Русская канарейка. Голос

Талантливая и бесподобная Дина Рубина продолжает покорять читательские сердца, расширяя и пополняя армию своих преданных поклонников с каждым новым произведением. Потрясающе красивый, певучий язык автора завораживает плавным, музыкальным слогом и вызывает рельефно-сочные визуальные образы, создавая неповторимые калейдоскопы разноцветной мозаики. На этот раз перед нами масштабное творение великой писательницы в трёх томах. «Голос» – вторая книга трилогии. И если первая книга Дина Рубина – Русская канарейка. Желтухин является как бы прологом к основной истории Леона Этингера – «последнего по времени Этингера» –, то во второй книге мы проследим весь период взросления Леона, его сумбурное одесское детство с двумя названными «бабушками», сложные отношения с безалаберной и такой любимой матерью, переезд в Израиль, начало музыкальной карьеры и уже в последствии – сложный симбиоз звёздной карьеры оперного певца и не менее блестящей карьеры опытного оперативника израильских спецслужб. Являясь в душе волком-одиночкой, Леон старается избегать серьёзных привязанностей в любовных отношениях, но в Тайланде, находясь на серьёзном задании по раскрытию канала поставки оружия из Израиля в Иран, он знакомится на пляже с Айей. Встреча с ней сметает все его тщательно укреплённые внутренние преграды, и сокрушительная Любовь перечёркивает его сознательный отказ от права быть свободным. Судьбы талантливого юноши и глухой девушки-фотографа из Алматы, читающей по губам и перемещающейся из одной географической точки в другую со скоростью света, оказались так тесно и невероятно переплетены, что это стало для них сверхъестественным откровением, ниспосланным даром, не терпящим быть отвергнутым. – Но-о ведь та-ак не быва-ает… – пропела она.– Не бывает, – согласился он.Уж он-то отлично знал, что так не бывает. Его на курсах учили, и он вызубрил назубок, что так – не бывает. Разве что один шанс на миллион. И уж конечно, не в подобных обстоятельствах.Сюжетная линия зиг-загами переносит нас из Одессы в Иерусалим, из Иерусалима в Париж, из Алматы в Лондон, из Вены в Тайланд. И через всю книгу юркой пташкой пролетают канарейки Желтухины, которые связали так много судеб и жёлтыми пятнышками остались на простынях их жизненных тревог.

*мальчик мой (ивр.)Две семьи, имеющих отношение к знаменитому роду жёлтых канареек – прекрасных птичьих артистов, ведущих род свой от Желтухина Первого, тоненькими ниточками переплетаясь-соприкасаясь на протяжении всего ХХ-ого века, наконец-то по-настоящему встретятся. Леон и Айя действительно встретились случайно на побережье Андаманского моря, на полудиком тайском острове… Её привела туда бродяжья душа ( и немного – необходимость спрятаться), он же приехал вроде как в отпуск, хотя на самом деле – это клятвенно обещанное последнее дело в пользу известной израильской организации…Почти вся книга в этот раз посвящена не очень далёким предкам и их жизненным перипетиям, а жизни Леона после того, как шелопутная мамаша родила идею эмиграции в Израиль и немедленно её осуществила со свойственной ей феерической и совершенно необдуманной энергией. Мальчик растерян, потерян, всё, что у него осталось – это музыка в наушниках, «Реквием» Моцарта по кругу целыми днями. Что бы было дальше – непонятно, но одноклассником Леона оказывается Меир – душа нараспашку, всеобщий друг и брат, сын высокопоставленного офицера по имени Натан. Именно этот «старикашка» и увидел все, не только музыкальные возможности Леона.…а венчик седого пуха над лысиной – что нимб у святого, особенно на просвет, в янтарном ореоле от настольной лампы: этакая пародия на боженьку, нашего кроткого боженьку, самолично отрывавшего яйца неудачникам, перехваченным по пути на дело…Служба в армии, потом обучение в спецподразделении и всё это сдобрено неудачной первой любовью к девчонке Габриэле, которая выбрала всё-таки Меира – так что ещё и лучший друг потерян, и последующим доказыванием – я могу, я – мужик, я сильный…За несколько лет он успел поработать и в следственном отделе, и в арабском, и в отделе контршпионажа. Занимался ликвидацией нескольких главарей ХАМАСа и «Хизбаллы», и вряд ли кто из журналистов – будь то западные, арабские или даже израильские СМИ – мог предположить, что пресловутый «черный мотоциклист» – бич божий, мелькавший до выстрела или взрыва то в Алеппо, то в Хан-Юнисе, то в районе Баб аль-Табанэ в Триполи и затем бесследно растворявшийся в воздухе, – это один и тот же человек, способный перевоплотиться в подростка, одного из тех оборванцев, что торгуют на перекрестках упаковками цветных фломастеров, синими баночками крема «Нивея» и прочей расхожей дрянью, производимой в секторе Газа.