© Перевод с персидского Рустама Алиева, наследники, 2011
© Перевод стихов Анатолия Старостина, наследники, оформление, 2011
© ООО «Издательский дом «Вече», 2011
Предисловие к настоящему изданию
Примерно 300 лет тому назад европейские востоковеды стали подробно знакомиться с литературой Востока – они с энтузиазмом брались за исследования и перевод старинных персидских шедевров. Среди них особым статусом обладали произведения Саади. Прежде всего, это – «Гулистан», написанный в XIII в. После перевода этой книги Саади становился все более популярен среди европейцев.
Французы стали первыми иностранцами, познакомившимися с литературным языком и мыслями Саади. Первый перевод «Гулистана» на французский язык был осуществлен в 1634 г. (тогда для публикации была избрана лишь часть произведения). Годом позже «Гулистан» перевели и в Германии. Тогда же, в XVII в., он был переведен на латынь и опубликован в Амстердаме, а в 1654 г. голландцы перевели это творение Саади на свой родной язык.
Прошло еще полтора века прежде, чем прочесть «Гулистан» смогли и британцы. Англоязычная версия книги появилась в 1774 г. В целом, наибольшее число переводов произведений Саади сделали именно французские, немецкие и английские авторы: в XIX в. «Гулистан» и «Бустан» трижды публиковались на французском, семь раз на английском и девять раз на немецком языках.
В число известных писателей, использовавших мысли и притчи Саади в своих работах, вошли Иоганн Готфрид Гердер, Иоганн Вольфганг фон Гёте, Виктор Гюго, Альфонс де Ламартин, Шарль-Луи де Монтескьё, Ральф Уолдо Эмерсон и конечно же Александр Сергеевич Пушкин.
Лев Толстой также очень любил произведения великого Саади. Прочитав в молодости «Гулистан», он был очарован этой книгой, и с тех пор до конца жизни высоко ценил персидскую поэзию и мудрость.
В 1870-х гг., работая над «Азбукой» и «Русской книгой для чтения», Толстой использовал один из рассказов из третьей главы «Гулистана» (о том, как два хорасанских дервиша странствовали вместе (3: 6) в качестве отдельной истории. В 1904 г. Толстой включил в «Круг чтения» многие притчи, почерпнутые им из русского перевода «Гулистана». Целью этой книги было преподать людям уроки гуманизма, сострадания, благодеяния и мира. И потому Толстой обратился к произведению Саади, выбрав из него некоторые цитаты:
«Прежде думай, потом говори! Остановись, прежде чем тебе скажут: «довольно». (Введение)
«И кошка – лев, коль попадутся мыши,
Но против тигра кошка – просто мышь». (Введение)
«Источник засыпать лопатой – не труд,
Рекой полноводной слоны не пройдут» (1: 4)
«Волчонок станет волком, ты пойми,
Хотя б и жил он долго меж людьми». (1: 4)
В «Гулистане» Саади говорит о вере в Бога, как об источнике удовлетворения жизнью. Он считает, что исцелить жизненные раны помогают сочувствие и дружба.
«Гулистан» – очень реалистичная книга. Саади соединил сладкие строки с горькими – и потому, его взгляд на мир не слишком позитивен, но и не чересчур негативен. Писатель рассказывает о достоинствах и недостатках человеческой природы и разворачивает перед читателем картину противоречий и конфликтов в человеческой душе.
«Гулистан» полон очень точных и тонких наблюдений. Самые простые случаи из жизни Саади сумел пересказать в форме коротких, красивых и полезных притч и представить читателям в новом свете.
Полноценный перевод и публикация «Гулистана» в России были осуществлены известным иранистом, профессором Рустамом Алиевым и Анатолием Старостиным в 1957 г. До этого существовали лишь разрозненные переводы и выборки притч в различных редакциях, но столь глубокая научная работа до той поры не проводилась. Рустам Алиев занимался изучением работ Саади многие годы, и, в результате своего увлечения творчеством персидского мудреца, стал автором таких работ как «Саади и “Гулистан”» (Москва, 1958 г.), перевода «Гулистана» на русский язык (1959 г.) и исправленного издания «Саади-Наме» (Тегеран, 1968 г.).
