Часть первая
Беглецы
Глава 1
Чрезвычайное происшествие
Генка и Славка сидели на берегу Утчи.
Штаны у Генки были закатаны выше колен, рукава полосатой тельняшки – выше локтей, рыжие волосы торчали в разные стороны. Он презрительно посматривал на крохотную будку лодочной станции и, болтая ногами в воде, говорил:
– Подумаешь, станция! Прицепили на курятник спасательный круг и вообразили, что станция!
Славка молчал. Его бледное, едва тронутое розоватым загаром лицо было задумчиво. Меланхолически жуя травинку, он размышлял о некоторых горестных происшествиях лагерной жизни…
И надо было всему случиться именно тогда, когда он, Славка, остался в лагере за старшего! Правда, вместе с Генкой. Но ведь Генке на все наплевать. Вот и сейчас он как ни в чем не бывало сидит и болтает ногами в воде.
Генка действительно болтал ногами и рассуждал про лодочную станцию:
– Станция! Три разбитые лоханки! Терпеть не могу, когда люди из себя что-то выстраивают! И нечего фасонить! Написали бы просто: «прокат лодок» – скромно, хорошо, по существу. А то «станция»!
– Не знаю, что мы Коле скажем, – вздохнул Славка.
– При чем тут мы? А если он будет выговаривать, то я ему прямо скажу: «Коля! Надо быть объективным. Никто тут не виноват. И вообще, в жизни без происшествий не бывает». – И он с философским видом добавил: – Да без них и жизнь была бы неинтересной.
– Без кого – без них?
– Без происшествий.
Вглядываясь в дорогу, идущую к железнодорожной станции, Славка сказал:
– Ты лишен чувства ответственности.
Генка презрительно покрутил в воздухе рукой:
– «Чувство», «ответственность»!.. Красивые слова… Фразеология… Каждый отвечает за себя. А я еще в Москве предупреждал: «Не надо брать в лагерь пионеров». Ведь предупреждал, правда? Не послушались.
– Нечего с тобой говорить, – равнодушно ответил Славка.
Некоторое время они сидели молча, Генка – болтая ногами в воде, Славка – жуя травинку.
Июльское солнце пекло неимоверно. В траве неутомимо стрекотал кузнечик. Речка, узкая и глубокая, прикрытая нависшими с берегов кустами, извивалась меж полей, прижималась к подножиям холмов, осторожно обходила деревни и пряталась в лесах, тихая, темная, студеная…
Из приютившейся под горой деревни ветер доносил отдаленные звуки сельской улицы. Но сама деревня казалась на этом расстоянии беспорядочным нагромождением железных, деревянных, соломенных крыш, утопающих в зелени садов. И только возле реки, у съезда к парому, чернела густая паутинка тропинок.
Славка продолжал вглядываться в дорогу. Поезд из Москвы уже, наверно, пришел. Значит, сейчас Коля Севостьянов и Миша Поляков будут здесь… Славка вздохнул.
Генка усмехнулся:
– Вздыхаешь? Типично интеллигентские охи-вздохи!.. Эх, Славка, Славка! Сколько раз я тебе говорил…
Славка встал, приставил ладонь козырьком ко лбу:
– Идут!
Генка перестал болтать ногами и вылез на берег.
– Где? Гм!. Действительно, идут. Впереди – Миша. За ним… Нет, не Коля… Мальчишка какой-то… Коровин! Честное слово, Коровин, беспризорник бывший! И мешки тащат на плечах…
– Книги, наверно…
Мальчики вглядывались в маленькие фигурки, двигавшиеся по узкой полевой тропинке. И, хотя они были еще далеко, Генка зашептал:
– Только имей в виду, Славка, я сам объясню. Ты в разговор не вмешивайся, а то все испортишь. А я, будь здоров, я сумею… Тем более – Коля не приехал. А Миша что? Подумаешь! Помощник вожатого…
Но как ни храбрился Генка, ему стало не по себе. Предстояло неприятное объяснение.
Глава 2
Неприятное объяснение
Миша и Коровин опустили на землю мешки.
