Глава 1. Центр
Обняв колени, Янин смотрела в огромное, во всю стену, окно. И пусть развернувшийся перед ней пейзаж был всего лишь проекцией, он впечатлял: величественные горы вдалеке, чёрно-голубые лунки озёр и хвойный лес на переднем плане. Детализация была настолько качественной, что можно было рассмотреть нежно-зелёные побеги, и, казалось, не будь стекла, даже попробовать на ощупь колкую и упругую хвою. Говорили, что вживую такое можно было увидеть в Старом мире. Мире, существовавшем до того, как уцелевшее человечество спряталось за непролазным барьером Конкордии. Сейчас там оставалась лишь выжженная и отравленная пустыня.
Родной Восточный город тоже был по-своему красив, но Янин настолько привыкла к его висячим садам и узким каналам с молочно-бирюзовой водой, что редко поднимала голову оглядеться и попытаться оценить весь объём вложенных в него усилий сограждан. Другие города, напротив, интересовали куда больше – сегодня ей предстояло посетить Центр, где Янин ещё ни разу не была. У детей младше четырнадцати лет не было туда допуска, что уж говорить об экскурсиях. Таким было одно из правил Конкордии.
Пение давно вымершей птицы заменяло будильник, Янин жестом отключила сигнал. Нужно было собираться. Инно тоже не спал, волновался не меньше, она всегда чувствовала брата как себя – его эмоции, иногда даже мысли. Родившиеся в один день с разницей в пару минут, они всегда были неразлучны – руководство интерната пошло против правил и позволило сестре и брату жить в соседних комнатах, оказалось, именно так они чувствовали себя лучше всего и показывали отличные результаты в учёбе.
Янин прошлёпала босыми ступнями до противоположной стены, взмах рукой – и замаскированная дверца шкафа бесшумно сдвинулась в сторону, открывая доступ к небогатому гардеробу ученицы, состоявшему из однотонных брючных костюмов одинакового кроя – единая форма для всех воспитанников интерната. Сегодняшний день был особенным – они с Инно освобождены от занятий, потому вправе надеть форму любого цвета.
Фиолетовый. Она выбрала фиолетовый, зная, что и брат наденет форму этого цвета. Не сговаривались с вечера, не о том мысли были, но Янин всегда угадывала его действия.
Инно ждал её на оттоманке в коридоре, не спуская глаз с проекции на противоположной стене – в толще воды резвились разноцветные шустрые рыбки, лавируя между хаотичными потоками пузырьков воздуха. Тёмные непослушные волосы брата топорщились на затылке, словно отражали всю степень нетерпения. Форма была фиолетовой. Янин угадала. Или знала.
– Янни, с днём рождения! – Инно вскочил со своего места и обнял её, чуть придушивая. Если раньше Янин была сильнее брата, то в последний год преимущество перешло на его сторону – Инно стал превращаться в юношу.
– И тебя, Ин, – улыбнулась она, поправляя тщательно уложенные с раннего утра волосы такого же, как у брата, цвета, но длинные и шелковистые. Послушные.
– Янин, Инно, готовы? – Голос, усиленный искусственно, казалось, обволакивал их, но фигура главного человека в интернате ещё только направлялась к ним от лифтов.
– Да, директор Айнес, – хором ответили они, отступая друг от друга и покорно склоняя головы, как того требовали правила.
– Марил передаёт вам своё пожелание удачи. – На бледном и сухом лице директора интерната отобразилось подобие улыбки.
– Спасибо, директор, – не поднимая глаз, ответила Янин.
Марил приезжала два дня назад, по графику, который не сочла нужным изменить, чтобы посетить своих детей в их самый важный день рождения – именно в четырнадцать лет дети становились полноправными гражданами Конкордии. В этот день в Центре определялась степень восприимчивости к Знанию каждого.
Слово «мама» Янин видела не раз в книгах Старого мира, там же встречалось и слово «папа». В Конкордии не было института семьи как такового – все дети воспитывались в интернатах и школах закрытого типа. Общение биологических родителей с ними поощрялось на государственном уровне, но обязательным не являлось.