Мы подготовили переиздание перевода «Гулистана» из уважения к работе знаменитого ираниста и его любви к персидской литературе.
Абузар Эбрахими Торкаман,
директор Культурного представительства при Посольстве Исламской Республики Иран в Российской Федерации
Август 2011 г.
«Гулистан» Саади
«Гулистан» («Розовый сад») – замечательное произведение персидского поэта Саади Ширазского, творения которого входят и в золотой фонд классической таджикской литературы, – по праву занимает одно из почетных мест в сокровищнице мировой культуры. На страницах этого произведения, важнейшего памятника литературы Ирана XIII века, нашли яркое отражение существенные стороны жизни общества того времени, быт народа, его чаяния, его борьба против иноземных завоевателей и местных феодалов.
«Гулистан» представляет собой своеобразный сборник коротких рассказов и поэтических афоризмов, в которых проза, нередко рифмованная, переплетается со стихами. По общему характеру этих афоризмов и содержанию большинства рассказов книга в целом принадлежит к числу так называемых поучительных, дидактических произведений.
О лучших дидактических произведениях прошлого великий русский критик В.Г. Белинский говорил: «…они… выходят из живого и пламенного рассудка, берут у поэзии все ее краски, говорят душе образами, а не отвлеченными идеями. В основе их глубокое миросозерцание и благородный юмор, форма дышит красками вдохновенной поэзии, мысль мощно охватывает душу читателя и высказывается резко и определенно»[1]. Это определение применимо и к книге Саади.
Основная цель Саади – преподать советы и наставления нравственного или чисто практического характера. Но свои поучения Саади высказывает, выражаясь словами Белинского, «не в холодной аллегории, не в моральных сентенциях и ходячих истинах, которых справедливость все признают… но которые всем надоели и никого не убеждают»[2], а в форме живых картин и увлекательных рассказов, в проникнутых чувством глубокого гуманизма изречениях, через конкретные художественные образы.
Сам автор писал, что в «Гулистане» «жемчуг спасительных увещаний нанизан на нитку прекрасного слога, а горькое снадобье наставлений правдивых приправлено медом замечаний шутливых».
В этих увлекательных и полных тонкого юмора рассказах «Гулистана» Саади оставил нам целую галерею высокохудожественных образов, яркую реалистическую картину жизни не только Ирана, но и всего Ближнего Востока XIII века. Это образы простых честных тружеников, к которым поэт относился с особенной симпатией, царей и вельмож-самодуров, которых ненавидел народ, дервишей – бедняков, вынужденных вести голодный аскетический образ жизни.
Автор «Гулистана» принадлежал к средним слоям средневекового феодального города и был одним из первых ярких выразителей дум и настроений этих слоев. И «Гулистан» – первый памятник персидской литературы, на страницах которого нашла разностороннее отражение жизнь средневекового восточного города.
Помимо своего художественного и историколитературного значения, «Гулистан» представляет значительный интерес и как источник, содержащий большое количество историко-географических сведений, а также автобиографических моментов. «Гулистан» является также чрезвычайно ценным памятником персидского языка классического периода.
Полное и точное имя автора «Гулистана» – АбуАбдаллах Мушрифаддин ибн Муслихаддин Саади Ширази, а не Муслихаддин Саади, как было принято считать до недавнего времени. Дату рождения Саади обычно относят к 80-м годам XII века. Однако, судя по ряду данных, содержащихся, между прочим, и в «Гулистане», поэт родился гораздо позже, а именно между 1203–1208 годами, в Ширазе.
