© Рой Олег, 2024
© ООО Издательство «Вече», 2024
«Ваша слава никогда не померкнет, память о вас будет жить вечно. Мы знали и знаем, что подавляющее большинство бойцов и командиров группы „Вагнер“ – это патриоты России, преданные своему народу и государству. Они доказали это своим мужеством на поле боя, освобождая Донбасс и Новороссию».
В.В. Путин, 26.06.2023 года
«Мы всегда относились к бойцам и командирам этой группы с большим уважением, потому что они действительно проявляли мужество и героизм. Наши солдаты и офицеры Российской армии, добровольцы работали в боевых условиях с не меньшей отдачей, проявляли также и героизм, и самопожертвование. Но и те, кто служил и работал в компании „Вагнер“, пользовался уважением в стране».
В.В. Путин, 27.06.2023 года
От автора
Эту книгу я хотел бы посвятить памяти моего друга Санечки, который сражался в рядах ЧВК «Вагнер» и героически погиб при освобождении Артёмовска (Бахмута) от украинских националистов.
Книга создана на основе реальных событий, у её героев есть конкретные прототипы. Однако я не хотел писать документальную повесть и называть настоящие имена, чтобы не оскорбить забвением никого из наших героев. Подвиги на фронте СВО совершают многие, и каждый боец заслуживает награды и безмерного уважения, а каждый погибший герой – вечной памяти.
Пусть же этот роман станет литературным памятником всем тем, кто, не щадя себя, сражается с врагами, тем, кто ценой своей жизни приближает нашу Победу.
Олег Рой
Глава 1. Врата ада
Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, по делам нашим, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.
Евангелие от Луки, 23: 39-43
Этот город пропах войной. Пропах пороховой гарью и кирпичной пылью, от которой першит в горле, горелой резиной, мазутом, кровью, плесенью… от этих запахов не скроешься, не спрячешься, они постоянно витают в воздухе, не позволяя забыть, где находишься. Но если бы даже не они, война всё равно не устаёт напоминать о себе многоголосым гулом канонады, глухим буханьем взрывов, от которых старое здание угрожающе вздрагивает, и ты думаешь только о том, что любой обстрел, любая бомбардировка может превратить твоё убежище в братскую могилу. Может быть, никто никогда не найдёт твоё тело, никто не узнает, где ты сложил голову, и ты будешь навсегда числиться в графе «пропавшие без вести», как очень многие и на этой войне, и в любой другой из войн, тысячелетиями сотрясавших мир.
Где-то там, далеко-далеко, где нет отсыревших каменных стен подвала, соревнуются друг с другом твои коллеги – бойцы невидимого фронта пропаганды. Одни называют город, в котором стоит дом, ставший для тебя тюрьмой, «крепостью Бахмут» и говорят, что если и сдадут его «агрессору», то только в виде руин. Другие называют город Артёмовском и говорят, что вот-вот его освободят. Есть среди них такие, которые призывают сровнять этот город с землёй. Их, наверно, тоже можно понять. Почти всегда это личное – кто-то потерял здесь родных, кто-то – близких друзей, кому-то просто страшно от того моря крови, что уже впитала в себя земля Бахмута, а сколько её еще прольётся здесь!
Понять можно всех, думала Бианка, без цели бродя по подвалу среди испуганных людей, сидящих, лежащих или стоящих в этом месте, где никогда не бывало ни светло, ни темно. В принципе, её задача – именно понимать всех, быть беспристрастным свидетелем, но так трудно им стать, сидя в каменном склепе, дрожащем, как иудина осина, после каждого взрыва.
Как она сюда попала? Их съёмочная группа с большим трудом получила от правительства Украины разрешение на посещение города, в котором шли бои. Крешемир, номинально числившийся оператором, на деле же управлявший группой, строго-настрого предупредил: никакой отсебятины, на камеру зачитывать только тот текст, который одобрило украинское министерство обороны. «Министерство Правды», – хмыкнул он и выругался. Бианка не понимала, почему он так говорит. Поняла уже потом, когда они оказались здесь. Этот город ничего не стоило сровнять с землёй одним налётом авиации – она была в сирийской Ракке и знала, как это делается. Но противник методично «зачищал» дом за домом, квартал за кварталом – судя по звукам, доносящимся снаружи, он продолжает это делать и сейчас, спустя шестьдесят дней после того, как она последний раз видела свет дня.
