Лунный ветер

© Сафонова Е.С., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

С глубочайшим уважением к Шарлотте Бронте и Джейн Остин, светлой памяти Дэвида Боуи.

Спасибо Кире Фроловой, Юле Яковлевой, Ане Петелиной, Вячеславу Бакулину и всем, кто любит «Ветер» и другие мои истории. Этой книги не было бы без вас.

…От мысленнаго волка звероуловлен буду…

Иоанн Златоуст

Глава первая,
в которой мы знакомимся с корсаром

– Сегодня к нам на ужин пожалует мистер Фо́рбиден, – как бы невзначай бросил отец, когда подали десерт. – Я счёл, что настала пора наконец познакомиться с новым соседом.

Матушка холодно изогнула бровь:

– Фрэнк, кажется, я уже высказывала тебе своё мнение на этот счёт.

– Дорогая, мы будем ничем не лучше его, если начнём пренебрегать правилами приличия.

– Нувориш в Хепберн-парке! Бедная леди Энн! Продать имение этому… этому…

– Матушка, это правда, что мистер Форбиден – корсар? – подала голос Бланш, прежде чем с бесконечным изяществом отправить в рот кусочек пудинга.

– Он контрабандист, душечка. Не путай. Контрабандисты, в отличие от корсаров, грабят честных людей на суше.

– Нэнси говорила, он привёз в Хепберн-парк сотню сундуков, полных золота и драгоценностей!

– Вполне возможно, что она недалека от истины, – заметил отец.

– Не забивай голову россказнями Нэнси, душечка. Она что только не говорит. А даже если так, это не изменит моего отношения к нему. Боги, мне страшно подумать, что такой человек осквернит наш дом своим присутствием!

– Ничего, – проворчал отец, – думаю, грядущий день и прибытие твоего дражайшего лорда Чейнза его очистят.

Матушка кинула на него испепеляющий взгляд – и папа, вздохнув, поправил салфетку на коленях, прежде чем покоситься на меня.

– Ребекка, – произнёс он ласково и немного встревоженно, – ты ни кусочка не съела.

– Я не голодна.

– Она нервничает, папенька, – прощебетала Бланш. – Ребекка, почему ты так нервничаешь? Джон тоже приезжает завтра, но это ведь не мешает мне спать по ночам!

– Бессонница? – Глаза отца сделались ещё более встревоженными. – Ребекка, что тебя беспокоит?

Я пожала плечами.

– Эти твои страшные сказки, – решил отец. – Сколько я тебе говорил: поменьше читай на ночь!

– Жизнь – самая страшная сказка из всех возможных.

– Что за глупости!

Я стиснула сложенные на коленях ладони в кулаки.

Идти до конца? Впрочем, какая уже разница.

– В сказках герои обычно живут долго и счастливо, – тихо проговорила я. – После свадьбы… по любви.

Тишина, повисшая в столовой, с тихим перезвоном всколыхнула хрустальные подвески люстры.

– Ребекка, – ровно произнесла матушка, – мне казалось, мы пришли к согласию по этому вопросу.

– Да. Согласие выбивали из меня долго и слёзно.

– Ребекка, Том – блестящая партия. Мы и мечтать не могли…

– Матушка, почему я должна расплачиваться за ваше тщеславие? – Сила собственного голоса поразила даже меня, но отступать было поздно. – Мы не бедствуем, и Бланш в надёжных руках. Разве титул стоит моей порушенной жизни?

Матушка аккуратно положила вилку и нож: с разных сторон тарелки, идеально симметрично.

– Я надеялась, мне не придётся этого говорить, но раз ты вынуждаешь… – Взгляд цвета озёрного льда устремился на моё лицо. – Ребекка, меня всегда приводили в отчаяние мысли, что мою старшую дочь боги жестоко обделили своими милостями. Внешность? Весьма на любителя, если быть откровенной. Вышивание или рисование? Помилуйте, эти руки только с виду тонки: это руки свинопаса, не благородной леди. Музицирование? Ни голоса, ни слуха. Танцы? При бесспорной грации движений – никакого желания. Добрый нрав? Упрямство норовистой кобылы – при столь остром уме, что впору порезаться. Да, ты говоришь на двух языках, не считая родного, и все вечера просиживаешь за книгами, но кому это нужно? А в довершение всего – никакого стремления исправлять свои недостатки.