– Почему вы здесь? – спросил Миша.
Он был в синей кепке и кожаной куртке, которую не снимал даже летом – ведь в ней он выглядел заправским комсомольским активистом.
– Так просто. – Генка ощупал мешки: – Книги?
– Книги.
– А где Коля?
– Коля больше не приедет. Его мобилизовали во флот…
– Вот оно что… – протянул Генка. – А кого пришлют вместо него?
Миша медлил с ответом. Он снял кепку и пригладил свои черные волосы, которые частым смачиванием превратил из курчавых в гладкие.
– Кого же пришлют? – переспросил Генка.
Миша медлил с ответом потому, что вожатым отряда назначили его самого. И он не знал, как сообщить эту новость ребятам, чтобы они не подумали, что он задается, но и чтобы сразу признали его вожатым… Сложная задача – командовать товарищами, с которыми сидишь на одной парте. Но по дороге Миша придумал два спасительных словечка. Скромно, с подчеркнутым безразличием он сказал:
– Пока меня назначили.
«Пока» и было первым спасительным словом. Действительно, кто должен временно заменить вожатого, как не его помощник?
Но скромное и учтивое «пока» не произвело ожидаемого действия. Генка вытаращил глаза:
– Тебя? Но какой же авторитет мы будем иметь в деревне? Колю все уважали… И старики.
Тогда Миша произнес второе спасительное слово:
– Я отказывался, но райком утвердил. – И, почувствовав за собой авторитет райкома, строго спросил: – Как же вы бросили лагерь?
– Там Зина Круглова осталась, – поспешно ответил Генка.
Вот что значит спросить построже… А Славка и вовсе каким-то извиняющимся тоном начал:
– Видишь ли, Миша…
Но Генка перебил его:
– Ну как, Коровин, в гости к нам приехал?
– По делу, – ответил Коровин и шумно втянул носом воздух. Плотный, коренастый, он в форменной одежде трудколониста выглядел совсем толстым и неуклюжим. Лицо его лоснилось от пота, и он все время отмахивался от мух.
– Раздобрел ты на колонистских хлебах, – заметил Генка.
– Кормят подходяще, – ответил простодушный Коровин.
– А по какому делу ты приехал?
Миша объяснил, что детдом, в котором живет Коровин, превращается в трудовую коммуну. И разместится трудкоммуна здесь, в усадьбе. Завтра сюда приедет директор. А Коровина вперед послали. Узнать, что к чему.
Из скромности Миша умолчал о том, что это, собственно говоря, его идея. Вчера он встретил Коровина на улице и узнал от него, что детдом ищет под Москвой место для трудовой коммуны. Миша объявил, что знает такое место. Их лагерь размещен в бывшей помещичьей усадьбе Карагаево. Правда, это Рязанская губерния, но и от Москвы недалеко. Усадьба пуста. В огромном помещичьем доме никто не живет. Отличное место. Ничего лучшего для коммуны не придумаешь… Коровин рассказал об этом своему директору. Директор велел ему ехать с Мишей, а сам обещал приехать на другой день.
Вот как было на самом деле. Но Миша не рассказал этого, чтобы ребята не подумали, что он хвастается. Он им только сообщил, что здесь будет трудкоммуна.
– Фью! – засвистел Генка. – Так и пустит их графиня в усадьбу!
Коровин вопросительно посмотрел на Мишу:
– Кто такая?
Размахивая руками, Генка начал объяснять:
– В усадьбе раньше жил помещик, граф Карагаев. После революции он удрал за границу. Все с собой увез, а дом, конечно, оставил. И тут живет теперь одна старуха, родственница графа или приживалка. В общем, мы ее зовем графиней. Она охраняет усадьбу. И никого туда не пускает. И вас не пустит.
Коровин опять втянул носом воздух, но уже с некоторым оттенком обиды:
– Как – не пустит? Ведь усадьба государственная.