Нервный срыв, увенчавшийся раздробленными ногами пленного араба, виноватого в потере троих агентов Леона, в том числе Адиля, старого антиквара, в лавке которого отыскалась книга с экслибрисом Дома Этингера, приводит к тому, что контора усомнилась в его «трудоспособности».Среди коллег Леон считался мастером агрессивной вербовки, артистически проводимой мягчайшим и убедительным голосом, пробегавшим за время допроса весь интонационный спектр, от ласковой свирели до мертвенного шалюмо. Именно он-то и был убежден, что физическое насилие – не лучший метод допроса; куда действеннее насилие психологическое.Уж Леон, наш Кенар руси, сам как две капли воды похожий на всех этих арестованных мухаммадов, был особенно хорош со своим ровным, доброжелательным, а если требовалось, и сердечным арабским, со всем этим привычным…Была устроена поездка в Москву на обучение в консерватории. Там-то и услышал старик – преподаватель вокала чудесный голос, которого сам Леон стесняется – он так мечтал, что в подростковом возрасте голос сломается, и он станет петь нормальным тенором или, чем чёрт не шутит, даже баритоном… В благодарность ему, кстати, потом, уже ставший звездой Леон часто поёт русские произведения. Ну и как тут удержаться – про настолько музыкальную книгу без музыки не получается. Тем более, это произведение упоминается в романе."Жертва вечерняя" Павла Чеснокова, солирует Андрей Немзер.03:51 Но даже звезда, даже завсегдатай сцены и артистических кафе Парижа может быть полезен своей стране, особенно когда он специально обучен и чертовски наблюдателен. И в отпуске в Таиланде он оказывается потому, что именно туда ведёт след некоторого количества пропавшего с закрытого в Семипалатинске полигона урана, вполне достаточного для «грязнули». Первая реакция на Айю – а она, сфотографировавшая его на гребне волны, в лучах солнца с песней, известной ей с детства «Стаканчики гранёные» на губах, уже почти считает его другом-братом. А он … Он крутанул ее, сжал в тисках ее руки, не отрывая взгляда от лица.– Ваш кенарь? – тихо спросил он. – Желтухин – ваш кенарь?Глаза у него были как горючая смола, просто втекали в тебя, прожигая, разливаясь по всему нутру. Но другим своим зрением (никогда не могла назвать это чувство, но доверяла ему безоговорочно) она увидела в этих глазах растерянность и даже смятение. И, легко выдернув руки, крикнула:– А чей еще?! Твой, что ли? Желтухин – это династия артистов. Еще от дяди Коли…Отвернулась и – вот бесстрашная задрыга! – назад пошла, туда, где за частоколом кокосовых пальм стояло сине-зеленое море. Он догнал ее в два прыжка, мягко удержал за руку:– Дяди Коли… а фамилия дяди Коли?– Да пошел ты! – сказала она и вырвала руку. Заплакала, повернулась и побрела, не оглядываясь.Он опять нагнал ее, властно взял за плечо:– А фамилия дяди Коли – не Каблуков ли?Итак, почти к концу книги они встретились. Любовь – безусловная, такая, от которой больно дышать – накрыла обоих, столь неподходящих друг другу. Ведь глухая Айя даже никогда не услышит его голоса… Да, наверно, и встреча их короткая и единичная, как кажется после прощания в аэропорту, когда Леон, по вечной привычке, не оставляет никаких своих координат и не спрашивает, где её-то потом искать…Сказала:– Понятно.Повернулась и пошла.Даже не плакала. Просто приняла эту подлость как должное.Как еще одну подлость на своем пути.Но если бы тут история закончилась, была бы дилогия, а не трилогия))). Привычки человека под прикрытием – это тщательный досмотр вещей собеседника (или тут как назвать – сокроватника?) и намертво впечатавшийся в память найденный на старой телеграмме из её рюкзака адрес отца Айи. А долго ли долететь до Алма-аты?Илья как глянул, так и ахнул. Помолчал, прослезился. Отер большим пальцем оба глаза и взволнованно спросил:– Вы из семьи Желтухина Первого? Леон опять молча кивнул.Ну и дальше покатилось…