Шираз – один из древнейших городов Ирана – в те времена играл немаловажную роль в культурной, политической и экономической жизни Ирана. Здесь и провел Саади свое детство и юношеские годы и здесь же получил свое первоначальное образование. Отец его, Муслихаддин Ширази, был мелким религиозным деятелем и проповедником, он получал определенное содержание и не владел ни землей, ни каким-нибудь движимым имуществом. После его смерти, примерно в середине 10-х годов XIII века, его сыновья остались лишенными каких-либо средств к существованию. Старшему брату будущего поэта пришлось после долгих мытарств заняться мелкой торговлей.
Детство Саади, как это видно из его воспоминаний на страницах «Гулистана» и другого его крупного произведения, «Бустана», протекало сравнительно счастливо, пока был жив отец, хотя Саади воспитывался весьма строго и не без помощи подзатыльников и палки. В одном из стихотворений XII главы «Бустана» он говорит:
Знай: Саади достигнуть цели мог
Не потому, что сто прошел дорог:
Он в детстве много получил затрещин,
И Богом был ему покой обещан.
Перевод А. Старостина
Однако он рано, двенадцати-четырнадцати лет, лишился отца и, оставшись сиротой, испытал немало страданий и горестей. В «Бустане» и «Гулистане» имеется ряд стихотворений и рассказов, в которых поэт, трогательно описывая тяжелое положение сирот, вспоминает эту переполненную страданиями пору детства. Одно из стихотворений в «Бустане» озаглавлено так: «О милости к сиротам»:
Бедняге сиротке, о друг, помоги,
Обмой, вынь занозу ему из ноги.
И если поник сирота, пожалей —
Своих перед ним не ласкай ты детей.
С очей сиротинки кто слезу утрет?
Коль гневен – к спокойствию кто призовет?
Ах, если до слез сироту ты довел,
Всколеблется высшего Бога престол!
Люби сиротинок от всей ты души,
Обмой их, одень, им глаза осуши.
Родительской сени сиротка лишен.
Пусть будет он кровом твоим осенен.
Когда был лелеем я милым отцом,
Казалось, был венчан я царским венцом.
Мне муха садилась на лоб, и моя
Кругом волновалась тревожно семья.
А ныне никто не поможет, хотя б
Во вражьем плену я томился, как раб.
Изведал я долю сирот до конца,
В младенческих годах лишившись отца[3].
После долгих мытарств, «испив чашу превратностей судьбы», Саади попадает в Багдад, где ему удается устроиться стипендиатом в знаменитое училище «Низамия», основанное во второй половине XI века знаменитым сельджукским вазиром Низам- уль-Мулком.
Мы достоверно не знаем, когда именно и при каких обстоятельствах Саади отправился в Багдад и какова была причина его отъезда. Обычно принято считать, что Саади был отправлен в Багдад правителем Фарса Атабеком Саадом ибн Занги в 1196 году. Однако это чистый анахронизм – в 1196 году Саади еще не было на свете. Судя по единственному указанию поэта на этот счет, – стихотворению, находящемуся в разделе «Хаватим» его собрания сочинений, «Куллията», но обычно приводимому и в предисловии к «Гулистану», Саади отправился в Багдад в середине 20-х годов, после того как Чингисхан со своими ордами вторгся в Среднюю Азию и Иран и подверг эти страны безжалостному опустошению. Вот это стихотворение:
Друг, или ты не знаешь, почему я
Замешкался, в чужих краях кочуя?
Танги Туркан я бросил, озабочен:
Весь мир был, словно эфиоп, всклокочен.
Мне вид людей тогда был безотраден —
Любой из них, как волк, был кровожаден…
Вернулся я – и прежней нет опаски,
И тигры не ревут, а просят ласки.
Как ангел каждый житель – добр, спокоен,
Как лев могуч в борьбе с врагами воин.
Сначала мир я видел потрясенный.
Взволнованный, смущенный, угнетенный, —
Теперь – для сердца и очей отрада
В правление справедливого Саада.