Миша поспешил его успокоить:
– Вот именно. Правда, у графини есть охранная грамота на дом как на историческую ценность. Не то царица Елизавета здесь жила, не то Екатерина Вторая. И графиня всем тычет в нос этой грамотой. Но ты сам пойми: если будут пустовать все дома, в которых веселились цари и царицы, то где, спрашивается, народ будет жить? – И, считая вопрос исчерпанным, Миша сказал: – Пошли, ребята! Мы с Коровиным от самой станции мешки тащили. Теперь понесете вы.
Генка с готовностью ухватился за мешок. Но Слава, не двигаясь с места, сказал:
– Видишь ли, Миша… Вчера Игорь и Сева…
– Ах да, – перебил его Генка, опуская мешок, – я только хотел сказать, а Славка вперед вылез. Всегда ты, Славка, вперед лезешь!
Потом он заканючил:
– Понимаешь, какое дело, Миша… Такое, понимаешь, дело… Как бы тебе сказать…
Миша рассердился:
– Что ты тянешь? Тянет, тянет… «Как бы», «что бы»!
– Сейчас, сейчас… Так вот… Игорь и Сева убежали.
– Куда убежали?
– Фашистов бить.
– Каких фашистов?
– Итальянских.
– Глупости ты болтаешь!
– Почитай сам.
Генка протянул Мише записку. Она была очень короткой: «Ребята, до свиданья, мы уезжаем бить фашистов. Игорь, Сева».
Миша прочитал записку раз, потом другой, пожал плечами:
– Чепуха какая-то!.. Когда это случилось?
Генка начал путано объяснять:
– Вчера, то есть сегодня. Вчера они легли спать вместе со всеми, а утром просыпаемся – их нет. Только вот эта записка. Мне, правда, они еще вчера показались очень подозрительными. Вздумали ботинки чистить! Никакого праздника нет, а они вдруг ботинки чистить… Смешно…
И он неестественно засмеялся, приглашая Мишу тоже посмеяться над тем, что Игорь и Сева вздумали чистить ботинки.
Но Мише было не до смеха.
– Где вы их искали?
– Всюду. И в лесу, и в деревне…
– Может, они с жиганами связались? – сказал Коровин. – У нас как кто убежит – значит, ищи жигана поблизости. Он подбил. И обязательно в Крым бегут. Сейчас все в Крым бегут.
Миша махнул рукой.
– Какие здесь жиганы! Просто эти вот помощнички всех распустили. – И он смерил Генку и Славку взглядом, исполненным глубочайшего презрения.
– При чем здесь мы? – в один голос закричали Генка и Славка.
– При том! Раньше не бегали, вот при чем!
Генка прижал руки к груди:
– Честное благородное слово…
– Не нужно твоего благородного слова! – оборвал его Миша. – Пошли в лагерь!
Генка и Славка взвалили на плечи мешки. Мальчики двинулись к лагерю.
Глава 3
Усадьба
Тропинка, по которой шли мальчики, вилась полями.
Генка болтал без умолку. Но разговаривать он умел, только размахивая руками. Мешок с книгами как-то незаметно, сам собой перекочевал обратно на плечи Коровина.
– Если вам даже удастся перебороть графиню, – разглагольствовал Генка, – то все равно организовать здесь коммуну, наладить хозяйство будет очень трудно. Прямо скажем – невозможно. В усадьбе ничего нет. Только один дом. Инвентаря никакого. Ни живого, ни мертвого. Ни бороны, ни сохи, ни плуга, ни телеги. И думаешь, все крестьянам досталось? Ничего подобного. Кулаки растащили. Честное слово! Тут, брат Коровин, такие кулаки, каких, может быть, больше нигде и нет. Ты себе представить не можешь, что они вытворяют.
– А что?
– Ах ты, чудак! Ведь мы сюда приехали, чтобы организовать пионерский отряд. А все против нас. Во-первых, кулаки. Во-вторых, религия. В-третьих, несознательность родителей: не пускают ребят в отряд. Даем спектакль – битком набито. Объявим после спектакля собрание – все разбегаются.
– Дело известное, – глубокомысленно заметил Коровин.
– Вот именно, – подхватил Генка. – А сами ребята деревенские… Сколько у них предрассудков! Только и рассуждают о леших и чертях. Поработай с ними!
