Путь

Зона номер один

У всего есть начало. Мудрые люди говорят, что книга начинается с первых слов, а путь – с первого шага. Но для того чтобы зафиксировать исходную точку, нужно, прежде всего, определить, где будет конечная. Это важно, поскольку только понимание начала и конца даёт в результате путь. Он может быть верным и ошибочным, он предсказывается и предвидится, он прям и извилист, он ясен и туманен одновременно. Самое сложное в нём – просто определить, в какую сторону двигаться. Ведь пойти куда-то не тяжело, а вот выбрать направление…

Хорошо, когда видишь свой путь ясным взором. Куда идёшь – туда и придешь, в конце концов. А если без понятия? Как тогда сделать правильный выбор? Ведь в этом случае встаёшь перед сложной дилеммой, причём со смутным прогнозом. Что там, впереди, неясно брезжит в тумане вариантов? Не видно. Не понятно. Да ещё мозг старается избежать любой неопределённости, поэтому, вместо того чтобы принять решение, откладываешь его на потом. Или делаешь неосознанный выбор под влиянием чужих советов или собственных эмоций, не понимая, что тем самым меняешь свою судьбу.

И так, шаг за шагом складывается путь. А что такое жизненный путь, как не череда извилистых поворотов? Дороги, которые нас куда-то приводят, всегда начинаются с перекрёстков, на которых мы решаем, куда идти. Хотя, чаще всего эти повороты незаметны, а выбор – неочевиден. Да ещё случай может сыграть в свою игру без правил и логики.

Острые камни судьбы чаще всего попадаются под ноги тех, кто идёт, не ведая пути. Только, вроде бы, исчерпается неприятный инцидент, как следом произойдёт какой-нибудь казус, а за ним последует несчастный случай – и так всю жизнь. Да, дорога к понятной цели тоже, порой, сложна и полна неожиданных событий, но шагать по ней легче, и случайности чаще приходят на помощь. «Удача сопутствует смелым», – говаривал Александр, сын Филиппа, а этот парень точно знал, куда идти.

Выбор влияет на случай, как, впрочем, и наоборот. Переплетаясь друг с другом, они ткут нити судьбы, которые и складываются в жизненный путь. Фатум или фортуна, жребий или расчёт? Поколения людей размышляли на эту тему, философы сточили зубы в бестолковых спорах, но так ни к чему и не пришли.

А не нужно далеко ходить, ведь можно сразу закрыть эту книгу и на примере собственной жизни попытаться разобраться во всех этих вопросах – так-то оно будет быстрее. Впрочем, есть другая возможность: посмотреть на путь другого человека, ведь со стороны-то видней.

***

Месяц назад, в семь часов утра Алекс вздрогнул от громких сигналов в ушах: он забыл на ночь выключить коннект. Его глубокий сон потревожила незнакомая девушка с резким голосом. Представившись Мариной, организатором известной научно-популярной конференции «Две двойки», она сообщила, что у них заболел один из докладчиков. Тема его выступления «Современный взгляд на мир». Они начали срочно подыскивать замену и обратились в ректорат Ахейского ликея. Там ответили, что эта тема может быть интересна именно ему, то есть Александру Церебрауму.

«Церебрауну!» – крутанул желваками невыспавшийся Алекс, подумав о том, какой же это дурак дал его айдишник. Девушка, не обратив внимания на недружелюбный тон своего собеседника, деловито продолжала убеждать его приехать и подменить заболевшего, утверждая, что на конференции будет пять, а то и семь тысяч зрителей. Александр, как услышал эти числительные, сразу ответил «нет». Ну, потому что нет! Да не собирается он никуда ехать доклады докладывать, у него работы много. Да пофиг ему, что у них под угрозой целый акт! Да, наплевать на их проблемы – он то тут при чём, девушка?!

Но настырная деваха упрашивала, убеждала и, наконец, уговорила внести его фамилию в список, но с оговоркой «не точно, скорее всего – нет». Он еле согласился на такое условие, подумав, что сто процентов откажется, если позвонят в другой раз. Положил трубку, сматерился, уснул, и на утро забыл о произошедшем. Это было в прошлом месяце.