Бианка оттарабанила на камеру заученный текст. Крешемир снимал, Никола колдовал с антенной для передачи репортажа в прямой эфир. Они находились недалеко от места, где шёл бой; слышны были пулемётные и автоматные очереди, иногда и одиночные выстрелы. Потом где-то невдалеке прозвучали два взрыва, один за другим, и, как это часто бывает на войне, всё внезапно изменилось, хотя что именно – так сразу и не поймёшь…
Откуда-то из боковых улиц на площадь выбежали люди – много, но не толпа, скорее рассеянные группки. В мятой рваной форме, в руках оружие, многие ранены, некоторые едва держатся на ногах. Один из бойцов рухнул на землю метрах в пятнадцати от них, его стошнило кровью; он пару раз вздрогнул и затих. Другой, с совершенно безумными глазами, всклокоченной обгоревшей шевелюрой и окровавленной рукой, висевшей плетью, едва не сшиб Крешемира с его камерой.
– Куда прёшь, дебил! – рявкнул тот на русском (тут все говорили на русском, даже офицеры ВСУ из нацбатов – конечно, в неофициальной обстановке).
– Танки! – заорал боец. – У них танки! – И помчался дальше. Крешемир знаками приказал Бианке и Николе отходить к машине. Бианка коротко кивнула и побежала.
У машины, припаркованной во дворе невысокого, в четыре этажа, дома, в котором уже не было ни одного целого окна, разворачивалась драка – их водитель Иштван отбивался от нескольких украинских вояк, желавших позаимствовать транспорт. Быстро сориентировавшись в обстановке, Крешемир тоже заорал дурным голосом: «Танки!» Это возымело эффект – «несгибаемые рыцари», как зайцы, бросились врассыпную, и съёмочная группа буквально влетела в свою машину.
– Какие трусы, – презрительно прошипел Никола, которому в суете разбили передатчик, оставив группу без связи.
– Не все, – возразил Крешемир. – Те, кто не трус, остались на передовой, слышишь?
Действительно, стрельба вдалеке не приближалась, хотя и не утихала. Вероятно, появление танков, если они, конечно, не привиделись бойцам ВСУ, не заставило обороняющихся отступить. Эту тему не обошли и напарники Бианки.
– Откуда у них танки? – спросил Никола. – Говорили же, что у русских здесь только ЧВК «Вагнер». Разве у ЧВК бывают танки?
– Мне откуда знать? – пожал плечами Крешемир. – Так, репортаж мы отсняли? – Никола и Бианка синхронно кивнули. – Тогда самое время валить в Краматорск.
Возражать ему никто не стал; если честно, всем им хотелось убраться поскорее из этого города. Бианке никогда не было так страшно, хотя она бывала и в Ракке, и в Кабуле, и в Триполе, окружённом войсками маршала Хавтара. Не то чтобы здесь воевали как-то по-другому…
Страшно было то, что в двадцать первом веке европейцы убивали европейцев. Конечно, западная пропаганда твердила, что русские – варвары, но на то она и пропаганда. Бианка встречалась с русскими – она даже была в Петербурге на экономическом форуме. Варварами они ей не показались.
И вообще, сам этот город – довольно запущенный, но вместе с тем вполне европейский. Что-то в нем есть такое, что отличает города Европы от, скажем, городов богатых Эмиратов или Японии, где тоже строят небоскрёбы и торговые центры. Слишком здесь всё напоминало родной Мишкольц, где прошло детство Бианки, хотя и стоящий на равнине, или дремлющий над Моравой Сегед, где она училась в университете и делала первые шаги в качестве репортёра…
Они попытались вырваться из города в сторону Красного. На выезде их остановили:
– Куда прёте? Разрешение на выезд есть?
Крешемир ткнул патрульному под нос бедж с натовской эмблемой; тот сразу сбавил нахальства:
– В смысле, там небезопасно. Москаль дорогу пристрелял. По Красному Кресту, правда, не бьёт, но вы ж не Красный Крест…
– Мы пресса, – ответил Крешемир. – По прессе они тоже стрелять не станут.