– Трудно, значит?
– Нелегко, – сокрушенно подтвердил Генка. Но тут же хвастливо добавил: – Но мы ведь и потруднее дела делали. Раз должны организовать – значит, организуем. Вот книжечки им привезли, – он тронул рукой мешок, который за него тащил Коровин, – спектакли даем, в ликбезе работаем, ликвидируем неграмотность. Увидишь: мы здесь самые первые организуем пионерский отряд. Правда, Миша?
Миша ничего не ответил. Он молча шагал по дороге и думал о том, как неудачно начинается его работа в качестве вожатого отряда. В первый же день пропали два пионера. Куда они делись? Без денег, без продуктов они далеко не убегут. Но мало ли что может случиться с ними в дороге. Могут и в лесу заблудиться, и в реке утонуть, и под поезд попасть… Такая неприятность!
Поставить в известность их родителей или нет? Пожалуй, не стоит. Зачем зря волновать? Ведь все равно беглецы найдутся. А родители всех взбудоражат. Подымут на ноги всю Москву. Неприятностей не оберешься. В школе, в райкоме только и будут говорить об этом происшествии. А в деревне уже, наверно, сплетничают, что пионеры разбегаются и, значит, не надо отдавать ребят в отряд. Вот что наделали Игорь и Сева… Подорвали авторитет отряда. Отряд целый месяц работал в таких трудных условиях, и на тебе!
Эти мрачные размышления прервал Генкин выкрик:
– А вот и усадьба!
Мальчики остановились.
Перед ними, высоко на горе, в гуще деревьев, стоял двухэтажный помещичий дом. Казалось, что у него несколько крыш и много дымовых труб. Большая полукруглая веранда, огороженная барьером из белых каменных столбиков, разделяла дом на две равные части. Над верандой возвышался мезонин с двумя окнами по бокам и нишей посередине. К дому, пересекая сад, вела широкая аллея, вначале ровная, земляная, затем в виде отлогих каменных ступеней, постепенно образующих каменную лестницу, двумя крыльями огибающую веранду.
Генка прищелкнул языком:
– Красиво?
Коровин с шумом втянул воздух:
– Хозяйство – вот что важно.
– А хозяйства там никакого нет, – заверил его Генка.
Действительно, усадьба казалась заброшенной. Сад зарос. Скамейки вдоль аллей были сломаны, большая гипсовая ваза на клумбе разбита, пруд затянулся ядовито-зеленой тиной. Все было мертво, безжизненно, мрачно.
И только когда мальчики углубились в сад, звонкие ребячьи голоса нарушили эту угнетающую тишину…
За сломанной оградой на лужайке белели палатки. Это и был лагерь. Ребята бежали навстречу мальчикам. Впереди – Зина Круглова. На своих толстых, коротких ногах она бегала быстрее всех.
Глава 4
Отряд
Собственно говоря, здесь был не весь отряд, а только пятнадцать ребят, самых старших. Из них девять комсомольцев. Остальные будут вступать в комсомол этой осенью. Но называли они себя отрядом – а как же еще?
Три палатки стояли под деревьями по окружности лужайки. В середине высилась мачта с развевающимся в воздухе вымпелом. В стороне горел костер. На двух треногах лежала палка, порядком обгоревшая. Возле костра хлопотали дежурные, варили обед. Сильно пахло подгоревшим молоком.
– Все в порядке, – быстрой скороговоркой докладывала Зина, – письмо краснофлотцам отправили, занятия в ликбезе вчера провели. Пришло восемь человек вместо двенадцати. А насчет Игоря и Севы они, – Зина кивнула на Генку и Славку, – наверно, уже тебе рассказали.
При упоминании об Игоре и Севе ребята загалдели. Всех перекричал Борька Баранов. Он совсем не рос, и его по-прежнему звали Бяшкой. Но он стал ужасным борцом за правду. Ему казалось, что если бы не он, Бяшка, то в мире воцарились бы ложь и несправедливость. И он громче всех закричал:
– Они убежали из-за Генки!
