000
ОтложитьЧитал
– Ваш дятел – бобер что ли? Ему это бревно лет двести долбить надо, а тебе, старый, два понедельника жить-то осталось! – продолжая смеяться, закончила баба Вера.
Ее заливистый смех разносился по всей округе. Именно он-то и напряг идущего проведать своего друга Василия Ивановича, который моментально сообразил, что его коварный план по раскрутке Тимофеича на литр раскрыт. Чапай подошел к калитке друга, заглянул через нее во двор, и, увидев там надрывающуюся от смеха бабу Веру, которая заметив его чуть не упала на землю от охватившей ее истерики, а рядом с ней совсем расстроенную физиономию Тимофеича, как вежливый человек, хотел в начале поздороваться, но слова приветствия так и застряли в горле. Вся деревня знала о норовистом характере Тимофеича, в комплекте с которым Бог наградил того не дюжею силой. Хоть и стар стал, но если ж доведешь, мало ли… Поэтому вместо «Привет!» Василий Иванович выдавил из себя:
– Тимофеич, ну ты это…
Тимофеич по началу этой пламенной встречи тоже был не многословен. Со словами «Ах ты ж, сморчок старый!…» Тимофеич потянулся за инструментом, которым он целую неделю боролся с дятлом. Заметив это движение, Василий Иванович не стал дожидаться рукопожатия старого друга и со словами: «Я зайду попозже…» пустился на утек. Праведный гнев Тимофеича позволил старику, не мешкая, броситься в погоню. На бегу толкая калитку и держа черенок от лопаты, как туземцы копье, обманутый друг совсем недолго гнался за своим обидчиком. Пробежав несколько метров, Тимофеич метнул свое оружие в обманщика и попал тому чуть ниже спины, прям по пояснице. Василий Иванович был обездвижен. Медленно и тяжело дыша, каратель подошел к другу и спросил:
– Ну че, хрыч старый? Будешь еще меня обманывать?
Вид у Тимофеича был такой, как, наверное, у Наполеона при победе под Ватерлоо. Василий Иванович, кряхтя и постанывая от боли, потирая раненное место, оперся на пасынок деревянной электроопоры, у которой его настиг снаряд, выпущенный рукой Тимофеича. Он, еле сдерживая смех, хотя ему и было больно, сказал:
– Не-е-ет… Сегодня больше не буду!
– Ах, ты ж еще издеваешься! Вот я тебя… – замахнувшись наотмашь, уже отдышавшись после погони, сказал Тимофеич. – И литр мне вернешь!
Сказав это, Тимофеич потянулся за черенком от лопаты, лежавшим чуть поодаль от места перемирия старых друзей.
– Верну! Верну-у-у! – закивал головой Василий Иванович. – Пенсия ведь только вчера была, всю еще не успел потратить. Вечером жди! Закуска с тебя!
– Ну вот и ладно.
Опираясь на свое копье, Тимофеич побрел к себе во двор.
Вечером того же дня, во дворе Тимофеича, у знаменитой слеги, был накрыт небольшой стол. Нет ничего лучше застольного перемирия! А стол – это ж, пожалуй, единственное, кроме гордости, что осталось крестьянину, то, что отнять у него, не возможно!
В центре этого стола стоял большой хрустальный графин, наполненный злосчастным литром ароматного, чистого, как слеза младенца, деревенского самогона. Рядом с ним стояла большая, похожая на ладью, посудина с горкой наполненная отварной и слегка обжаренной на сливочном масле молодой картошечкой. По соседству с этой парочкой располагались тарелочки поменьше, богато наполненные дарами с огорода Тимофеича: это были и розоватые, упругие, крупно порезанные помидоры, слегка посыпанные солью, и огурцы, порезанные вдоль пополам с диагональными насечками, чтобы лучше и быстрее просолились. На углу красовалась тарелка с порезанным разноцветным болгарским перцем. Конечно же, на столе присутствовала зелень всех видов: это и петрушка, и укроп, и листья салата двух видов, даже нашлось место для кориандра, который ужасно не нравился баб Вере, но который обожал Василий Иванович.