– Маргарет…

– Фрэнк, дай мне высказаться. Да, Ребекка, все эти годы меня утешала лишь мысль, что всё недоданное тебе досталось Бланш. – Сестра на этих словах покраснела, как всегда, удивительно мило. – Однако это не отменяло горечи осознания, что моя старшая дочь, скорее всего, останется доживать свой век старой девой. И тут – не просто шанс, а…

– Бланш оправдала ваши надежды. Я счастлива, что моя сестра обретёт достойного, любящего и любимого супруга. – Только бы голос не дрогнул. – Но я так и не услышала ответа на свой вопрос.

– Это и был ответ. – Женщина, родившая меня на свет, надменно вскинула подбородок. – Боги подарили нам сказочный шанс, которого тебе больше не представится. И я не допущу, чтобы ты отвергла предложение Тома, до конца своих дней повиснув на нашей шее мёртвым грузом, вызывая насмешки над собой… и надо мной.

– Маргарет!

Грозный окрик отца я расслышала словно сквозь подушку: буря эмоций, поднявшаяся в душе, странным образом помутила мой слух.

– Ваша точка зрения мне ясна. – Я встала, опершись ладонью на стол. Почему она дрожит? От гнева? И неужели этот тонкий голосок принадлежит мне? – Благодарю, миссис Лочестер.

– Ребекка…

Но я уже выскочила из столовой, не желая слушать, и крики матери и отца летели в спину, пока я бежала к парадной двери: до неё было ближе.

Нет, не остановлюсь. Не дождутся.

По высоким каменным ступеням спустившись с террасы особняка, мимо яблоневой аллеи, сыпавшей снег лепестков на садовые дорожки, я устремилась на задний двор. Пробежав мимо крольчатника, вошла в конюшню. Ветер, переминавшийся в деннике, встретил меня тихим радостным ржанием. Погладив коня по мягкой морде, я обратилась к подоспевшему конюху:

– Оседлай его, Элиот.

Старик изумлённо оглядел меня с головы до пят.

– Но, мисс…

– Элиот, скорее. – Не объяснять же, что переодеваться в амазонку времени нет. – Прошу.

Старик покряхтел, но покорно полез за седлом.

Когда мы с Ветром рысью выехали с заднего двора, матушка стояла на крыльце, высматривая меня в саду. Увидев вздорную дочь, она подобрала было юбку, дёрнулась вперёд, но, вспомнив о чувстве собственного достоинства, застыла на месте, скрестив руки на груди.

– Ребекка Лочестер, – отчеканила она, – я приказываю тебе…

– Я вам не служанка, матушка, – бросила я, прежде чем сорвать коня в галоп.

Лицо матери, исказившееся от изумления, на миг выделилось из круговерти размывшихся окрестностей. Потом его сменила яблоневая аллея, а её – гладь пруда; и когда копыта Ветра прозвенели по каменному коромыслу моста через реку, садовая зелень уступила место вересковым полям.

Бешеная скачка вернула ясность мыслям. В конце концов, что нового для себя я открыла? Что для матери я нелюбимый ребёнок? Это было ясно и так: за все восемнадцать лет своей жизни я не услышала от неё ни единого ласкового слова. «Душечка», «радость», «лилея моя» – всё это предназначалось Бланш, для меня оставалось лишь формальное «Ребекка».

То, что покатые плечи, льняные локоны вкупе с синей омутностью очей и многочисленные таланты нашей благородной матушки достались моей сестре, тоже откровением не являлось. Меня одарили угловатостью всех мест, которые могут быть угловатыми, неуправляемой копной каштановых волн и серой бесцветностью глаз; я когда-то смела считать их цвет походящим на грозовое небо, но матушка поспешила меня в этом разубедить. Каким-то невероятным образом все достойные и недостойные черты наших благородных родителей перемешались, и последние поспешили воплотиться во мне, тогда как первые заботливо подождали рождения моей сестры. Да, я училась куда лучше Бланш, прекрасно разбиралась в цифрах, а на коне сидела, по выражению отца, «будто родилась в седле», но… для матери эти таланты явно не являлись главенствующими.

