Высотка

Рэю Брэдбери, Клайву Льюису, Александру Сергеевичу Пушкину, Джону Толкину, Алексу Хиршу, Киру Булычёву, Джоан Роулинг, Терри Пратчетту, Нилу Гейману, Стивену Кингу, Юрию Норштейну, Илье Ильфу, Евгению Петрову и другим ребятам, без которых моё детство сложилось бы иначе

© Е. Н. Рыкова, 2022

© П. А. Родюкова, 2022

© ООО «Издательство «Абрикос», 2023

Осень

История первая
Лестница
(Нечто необозначенное^[1])

Эх, родная высотка!

Дóма и стены помогают, мой дом – моя крепость.

«Какое же враньё эти ваши поговорки!» – думаю я, несясь сломя голову. Дыхание сбилось, в руках коробка яиц…

Меня зовут Тройка, а мальчик, который только что достал пакет песка из сумки, – мой лучший друг Саша. Почему вместо того, чтобы, как все нормальные дети, снимать ролики для «ТукТука», мы убегаем от незнамо кого по лестнице?

Позвольте объяснить с самого начала.

Мы с Сашей живём на тридцатом этаже, через лестничный пролёт друг от друга, и оба любим книжки о Гарри Поттере.

Наш дом такой высокий, что разные слои атмосферы обнимают его, как кольца Сатурна. Ни один торфяник в августе не докуривает до нас свой угар. Плевок с нашего тридцатого падает на землю неделю. Ветра освежают в любой зной, а снег начинает идти на сутки раньше, чем там, внизу.

Саша верит, что в нашем доме живёт дядька Неспун. Руки у него волосатые и длинные, до пола, голова на триста шестьдесят градусов крутится, по ночам он ползает по высотке снаружи и заглядывает в окна. Видит, что какой-то ребёнок не спит, и утаскивает его.

Но вообще, Саша много во что верит, поэтому и ходит в театральный кружок.

Самое страшное для нашего дома – это когда лифты не ходят. Под нами – двадцать девять этажей соседей, над нами – ещё двенадцать. Кого там только нет: пенсионеры, революционеры, актёры, художники, сантехники, – и все поклоняются лифтам. Некоторые даже ставят около них маленькие игрушечные домики, носят туда шестерёнки и смазочные материалы – чтобы у лифтов были силы и чтобы они не издавали страшные рыки, приземляясь на первый этаж.

Никто у нас в подъезде не выжигает лифтам кнопки. Никто в них не писает. И не пишет матерные слова. Боятся. Иногда только какой-нибудь глупец отковыряет уголок у зеркала или прилепит рекламу пиццы на малярный скотч. Тогда лифты обязательно ломаются, и наш дом превращается в башню Рапунцель до прихода бригады в оранжевых комбинезонах.

Спускаться, а уж тем более подниматься по лестнице мало кто решается. Сашка рассказал, что там, в пролётах, то ли между тринадцатым и пятнадцатым, то ли между семнадцатым и восьмым, – зона отчуждения. И что однажды к тёте Васе КГБ^[2] снизу, с земли, пошёл курьер – так он пропал без вести.

Тётя Вася КГБ живёт как раз на тринадцатом, но сидит всё время на скамейке в жилетке – в жару и в мороз. Благодаря своим сверхъестественным способностям она с точностью до миллиметра может определить, кто и на каком этаже сверлил в неположенное время.

В день, когда мы попали на лестницу, я раздобыла брошюрку «25 опытов, которые точно не стоит повторять дома», и нам с Сашкой позарез надо было спуститься на землю. Мы хотели проверить, что случится, если смешать песок, сахарную пудру, пищевую соду, облить это всё спиртом и поджечь. Книжка обещала, что «на ваших глазах родятся маленькие монстры, которых будет становиться всё больше, пока они не сольются в одну огромную змею». Судя по иллюстрации, этой сказочной фразой авторы хотели сказать, что смесь сахара и соды от горения почернеет и начнёт подниматься, как тесто, чем-то напоминая какашку. Это было интересно. Но также мы не исключали вариант, что оно просто жбахнет. Поэтому решили последовать совету, данному в названии, и провести опыт не дома. А во дворе.

– Ну, где же наша карета? – спрашивал и спрашивал Саша, в пятый раз нажимая на кнопку, которая и так горела красным.