А несколько дней назад его попросили прочитать лекцию в небольшой схоле соседнего полиса, в Аквилее, чтобы рассказать ученикам о том, как далеко продвинулась нейрология после Великого Потопа. Он, как обычно, согласился, хотя рассказывать по этой теме было особо нечего: во время Второй волны погибло большинство научных центров, всё ржавело на дне морском, первые годы же вообще плохо было с наукой – не до неё, людей бы спасти и расселить. Это потом уже стали отправлять подводные экспедиции, поднимать технику, оборудование, восстанавливать данные. Но самая главная проблема заключалась в том, что светлые головы великих учёных давно обглодали рыбы.

Алекс, как преподаватель ликея, проводил уроки для учеников схол. Как правило, на такие факультативные занятия собиралось несколько детей, интересующихся темой курса. Он рассказывал им про устройство мозга, объяснял нейронные процессы, показывал опыты. У него это неплохо получалось: двое из его учеников уже трудились на полставки младшими лаборантами у них в ликее.

Именно оттуда он вчера притопал навеселе и в благодушном настроении. На стихийном пятничном корпоративе медработников и преподавателей они с мужиками распили на пятерых литр спирта на кедровых орешках. После этого дружище Юджин предложил продолжить вечер в кабаке, и товарищи рассыпались по домам, чтобы помыться да принарядиться. Жили они в одной филе, не очень далеко друг от друга, работали вместе, поэтому давно сдружились и частенько коротали хмельные вечера. Так и сегодня, договорившись встретиться через час, не прощаясь, друзья ненадолго разбежались в разные стороны. Они даже и не догадывались, что на этот раз их пути разойдутся навсегда.

Алекс лёгкой походкой летел домой, радуясь всему вокруг: тёплый апрельский день сиял солнцем, ранней зеленью шелестели деревья, на душе было настолько хорошо, что его просто переполняло залихватское настроение куда-нибудь пойти и что-нибудь этакое сделать. Решив исполнить своё желание как можно скорее, он потратил на душ и переодевание максимум пять минут.

Только переступил порог – звонок: «Вы подтверждаете участие?» – спросил женский голос. «О, какой пафос нынче в схолах», – пьяненько хихикнул он, но всё же торжественно пообещал быть и записал на листке адрес и дату. Затем, посетив клозет, Алек спустился вниз, встретившись с Юджем; друзья отправились на поиски приключений, однако вместо них, как это частенько бывает, нашли лишь бутылку крепкого алкоголя.

Вернулся домой он поздно, сильно под хмельком, и настолько уставшим, что уснул, даже не раздеваясь. Только на следующее хмурое утро, проснувшись часов в пять, чтобы сгонять в туалет, молодой человек заметил бумажку, наклеенную над зеркалом. Ещё туго соображая с похмелья, он начал вчитываться, вспоминать, чесать лоб, приглаживать лохматые волосы и медленно осознавать, что ехать на лекцию нужно сегодня. Причём, прямо сейчас.

Несколько раз сверив дату на бумажке с календарём, он, закатив глаза, выдавил из себя глухой стон. Ехать не моглось – хотелось только отлить, попить и уснуть. Нет, ну, куда он в таком виде? Ничего страшного не случится, если он один раз не сможет.

«Ты ведь обещал, тебя ведь дети ждут, – сурово прервал Александр сам себя, – что ты как малака, честное слово! По дороге до Аквилеи можно проспаться, в конце концов! Наверное. Или всё же остаться?»

Алекс поднял глаза, посмотрел на своё мутное отражение в зеркале, принял решение, промычал что-то жалостливое, в темпе вальса сходил в холодный душ, съел горячий суп и выпил крепкий кофе. По-быстрому приведя себя в какое-то подобие порядка, он мухой вылетел из квартиры, жужжа под нос ругательства. Добравшись на первом электробусе до Ахейского узла, Алекс вздохнул с облегчением – успел; судя по табло, маг* (маглев) должен был прийти через две минуты.