То, что Бланш примет предложение Джона Лестера, я могла предположить задолго до этого счастливого события, свершившегося зимой. Пускай я не находила ровным счётом ничего привлекательного в этом елейном щёголе, но и предложение делали не мне. Конечно, матушку не радовало, что Бланш обручилась прежде старшей сестры, но отец не стал отказывать хорошему жениху лишь потому, что младшая дочь должна «ждать своей очереди». И завтра елейный щёголь прибудет сюда, в Грейфилд, на празднование дня рождения своей невесты; а по такому случаю лорд Дарнелл Чейнз, наш сосед, тоже решил удостоить наше скромное жилище своим присутствием. Вместе с Томом, его единственным сыном и моим дорогим другом.

Учитывая, что лорд Чейнз в последнее время вёл оживлённую переписку с моим отцом, даже слуги знали, что завтра Том попросит моей руки.

Я вынырнула из холодного течения собственных мыслей уже у самой кромки леса. Осадив Ветра, спрыгнула наземь. Уткнувшись лбом в буланую шкуру коня, зарыла пальцы в вороную гриву, постояв так недолго. Скулы, которые отхлестал встречный ветер, горели; шпильки, выбившиеся из причёски, тянули волосы. Я досадливо вытащила некоторые из них, а затем, подумав, избавилась от всех. Зашвырнула шпильки подальше, тряхнула волосами, наконец свободными, – и села на мягкий вереск, обняв руками колени.

Некоторое время я смотрела на поля перед собой. Потом откинулась назад, прикрыв ладонью глаза, защищая их от колючего солнца, чтобы взглянуть в хрустальный купол голубого неба надо мной. Растирая в пальцах вересковые цветы, позволила себе на минуту сомкнуть веки.

Том, Том… зачем я тебе? Кому из нас станет лучше от этого брака? Принесёт ли тебе счастье покорная, но нелюбящая жена?

И будет ли она покорной…

Когда я открыла глаза, то не сразу поняла, почему небо не голубое, а розовое.

Когда же поняла – вскочила и, судорожно отряхнув платье, окликнула Ветра, терпеливо пасущегося неподалёку.

Заснула! Да так, что уже смеркается! Неужели пропустила ужин? Дома, наверное, с ума сходят…

Мост, отделявший поле от сада, Ветер преодолел без единого звука: он летел так быстро, что копыта его едва касались земли, так, как умел он один. Я гнала коня с одной мыслью – успеть, пока градус родительского гнева не достиг точки кипения.

Но, как выяснилось, уже можно было не спешить.

Поручив Ветра заботам Элиота, поджидавшего у крыльца, я медленно поднялась наверх, на террасу: там ждали отец, с облегчением отиравший лицо платком, матушка, сжавшая губы в тончайшую линию, и некто в чёрных одеждах.

– А, вот и блудная дочь, – ледяным тоном проговорила матушка, когда я всё-таки преодолела каменные ступени.

Я ответила ей взглядом, в котором не было ни капли раскаяния.

– Знакомьтесь, мистер Форбиден, – вздохнул отец. – Наша старшая дочь, мисс Ребекка Лочестер.

– Мисс Лочестер, – повторил стоявший меж родителями незнакомец, прежде чем оглядеть меня с головы до ног.

Я знала, что´ он видит. Растрёпанную каштановую гриву, тонкие руки без перчаток, большеротое личико с пылающими скулами и платье в веточках вереска. Посмешище, пародию на благородную леди.

Но это зрелище отчего-то заставило его улыбнуться.

– Гэбриэл Форбиден, – наконец представился мужчина. – Безмерно рад знакомству.

Я молчала, на миг забыв о необходимости ответа.

Его одежды казались отрезом ночного мрака, опередившего время и просочившегося в закат. Новый владелец Хепберн-парка казался моложе моего отца, на вид я дала бы ему от тридцати пяти до сорока. Умирающее солнце окрашивало багрянцем его светлые, почти белые волосы, прихваченные чёрной лентой в низкий хвост. Черты гладко выбритого лица мужественно-изящны, тонкие губы улыбаются какой-то порочной улыбкой, в руке, облитой чёрной перчаткой, – конский хлыст… Но об ответе меня в первую очередь заставили забыть глаза «корсара». Правый, серебристо-голубой, с узкой чёрной точкой в центре, и левый – карий с зеленоватым отливом, с широким кругом по-кошачьи расширенного зрачка.