Санёк ждал лифтов сильнее, чем я, потому что сумка с ингредиентами оттягивала ему плечо. Мы собрали всё. Не спрашивайте, где взяли песок. И зачем тащили его на улицу, если там песочница. Я держала коробку сырых яиц. На всякий случай.

Стояла царственная тишина. Ничего не скрежетало, не потрескивало, не свистело, как пожарная машина. Ничего не двигалось за железными дверьми, отделявшими нас от глубокой пропасти шахты лифта.

– Саша, – я была вынуждена это признать, – они сломались.

Немного посовещавшись, мы решили идти по лестнице. Путь на неё лежал через общий балкон. Там курил наш сосед Пётр Олегович, оттягивая и отпуская резинку на синих трусах. Он вздрогнул, когда мы открыли картонную дверь.

– Извините, – сказала я, и голова сразу закружилась, – лифты снова сломались.

– Вот их ейтить, – рассердился Пётр Олегович, – пойду вызову бригаду.

Ветер на балконе бил, как хлопчатобумажное полотенце. Я почувствовала, что волосы на затылке подняло вертикально вверх и сразу же бросило на лицо. Я убирала их за уши, но они снова наваливались на глаза.

– Синь какая и золотень, – сказала я Саше, глядя, как внизу расходятся трамваи, как стоит в кудрях осенней листвы на площади Ильич и как там, далеко, волочится по облупленному мосту поезд.

– Пойдём, – сказал Сашка.

Стены были розовые, иногда оранжевые, воняло, но в общем и целом всё было нормально. Продвигались мы хорошо: бегом. Саша вскоре осмелел (он шпарил первым) и крикнул:

– Ровно идём! – Это меня обрадовало. Но я запыхалась и не подтвердила.

Через некоторое время его шаги замедлились. Я поняла почему: зона отчуждения. Она съедала свет. Одна за другой гасли, стихали лампочки. Скоро мы вошли в полную тьму. Ноги и глаза привыкали. Двенадцать ступенек – разворот, двенадцать ступенек – разворот. Я хотела спросить Сашку: «Это тут живёт Неспун?» – как увидела его.

Огромный, лохматый, с блямбой на голове, с нелепыми толстыми, но короткими руками, шёл он на меня. Я попятилась и упала. Попа ударилась о ступеньку. Чудовище приближалось. В этот момент я поняла, почему герои фильмов ужасов сначала от убийцы бегут, потом спотыкаются и дальше забывают использовать ноги, а ползут на локтях, что, конечно, медленнее. Я от страха забыла всё, не только ноги. Неспун снял голову и убрал её под мышку.

– А-а-а-а-а-а! – закричал Сашка и как бешеный ринулся обратно, наверх.

– А-а-а-а-а-а! – закричала я от боли, потому что Саша наступил мне на руку.

– А-а-а-а-а-а! – закричал безголовый Неспун.

Это был уже перебор. Оттоптанные пальцы как-то сами собой потянулись к коробке яиц и машинально её открыли. Я вскочила, понеслась вслед за Сашкой, а кидать старалась вполоборота. Особо целиться не получалось, но я слышала чавканье и хруст скорлупок. Будто дядька Неспун ловил яйца ртом и сжёвывал их.

– Песок! – загорланил вдруг Сашка, чем контузил моё левое ухо.

Ну вот. Теперь вы знаете, почему нам темно и страшно в родном доме. А также – как так получилось, что Саша швыряет пригоршни песка в чудовище из пролётов отчуждения. Треск рвущейся одежды? Это ещё откуда?

Вскоре я запыхалась так, что слышала только своё сердце: оно громко билось в контуженном ухе. Скакать дальше вверх по ступенькам не было сил. Оставалось только одно: встретить смерть лицом к лицу.

«Сан Саныч, простите, что прогуливала физкультуру», – подумала я, обернулась и в этом последнем, предобморочном мгновении краем закатившегося глаза увидела, что на месте страшной неспунской головы торчит нестрашная ушастая.

Кирюша с десятого этажа.

– Ребза, ребза, подождите! Прекратите кидаться! Как хорошо, что я вас встретил! – орал он, протягивая ко мне крылья в плюшевых перьях.

– Троечка, держись, я спасу тебя! – откуда-то сверху навалился Сашка, больно ударив локтем в бок.