(Перевод А. Старостина)
Багдад в те времена был культурным центром всего мусульманского Востока. В училище «Низамия» преподавали известные богословы, суфийские шейхи, историки и филологи того времени. Преподавание велось на арабском языке, и этот язык для Саади сделался вторым родным языком; на арабском языке он написал впоследствии ряд замечательных стихотворений. Преподавателем Саади, как это явствует из его указаний, был Джамаладдин Абульфарадж Абдаррахман ибн Мухьиаддин Юсуф ибн Джамаладдин Абильфарадж Ибнальджузи II (1186–1257), внук знаменитого арабского богослова, проповедника, филолога и историка Джамаладдина Абульфараджа Абдаррахмана Ибнальджузи I (1116–1201), которого исследователи смешивали с его внуком. Учитель Саади родился в Багдаде, там же получил свое первоначальное и высшее образование и с 1228–1230 годов начал преподавать в Багдаде, а год спустя к нему по наследству отца его Мухьиаддина Ибнальджузи перешла должность мухтасиба города Багдада.
Как второго своего учителя Саади называет известного суфия, проповедника и писателя шейха Шихабаддина Сухраварди (1144–1234), ученика знаменитого основателя суфийского ордена «Кадырия» Абдалькадира Гиланского (ум. 1166).
Если первый учитель Саади воспитывал своего ученика как доброго мусульманина-суннита, то второй – Шихабаддин Сухраварди – старался привить ему любовь к мистическим учениям суфиев, аскетические идеалы отречения от мира. Однако воспитание этих шейхов не оставило заметных следов на характере Саади. Как справедливо отмечает академик А.Е. Крымский, «…те стихи, какие – по всем признакам – именно тогда писал Саади, дышат юношеской любовью к жизни и ее радостям»[4].
В одном из рассказов «Гулистана» Саади сам указывает: «Сколько ни приказывал мне достославный шейх мой Абульфарадж Ибнальджузи, да помилует его Аллах, музыку оставить и свои стопы по пути уединения и отшельничества направить, молодость моя превозмогала, плотские желания брали верх, и иногда я невольно шел наперекор советам наставника благим и наслаждался музыкой и обществом друзей дорогим»[5].
В эти годы он совершил свое первое паломничество в Мекку, после чего начались его долголетние скитания, продолжавшиеся вплоть до 50-х годов XIII века. Он, странствуя пешком, как обыкновенный дервиш-бродяга, неоднократно посещал Мекку, побывал в Дамаске, Триполи, Баальбеке, Алеппо и других городах Среднего Востока. В течение больше чем двадцати лет он исходил множество стран от Восточного Туркестана и Индии – на Востоке до Северной Африки – на Западе. Как указывает сам поэт, в продолжение долгих лет «судьба, полная превратностей», бросала его в разные концы мусульманского Востока. На страницах «Гулистана» и «Бустана» перед нами проходят, как на экране, самые разнообразные картины его странствий и образа жизни во время этих скитаний. Сначала – он ученик в училище «Низамия» в Багдаде, часто беззаботно предающийся непозволительным с точки зрения шариата развлечениям и увеселениям, затем – странствующий дервиш, совершающий неоднократные паломничества в Мекку, к черному камню храма Каабы. Мы узнаем далее, что в Дамаске он жил при какой-то мечети и часто свое время проводил в спорах с дамасскими учеными и богословами, а в Баальбеке читал пламенные проповеди «изнуренному народу»; из Дамаска, разочаровавшись в своих друзьях, он уходит в Иерусалимскую пустыню и там попадает в плен к крестоносцам, которые заставляют его рыть рвы в Триполи; из плена его спасает один купец и, увезя его с собой в Алеппо, выдает за него замуж свою сварливую дочь, от которой поэт спасается бегством. Из других рассказов становится известно, что какое- то время он жил в Басре, где часто слушал рассказы и приключения ювелиров, а в Диярбекире гостил у какого-то полоумного старого богача. В Южной Аравии, в Йемене, смерть вырвала у него единственного сына, а в Александрии он голодал вместе с другими странствующими дервишами; поэт побывал и в Индии, в городе Сомнате (где разоблачил шарлатанов, жрецов храма, и спасся бегством), в далеком туркестанском городе Кашгаре, где он был принят с большими почестями; на острове Киш (Ормуз) в Персидском заливе он гостил у богатого купца, ведшего крупную транзитно-караванную торговлю с отдаленными странами; он посетил и азербайджанские города Бейлакан и Тавриз, где он давал наставления монгольскому хану Абаке, и, наконец, через Дамаск он вернулся в свой родной город Шираз, где и создал свои знаменитые произведения.