Марил всегда присутствовала в жизни своих детей: привозила небольшие подарки, разрешённые правилами, оставалась на полчаса, расспрашивая про учёбу, и даже на прощание целовала сухими губами в щёку каждого, неловко приобнимая за плечи, но сохраняя при этом несколько сантиметров дистанции. Делала это чётко по графику, ни разу не опоздав и не изменив своим планам, даже когда Янин и Инно просили её об этом.
А вот об их биологическом отце даже Марил ничего не знала – образец материала был предоставлен Центром, исходя из генетических данных будущей матери. Всё для наилучшей восприимчивости к Знанию: чем выше индекс, тем больше возможностей у гражданина для участия в жизни Конкордии.
Двери интерната торжественно сдвинулись в стороны, выпуская достигших четырнадцатилетия воспитанников на улицы Восточного города, где облачённые в ахроматических цветов одеяния людские потоки передвигались на траволаторах. Мало кто беседовал – большинство всматривалось в пустоту, думая о чём-то своём. Или они были погружены в различные уровни Знания? Того самого, могущественного и загадочного, что уже довольно долгое время занимало мысли Янин.
Впрочем, жизнь Старого мира интересовала её не меньше, почти всё свободное время Янин проводила в сети в поисках информации о том, как люди жили до глобального катаклизма, собирала детали в единую картину, испытывая странное чувство тоски по давно минувшим временам. Сведений о том, что представлял собой мир за барьером Конкордии, было мало, по сути, только одно раз за разом повторяющееся слово – «опасность».
Инно, наоборот, больше времени уделял изучению технологий, а ещё плавал в бассейне. Физические упражнения руководством не поощрялись, большинство просто гуляло в саду, разбитом во внутреннем дворе.
Над головами со свистом проносились подсвеченные голубыми габаритными огнями глайдеры, а вдоль зданий обтекаемыми стрелами неслись поезда, обеспечивая быстрое сообщение между четырьмя городами Конкордии из пяти. В Центр можно было добраться только пешком – по мосту через широкий, словно река Старого мира, канал.
Сопровождать двойняшек в Центр вызвалась наставница Висса Нардим, одна из самых старших работниц интерната. И, наверное, самая чуткая – именно она уговорила директора разрешить брату и сестре иметь соседние комнаты. Поговаривали, что её индекс восприимчивости к Знанию (ИВЗ) самый низкий из всех работавших в интернате, именно поэтому она долгие годы оставалась младшим наставником. Несмотря на это, брат и сестра чувствовали во время общения с ней тепло, которого им так не хватало.
Конечно, Янин была в более выгодном положении по сравнению с остальными воспитанниками – если возраст братьев и сестёр не совпадал, они воспитывались на разных уровнях интерната, не пересекаясь, а биологические родители могли не навещать детей. Это означало тотальное одиночество. У Янин был Инно – брат, эмоции которого она всегда чувствовала. Сейчас, при виде зеркальной поверхности канала, окружавшего Центр, он испытывал нетерпение и интерес – все здания главного города Конкордии были скрыты белёсой дымкой, не позволяя в полной мере оценить их величие и монументальность. Янин же думала о более возвышенной материи – о Знании. Всего через каких-то пару месяцев они с братом смогут постигнуть, что это такое на самом деле – опутывавшее всех жителей Конкордии информационное поле, которое содержало в себе законы и правила, где каждый находил ответы на свои вопросы.
Янин считала, что Знание аналогично тому, что они разделяют с Инно, только помноженное не на двоих, а на почти всех жителей Конкордии. Ни для кого не было секретом, что у некоторых граждан ИВЗ был настолько низким, что не могли помочь даже вживляемые искусственные невроны. Знание им было недоступно, это обстоятельство закрепляло их социальный статус на низшем уровне, ограничивая в возможности занимать определённые должности, а следовательно, пресекало любую возможность подняться по карьерной лестнице.