И правда, вскоре он уже входил в просторный полупустой пульман* (вагон), где сразу занял свободное кресло для сна, которое широко и удобно раскладывалось. Алекс плюхнулся в него, мгновенно расслабился, чувствуя себя ещё немного пьяным, хотя голова, что удивительно, не болела. Вскоре маг тронулся, привычно зашумел ветер, и вскоре они влетели в тубус дюкера* (закрытую скоростную магистраль); тут же в салоне включился приглушённый свет, Алекс зевнул и закрыл глаза, решив выспаться за полтора часа пути до Аквилеи. Сон поначалу не шёл: какая-то тревога терзала воспалённый мозг. Он немного поворочался, но вскоре всё же окунулся в объятия Морфея.

Через какое-то время он, вздрогнув, проснулся от того, что его будила услужливая улыбающаяся девушка-стюард. Потянувшись, зевнув и поблагодарив стюардессу, он послал ей воздушный поцелуй, и ступил на залитый солнцем вокзал Аквилеи. Сон пошёл на пользу. Алекс глубоко и удовлетворённо вздохнул, улыбнулся новому дню и деловито пошагал по площади «Стационе ди Аквилейя», как было написано русским языком на знакомой синей табличке.

Он любил этот полис с самого детства. В юности они с друзьями частенько ездили за восемьсот километров из ещё строящейся Ахеи в уже цветущую Аквилею и гуляли по ней до утра. Обратно возвращались домой на шестичасовом поезде и пили пиво в тамбурах, и курили дурман-траву, и пели песни под гитару. Здорово было! Потом он пару лет учился здесь в высшем ликее, жил в студенческой общаге и веселился, как мог. Но это раньше.

А нынче он с удовольствием шёл по цветущим бульварам, попутно ощущая, что от чистого воздуха трезвеет с каждым шагом. Полис шумел, кафе работали, туристы щёлкали фотоаппаратами на фоне знаменитых аквилейских каналов, проложенных между озёрами. Всё, как всегда. И только подходя к остановке «бесшумки», начав набирать на табло пункт назначения, он вчитался в адрес на бумажке: Сан Поло, 112. Ну, очень знакомый адрес. Очень. Это, это… «Малака* (блин), это же «Зона номер один»!», – хлопнул он себя по голове.

«Зоной номер один» называлось огромное убежище на южном склоне Голубой горы – протяжённого горного массива, возвышавшегося над Аквилеей. Во время Великого Потопа там, на скорую руку, выстроили бункер с гигантскими помещениями внутри, где можно было проводить правительственные заседания. Там были и римские аудитории, и конференц-залы, и даже греческий амфитеатр, который позже воздвигли прямо на открытом воздухе, в ложбине. Потом, когда стало ясно, что вода больше подниматься не будет, базу законсервировали.

А несколько лет назад местные власти решили подстроить её под Аквилейский информационный центр. Аудитории стали предоставлять для проведения различных общественных мероприятий, будь то концерт или какие-то народные обсуждения. Так уж повелось, что с тех пор, два раза в год: в середине апреля, когда наступали первые тёплые деньки, как сейчас, и в середине октября, в бабье лето – здесь проводилась научно-популярная конференция «Две двойки» (что символизировало грядущее вступление в ХХII век).

«Две двойки», – малака!», – сплюнул себе под ноги Алекс. Ведь это же отсюда звонили ему в прошлый раз. Неожиданно, прервав его мысли, бесшумно открылись все восемь дверей лифта, и вместе с людьми с остановки он плавно спустился внутрь вагона. Кстати, именно за бесшумные лифты Аквилейский подземный монорельсовый трамвай и называли «бесшумкой». Словно на автопилоте, Александр шагнул в вагон, сел на свободное место, закинул ногу на ногу и стал обдумывать ситуацию.

Во-первых, выходит, скорее всего, сейчас он едет не в схолу, а, наверное, в «Зону номер один», где, вместо того чтобы рассказывать детишкам о мозге, он будет выступать, малака, на проклятой конференции и не перед парой-тройкой человек, а хрен его разберёшь перед сколькими тысячами взрослых образованных людей.