Во время своих долголетних скитаний и странствований Саади испытывал трудности и лишения, подвергался большим опасностям. Бывали случаи, когда жизнь его висела на волоске от смерти, он голодал, нищенствовал, ходил босиком и в лохмотьях, часто еле двигал ногами от усталости и изнурения.
Однако эти трудности и лишения не могли заставить Саади прекратить свои странствования. Он беспрестанно переходил из одного города в другой, из одной страны в другую. Мы не располагаем достаточными данными о том, что заставляло Саади часто менять свое местопребывание. Причину этого, по-видимому, нужно искать в его материальной необеспеченности, в том общественном положении, которое он занимал. Как явствует из многочисленных рассказов «Гулистана», Саади был типичным странствующим дервишем, который добывал себе пропитание и средства к жизни тем, что, собрав вокруг себя людей, читал им на улицах и площадях при мечетях проповеди. Он жил, питаясь подаяниями верующих. В одном из своих рассказов он писал:
«Однажды в соборной мечети города Баальбека я держал небольшую речь, что-то вроде проповеди, перед людьми изнуренными, с огрубевшими сердцами, неспособными переноситься душою из этого видимого мира в мир божественных тайн. Заметил я, что вдохновение мое ими не овладевает и огня в их сырых дровах не раздувает… Бесполезным показалось мне воспитывать ослов и держать зеркало в квартале слепцов».
Содержание проповедей Саади, судя по рассказам «Гулистана», было весьма пестрым. Главным предметом подобных дервишеских проповедей служили деяния Пророка и первых четырех халифов, имамов и разных святых, деяния и жития суфийских шейхов и пр. Но, помимо этого, Саади, несомненно, читал проповеди и на другие темы, по вопросам чисто нравственного и практического характера, общественной морали и поведения, на тему о том, что такое добро и зло, кто творит добро и кто совершает зло, что такое богатство и бедность, каким должен быть хороший правитель, к чему должны стремиться люди.
Свои проповеди Саади подкреплял конкретными примерами, живыми, увлекательными рассказами, яркими бытовыми картинами, фактами, взятыми из живой действительности, народными поговорками и пословицами, а также нередко своими собственными стихами. Некоторые рассказы, афоризмы и, разумеется, стихи, оказывавшие большое эмоциональное воздействие на слушателей, он записывал, чтобы не забыть и повторить при других своих выступлениях в других местах. Эти именно записи и легли в дальнейшем в основу «Гулистана». Человек, добывавший себе пропитание, средства к жизни подобной профессией, естественно, не мог оставаться долго в одном месте, в одном городе. Когда люди одного города теряли интерес к его проповедям, когда исчерпывался весь репертуар дервиша-проповедника, ему больше невозможно было оставаться там, и в поисках новых слушателей он отправлялся в другие города.
Коль слушатель речь не способен понять.
То можно ль держать вдохновенную речь?
Мы ждем доброй воли внимающих нам,
Желая сердца вдохновеньем зажечь.
(Перевод А. Старостина)
Помимо этого, без сомнения, к странствованиям и путешествиям Саади побуждала его большая любознательность. Как справедливо отмечал С.Ф. Ольденбург: «Саади был большой сердцевед, и его всегда глубоко интересовали люди, их поступки и побуждения, и потому, вероятно, ему и хотелось сравнивать людей разных стран и народов. Вывод, который он сделал из этих сравнений, если судить по его сочинениям, тот, что люди всех народов и стран мало чем друг от друга отличаются: одинаково, как ему казалось, и любят и ненавидят»[6].