Насколько Янин знала, дети с низким ИВЗ переводились в специальные закрытые школы, где воспитывались до восемнадцатилетия. В этом возрасте вновь решалась их дальнейшая судьба – или повторный тест, или работа, связанная с физическим трудом, которую не могли выполнять боты. А вот подающим надежды детям уже в четырнадцать внедряли в мозг невроны и следили, чтобы те прижились и обеспечили максимальный контакт со Знанием.
Инно восхищённо выдохнул, когда на водной глади начали проступать, материализовываясь из воздуха, части моста. Восторг брата помножился на собственные чувства Янин, она улыбалась, предвкушая судьбоносный момент в жизни. Сомнения и страхи улетучились, за Инно была уверена, как за себя, ведь они, по сути, были частями единого целого – похожи как две капли воды не только внешне, но и внутренне, способностями.
Когда мост проявился полностью, Висса, тепло улыбнувшись, едва коснулась плеча Инно, единственная из наставников, кто позволял себе физический контакт. Она кивнула в сторону Центра, безмолвно подбадривая, проходить дальше в этот день Виссе было не положено. Инно взял Янин за руку и решительно двинулся вперёд по узкому идеально ровному проходу.
– Волнуешься? – спросил он, когда оставшаяся на набережной Восточного города Висса уже не могла их слышать.
– Нет, совсем, – тряхнула головой Янин.
– А я волнуюсь… – вдруг поделился брат, хотя она и так чувствовала его колебания.
– Почему?
– Знаешь, мне иногда кажется, что эти невроны сильно влияют…
– Они помогают лучше воспринимать Знание, – перебила его Янин.
– Или лишают чувств, – Инно оглянулся на Виссу, и Янин сразу поняла его мысль.
На другом берегу их встречал мужчина в белой одежде с лицом-маской, жестом показавший в сторону вагонетки на монорельсе, в которой они отправились в самое важное в жизни путешествие.
Центр был совершенно другим, он вообще разительно отличался от всех городов безлюдностью белоснежных улиц и строгостью своей архитектуры. Янин почудилось, что вся жизнь здесь остановилась, а любое вмешательство – будь то слишком резкое движение или громкий возглас – могут быть расценены как преступление, разрушающее неизменный порядок вещей. Она чувствовала, что и Инно не по себе, хотя брат с интересом озирался, разглядывая дома из белого камня и бликующего стекла.
Сопровождавший молча сидел напротив, смотря куда-то мимо них. «Погрузился в Знание», – решила про себя Янин и встретилась с Инно взглядом, тот сделал аналогичный вывод.
Наконец их путь завершился в глубине острова – вагонетка мягко остановилась у входа в самое высокое здание в округе, увенчанное острым, блестевшим в солнечных лучах конусом и шпилем, устремлявшимся прямо в ярко-голубое небо. Облаков и дымки здесь не было. Словно увиденный с берега туман был всего лишь иллюзией.
Их ждали – высокие двери распахнулись, впуская в огромный зал с пьедесталом в центре. Его окружали люди в белых одеждах, точно таких же, как у сопровождающего, только капюшоны были глубоко надвинуты.
– Янин Меркор. – Шаг вперёд сделала женщина, единственная, чьё лицо не было скрыто капюшоном, и, взяв её за руку, проводила к ступеням, ведущим на постамент.
Янин почти ничего не почувствовала – только на сотую долю секунды глаза ослепил золотой луч, тут же исчезнувший, даже не поняла, где находится сканер.
– Индекс восприимчивости двадцать семь, – торжественно объявила женщина и, дождавшись, когда Янин покинет место сканирования, объявила: – Инно Меркор.
Тот послушно поднялся на пьедестал – Янин показалось, что луч сначала моргнул, задержался на голове брата, а потом прозвучали шокирующие слова:
– Индекс восприимчивости четыре.
– Но почему?.. – Янин, не сдержавшись, повысила голос и посмотрела на женщину.