– Ну да, – согласился боец, – у нас командование как раз на машине прессы в Славянск драпануло, по крайней мере, слухи такие ходят…
Может быть, им и удалось бы прорваться – несмотря на ужасную, разбитую дорогу, Иштван выжал из машины всё, что мог. Петляя меж ям и воронок, огибая сгоревшие остовы автомобилей и бронемашин, «ленд-ровер» нёсся по дороге, которую уже скоро назовут «дорогой смерти», но никто по нему не стрелял: видимо, опознавательные знаки автомобиля, принадлежащего прессе, хорошо были видны тем, кто держал дорогу под прицелом. Но счастье длилось недолго – впереди появилась колонна ВСУ, прорывающаяся в Бахмут. По колонне тут же открыли огонь, и машина съёмочной группы на полном ходу влетела в этот огненный ад. Крешемир, ругаясь, как грузчик, приказал Иштвану разворачиваться. Тот послушался – и это было последнее, что он услышал в своей жизни. Прямо перед капотом разорвался снаряд, стёкла вылетели в салон, но окровавленный водитель, не выпуская руля из рук, всё-таки сумел вывернуть посечённую осколками машину на обратный курс и вновь вдавил педаль газа. Из ушей Иштвана текла кровь – вероятно, от взрыва были повреждены барабанные перепонки. Сама Бианка смотрела на всё происходящее со странной отрешённостью – после близкого разрыва у неё тоже заложило уши, все звуки казались приглушёнными, затянутая дымом разрыва дорога напоминала сцену из какого-то фильма ужасов…
Их едва не протаранил горящий БТР – он врезался в лежавшую на боку БМП, подбитую ранее, и остался позади. Потом их «ленд-ровер» сам чуть не протаранил обгоревший скелет тентованного грузовика, а потом…
Ещё одна вспышка, глухой гул – и Вселенная вдруг начинает вращаться, как сошедшая с ума юла. Какие-то вещи врезаются в плечо, в живот, и Бианка понимает, что их машина отброшена взрывом с дороги и кувыркается. Память подсказывает, что после такого автомобили, как правило, взрываются по крайней мере в кино; поэтому, когда вращение останавливается, девушка сразу бросается к дверям, чтобы выпрыгнуть наружу. Пальцы плохо слушаются, дверь не поддаётся, и из глубины души наружу фонтаном рвётся паника. Но тут дверь наконец-то поддаётся, и Бианка вываливается из автомобиля во влажную грязь весеннего поля. Она понимает, что нужно отбежать, отползти, пытается даже это сделать, но получается плохо…
Сколько времени прошло, прежде чем она окончательно пришла в себя? Наверно, много – выезжали они в середине дня, а когда Бианка наконец находит в себе силы оглядеться по сторонам, на улице уже смеркается. Она лежит посреди поля, рядом со стоящей на колёсах, но накренившейся и осевшей машиной. «Ленд-ровер» не взорвался, даже не вспыхнул, но от этого не легче. На капоте машины, упираясь плечом и спиной в запаску, лежит Иштван. Она узнаёт его, хотя это и непросто – голова водителя превратилась в кровавое месиво. Грузный Крешемир свешивается из двери машины, его белая каска с синей полосой валяется на земле, и на ней отчётливо видны пятна крови. Кажется, что на шее у него красный шарф, но, если присмотреться, ясно, что это не шарф, а рваная рана.
Бианка с большим трудом поднимается на ноги. Ноги не слушаются, подкашиваются, голова гудит, как трансформатор, а мир покачивается, словно она стоит не на твёрдой земле, а на палубе корабля. Кое-как она возвращается к машине и приваливается к изрешечённому осколками борту. В голове пусто – ни мыслей, ни чувств, даже лежащий рядом труп Крешемира не вызывает ни страха, ни печали, ни гнева.
Машинально девушка обходит автомобиль – каким-то осколком сознания Бианка понимает, что надо найти Николу. Тут же в голову приходит отчётливое понимание того, что Никола, наверное, тоже мёртв. Но предчувствие оказывается ошибочным – её спутник жив, хотя и ранен. Разорванный бронежилет лежит рядом, на земле, весь в крови, а сам ассистент сидит, прижавшись к осевшему из-за пробитых колёс джипу, обеими руками зажимая живот. Сквозь его пальцы сочится кровь.
– Никола, ты как? – задаёт она вопрос, явно неуместный в таких обстоятельствах, но тот или не слышит, или не обращает внимания. Странно – умом Бианка понимает, в какое ужасное положение они попали, – а вот чувства спят, словно находясь в обмороке после случившегося. Никола не отвечает, и о том, что он ещё жив, свидетельствует лишь слабое биение жилки на шее.