Саади был свидетелем того, как одна часть общества беспрестанно трудилась, но вместе с тем голодала, нищенствовала, а другая – присваивала плоды ее трудов, угнетала, унижала ее, жила в бессмысленной роскоши и разврате. Вот эту основную и существенную сторону жизни своего времени Саади чрезвычайно рельефно запечатлел на страницах «Гулистана» и других своих произведений.
Какие тайны знает небосвод
И звезд, на нем горящих, хоровод!
Один – слуга; другой – владетель трона,
Суд нужен этому; тому – корона.
Один – в веселье, в горести другой.
Вот этот счастлив, тот – согбен судьбой.
Вот этот в хижине, а тот – в палатах.
Тот в рубище, другой – в шелках богатых.
Тот жалкий нищий, этот – богатей.
Тот бедствует, другой – гнетет людей.
Один здоров, другой всегда болеет,
Стареет тот, а этот молодеет.
Один и добр и честен без прикрас,
Другой – в болоте злых грехов увяз.
Один доволен, а другой расстроен,
Один в беде, другой – всегда спокоен.
Один величья мира властелин,
Другой – ничтожный раб в цепях судьбин.
Тот опьянен довольством, негой, властью,
Другой привык к невзгодам и несчастью.
Один улыбкой радости цветет,
Другого горе и тоска гнетет.
У одного безмерно достоянье,
Другой семье не сыщет пропитанье.
Светильник счастья пред одним горит,
А от другого тучей день закрыт.
(Перевод А. Старостина)
Таким образам, Саади из своих долголетних путешествий и странствований, во время которых он встречался и близко познакомился с самыми разнообразными людьми, представителями разных слоев общества: дервишами-бродягами, суфийскими шейхами, их учениками, ремесленниками и учеными богословами, купцами, отшельниками, поэтами и воинами, простыми людьми из низов и сильными и великими мира сего, вынес огромный опыт и знание жизни, любовь к подлинным творцам ее. Вот почему он так восторженно отзывается на страницах «Гулистана» о пользе путешествий и странствований:
«Выгоды путешествия велики: путешествуя, радуешь сердце, извлекаешь выгоды, видишь разные диковины, слышишь о чудесах, расширяешь образование и познания, умножаешь богатство и состояние, знакомишься с людьми и испытываешь судьбу».
Свои силы на поэтическом поприще Саади начал пробовать, вероятно, еще в юношеские годы, когда он жил в родном городе Ширазе. Однако стихи, относящиеся к этому периоду, до нас не дошли. Самые ранние из дошедших до нас стихов Саади относятся к 30-40-м годам XIII века, то есть они написаны в период пребывания поэта в Багдаде и во время скитаний. Это стихи главным образом лирического содержания – газели. Все они впоследствии вошли в разделы «Таййибат» (сборник приятных стихов), «Бадан» (сборник изящных диковинных стихов), «Газалият» (сборник газелей) и другие разделы его «Куллията».
Саади считается основоположником чистой газели. До Саади тоже писали газели, и в диване каждого крупного поэта можно найти немало замечательных лирических стихов. Однако «Саади довел жанр газели… до высокой степени совершенства»[7]. Только после Саади газель завоевала право серьезного жанра, и на литературной арене появились крупные поэты, которые подвизались исключительно в жанре газели.
Даже самые ранние газели Саади представляют собой классические образцы этого жанра и чрезвычайно высоко ценятся знатоками восточной литературы. Эти газели отличаются простотой и ясностью образов, естественностью и реальностью описываемых чувств, убедительностью сравнений, доступностью языка, отсутствием головоломных метафор и формальных украшений, исключительной певучестью и музыкальностью, глубоким содержанием и чрезвычайно изящной художественной формой.