– Это не в нашей компетенции, – отрезала та. – Вас ждёт транспорт.
Ошарашенные результатами тестирования Янин и Инно покинули здание, держась за руки, в вагонетке молчали, смущало присутствие проводника, своей мимикой не выдавшего ни единой эмоции. Было совершенно непонятно, как двойняшки могли иметь настолько разные ИВЗ. У Янин он был близок к максимуму – тридцати, а вот у Инно… Уже на мосту, вновь возникшем из пустоты, они поделились мыслями:
– Ин, почему так? Что теперь будет? – забормотала Янин. – Может, это ошибка?
– Говорят, результаты теста пересматривают только через четыре года, – задумчиво ответил Инно, теперь его голова была опущена – следил глазами за рябью на воде, которая возникла от лёгкого ветерка, трепавшего ему волосы на макушке.
– Четыре года? Но как?.. – в отчаянии воскликнула Янин, но ответа не последовало, брат кинул взгляд на встречавшую их на берегу Виссу и промолчал.
Чем ближе они подходили к интернату, тем больший страх начинала испытывать Янин, теперь её уже не волновали пёстрые краски начинавшегося в Восточном городе часа пик, все мысли были о брате: что теперь с ним будет? Им ведь не позволят доучиться вместе, ему не будут вживлять невроны, нижняя граница ИВЗ для их применения – восемь. Она где-то слышала, что такие дети учатся в Северном городе, люди с самым низким индексом восприятия после получения профессии распределялись по городам и заводам, чтобы вносить свою лепту в благоденствие Конкордии.
Директор интерната не обрадовала – у Инно оставалось всего два дня до перевода в школу в Северном городе, вопреки обыкновению, она сокрушалась, не скрывая досады, по поводу таких результатов сканирования:
– Всегда считала, что индекс восприимчивости зависит от генетических факторов, – сказала она, пригласив двойняшек в свой кабинет. – Инно, может, у тебя была травма?
– Нет, директор Айнес, не было, – покачал головой тот.
– В твоём досье тоже ни слова. – Между её бровями залегли вертикальные морщины. – Надо будет спросить у Марил, вдруг она знает. Впервые с таким сталкиваюсь…
Прощание с Инно было горьким, Висса заверила, что на всеобщих для Конкордии каникулах им можно будет встретиться, но Янин плакала на плече у брата, не в силах унять эмоции. Тот, напротив, держался мужественно и успокаивал:
– Ну что ты, Янни, всё будет хорошо.
Янин с разрешения Виссы вышла на улицу и стояла там до тех пор, пока брат с сопровождающим не скрылся из видимости в направлении станции.
Глава 2. Северный город
Инно в последний раз обернулся, пытаясь рассмотреть одинокий силуэт Янин вдалеке, но сестры уже не было видно из-за потока людей, спешащих по своим делам. Только сейчас он наконец осознал, что день тестирования разделил его жизнь на до и после, разорвал в клочья уверенность в завтрашнем дне и разлучил с самым близким человеком.
Ближе Янин у него никого не было, они не расставались с самого рождения – исключением стали лишь несколько недель в новом интернате, пока они жили в разных крыльях огромного здания. И вот сейчас Инно шёл навстречу неизвестности без сестры.
До определения ИВЗ он знал, какое будущее его ждёт, знал, что ему внедрят невроны, знал, что станет полноправным гражданином Конкордии. Но как живут те, кто обделён восприимчивостью к Знанию? Никто не называл их отщепенцами, но именно таким сейчас Инно себя чувствовал. Почему он думал, что имеет равные с Янин способности, и никогда даже мысли не допускал, что судьба может их разлучить?
