В старом клетчатом кепи и в потертом пальто Джон уже ничем не напоминал импозантного швейцара в отеле «Королева океана»: на семь месяцев мертвого сезона он снова превращался в разносчика с Хамберстрит.
Мистер Баттеркап – владелец отеля – сердечно протянул ему руку.
– До следующего года, старина Джон: я рассчитываю открыть заведение не позже пятнадцатого мая.
– Если это входит в замыслы Божьи. – Джон прищурился и медленно выпил стакан виски, предложенный на прощанье патроном.
Поникшее, побуревшее пространство гудело рокотом высокого прилива.
– Сезон кончился неплохо, – заключил Джон.
– Мы последние, прямо–таки последние, – вздохнул Баттеркап.
Десяток фигур, согбенных под тяжестью баулов и чемоданов, обходя мол, брели к вокзальчику, крыша которого, выложенная разноцветными плитками, напоминала голландскую кухню.
– Сталкеры уезжают, – заметил Джон. – Смотритель мола им заявил, что сегодня будет снег.
– Какой еще снег! – возмутился мистер Баттеркап. – Едва начался октябрь.
Джон поглядел на небо, изъеденное соленым туманом: стайка бекасов растянулась монотонной дугой.
– Они не хотят садиться на болота. Ясное дело, холода.
Большая белая птица стремительно восходила по немыслимой кривой, она кричала: «Snow, snow»…[1]
– Слышали? – усмехнулся Джон.
– Насчет снега еще посмотрим, – рассудил мистер Баттеркап. И философски добавил:
– В конце концов, это ничего не изменит. Завтра погрузят мебель, которой нельзя зимовать, а послезавтра я и сам приеду в Лондон.
Джон хотел было скрасить вынужденное одиночество хозяина парочкой утешительных слов, но так ничего и не придумал.
– Послушайте, что это? Донесся торопливый стук молотка.
– Ну и дела! – удивился мистер Баттеркап. – Похоже, Уинджери уезжает. Он заколачивает окна своей виллы.
– В таком случае, – покачал головой Джон, – вы останетесь совсем один. Как только уйдет последний поезд, начальник станции тут же смотается в деревню.
Баттеркап насупился и проворчал:
– Вот что зарабатываешь, устраивая сезон в этой восточной дыре, вместо того чтобы солидно расположиться в Маргете или в Фолкстоуне.
– Однако дела не так уж плохи, – робко возразил Джон, ощупывая карман, где покоился бумажник.
– Н–ничего, – процедил мистер Баттеркап. Свисток далекого локомотива вытянулся в тонкую скрипучую жалобу.
– Поезд, – засуетился Джон. – Будьте здоровы, мистер Баттеркап.
– Еще есть минутка, выпейте на дорожку.
– Ладно, выпью последний, мистер Баттеркап. В мои годы тяжеленько бежать за поездом.
Мистер Баттеркап остался один в пустом и темном холле; стук молотка замер. Из окна он видел, как приливная волна смывает песочные домики, которые дети Сталкера равнодушно строили утром на одиноком и ветренном пляже.
– Фии–ни, фии–ни, – жаловался кулик, улетевший с родного болота.
– Сезон, сезон, – дополнил мистер Баттеркап, желая показать двенадцати плетеным креслам, что он еще не потерял чувства юмора.
Однако ни кулика, ни двенадцать кресел не заботила бодрость его духа.
Потом он посмотрел в сторону вокзала и увидел отчаянно бегущего человека.
Призыв локомотива подстегнул кандидата в пассажиры: он попытался увеличить скорость, аффектированно размахивая руками, словно кукла в театре марионеток.
Мистер Баттеркап загоготал от удовольствия.
– Уинджери точно не поспеет на поезд. Отлично!
Телефонный звонок нарушил эту маленькую буржуазную радость. Дежурный с электростанции предупреждал об отключении тока в связи с окончанием сезона.