Открытий было два. Первое заключалось в том, что под изысканным словесным соусом любимого автора границы привечаемых и постылых жанров, увлекательных и скучных сюжетов стираются, и ты решительно ничего не можешь с этим поделать. Твои сомнения, страхи и неприязнь канут в небытие, промелькнув на прощание золотистым перышком канарейки. Второе же было поистине ошеломляющим, поскольку вынудило всех моих красавцев-мужчин, статных, харизматичных, импозантных, сошедших со страниц любимых книг (конечно), нервно курить в сторонке… Я просто влюбилась в Голос. В контратенора, в охотника, в Ариадну Арнольдовну фон Шнеллер, в Льва Эткина – в Леона Этингера, в каждый им созданный образ. Я поймала себя на шальной мысли, что не могла быть безразличной к нему уже тогда, на перроне, в вагоне поезда, покидающего Одессу… А после к мальчишке, который кровью и потом зарабатывал копейку для себя и непутевой Владки… А после к юноше, который пережил прекрасную, но такую страшную, едва ли не сломавшую его ночную грозу… А после к агенту израильских спецслужб, каждым поступком, каждой жертвой, каждым ночным кошмаром доказывающему важное себе и ей. Безжалостно-любимой. Как было можно не полюбить этот Голос, который, конечно, никогда не услышишь, но где-то в глубине души отчетливо представляешь, хранишь, любишь?.. Этот Голос, возвышающийся над бренным миром и горечью обид как душа, как крохотная золотистая птица, как любовь. Прости, Ретт Батлер, и посторонись. Устоять было попросту невозможно. Я понимаю, что Леон едва ли не фантастичен, но верила ему и верила в него каждую пядь текста. Пусть подобная игра перевоплощений сомнительна, пусть две стороны его естества, скорее всего, не могли бы сосуществовать в жизни… Вот только пока реальность книги окатывает с головы до пят прохладной водой горного ручья и заставляет вздрагивать, переминаться в нетерпении с ноги на ногу, переживать, болеть, требовать повторения – значит, игра не напрасна! Значит, и она имеет право на свое скромное существование. И, безусловно, можно сетовать на смену тональности, на значительно изменившийся темп повествования, на редкие словесные рулады от автора, а можно просто принять второй роман как новый захватывающий виток и проследить, как сплетутся нити в этой новой точке сюжета. А они сплетутся красиво, чуточку сказочно, но… Чем черт не шутит? Разве в вашей жизни не было судьбоносных встреч и невероятных совпадений? Разве не оборачивался маленький шажок огромным событием? Я верю в такую встречу этих двух потомков одной канарейки, верю Дине Рубиной. Верю, что жизнь щедра на чудеса, нужно лишь желание их разглядеть!И если и не баюкала на безмятежных волнах Одесса, то ей на смену пришел солнечный горький Израиль, зажатый в тисках истории, боли и потерь. И если не было апортовых садов, то был Тайланд с его податливой волной, кучерявым изумрудным утесом в океане, россыпью звезд над покачивающимся на воде прогулочным катером, а еще Санторини с его чистенькими набережными, пальмами, спрятавшими лохматые головы в небе, малиновыми закатами и безысходностью, бегством. А еще был ворох мыслей об одиночестве и том, какие изменения оно в нас привносит, о вере и предубеждениях – этих камнях преткновения мировой истории, о любви, конечно. О той любви, что может унизить, растоптать, изничтожить, а может удивить, возродить, научить заново дышать. И на какой, боже мой, на какой прекрасной ноте милая Дина Ильинична заканчивает свой роман! Прикрывает дверь, оставляя тебя с ощущением счастья, но в то же время и комом страха где-то глубоко внутри… И вот ты уже напряженно задумываешься: каков будет финал истории, и будет ли он добрым, и сможет ли он быть добрым вопреки всей громаде довлеющих обстоятельств? Не узнаешь, пока не откроешь третий том, и что-то мне подсказывает, что закончится он очень скоро.