Во-вторых, он не помнит тему, он не готов к выступлению, а это позор и конец света. Единственным разумным выходом остаётся подойти к организаторам и всё честно объяснить. Или хотя бы попросить перенести его на самый конец конференции и за это время что-то по-быстрому придумать. Или застрелиться. Последнее – самый верный вариант.

«Хотя, может быть, это мероприятие всё же проводит схола? – вдруг забрезжила надежда, – А что? Просто в аудиториях внутри бункера, почему бы и нет? Ведь может такое быть?», – подумал он, и тут раздался голос свыше из динамиков в потолке вагона: «Зона номер один».

Надеясь на чудо и облизывая пересохшие губы, Алекс поднялся наверх, вышел из лифта «бесшумки» и с колотящимся сердцем двинулся вверх по красивой улочке прямо к подножию отвесной скалы, где находились большие красные ворота в форме арки с прорезанной в них дверью. Но как только он прошёл сквозь них в здание «Зоны номер один», то сразу увидел большой светящийся баннер: «Две двойки – главные темы нового века». И уж конечно надежда рассыпалась в прах, когда к нему моментально подбежала невысокая девушка с логотипом «22» на блузке:

– Вы – Александр Церебраум?

– Церебраун, – по привычке поправил он.

– Да, да, Церебраун. Меня зовут Марина, я один из организаторов конференции. Вот. Ваше выступление через пятнадцать минут. Вы чуть не опоздали! – выпалила она и стремглав полетела вверх по лестнице, энергично приглашая рукой следовать за ней. – Вам срочно нужно идти к сцене, вы в конце первого акта выступаете.

– Но я… я не готов, подождите! – неуверенно проблеял Алекс, прыгая за ней по ступенькам.

– Как это не готовы? – легкомысленно удивилась она, бездумно открывая дверь в широкий коридор и бешено цокая по полу лёгкими каблучками.

– Меня только вчера предупредили, я же не давал согласия, мне звонили, но это было давно, – лепетал и оправдывался он, догоняя её.

Девушка почти не слушала Алекса, спеша доставить его до места назначения, поэтому ему пришлось повысить голос:

– Вы поймите, я даже тему выступления не знаю!

Тут до девушки словно дошёл смысл его слов. Она внезапно остановилась, приоткрыла рот, медленно поднесла руку ко рту и округлила глаза.

– Как не знаете? Как это – не знаете?! Вы что, вообще не готовы?! – недоверчиво повернув к нему ушко, произнесла она.

– Совершенно, – отрезал Алекс.

Они безмолвно смотрели друг на друга.

– Это пиндец! Полный пиндец! – наконец выдохнула девушка, растопырив пальцы. – Простите, пожалуйста, за слово полный, но у нас некому вместо вас, понимаете, некому? Вы вообще способны отразить, что сейчас получится? Или вы об этом тоже не подумали! – истерично осклабилась она, и тут же стремглав куда-то побежала, потребовав от него оставаться на месте.

Александр остался стоять в одиночестве посреди длиннющего коридора без единого стула или скамейки. Он огляделся – вокруг никого не было, возле одной из стен приткнулось ведро, невидимо осыпалась штукатурка, а в нескольких десятках метров от него, из-за широкой, чуть приоткрытой двери, слышалась чья-то звонкая женская речь. Алекс постоял немного, оглянулся, пожал плечами, сначала просунул голову, а потом и вовсе вошёл внутрь, попав в огромный полутёмный зал, заставленный всякой всячиной. Прямо перед ним открывалась изнанка сцены с тяжёлым бордовым занавесом, он робко продвинулся чуть вперёд и увидел кусочек зала. Это был открытый амфитеатр, вид сзади. Прямо сейчас на сцене выступала женщина в синем брючном костюме и высокой причёской. Оказывается, Александр попал за кулисы, и теперь находился всего в нескольких метрах от того места, где он меньше всего хотел оказаться.