Глаза притягивали взор. И не только своей природной поразительностью, но и взглядом: он был уверенным – без гордыни, изучающим – без пытливости, ироничным – без пренебрежения, умным – без кричащего желания выказать собственные знания. Обладатель такого взгляда явно знал себе цену, но предпочитал не проявлять свои таланты без особой на то надобности, крайне редко отпирая замки собственной души.

А ещё он был… опасным.

И несколько хищным.

– Очень рада, – всё-таки промолвила я, присев в реверансе.

– Должен сказать, ваши родители были столь обеспокоены вашим отсутствием, что даже не решились сесть за стол… хотя ваша сестра неоднократно и недвусмысленно намекала на то, что она голодна.

Голос его был спокойным, звучным и певучим. Он сказал не более того, что сказал, однако я откуда-то поняла: он, познакомившийся с обитателями Грейфилда всего пару часов назад, знает всё про матушкины приоритеты.

– Сожалею, что доставила вам столько неудобств, – обращаясь к нему одному, ответила я.

– Извинения – слишком зыбкая материя, чтобы принимать их в качестве платы за неудобства.

Эти слова заставили меня на миг оторопеть.

– Я… не люблю ходить в должниках, мистер Форбиден.

– Тогда в ваших интересах быть со мной повнимательнее. Возможность вернуть долг может представиться в любой момент, самый неожиданный для вас. – Новый знакомый согнулся в поклоне и, ловко перехватив мою руку, коснулся её сухими губами. – Что ж, не осмелюсь мешать воспитательному моменту, который, несомненно, сейчас последует. – Выпрямившись, он сощурил разноцветные глаза, устремив взгляд куда-то за моё плечо. – Но неужели помимо блудной дочери у вас есть блудный сын?

Я обернулась. Рассекая закатные лучи, каурый жеребец нёс к Грейфилду всадника – и эти тёмные кудри, плещущиеся по ветру, я узнала даже с такого расстояния.

Сегодня? Почему?..

– Том! – ахнула матушка.

Отец поспешно и капельку озадаченно поправил бакенбарды, и родители поспешили спуститься вниз. Я последовала за ними, недоумевая, отчего друг решил нанести визит раньше срока, одновременно радуясь этому визиту – и досадуя при воспоминаниях о том, чем он должен завершиться.

– Томас! – улыбнулся отец, стоило всаднику спешиться. – Очень, очень рад.

Тепло улыбаясь в ответ, Том пожал протянутую ему руку; глаза его сияли бэльтайнской^[1] зеленью.

Мы не виделись меньше месяца, но за это время, казалось, он успел повзрослеть и больше не выглядел в свои двадцать сущим мальчишкой. А ещё капельку осунулся, впрочем, это его только красило.

– Мистер Лочестер! Прошу прощения за неожиданный визит, но я решил, что не слишком обременю вас этим сюрпризом. Не терпелось вас повидать… к тому же есть одно дело, которое мне хотелось бы уладить до приезда отца.

Моё сердце провалилось, словно на качелях, но Том уже повернулся в мою сторону.

– Ребекка! – Казалось, он не подошёл ко мне, а подлетел. – Боги, как ты похорошела!

Иногда мне жаль, что мы не фрэнчане. В их языке так легко отличить церемонное «vous» ^[2] от тёплого и простого «tu» ^[3]. Но интонация Тома заставила меня подозревать: если бы он обратился ко мне на фрэнчском, это было бы «vous» – церемонное до тошнотворности, – на которое он сбивается всё последнее время. С тех самых пор, как для него наша нежная детская дружба переросла в нечто большее.

Увы, только для него.

– Позволишь мне руку?..

– Том, ты всегда из Ландэна возвращаешься сам не свой, – устало ответила я, даже не думая жаловать ему ладонь для желанного им поцелуя. – К чему эти церемонии? Ты знаешь, как я не люблю подобное.

– Том ведёт себя как истинный джентльмен, – заулыбалась матушка. – Кому-то неплохо было бы взять с него пример и не забывать о хороших манерах.

– Полагаю, матушка, вести себя по-джентльменски мне будет трудновато, – заметила я хладнокровно и зло. – Не могу сказать, что горю желанием погибнуть в цвете лет на дуэли, отстаивая чью-либо честь, а с характером… как вы изволили выразиться… «норовистой кобылы» избежать дуэлей будет нелегко.