– Что ты врешь, Бяшка несчастная! – возмутился Генка.
Но Миша велел Бяшке рассказывать.
Как всегда, когда он боролся за правду, Бяшка начал очень торжественно:
– Я расскажу всю правду. Мне незачем прибавлять и выдумывать.
– Ближе к делу, – поторопил его Миша: Бяшкино предисловие могло затянуться на добрых полчаса.
– Так вот, – продолжал Бяшка, – когда мы легли спать, то начали разговаривать. Это было после спектакля «Смерть фашизму». Игорь и Сева сказали, что надо не спектакли ставить, а фашистов громить, чтобы не убивали коммунистов. Тогда Генка начал над ними смеяться: «Поезжайте, поезжайте бить фашистов, а мы посмотрим». Игорь разозлился и сказал: «Захотим – и поедем». Тогда Генка говорит: «Захотите, захотите!» Такой был разговор. А утром Генка проснулся и спрашивает: «Вы еще здесь? А я думал, что вы убежали фашистов бить». И потом каждое утро Генка как проснется, так и спрашивает их: «Вы сколько сегодня фашистов побили?» Так их задразнил, что они в конце концов и убежали. Вот как было. А врать мне незачем. Я никогда не вру.
– Генка, это правда? – спросил Миша.
– Правда, правда! – закричали ребята из Генкиного звена.
– Он все время дразнится! – проворчал Филя Китов, по прозвищу «Кит». Как и раньше, он любил поесть, всегда жевал что-нибудь и еще больше растолстел.
– Генка, это правда?
Генка пожал плечами:
– Какое это имеет отношение? Верно. Я их немного подразнил. Но для чего? Для того, чтобы они эту чепуху выбросили из головы. А они, дурачки, взяли да убежали. Пошутить нельзя! Смешно, честное слово!
– Ах, смешно! – закричал Миша.
Не в силах сдержать свое возмущение, он вдруг сорвал с головы кепку, бросил ее на землю, повернулся вокруг себя один раз, потом другой и, застыв на месте, уставился на Генку.
Пораженный Генка ошалело вытаращил глаза. Все ребята, остолбенев, смотрели на Мишу.
Миша вспомнил, что он теперь вожатый отряда и должен сдерживать себя. Он поднял кепку, натянул ее на голову.
– Ладно! Мы их сначала найдем, а потом разберемся, кто виноват. Быстро обедайте, и начнем искать.
Генка сразу оживился:
– Правильно! Мы их враз найдем. Вот увидишь, Миша…
За обедом Миша опросил дежурных. Но они клялись, что ничего не видели. А ведь Игорь и Сева забрали все свои вещи, вплоть до кружек и ложек. И никто этого не заметил.
Конечно, они могли уехать домой. Но, прежде чем ехать за ними в Москву, надо как следует поискать здесь.
Наиболее вероятным местом, где могли спрятаться мальчики, представлялась Мише усадьба. Он пойдет туда сам вместе с Коровиным. А остальные ребята пусть прочешут лес.
– Прочешете лес, – сказал Миша. – Генка со своим звеном – со стороны деревни, звено Славки – от реки, звено Зины – из парка. Идите цепью и все время перекликайтесь. К семи часам возвращайтесь в лагерь.
Выстроив свои звенья, Генка, Славка и Зина побежали к ближнему лесу, каждый со своей стороны.
Миша и Коровин пошли в усадьбу.
В лагере остался только Кит. Он всегда охотно дежурил за других на кухне. Облизнув губы, Кит начал готовить ужин.
Глава 5
Помещичий дом и его обитатели
Чтобы не попасться на глаза «графине», Миша пошел не по главной аллее, а по боковой.
– Посмотрим сначала, дома ли хозяйка, – сказал он Коровину.
– Как ты узнаешь?
– Увидишь, – загадочно ответил Миша.
Продираясь сквозь кусты, они дошли до центральной аллеи и отогнули ветви деревьев.