Сейчас горечь утраты была двойной – чувствовал не только свои эмоции, но и сестры. Её горе отдавало в груди даже большей болью, Янин всегда воспринимала всё ярче и глубже, а Инно, наоборот, стопорил себя – ему как мужчине, пусть и юному, не полагалось излишне драматизировать жизненные неурядицы. И всё же он сейчас страдал, хоть внешне и не подавал виду – шагал рядом с сопровождающим, мужчиной лет тридцати пяти в неприглядном комбинезоне грязно-серого цвета. Тот отличался от всех, кого Инно когда-либо встречал в Восточном городе, про Центр и говорить нечего – люди там показались похожими на машины: холодными, надменными и жёсткими. Им было плевать на всё, кроме результатов сканирования, словно именно в них была заключена вся суть бытия любого человека.
Ленц, именно так представился наставник из школы Северного города, носил аккуратную бородку. Он, не скрывая восхищённой улыбки, следил за глайдерами, словно видел их впервые или по крайней мере был сильно увлечён этими летающими средствами передвижения. Выражение его лица было живым, излучало любопытство, как у совсем маленьких детей, которые ещё не осознали необходимость соблюдения правил: неприлично задерживать взгляд на интересующем объекте; нельзя поднимать глаза на старших, пока не разрешат, повышать голос, начинать говорить первым; также осуждалось несоблюдение личного пространства. Инно позволял себе приближаться и прикасаться только к сестре, Висса тоже изредка нарушала запрет.
В момент, когда двери вагона сверхскоростного поезда открылись перед ними, Ленц потрепал Инно по плечу, будто сказал: «Не бойся, всё будет нормально». Тот, удержавшись от невольного желания стряхнуть руку, будто поправляя рукав формы, шагнул в вагон и уже через несколько секунд следил за проносящимся мимо окон городским пейзажем, с ужасом понимая, что его жизнь уже никогда не будет прежней.
Северный город на станции прибытия если и отличался от Восточного, то только архитектурой, но Инно с Ленцем перешли на траволатор и двигались вглубь, всё ближе к окраине. Здесь дома имели меньше этажей, улицы казались у́же и людей становилось всё меньше. В своём родном городе Инно никогда не подходил так близко к барьеру, видневшемуся над крышами голубоватым маревом силового поля. Все жители Конкордии априори считали пространство за ним опасным, отравленным катастрофой, послужившей причиной для отделения от остального мира, и старались жить как можно ближе к центру каждого города. Или, ещё лучше – ближе к самому Центру Конкордии, где обеспечивались исключительные меры безопасности, а гвардия чётко следила за соблюдением буквы Знания, если кто-то, конечно, решался её нарушить. В государстве, созданном на обломках Старого мира, боялись внешней угрозы, не внутренней.
Следующим неприятным сюрпризом оказалось то, что у здания школы был только один видимый этаж, остальные помещения располагались под землёй. Конечно, в прежней комнате Инно тоже не было настоящего окна, только имитация, но само понимание, что он будет жить на глубине нескольких десятков метров, немного пугало.
– Сначала к директору, – сказал Ленц и повёл его по узким коридорам к кабинету. Здесь всё было не так – никаких проекций, радующих глаз, никаких интерактивных панелей с творчеством воспитанников, никаких лозунгов об объединявшем всю Конкордию Знании. Нетрудно было догадаться, что под землёй не будет и сада для отдыха и прогулок.
Директором школы был мужчина лет шестидесяти, седой, с военной выправкой. Инно видел патрулирующих барьеры гвардейцев не раз, голограммы главнокомандующего Кереля регулярно рассказывали о важной роли военных в жизни Конкордии. Вот и директор Бантор тоже был похож на повидавшего многое вояку, только одет не в синий мундир, а в точно такой же, как у Ленца, комбинезон. Единственная яркая деталь, бросившаяся Инно в глаза, – крупный перстень на левой руке из матового, словно покрытого мутной серой эмалью металла.
– Инно Меркор, – поприветствовал его директор, приложив кольцо к виску, – редкая птица в нашей школе. Судя по досье, твой ИВЗ должен быть не меньше двадцати… – Инно на это только скрипнул зубами, чувствуя бесконечную усталость и беспомощность – всё повторялось уже десятки раз. – Порадовать мне тебя нечем. Здесь условия проще, чем в Восточном городе. Но я уверен, что с помощью нашей школы ты найдёшь своё место в жизни.