Только он развернулся, чтобы дать дёру, как внезапно, не торопясь, к нему подошёл щеголеватый молодой человек с платочком в кармане и бабочкой на шее. У него были тонкие усики и немного выступающая вперёд челюсть, что делало его похожим на старинного актёра Марлона Брандо.

Незнакомец пристально поглядел на Алекса, чуть приподнял руку и спросил:

– Вы выступать?

Алекс ответил неуверенным полуутвердительным кивком и промямлил

– Вроде бы… сказали, что через пятнадцать минут, но я….

– Ну что ж, добро пожаловать в первый акт! – прервал Александра собеседник. – Он короткий: всего четыре выступающих. Эта женщина уже третья, значит, скоро ваша очередь. Меня зовут Принцепс, я буду во втором акте рассказывать о случайностях, которые приводят к войнам. А вы о чём?

Он говорил чрезвычайно громко, но вообще без нот эмоций, какими-то тусклыми словами и практически без мимики. «Наверное, инсульт был в лобных долях правого полушария, или нарушена взаимосвязь между эмоциональной и речевой зоной», – профессионально подметил Александр, но вслух сказал совсем другое:

– Ясно. А меня зовут Александр Церебраун, и я пока сам не знаю, о чём буду говорить.

Щёголь фальшиво натянуто улыбнулся, явно не веря такому признанию. Воцарилось молчание. Судорожно обдумывая, чем заполнить возникшую пустоту, Александр произнёс:

– У вас очень необычное имя. Принцепс? Так вы сказали?

– Да, Принцепс. Принцепс Гаврилов, – заговорил усатый, явно польщённый вниманием к своей персоне и подал руку. – При рождении у меня было другое имя, конечно. Просто я был первым ребёнком в семье, поэтому мой отец называл меня «принципом», а мать – «принцем». Это были прозвища, но они мне очень нравились, поэтому, когда я вырос, то решил официально сменить своё имя. Тогда я пошёл в муниципалитет и подал заявление. Сначала меня пытались отговорить, но я знал, что это официальная процедура, поэтому я её отклонил. Я сказал специалисту, что мне уже двадцать один год, я прошёл обследование, стал совершеннолетним и поэтому хочу носить имя «Принцип», но он…

Слушать Принцепса было решительно невозможно. В отсутствии интонации его бубнёж наводил скуку с первых же секунд, и Александр пожалел будущих слушателей этого щеголеватого Принципа. Речь была настолько ровной, что в ней не за что было даже зацепиться. То, что мама звала его «принцем» звучало так же серо, как и его рассказ о бюрократических проволочках. Алекс попытался было его прервать, но тот решительно отказывался закругляться, выдавая всё новые и новые занудные подробности. Пришлось Александру пойти в контратаку и поинтересоваться, а не путает ли иногда уважаемый Принцип мужскую и женскую речь?

В ответ щёголь недоумённо нахмурил брови, откашлялся, пожевал губами и отошёл к небольшому столику у входа, где стояли бутылочки с водой. Взяв одну из них, Принцепс принялся пить, косясь на Алекса, а тот – напряжённо думать, что же делать в сложившейся ситуации. В голову ничего путного не приходило, кроме желания слинять отсюда как можно скорее. Останавливали две вещи: первая – это то, что организаторы знали его имя и могли разнести по достаточно узкому кругу преподавателей некрасивую историю, как он, Александр Церебраун, магистр нейрологии Ахейского ликея, позорно сбежал с конференции. Конечно, он бы смог всё объяснить, но осадочек бы остался, как говорится. Вторая – этот, гамота его за ногу, Принцип, куда он уйдёт, когда за его действиями безотрывно наблюдают?

