. И это после того, как мать столько лет о ней заботилась, полностью обеспечивала её пока она училась в пединституте (была против чтобы Лена при этом подрабатывала). Как будто бац и другой человек стал. Вот как родная мама её встретила, когда та семья пригласила Лену её проведать.«Неужели совсем неинтересно, как я жила?» – спросила Лена.«Совсем нет. Ни то, сколько …барей у тебя было, ни сколько выбл…дков ты нарожала. Вот, не поверишь – совсем. Просто не лезь ко мне – и все».Теперь о сюжете. Действие происходит в альтернативном мире, отличающийся от нашего тем, что у людей есть одна особенность – некоторые стихи действуют на них как легкий наркотик, который называется литрой, с такими же как от наркотиков кайфом (приходом), зависимостью и ломкой. И как за наркотики «за распространение стишков можно загреметь на пять лет, а за написание и распространение – на все десять». Поэзия, понятное дело, существует, ведь не все стихотворения обладают кайфоносным действием. От басен Крылова, например, никакого кайфа. Пушкин и Блок там известны своей прозой, а не поэзией: Пушкин – «родоначальник русского авантюрного романа», а Блок писал «наполненные порнографией прозаические вещи», стихами же они только увлекались. Из современных стихов, которые не приносят кайфа, в книге упоминаются эстрадные песни, советские и современные, в том числе и песни Высоцкого.Главная героиня увлеклась сочинительством таких стишков «и большую часть времени пребывала под кайфом», работая учителем математики и воспитывая двух дочек-близняшек. Она бы быстро спалилась, если бы предусмотрительный подельник (которому Лена сбывала стишки за деньги) не научил её некоторым хитростям позволяющим скрывать эффект от прихода, например, кислую аспиринку, аскорбинку во рту держать, чтобы вместо идиотской улыбки получалось кислое выражение лица. И таким образом, все странности её поведения окружающие считали издержками профессии педагога.Самая большая интрига книги – от каких же стишков людишки в том мире кайф ловят. Но автор почти ничего для примера не приводит, так, строчки какие-то отдельные. Поискала по тексту, куцая подборка получилась.1) Стихи начинались словами: «Будто большой стеклянный предмет с пузырьком внутри»2) «Деревья выдвигаются из воздуха, как ящики из стола»3) Первая строка была такая: «Ты говоришь “Волколамск”, чувак, “Волколамск”». …К «Волколамску» хорошо прилегла рифма «волопас». 4) Валидный инвалид. Айболит говорит: «Квирит»5) Да, читанула Лена Пастернака. …Здесь же все начиналось исподволь, Лена будто восходила по стихотворению, но не успела зайти слишком далеко, в стишке упоминалась «оглобля в сугробе», и Лене вдруг показалось, что вокруг этой торчащей оглобли начал вращаться весь мир: сначала неспешно, локально, а потом все более ускоряясь и захватывая все больше места, так, что Лена даже ухватилась за край постели, чтобы не упасть, хотя и лежала на спине. На словах «И ослики в сбруе, один малорослей» неостановимые слёзы восторга перед чем-то необъяснимым потекли у нее по вискам, и, казалось, с такой неестественной обильностью не могут они течь долго, слёзы вроде тех, что могут нахлынуть, если в фильме происходит что-то печальное, но вместе со строками:Весь трепет затепленных свечек, все цепи,Всё великолепье цветной мишуры…Всё злей и свирепей дул ветер из степи…Все яблоки, все золотые шары.Слёзы потекли с удвоенной силой и не останавливались до самого конца текста.6) Нет ни семьи, ни фотоальбома,Нет нихера,А у кого-то Свема и Ломо,Лисья гора.7) Это было давно.Исхудавший от голода, злой,Шел по кладбищу онИ уже выходил за ворота.Накрыло Лену еще до того, как стишок оборвался строчками: «В этой грустной своей и возвышенно чистой поэме». Еще на словах:И как громом ударилоВ душу его, и тотчасСотни труб закричалиИ звёзды посыпались с неба.Такая стихотворная абстракция у людей в здравом уме вместо восторга скорее обратную реакцию вызовет – отторжение. В этих кайфоносных стихах альтернативного мира, не важны и не нужны ни смысл, ни красота, ни целостность образов, главное чтоб приходом накрыло. А мне неинтересно читать от какой дури и как торчки кайф ловят. И в чем смысл этой книги не поняла. Совсем.UPD: И вообще, моё мнение – сравнивать воздействие поэзии (музыки, живописи) с воздействием как от наркотиков – это издевательство. У человека в здравом уме адекватное восприятие. А от наркоты-литры в книге как? О оглобля в сугробе – центр мироздания, какой восторг необъяснимого…