Однако эти стихи Саади, несмотря на их достоинства, до написания им «Бустана» и «Гулистана» не пользовались особым успехом и популярностью среди тех слоев общества, которые являлись заказчиками, покупателями и ценителями поэзии. От Саади требовали хвалебных од – касыд, прославляющих «подвиг», «величие» и несуществующие доблести власть имущих, представителей господствующего класса. Но это претило поэту: истина была для него дороже презренного золота. В одном из своих стихотворений поэт описывает, как друзья его, видя бедствия, которые он терпел, советовали ему писать «мадх» – панегирик, чтобы избавиться от «лишений»…
На эти советы своих друзей Саади отвечает следующим образом:
Мне говорят: «О Саади! Зачем живешь в лишеньях ты?
Есть верный у тебя доход, с ним не узнаешь нищеты!
Десницей царскою твоей ты царством овладел,
Так почему тебя гнетут заботы дальней суеты?
Властителя ты похвали – богатство притечет к тебе,
А без богатства и талант – добыча слез и маеты».
«Да в мире многие сочтут, что коршун лучше,
чем симург, Но коршун падалью живет, симург же – символ чистоты.
Нет, не случится так со мной, к правителям я не пойду —
Не буду заниматься тем, чем попрошайки заняты.
У них иглу ты попроси – как будто сядешь на ежа.
Выпрашивать у них – позор, он доведет до тошноты…»
Тем не менее следует отметить, что Саади отдал определенную дань и этому традиционному жанру. В его «Куллияте» имеется небольшой раздел касыд. Однако касыды Саади коренным образом отличаются как от выспренных придворных панегириков, так и от суфийских касыд, прославляющих Бога. Часть касыд Саади носит чисто дидактический характер. В них даются советы и наставления людям. Поэт призывает к справедливости, к мудрому управлению страной, учит добру. Другая же часть этих касыд по своему содержанию ничем не отличается от обыкновенных газелей. Они посвящены описанию природы, приходу весны и т. д. Эти касыды исключительно красивы. В них поэт воспевает силу и красоту природы, дает почти физическое ощущение величия космоса. Они дышат свежестью, солнечным светом и ароматом зеленых полей…
Помимо газелей и касыд, «Куллията» Саади содержит также разделы: «Кыт’а», в которых поэт излагал для себя и своих друзей свои сокровенные мысли и чувства, «Четверостишия», носящие чисто лирический характер, «Рисала» – трактаты, написанные в суфийском духе, а также «Хазлият» – шутки, в большинстве случаев непристойного содержания. Саади оставил также целый сборник газелей на арабском языке.
Однако венцом его творений являются не эти сочинения, а знаменитые его «Бустан» («Плодовый сад») и «Гулистан» («Розовый сад»), которые снискали поэту бессмертную славу.
Около 1250 года Саади оставил свои скитания и обосновался в городе Дамаске. Здесь он приступил к написанию «Бустана» и работал над ним до 1255 года, то есть до возвращения в родной город Шираз.
«Бустан» – стихотворная поэма, состоящая из десяти глав (глава 1 – «О справедливости, рассудительности и мудрости», глава II – «О великодушии», глава III – «О любви» и т. д.). Каждая глава состоит из определенного количества рассказов и притч и небольших философских отступлений автора. Хотя рассказы и притчи в поэме занимают основное место, однако они выполняют служебный характер, иллюстрируя обращения и сентенции поэта, которые или предшествуют рассказам, или же содержатся в них самих.
После появления «Бустана», который сразу обратил на себя внимание, отношение к Саади высокопоставленных меценатов, богатых ценителей поэзии, изменилось. Если в предисловии к «Бустану» Саади жаловался, что «его стихи не ценят в Фарсе так же, как мускус в Хотане», то через год, во время написания своего другого произведения, «Гулистана», он гордо заявляет, что добрая слава о Саади ходит в устах у народа, молва о его красноречии распространилась по земле, сладкую хурму его рассказов едят, как сахар, его сочинения распространяются, как позолоченные грамоты, и так далее.