– Да, директор. – Инно склонил голову, как того требовали правила, сейчас это было ему на руку – не хотел смотреть в цепкие, пытливые глаза Бантора, которые словно прожигали в нём дыры, пытаясь забраться внутрь…
– Здесь не стоит жить по правилам, – усмехнулся тот, и удивлённо поднявший глаза Инно увидел, как ладонь с перстнем вновь коснулась головы директора. – Знание недоступно большинству учеников школы. У нас каждый сам за себя. Запомни это, Инно.
От этих слов стало не по себе. Если не прямая угроза в них была, то что?.. За четырнадцать лет Инно ни разу не сталкивался ни с жестокостью, ни с насилием, ни даже со свойственной школам Старого мира травлей. На их уровне жили и учились воспитанники одного возраста, а действия наставников исключали конфликты на почве самоутверждения, да и готовых открыто нарушать правила были единицы. К тому же он никогда не был один – рядом всегда находилась Янин, что сразу ставило двойняшек в выгодное положение перед остальными воспитанниками интерната, разобщёнными и одинокими.
О том, что Инно придётся забыть про привычную жизнь в Восточном городе, он понял почти сразу – все воспитанники проживали в огромных общих комнатах с десятками кроватей. Ни личного пространства, ни тишины.
Ленц показал ему, где находятся душевые (к счастью, кабинки закрывались) и туалеты, проводил до заправленной серым койки, на которой аккуратной стопкой лежала новая форма. Тоже серая. Комбинезон, как и у всех в этой школе. Инно, почувствовав на себе внимание нескольких десятков глаз, сел на кровать и попытался взять себя в руки. В этом чуть притихшем гомоне ему стало душно. Не из-за нехватки воздуха – не хватало чего-то другого. Свободы, связи с Янин. Её физического присутствия. В голове мысли ползали вязкой жижей, не позволяя даже решить, что сейчас лучше сделать – идти в душ переодеваться или узнать расписание своих занятий.
– Новенький? – спросил его паренёк, сидевший на соседней кровати, Инно кивнул. – Из Восточного города, серьёзно? – Не дожидаясь ответа, он перескочил и сел рядом, протягивая руку. – Ярм.
– Инно, – тот по инерции пожал её, поражаясь близкому контакту, раньше он мог позволить себе подобное только с Янин.
– Какой ИВЗ? – спросил Ярм, не отпуская ладонь Инно.
– Четыре.
– Не может быть! Вас же там специально выводят… Никогда не слышал, чтобы у благородных так мало было! – воскликнул он.
– Выводят? – зацепился за слово Инно, хотя «благородных» тоже резануло слух.
– Выводят, – немного хищно ухмыльнулся Ярм. При близком рассмотрении он казался явно старше четырнадцати – над верхней губой уже виднелись редкие волоски. – Хочешь сказать, что знаешь своих родителей? – спросил он с вызовом.
– Да, знаю. Марил, – ответил Инно и, запнувшись, поправился: – Маму то есть.
– А отца не знаешь? – поднял одну бровь Ярм. – Столько усилий ради Знания и всё впустую. Не обижайся. Но привыкай. Здесь не любят таких, как ты.
И Ярм был чертовски прав, Инно с ходу ощутил на себе всё пренебрежение к «благородным».
На их этаже в общих комнатах проживали мальчики разного возраста: от четырнадцати до восемнадцати. У девочек был свой этаж. Общей была и столовая, в которой обедали целой комнатой сразу, по пятьдесят человек.
Еда здесь отличалась однообразием, никто не пытался сделать синтезированную питательную массу подобием блюд из Старого мира хотя бы внешне, как было в интернате, это требовало дополнительных ресурсов, которые на бесперспективных в плане восприимчивости к Знанию подростков тратить никто не собирался.