– А-а-а-а-а-а! – снова закричала я от боли. – Стопари, это не Неспун!!!

Но Саша с криком «Песок!» запулил в Кирюшу остатки ингредиента.

– Ох! Вот чёрт! Жжёт! Жжёт! – тот согнулся в три погибели и тёр крыльями глаза.

Санёк наконец прозрел.

– Прости, – засуетился он. – Я подумал, ты – это не ты. А, ну знаешь, вроде как песочный человек^[3]. Я решил, что сейчас песком его… побежу… не, победю… а, неважно, одолею его же оружием.

Кирилл не слушал и стонал.

– Тебе глаза надо водой промыть, – Сашка копался в сумке. – Подожди, у меня где-то было… А, вот!

– Санёк! – закричала я. – Это медицинский спирт!!!

На лестнице запахло операционной, но Кирилла спасло крыло: он вовремя успел заслониться.

– Точно, спирт, – Саша удивлённо смотрел на бутылку.

Кирюша уронил снятую голову и присел на ступеньки. Уроненная голова была цыплячьей. Клюв. Гребень. Глаза навыкате, бешеные.

Настоящая, природная Кирюшина башка была вся в желтках и скорлупе.

– Мне в этом костюме по лестнице неудобно спускаться, а лифты не работают. Я просто хотел, чтобы вы мне помогли немного!

Кирилл в куриной забегаловке подрабатывает. У метро в костюме Цыплёнка стоит и вручает людям шарики на палочках. На шариках тот же Цыплёнок нарисован и надпись: «Чикен гриль».

Через полчаса мы вывели Кирилла на свет, встретив по дороге и тёть-Васиного курьера.

Оттоптанные пальцы сильно ныли.

Толпа встречала нас у подъезда. Люди улыбались и хлопали: бригада в оранжевых комбинезонах, тётя Вася КГБ, дети с детской площадки и взрослые со взрослой.

Кирюша щурил воспалённые глаза.

– Кирилл, ты что, пил? – случайно срифмовала тётя Вася. – Я обо всём сообщу твоей матери!

– Распишитесь, пожалуйста, – курьер протянул ей бумажку. Он месяц на нашей лестнице сидел. Потерялся и не смог найтись. Думал уж, не спасут.

– Не буду, – тётя Вася КГБ глянула на него с превосходством. – Вы доставку задержали.

– Да возьмите хоть бесплатно, – курьер в отчаянии протянул ей мятую коробку, на которой было написано: «“Воструха”^[4]. Подслушивающее устройство нового поколения».

Кстати. Только тётя Вася КГБ верит мне, что иногда из нашей высотки можно услышать, как в Тихом океане кричат киты. Она и «Воструху» для этого купила.

– Ты чего такая грустная? – спросила мама вечером.

– Да вот, – я ей показала. – Любимый свитер порвала.

Он у меня и правда любимый: с надписью «Слизерин», потому что в книгах про Гарри Поттера мне больше всего Драко Малфой^[5] нравится.

– Это потому, что ты лазила по тёмным лестницам. А ещё вымазалась сырыми яйцами и обвалялась в песке. Сандра, ну ты же девочка! Когда ты перестанешь бегать за этим Сашей и заведёшь себе нормальных подруг?

Как вы, наверное, уже поняли, Тройка – это кличка. Теперь ясно, почему я так не люблю своё имя? Сандра!!! Слышали?!

Мама вздохнула и открыла шкаф.

– Вот, – она протянула мне кофту с Минни-Маус на спине. – Не новая, конечно. Моя ещё. Но, кажется, тебе подойдёт. Берёшь?

– Беру! – согласилась я.

Когда мама ушла, я забралась под одеяло с головой, поджала колени и стала в них дышать. Моя кровать стоит у стены. А за стеной ничего нет, только летают птицы и тянутся провода. Далеко внизу торчат крыши обычных, низких домов, и деревья между ними стоят с листвой такой тёмной, что кажутся синими. Я лежала и ловила каждый звук: не ползёт ли кто там, цепляясь за выступы, – и, конечно, скоро заскрежетали по бетону когти и послышалось его, Неспуна, неровное дыхание.

История вторая
Семь Я

Могучим посохом волшебника торчит наш дом над старинной Школьной улицей. Он не только многоэтажный, но ещё и образцово-показательный! К нему даже табличка привинчена: «Дом высокой культуры быта». Кто-то, правда, последнее слово зачеркнул и сверху «чуда» приписал. Но мне нравится!