В ответ меня смерили почти угрожающим взглядом, но в этот миг за моей спиной зазвенел незнакомый, приятный, хорошо поставленный смех: наш гость явно оценил шутку.

– А, знакомься, Том, – проговорил отец, усиленно пряча улыбку в уголках губ. – Мистер Гэбриэл Форбиден, новый владелец Хепберн-парка. Мистер Форбиден – лорд Томас Чейнз.

Рукопожатие было коротким и безмолвным. Том, словно следуя моему примеру, изумлённо вглядывался в глаза нового знакомого; ответный взгляд был с прищуром – ещё ироничнее прежнего.

– Значит, это вы купили поместье, – наконец проговорил Том. – Как там леди Хепберн?

– Полагаю, наша сделка поможет ей не только погасить долги почившего супруга, но и безбедно прожить остаток дней. Правда, при всех моих наилучших ей пожеланиях, боюсь, что остаток этот будет весьма немногочисленным. – Мистер Форбиден улыбнулся. – Ну-ну, не смотрите на меня так, милорд Томас. Я лишь констатирую очевидный факт. И моё предложение касательно Хепберн-парка было более чем щедрым: мне нет нужды грабить бедных старушек.

– Я… не…

– Что ж, полагаю, теперь я точно здесь лишний, – заключил «корсар». – Позвольте откланяться.

– Уже? Останьтесь на долгожданный ужин, мистер Форбиден!

– Не думайте, что я проявлю великодушие и не поймаю вас на слове, но как-нибудь в другой раз, мистер Лочестер.

Отец, добродушно вздохнув, подал знак Элиоту, ждавшему неподалёку, – и старик, уже позаботившийся о коне Тома, вновь зашаркал к конюшне.

– Не хочу утруждать вас своими проводами. – Мистер Форбиден небрежно махнул хлыстом в сторону дверей в дом. – Мисс Лочестер, должно быть, проголодалась побольше нашего.

Обитатели Грейфилда, охотно послушавшись, поспешили распрощаться с тревожным гостем. Подав руку матушке, Том повёл её наверх, отец последовал за ними, – но я не двинулась с места.

– Что, мисс Лочестер? – лениво поинтересовался мистер Форбиден.

– Полагаю, это не ваш дом, чтобы вы распоряжались, когда и куда мне идти, – холодно заметила я, открыто глядя в его глаза.

– Безмерно рад вашей проницательности, – серьёзно отозвался мужчина. – Однако, полагаю, на этот вечер вашей матушке хватит переживаний по поводу вашего непокорства. Пускай этот милый молодой человек и отвёл грозу от вашей очаровательной головки, но я бы на вашем месте поторопился.

– Ребекка? – будто услышав, требовательно вопросила моя почтенная родительница.

Я вздохнула. Взглянула на здоровенного вороного жеребца, которого Элиот не без труда выводил из-за угла.

Отвернулась, чтобы бросить через плечо:

– До свидания, мистер Форбиден.

– До свидания, мисс Лочестер. Скорого, надеюсь. – В его голосе мне послышалась усмешка. – И не забывайте, что вы моя должница.

Мысок моей туфли на миг завис в воздухе, но я не обернулась.

Глава вторая,
в которой Ребекка видит кошмары во сне и наяву

Ужин проходил в молчании на женской половине стола и в оживлённом разговоре – на мужской.

– И как тебе новый сосед, Том? – в один момент осведомился отец.

– Он ужасен! – выпалила Бланш. – В нём есть что-то… зловещее.

– А его конь? Вы видели его коня? – включилась в разговор матушка. – Чудовище для чудовища!

– Бросьте, дамы! Мне лично мистер Форбиден показался очень интересным собеседником. Хоть и несколько эксцентричным, конечно.

– Но нечто недоброе в нём всё-таки есть, – высказался Том. – И его глаза…

– Да-да! А ведь глаза – зеркало души, – не преминула вставить матушка.

– В таком случае я – образец серой бесхарактерной личности, зато в тихих омутах Бланш обязаны водиться келпи^[4], – сказала я вполголоса, ни к кому особенно не обращаясь. – Но, видимо, им до того нравится купаться, что за все эти годы они так ни разу и не вынырнули.