– Так, надо собраться, – подбодрил себя Александр. Сначала он попытался вспомнить хоть что-то – хотя бы о тему выступления. Но ничего не выходило. Тогда Алекс попытался абстрагироваться, чтобы найти внезапное решение в посторонних мыслях, но вместо этого в голову лезла, перетекая из одного в другое, какая-то чушь о рыбалке, Наташке, работе и нейрофизиологии…

*

Наш мозг не хочет лишний раз напрягаться, но это не потому, что он ленив, просто каждое усилие стоит ему энергетических трат. В обычном состоянии головной мозг потребляет двадцать процентов энергии, получаемой им из пищи, а при повышении активности энергопотребление возрастает ещё сильнее. Что-что, а мозг в любой ситуации будет получать максимум глюкозы, даже если от этого будут страдать все остальные части тела. В нашей голове на протяжении всей жизни не перестают трудиться десятки отделов, отвечающих за дыхание и кровообращение, зрение и слух, метаболизм и ориентацию в пространстве. Чтобы получить необходимые для этого калории, человеку, да и любому другому существу на планете, необходимо что-то есть, а для этого нужно выйти на охоту или дойти до магазина, но на это тоже тратится энергия. Поэтому мозгу выгоднее меньше напрягаться, чтобы использовать свои ресурсы как можно экономней.

По этой причине мы так любим понятные алгоритмы: если нажал на жёлтую кнопку и получил банан, а от прикосновения к синей ударило током, то, значит, на жёлтую нужно нажимать чаще, а синюю вообще не трогать. Это нужно всего лишь запомнить, так проще и экономней, чем обдумывать каждый раз по-новому, ведь если какой-либо результат имеет значение для организма, то на создание связей между сотнями и тысячами нейронов, составляющих знание об этом результате, затрачивается энергия. Когда информация долгое время остаётся невостребованной, то мозг перестаёт тратить на сохранение связей драгоценные калории. И мы забываем. Это принцип работы памяти.

Итак, на поддержание связей нужна энергия, поэтому только важная для нас информация остаётся в долговременной памяти, а всё ненужное вскоре навсегда стирается из кратковременной.

Каждый раз, сталкиваясь с незнакомой ситуацией, мы затрачиваем значительное количество калорий на её продумывание и прогнозирование. То есть, принимая решение, серьёзно напрягаем мозг, которому не очень-то это и нравится. Однако он не виноват – это просто экономия ресурсов. Именно поэтому мы так не любим неожиданные обстоятельства, когда приходится что-то внезапно решать, просто потому, что в эти минуты энергозатраты вырастают на треть, как минимум. Самое бестолковое расходование драгоценной энергии с точки зрения мозга.

Ирония судьбы заключается в том, что мозг развивается только тогда, когда напрягается. В противном случае он начинает понемногу деградировать, что особенно это заметно у некоторых пожилых людей, ибо неиспользуемые связи разрушаются. Кстати, старческая деменция берет своё начало в среднем возрасте, а Александр Церебраун, между тем, в нём и находился.

Уже много лет подряд он работал в Ахейском ликее преподавателем нейро-дисциплин. Никакого движения вперёд, никаких открытий, о которых он мечтал в юности. Каждый день похож на предыдущий. Съедает рутина: день за днём он читает теорию, изредка практикует, после работы всё чаще выпивает, по выходным ездит с Наташкой из коллектива к ней на дачу, жарит, чаще её, но, бывает, и шашлыки.

– Эх, сейчас бы к Натахе, в баньке попариться, мяса поесть, – подумал он. – Вечером на речку сходить, пожечь костёр, покупаться голышом, а утром, ещё в туман, сбегать порыбачить одному, в тишину. Вот туда бы, а не это вот всё!

Снова очутившись в реальности, Алекс задумчиво сжал губы: да что тут размышлять? Валить ему надо к чёртовой бабушке из этой богадельни, никаких документов он не подписывал, никому, вроде бы, ничего не должен?! Да и жрать захотелось, просто сил нет никаких. Может, типа, в столовую уйти и опоздать потом?

– Скоро ваш выход, – внезапно громко прервал его размышления вновь подошедший Принцип и протянул маленькую бутылку. – Вот вода, вдруг в горле пересохнет. Вы готовы?

– Всегда готов! – повторил он любимую фразу отца, попытавшись пошутить.