Старый дом стоял прямо перед ними. Штукатурка на нем местами облупилась, оттуда торчали полосы дранки и клочья пакли. Разбитые стекла в окнах были заменены фанерой, обрезанной простой пилой, с неровными краями и кое-как прибитой. Иные окна и вовсе были заколочены досками, разными по размеру и толщине.
– Дома, – с досадой прошептал Миша.
В ответ на вопросительный взгляд Коровина Миша глазами показал ему на мезонин.
В нише, широко распластав крылья, стояла большая бронзовая птица с непомерно длинной шеей и загнутым книзу хищным клювом. Острыми когтями она цеплялась за толстый сук. Глаза, огромные, круглые, под длинными, как у человека, бровями, придавали птице странное и жуткое выражение.
– Видел?
– Видел, – прошептал Коровин, ошеломленный зловещим видом бронзового истукана.
– Орел.
Коровин с сомнением качнул головой:
– Какой же это орел? Видал я на Волге орлов.
– Орлы бывают разные, – зашептал Миша, – на Волге одни, здесь другие. Но не в этом дело. Посмотри внимательно. За птицей ставни? Они открыты, видишь?
– Вижу.
– Ну вот, раз ставни открыты – значит, графиня дома. Как только она уезжает в город, то закрывает ставни, а приезжает – открывает. Понял? Только имей в виду: это секрет, никому не рассказывай.
– А мне и ни к чему, – равнодушно ответил Коровин, – все равно мы дом отберем. Ребят двести можно разместить, а она одна живет. Разве правильно?
– Конечно, неправильно, – согласился Миша. – И забирайте усадьбу поскорее… Вот что! Поищем ребят в сараях. Может быть, они там спрятались. Сидят и посмеиваются над нами.
Прячась за кустами, мальчики обогнули дом, подошли к задней стене конюшни и через маленькое разбитое оконце проникли в нее.
Затхлый запах трухлявых бревен, сгнивших досок, старого навоза ударил им в нос. Перегородки между стойлами были разобраны; там, где лежали опорные бревна, чернели провалы земли. Мальчики вздрогнули: не замеченная ими стая воробьев поднялась и с шумом вылетела из конюшни. Осторожно ступая по разбитому деревянному полу, Миша и Коровин перебрались из конюшни в сарай.
Здесь было темнее. Окон не было, а ворота, снятые с петель, были прислонены к проему и не пропускали света.
Пахло мышами, прелой соломой, протухшей мучной пылью.
Миша ухватился за стропила, подтянулся и вскарабкался на сеновал. Затем помог подняться и неуклюжему Коровину. Сгнившее перекрытие подгибалось под ногами. Крыша изнутри была усеяна комками осиных гнезд. Сквозь прорехи крыши синело небо.
Друзья обошли сеновал, через слуховое окно перебрались в соседний сарай. Тех, кого они искали, не было. Впрочем, искал один Миша. Коровин пробовал крепость бревен, сокрушенно причмокивал губами в знак того, что все здесь очень старое.
Тем же путем мальчики спустились обратно. Теперь предстояло осмотреть сарай, который назывался машинным: раньше в нем хранился сельскохозяйственный инвентарь. Он стоял на отшибе. Чтобы попасть в него, надо было перебежать кусок площадки, прямо на виду у дома.
Миша уже собирался выскользнуть из сарая, как вдруг отпрянул назад, чуть не опрокинув стоявшего за ним Коровина. Коровин хотел посмотреть, что так взволновало приятеля. Но Миша крепко стиснул его руку и головой показал на дом.
На верхней ступеньке лестницы стояла высокая, худая старуха в черном платье и с черным платком на голове. Ее седая голова была опущена, лицо изборождено длинными морщинами, острый крючковатый нос загнут книзу, как у птицы. Эта черная, неподвижная фигура казалась мрачной и зловещей в пустынном молчании заброшенной усадьбы.
Мальчики стояли не шевелясь.
Потом старуха повернулась, сделала несколько шагов, медленных, прямых, точно шла она, не сгибая колен, и исчезла за дверью.
– Видал? – прошептал Миша.
– Прямо сердце захолонуло, – тяжело отдуваясь, ответил Коровин.