Том рассмеялся, отец хмыкнул, Бланш лишь хлопнула ресницами, но взгляд матери окатил меня ледяной волной. Впрочем, тут отец завёл разговор о возможной дальнейшей судьбе леди Хепберн, матушка охотно в него включилась, и посему буря снова обошла меня стороной.

Когда перешли в гостиную пить чай, Том, решительно поглядев в глаза матушки, внезапно попросил её выйти «куда-нибудь в уединение». Та тут же поднялась с кресла – с притворным удивлением на лице, – чтобы молча повести дорогого гостя в библиотеку. Стоило им скрыться за закрытыми дверями, как в гостиной повисла тишина; отец с излишней беззаботностью набивал трубку, Бланш с лучезарной улыбкой смаковала свой чай.

– Можете не изображать неведение, – устало произнесла я, тщетно пытаясь вернуть упавшее сердце на его законное место в груди. – Всё равно актёры из вас, честно говоря, никчёмные.

Отец виновато закашлялся.

Конечно, Том не просил у матери моей руки. Он уже испросил разрешения у отца, и другое ему было не нужно. Должно быть, сейчас он лишь желал получить совет, как лучше обставить своё предложение: дождаться лорда Чейнза или высказаться сейчас; сделать это при всех – или же ему позволят остаться со мной наедине.

Зная матушку, я не сомневалась, что´ именно ему посоветуют.

Двери отворились, и отлучившиеся вернулись к нам: вначале мать, промокавшая сухие глаза кружевным платком, а за ней Том, направившийся прямо к моему креслу. На его бледных щеках пылал румянец волнения.

Когда друг опустился на одно колено, обратив сияющий взор на моё лицо, я лишь отчаянно взглянула на него сверху вниз.

– Ребекка, я не хочу утомлять тебя множеством красивых слов. Скажу лишь то, о чём ты могла догадаться уже давно: я люблю тебя. Больше солнца, больше неба, больше жизни своей. Отныне в твоих руках сделать меня счастливейшим человеком на этой земле… или осудить на гибель. – Том взял мою руку в свою. – Я прошу тебя стать моей женой.

Я сидела, глядя в его зелёные глаза. Давно, до боли давно знакомые, известные мне до едва заметных светлых точек вокруг зрачка.

Капкан захлопнулся. Удавка захлестнулась. А мне не остаётся ничего, кроме как затянуть её собственной рукой.

О да, матушка прекрасно знала, что посоветовать. Если наедине с Томом я ещё могла набраться смелости и попросить время на раздумье – здесь и сейчас, под выжидающими взглядами всех, кто иначе не даст мне жизни, я не чувствовала в себе этой смелости.

Я глубоко вдохнула:

– Том…

Требовательный стук дверного молотка заставил меня вздрогнуть.

– Это ещё кто? – почти рявкнула мать.

Не задумываясь о том, что делаю, желая хоть на время ослабить петлю, стягивающую мою шею, я встала, бесцеремонно вырвав свою руку из пальцев Тома, и почти выбежала из комнаты.

– Фоморское^[5] отродье! – ругался знакомый голос, отвечая Нэнси, нашей горничной. – Отродясь со мной такого не случалось…

Я изумлённо застыла посреди холла.

– Мистер Форбиден?..

«Корсар» немедленно вскинул голову, обратив на меня разноцветный взор.

– А, мисс Лочестер! Видимо, боги услышали моё пожелание нашего скорого свидания, – усмехнулся он. – Фоморы знают что такое! Не успел я проехать и мили, как мой конь вдруг взбеленился, встал на дыбы и завалился на бок. Когда же он вскочил, то немедленно понёсся по направлению к Хепберн-парку, не дожидаясь, пока я изволю занять своё место в седле. Все мои крики, обращённые к этому неразумному животному, разве что вспугнули мышей в полях. Другой такой чудной ночью я с удовольствием прогулялся бы пешком, но, боюсь, при падении вывихнул ногу. А поскольку до вашего поместья мне куда ближе, чем до собственного… я решил, что не слишком обременю вас просьбой выделить мне угол, где моя нога сможет пробыть в покое до утра.

– О чём разговор! – всплеснул руками подоспевший отец. – Нэнси, приготовь комнату мистеру Форбидену! И передай, чтобы его ногу осмотрели.