– Хорошо, хорошо, – не понял шутку молодой человек и снова замолчал.

Вернуться к своим отступническим размышлениям у Алекса не получилось, поэтому он начал вслушиваться в то, о чём говорила женщина, которая сейчас выступала на сцене. Он стоял сбоку, за кулисами и хорошо видел её резкий профиль. На вид ей было лет сорок пять-пятьдесят. Она очень оживлённо жестикулировала и звонким голосом рассказывала вроде бы интересные вещи, по крайней мере, весь зал не сводил с неё глаз.

– И вот, мы решили смыть этот позор интересным экспериментом, – вдохновенно вещала она. – Мы приехали в лагерь, где содержали самых яростных националистов. Их выстроили на плацу перед нами – угрюмых, в серых тюремных одеждах. Страшноватое впечатление, знаете ли. Поставили большой монитор, и повернули его к ним, чтобы каждый мог видеть свой результат. Мы брали у них пробу слюны, тут же помещали её в секвенатор Щелудкова, и уже через несколько секунд он давал полную генетическую карту человека. Конечно, нас интересовали гаплогруппы, точнее сказать, принадлежность каждого к национальности. И вот оказалось, что самый главный у них – вы не поверите – наполовину семит. А он думал, что чистокровный скандинав. И знаете, это повлияло на них. Произошла переоценка ценностей. Хоть, к сожалению, и не у всех. И не так, как нам этого хотелось.

Она чуть сбилась, но продолжила.

– Дальше мы стали приезжать в разные полисы Союза и массово брать у их жителей анализ ДНК; благо, что сейчас это быстро и дёшево. Кстати, грант на исследования мы получили благодаря дожу Аквилеи сеньору Микеле Морозини, он здесь, спасибо ему огромное!

Женщина повернулась куда-то в зал и захлопала, а в зале громко подхватили. Выступающая дождалась, когда шум стихнет, и вновь продолжила:

– Мы брали пробы и у вас в Аквилее, и в Ганзе, и в Ахее и в других полисах. Но самое главное, что за год мы проехали всё северное Фракийское побережье, и везде проводили исследования. А через некоторое время выкатили тот самый портал «ДНК-регистратор», который многие из вас знают. Для тех, кто, возможно, не слышал об этом, поясню особо. Система работает очень просто: сначала сдаётся проба слюны, которая обрабатывается, и данные заносятся в общую базу, через некоторое время система выводит результат расшифровки ДНК и показывает ближайших родственников, Те, кто использовал это приложение, бывало, полностью меняли свою жизнь. Эти люди вдруг осознавали, что они не англичане, к примеру, а наполовину галлы, на четверть скандинавы и на оставшуюся четверть имели общую ДНК с жителями Нижней Саксонии. И вот тогда у человека происходила переоценка, он выходил на улицу и понимал, что нет никаких национальностей, есть всеобщее, всепланетное братство.

Конечно, нашу систему тут же стали критиковать, но крупнейшие научные сообщества неоднократно проверяли алгоритмы и выносили вердикт: всё верно. И вскоре скептики затихли. Да, и как вы помните, именно благодаря «ДНК-регистратору» тогда снизилась напряжённость в возрождавшихся союзных полисах. Кто, кстати, проходил ДНК-перепись? О! – обрадовалась женщина множеству поднятых рук. – Я очень рада! Вы тоже ощутили в себе корни десятков народов? – спросила она громче. – Вам повезло, друзья, ведь вы испытали это счастье знать, что за вашими спинами сотни и сотни поколений; понимать, что вы находитесь прямо на переднем крае восхитительного процесса эволюции, объединяющего народы, виды и царства…

Она вскинула вверх обе руки, наклонила голову и триумфально закончила выступление. Раздался шквал аплодисментов. Слово сразу же взял конферансье в костюме с бабочкой:

– Спасибо большое госпоже Рози Франк за столь интересное и поучительное выступление, за её тяжёлую работу по снижению межнациональных конфликтов, за вклад в развитие науки о ДНК! Спасибо вам, Рози, за это! А теперь, дамы и господа, прошу. Три традиционных вопроса из зала. О, да у вас будет нелёгкий выбор, – усмехнулся он.