Правитель Фарса Атабек Абубекр ибн Саад Занги (1223–1258) пригласил Саади занять место среди его придворных поэтов. Саади высоко ценил Атабека Абубекра, который спас Фарс и его жителей от монгольского погрома, выплатив монголам большую сумму. Фарс был, пожалуй, единственной областью Ирана, которая уцелела от варварского набега монголов.
Однако, несмотря на это, Саади вежливо отказался от предложения почитаемого им Атабека. Подлинная причина отказа Саади от придворной службы становится ясной не из того, что он говорит в своем предисловии к «Гулистану» по поводу этого, а из его других многочисленных высказываний на этот счет. «Есть свой хлеб и спокойно сидеть лучше, чем золотой пояс службы надеть!»
Ты лучше горячую известь мешай обнаженной рукой,
Но, руки скрестив пред эмиром, ему услужая, не стой.
Ты жизнь дорогую проводишь в заботе —
«Что летом мне есть, что надеть мне зимою?»
О глупое чрево! Хоть коркой питайся.
Но спину не гни перед властью земною…
(Перевод А. Старостина)
Отказ вступить в ряды придворных поэтов навлек на Саади немилость двора. На страницах «Гулистана» и других произведений поэт постоянно жалуется на своих врагов и завистников, которые причиняли ему немало беспокойства.
Саади остался до конца жизни верен себе и продолжал говорить горькую правду, обличать пороки общества, в котором он жил.
Саади, боязни чужда твоя речь,
К победе иди, если поднял ты меч.
Всю правду яви! Все, что знаешь, открой,
Прочь речи корысти с их лживой игрой.
Иль смолкни, чтоб жар твоей мудрости чах.
Иль, алчность отринув, буду волен в речах.
(Перевод И. Липскерова)
В одном из «посланий» «Куллията» Саади, записанном кем-то с его слов («Встреча Шейха с Абака-ханом»), очень ярко раскрывается в этом отношении облик поэта:
«Шейх Саади, да помилует и да простит его Аллах, рассказывал:
“Когда я, возвращаясь из паломничества к Каабе, прибыл в резиденцию шаха Тавриз, я отыскал там ученых, улемов и праведных людей города, удостоился встречи с этими досточтимыми людьми, общение с которыми для меня было священным долгом. Я хотел повидаться с великим Хаджой Сахибдиваном Алааддином и Хаджой Сахибдиваном Шамсаддином, ибо я находился с ними в очень близких отношениях. Однажды я отправился к ним на поклон и вдруг на дороге увидел, что они едут на конях вместе с государем лика земли Абака-ханом. Увидев их с падишахом, я хотел было удалиться в какой-нибудь уголок, чтобы они не увидели меня, ибо при таких обстоятельствах было извинительно избегать встречи с ними.
В то время, когда я намеревался уйти, я заметил, что они оба сошли с коней и направились ко мне. Я подошел к ним, и они, осыпав меня приветствиями и поклонами, стали целовать мне руки и лицо. Выразив свою радость по поводу прибытия, они сказали:
– Как жаль, что мы до сих пор не знали о твоем прибытии!
Заметив все происходившее между нами, султан воскликнул:
– Уже несколько лет, как этот Шамсаддин и Алааддин находятся со мной и знают, что падишах лика земли – это я, но никогда эти братья не оказывали мне такого почета, какой они оказали сейчас этому человеку.
Тогда братья вернулись и сели на коней. Султан, обращаясь к Шамсаддину, спросил:
– Кто этот человек, которому вы оказали такое внимание и с которым обошлись так учтиво?
Он ответил:
– О владыка, он наш отец.
Султан воскликнул:
– Ведь я много раз спрашивал вас о вашем отце, но вы говорили, что отец ваш умер, а сейчас заявляете, что этот человек – ваш отец?
Братья ответили:
– О владыка, он наш духовный отец, наставник. Вероятно, до благословенного слуха падишаха дошли имя и песни знаменитого шейха Саади, речи которого известны всему миру.
Абака-хан повелел:
– Приведите его ко мне!