– Да, сэр. – Девушка подобрала юбку. – Прошу следовать за мной, сэр.

– Прошу прощения за то, что целый вечер докучаю вашему дому своим присутствием.

– Ничего страшного, – заверил его отец. – Мы ведь соседи.

Мистер Форбиден кивнул и, подволакивая левую ногу, направился за горничной.

Я не замедлила последовать за ними.

– Ребекка, куда ты? – воскликнули за моей спиной.

Я понимала, что матушка очень старалась скрыть удивлённую ярость в голосе, но ей это не особо удалось. И меня это не остановило.

– Ужасно болит голова, – как можно убедительнее простонала я. – Простите, мне нужно лечь. Спокойной ночи, матушка, отец, Том…

– Прекрасных снов, Ребекка, – неуверенно ответил мой друг.

Не оборачиваясь, я поднималась по лестнице, зная, что за моей спиной происходит оживлённое, полное изумления переглядывание моего семейства с пока ещё несостоявшимся женихом.

В конце концов, Чейнзы должны были приехать только завтра. И я имею полное право провести эту ночь свободным человеком. Хотя бы эту последнюю ночь.

Пусть даже на волосок от брака.

Тупик. Откуда, почему, почему сейчас?!

Я долго бежала в ночи, пытаясь скрыться от своего преследователя в зелёном лабиринте, но тщетно. Волк гнался за мной по пятам и сейчас, когда я обернулась, уже ждал.

Он был близко. Слишком близко. До этой ночи я считала выражение «горящие глаза» просто фигурой речи, но его глаза, слишком умные для обычного зверя, горели хищным огнём.

Я пятилась, пока не упёрлась спиной в стену, – и тогда волк, торжествующе оскалившись, кинулся вперёд.

Последним, что я увидела, были сияющие разноцветные глаза…

Я села в кровати, задыхаясь, дрожа от липкого холода, ползущего по спине. Вокруг расстилалась тьма моей комнаты, сквозь открытое окно доносился далёкий волчий вой.

Сон. Это был только сон.

Какое-то время я ещё прислушивалась к звукам ночи. Затем откинулась на подушку, чтобы почти сразу заснуть.

Второе моё пробуждение вышло немногим приятнее первого. Я открыла глаза от дикого вопля, прорезавшего утренний воздух. Вскочив и выглянув в окно, увидела подле крольчатника кричащую Нэнси: девушка явно была на грани обморока.

Я не мешкала, одеваясь и спускаясь вниз, но когда подошла к крольчатнику, другие домочадцы уже толпились вокруг. Нэнси, должно быть, увели; я увидела Бланш, обмякшую на руках у отца, бледное лицо Тома и зеленоватое – матери, однако слишком поздно услышала предостерегающие крики, чтобы не успеть обратить взор на распахнутую прутчатую дверцу.

Дверцу, за которой…

Зрелище заставило меня отшатнуться, судорожно дыша, чтобы справиться с внезапно подступившей тошнотой.

– О боги, – невольно вырвалось у меня. – Разодраны в клочья…

– Кто это сделал? – прошептал Том.

Белизна его щёк спорила с молочным цветом моего платья. Неожиданно: никогда раньше не замечала в друге подобной слабости.

– Волк, – мрачно отозвался отец. – Нэнси говорит, она вставала ночью и слышала вой. Где-то рядом.

– Я тоже, – припомнив своё ночное пробуждение, сказала я.

– Бедная Бланш, – всхлипнула матушка, – она так любила играть с пушистиками…

Однако ни слезинки не роняла, когда их отправляли на кухню, подумала я – и, поражённая неожиданной мыслью, вскинула голову:

– Но как волк открыл дверцу крольчатника?..

– Наверное, её забыли запереть, – предположил отец. Оглядев собравшихся, нахмурился: – Мистер Форбиден ещё спит?

– Он ушёл с рассветом, – подал голос Элиот. – Просил передать, что его ноге гораздо лучше, Нэнси ему компрессы какие-то сделала… Благодарил за гостеприимство. Обещал пожаловать на ужин, но не обещал, что сегодня.

Морщинка меж бровей отца разгладилась.

– Что ж, – молвил он, – хозяин Хепберн-парка будет в нашем доме желанным гостем.

Я вспомнила свой сон, и мурашки пробежались по моей коже – на тёплом майском ветру.