Александр заметил, как только в той части зала, которую он мог видеть со своего места, взметнулось с десяток рук.

– Вот тот молодой человек был первым, – показала Рози куда-то в зал. – Давайте ваш вопрос.

Через несколько секунд в зале раздался сухой мужской голос.

– Здравствуйте, госпожа Франк. У меня, как бы, короткий вопрос. Вот вы рассказывали, что проводили эксперимент в колонии, где держат, как бы сказать, националистов. Всё замечательно, конечно.

Он неестественно покашлял.

– Но почему-то вы не упомянули, что после вашего исследования, там, как бы сказать, произошёл бунт. Заключённые быстро поделились по, как вы говорите, гаплогруппам и стали друг друга убивать. Произошёл бунт, настоящий бунт. А главарю, о котором вы упомянули, насколько мне известно, отрезали голову струной. Почему-то об этом вы решили, как бы, не рассказывать.

А вопрос у меня такой – не кажется ли вам, что вы, как бы сказать, лично несёте ответственность за смерть тех десятков людей? Вы сейчас стоите, улыбаетесь, а моего старшего брата зарезали в том месте, в той колонии. И он не был заключённым, он был охранником, который, как бы, просто оказался не в то время и не в том месте. Если бы не вы, то он был бы, как бы сказать, жив. А сейчас его нет, и больше никогда не будет.

Голос говорящего задрожал:

– Скажите мне, чувствуете ли вы себя виноватой в их гибели? Не стыдно ли вам улыбаться, когда ваши руки в крови?

Он закончил. В воздухе повисла звенящая тишина. Было видно, как Рози молча смотрела куда-то в зал. Лицо конферансье выражало удивление и оторопь. Он в упор, поджав губы, поглядел на женщину – та стояла не шелохнувшись, крепко сжав зубы. Молчание затягивалось. Секунды текли медленно, очень медленно. Где-то в зале скрипнуло кресло. Александр чувствовал, как и его сердце бешено заколотилось. «А как тогда приходится ей, под тяжестью тысяч взглядов?», – подумалось ему.

И тут, вместо ответа на вопрос, Рози резко повернулась и твёрдой походкой, чеканя шаг, в пугающей тишине устремилась за кулисы. Пройдя мимо Александра и его неэмоционального спутника, она негромко произнесла: «Не в это время и не в этом месте» – и, глядя куда-то перед собой, направилась к выходу.

На сцене заиграла музыка, конферансье что-то успокаивающе заговорил в микрофон, по всей видимости, успокаивая публику и подготавливая её к следующему докладчику.

– Что же, дамы и господа. Предлагаю почтить память павших и продолжать дальше. А нашим следующим гостем будет Александр Церебраун, с животрепещущей темой «Современный взгляд на жизнь», – говорил он, размахивая левой рукой. – Всего через пару минут, оставайтесь с нами.

– Современный взгляд на жизнь! – взорвалось у Александра в голове. – Что мне говорить то им?! Где эта баба?! Куда она, малака, запропастилась? Наверно, надо валить отсюда, пока…

– Приготовьтесь, через пару минут ваше выступление, – громким бесцветным голосом опять прервал его мысли молодой человек. – Сейчас музыканты проиграют, и ваш выход, последний в первом акте. Через сорок минут всё закончится, потом вопросы, часовой антракт и затем второй акт.

– Сколько, говорите, длится выступление? – переспросил его Александр.

– Тридцать минут выступление и десять мнут ответы на вопросы обычно, – безэмоционально произнёс Принцип. – Итого сорок. А вы разве этого не знали?

– Знал, знал, конечно, – потёр виски Алекс, – это я так разгружаюсь перед выступлением, пытаюсь шутить. То есть, это примерно как урок младшем в ликее?

В памяти зашевелились какие-то неясные воспоминания, он задумчиво потеребил пуговицу и повторил.

– Урок. Обычный урок.