«Дом высокой культуры чуда» даже круче звучит. Потому что у нас всё и на самом деле чудесно. Ну и, конечно, высоко и культурно.

Ошибаются те, кто говорит, что в Москве нет неба. Мол, вместо него круглый год головная боль и вата. Враки: небо на месте, и в нём живём мы.

Мы – это я, сестра номер один Лила, сестра номер два Аля, мама с папой, собака Сковородка и рыба Лещ^[6].

У нашего папы очень сложная профессия. Возможно, самая сложная в мире. Он – испытатель. Риски, скрытые дефекты и побочные эффекты новоизобретённых предметов папуля берёт на себя. «Испытатель чего?» – спросите вы. А всего!

Выходит, например, новый телефон. Хорошо ли он работает? Быстро ли садится батарейка? Не взорвётся ли от случайного попадания в суп? Как узнать? Правильно – обратиться к моему папе. И придётся ему, бедному, два месяца ходить с моделью, на которую другие только копить начали. Или вот кеды. Чьи пятки они будут натирать первыми? В чьих руках порвутся их флуоресцентные шнурки?

Это раньше, в молодости, он разные профессии пробовал: был специалистом по обеспечению безопасности кокосовых пальм, автором посланий в печеньках счастья, как-то целое лето прослужил уборщиком айсбергов в Северном Ледовитом океане. Но теперь всё. Остепенился. У него есть, в конце концов, мы. Приходится папе тестировать премьеры спектаклей и новые рецепты тортов от гильдии московских кондитеров.

Уф. Теперь я должна вам секрет открыть. Меня называют Тройкой не только потому, что я последняя сестра.

У меня ещё и третий глаз есть.

Дело было так: однажды в садике началась эпидемия ветрянки. Зелёные точки скакали по детям. Когда они добежали до меня, то оказались такие чесучие, жуть! Мама говорила не чесать, но я чесала-чесала, чесала-чесала, особенно глаза. И вот как-то точки у меня прошли, и глаза вместе с ними. Не стало под бровями ни чёрточки, ни намёка, одна зелёнка по всему лицу. Ну и что было делать? Пришлось отрастить третий. Он у меня в ладони, прячется на линии судьбы. Я им редко пользуюсь, ведь стоило тогда отоспаться, и первые два глаза вернулись. Сразу же, как температура спала.

Этот третий много чего разного видит. Можно, например, жухлевать в карточной игре. Или списывать, положа руку на шпаргалку. Отвечать пересказ, рукой подглядывая в учебник. Но чаще всего я его использую для того, чтоб видеть людей немножко подробнее, чем они обычно кажутся.

Например, Алька, средняя сестра, очень любит пореветь. Мама говорит, что у неё «кризис пубертата». А у папы – «среднего возраста». Я один раз ему сказала:

– Хочу быть мальчиком.

– Я тоже, – ответил папа.

– Тоже – мальчиком? Обратно в детство то есть?

– Нет, чтобы ты родилась мужеского полу. – Папа в тот момент испытывал электронный переводчик на древнерусский и начал говорить на старинный манер. – А тебе коя в том нужда?

– Хочу, когда вырасту, стать мужчиной потому что, – отвечаю. – И быть королём дома, как ты. А не кухаркой и уборщицей, как мама.

– Я мусор выношу, – от обиды папа вышел из режима тестирования. – И позавчера, между прочим, посуду мыл… в посудомойке!

Кризисным только дай подуться. Когда мы особенно их утомляем, они уходят играть в настольные игры: на первом этаже открыли филиал «Московского игромана». Теперь особо увлекающиеся рубятся в «Скрэббл» и «Монополию». Папа работал там инспектором качества игральных кубиков, его пускают бесплатно.

Лила у нас самая старшая сестра. Она очень справедливая и неуклюжая: борется за всё хорошее против всего плохого. Если у нас в доме кто чьи права нарушил, появляется Лила и тут же подписывает петицию. Прошлой весной она устроила одиночный пикет за равноправие: стояла у подъезда с картонкой и требовала, чтобы этажи нашей башни находились на одинаковой высоте от земли. Пока плакат писала – себе карандашом в глаз так ткнула, что потом три недели с повязкой ходила, как одноглазый пират.

Сковородка, хочу сказать, очень глупая собака. А ещё длинная и хвост торчком. Чёлку отрастила и теперь считает, что раз глаз не видно, то можно шкодить. С тех пор как я перестала дёргать её за уши, мы очень сдружились на почве хулиганства. Делает, например, мама трубочки с повидлом, бельё повесить отвлечётся, а мы тут как тут – едим сырые с поддона.

Самый живучий в семье – Лещ. Он вообще-то Алькина золотая рыбка, а не лещ. Круглый, с прозрачным хвостом. Но папа протестировал психологический тренинг «Я уникум» и полюбил давать питомцам странные имена.

Вот, например, я: как можно было назвать девочку Александрой? Маме, когда я была в садике, приходили эсэмэски: «Ваш Александр покусал Гену Воршина». Ладно бы это – полбеды. Так папа зовёт меня не Сашей, как все приличные люди, а Сандрой, как все неприличные.

Эх, как же я завидую Саньку с его простыми родителями! Самое страшное, что может с ним случиться, – мама в порыве нежности назовёт его Шурочкой.

– Сандра?! Она что у тебя, певичка? – злится на папу бабушка, когда приезжает в гости. – Ты ей ещё волосы в зелёный цвет покрась.

– Красил, когда зелёнку испытывал, всё смылось просто, – отвечает папа.

Но это, можно сказать, повезло: я – третья дочь, на мне воображение поиссякло.

Думаете, я ошиблась там вначале и сестру номер один зовут не Лила, а Лиля? Простая такая, обыденная Лиля, которая живёт во многих семьях? Фигушки! Своего первенца папа назвал в честь Туранги Лилы^[7]. Если вы вдруг не знаете, кто это, посмотрите «Футураму». Ладно, не удержусь: сиреневое чудище-циклоп, вот кто!

А Аля? Вам кажется, что полное имя у сестры номер два – Алина или Алевтина на крайний случай? Как же. Внимание: нашу среднюю зовут Фи-за-ли-я (возможно, поэтому у неё по жизни кризис).

В детстве Физалия аквариум с золотым Лещом два раза разбивала. Пыталась накормить его детальками LEGO. Пугала золотую рыбку из-за угла. А он – выжил.

– Если он с вами всё-таки не сдюжит, – говорит Сашка, – ты его в унитаз не спускай. Похороним под тополем, как героя.

Саша, как и все актёры, любит, когда жизнь похожа на кинематограф.

Но Лещ пока что дюжит. Он у нас самый живучий.

История третья
Квартира 276
(Сказка о рыбке)

Один раз актёр Полученков, который живёт на тридцать пятом, пригласил нас с Сашкой сняться в фильме про путешествие во времени. Никто такого не пропускает, даже если у мамы день рождения. Особенно Сашка – это ж его звёздный час! А съёмки – это ж такое дело бесконечное, какое там «будь дома к семи».

В общем, когда я домой в одиннадцать пришла, там никого не было, даже Сковородки. На кухне грязная посуда, в гостиной – улики, указывающие на праздничный ужин. Обёртки от вскрытых подарков.

Я тихонько присела рядом с Лещом.

– Забыла? – спросил он вдруг человеческим голосом.

Я решила не удивляться – золотая рыбка всё-таки.

– Забыла, – призналась, – напрочь. Совсем.

– А голову ты на съёмках не забыла? – уточнил Лещ.

Тут на улице раздался одинокий протяжный звук. А за ним ещё один.

– Слышишь? Киты кричат в Тихом океане, – грустно сказала я.

– Ты тему-то не переводи, – посоветовала золотая рыбка.

– Слушай, – меня вдруг осенило, – ты, случайно, желания не исполняешь?

– Наконец-то дотумкала. – Лещ выдохнул три элегантных пузырька.

– Серьёзно? – я причпокнула нос к аквариуму. – Лещик, миленький, сделай так, чтоб время отмоталось и было семь вечера, а? Нет, лучше шесть, я ещё подарок успею купить.

– Бесплатно не работаю, – он повернулся ко мне прозрачной попой.

– Иначе в унитаз спущу! – Честное слово, я не хотела угрожать. Вырвалось.

– Ой, спусти, пожалуйста! – взмолилась золотая рыбка. – По трубам я доберусь до моря!

– Лещик, ты сбрендил? Мы в Москве, какое море?! И потом, меня Алька убьёт. Это я так, пошутила. Где, кстати, они?

– Тебя искать пошли, – грустно вздохнул Лещ. – Решили, что ты пропала. Ты же не сказала никому про фильм.

– Точно! – Я взъерошила волосы и раздула щёки. Внутри от волнения расползалась неприятная горячка. – Тогда они все меня убьют. Не только Алька.

– Если вернутся, – многозначительно добавил Лещ. Утешать меня он явно не собирался.

– И что делать? – жалко спросила я.

– В унитаз спустишь?

– Нет. Я тебя прямо в море выпущу. Мы летом поедем.

– Вот когда выпустишь, тогда и помогу. А пока сиди у разбитого корыта, – и Лещ махнул плавником на неубранный стол.

Я схватила веник и бросилась подметать обёртки. Собрала тарелки. Запихнула в посудомойку. Вынесла мусор.

– Ты хоть им звякни, что ли, – не сдержался наблюдавший за моими стараниями Лещ. – А, ты же наказана. Три дня без телефона, помню-помню. А наизусть ни одного номера не знаешь.

Я только гневно глянула на этого умника. Отвечать не стала.

– На шкафу он.

– А вот за это спасибо! – Я подставила табуретку и пошарила по шкафу рукой. – Всё-таки ты не бесполезное украшение интерьера! Ой, разряжен.

Лещ закатил выпуклый глаз и цокнул. Экран включился, нарисованная батарейка – пустой индикатор зарядки – наполнилась зелёным до ста процентов.

– Да ты и правда волшебник! – я уже набирала Лилу, она меньше всех кричать будет.

– Море. Ты обещала, – напомнил Лещ, – и, это… Не говори никому про меня. Замучают же. Особенно Алька.

– Забились! Но тогда ещё и подарок нашамань!

Лещ аж встал на хвост от возмущения. Но хлопнул плавниками, и я еле поймала небольшую коробку с бантом, которая появилась прямо в воздухе.

– Тройка!!! – Лила заорала в трубку так, что я аж отпрянула. Видимо, раньше я не слышала её на максимальной громкости. – Где ты?! Что с тобой?! Твои права никто не нарушил?! Скажи мне честно, не скрывай от сестры!!!

– Они записку не заметили, – подсказал Лещ.

– Я дома. Я в порядке, – прошептала я и сжалась.

– Как дома? Как в порядке? – сестра номер один уняться не могла. – Не смей шутить, это обесценивание моего волнения за тебя!

– Вы что, не читали записку? – я посмотрела на золотую рыбку с мольбой. Не хочу быть дворянкой столбовою, не хочу быть царицею морскою, сделай так, чтоб меня не ругали.

– Какую записку??? Где??? – бушевала Лила.

– На холодильнике, – снисходительно подсказала рыбка.

– На холодильнике, – послушно повторила я и повернула голову.

Под магнитом действительно появилась бумажка: «Семья! Ушла сниматься в кино! Буду поздно (надеюсь к этому времени стать звездой)! Всех люблю, а маму – по-деньрожденьчески!»

– Имей в виду, что я напишу про тебя гневный пост во все соцсети! – угрожающе прошипела Лила и закричала куда-то в сторону: – Мам-пап! Тройка нашлась!

Я поспешила отключиться, пошла чистить зубы и отрубилась прямо так – в ванной, на корточках.

Разбудила меня Сковородка: лизала лицо, отвлекаясь на погрыз торчащей изо рта щётки.

– Надо же, как я не заметила записку? – бормотала мама на кухне.

– Ты только не ругай её слишком сильно, – прибормотывал рядом папа. – Посмотри, как она убралась!

Я выползла из ванной.

– С днём рождения. – Глянула на часы, они показывали полпервого. – С прошедшим.

– Спасибо, – мама вертела в руках подарок, стараясь не перейти к части «ругать слишком сильно». Шёлковая лента легко развязалась и упала на пол. – Ох, Сандрочка! Это именно то, что я хотела. Как ты догадалась?

В коробке оказалось старое издание русских народных сказок с иллюстрациями Билибина^[8] и серёжки в виде берёзовых листиков.

Я глянула на Леща с благодарностью. Он задрал свой рыбий нос.