Через какое-то время – Бианка не могла сказать какое – к ним подошли люди в форме. Впоследствии Бианку всегда поражало то, что даже кадровые военные ВСУ в хорошем обмундировании всегда умудрялись выглядеть оборванцами. Увидев знакомые жёлто-синие шевроны на рукавах, Бианка бросилась к солдатам:
– Нужна помощь! Здесь раненый! – Она не сразу поняла, что от волнения говорит на родном языке. Конечно, тот солдатам был не знаком.
– Цыганка, чы шо? – сказал один из них, подозрительно косясь на девушку.
– Магьярорсаг[1]! – ответила Бианка. Слова чужого языка путались, но она кое-как сумела объяснить, что их обстреляли, что у неё здесь раненый…
Боевик присел на корточки рядом с Николой.
– Плохая рана, – сказал он, – ему, должно быть, весь ливер осколком посекло.
И тут же, не меняя выражения лица, выхватил кинжал и ударил Николу в грудь. Кинжал вошёл в тело с каким-то противным, чавкающим звуком. Бианка пронзительно закричала.
– Заткнись, – беззлобно, даже как-то равнодушно бросил солдат. – Он бы кровью истёк ещё до того, как мы бы его до блокпоста дотащили. Так, хлопцы, заберите всё из машины и валим.
* * *
У блокпоста – старого кунга, до половины заваленного с боков всяким хламом, с уныло обвисшим на коротком древке желто-синим флагом, – собралась толпа гражданских лиц. Вокруг них, лениво переговариваясь, бродили солдаты.
– И что вы мне здесь устроили? – отчитывал кого-то офицер, видимо, старший блокпоста. – А если москали по нам из миномётов ударят, когда увидят, сколько здесь народу?
– Дима, не гони волну, – возражал ему вполголоса пожилой боец с длинными казацкими усами и всклокоченной седой шевелюрой. – Ты ж знаешь, что русские по мирным не бьют. Эти, – он лениво махнул рукой в сторону испуганно жмущихся друг к другу людей, – лучшее прикрытие, чем весь тот хлам, что ты навалил у своего кунга.
– Это не я, – ответил офицер Дима. – Это до меня. Не сильно оно им помогло. Ты прав, лучше держать их поближе. Так что, говоришь, дорога перекрыта?
– Та бес его знает, – сказал его собеседник, почёсывая потемневшими от въевшейся грязи пальцами затылок. – Колонну из Краматорска русские накрыли, но одиночная машина, наверно, проскочит. Особенно если на ней красные кресты намалевать. А ты что, валить думаешь?
– Было б на чём, давно свалил бы, – признался Дима. – По округе драного велосипеда не найти. Хоть пешком уходи.
– А чё так? – прищурился усатый. – Не веришь в нашу перемогу, что ли?
– Ты ж знаешь, с кем мы воюем? – спросил Дима.
– Говорят, что с оркестром, – равнодушно ответил усатый. Бианка, у которой, вероятно, от контузии кружилась голова, не сразу поняла, о чём речь.
– Говорят, – фыркнул Дима и закашлялся. – Это «Вагнер», можешь не сомневаться! У тебя курево-то есть?
– Свои кури, – злобно ответил усатый. – Стоишь на блокпосту и трындишь, что цыгарки нет. Ещё б кума угостил, мы пехота, у нас со снабжением тяжко.
– Ага, заливай больше. – Некоторые слова, которые употребляли солдаты, были грубыми ругательствами, и Бианке было непросто догадаться, к чему их вставляли в обычном разговоре. – Вы в любой лавке и любом ларьке карманы набить можете!
– Чем тут набивать? – отмахнулся усатый. – Город под нами давно, всё, что можно, парни разгребли по сто раз. Смотри, что курить приходится. – И он, вынув из кармана бело-розовую пачку, ткнул её под нос Диме.
Тот скривился:
– Румынские?
– Молдавские, – сморщился в ответ усатый, выщёлкивая из мятой пачке две сигареты – одну из них отдал Диме, другую прикурил сам. – На вкус как кизяк, хотя кизяк я пока не курил. Эти сволочи там, в Киеве, небось «Кэмэлом» с «Данхилом» давятся, чтоб их порвало. Ты прав, кум, тикать надо, пока не припекло. С «Вагнером» или без, они нас доконают.
– Не скажи, – возразил Дима, с отвращением затягиваясь. – То есть, что задавят, факт. А вот то, что не важно чем, – тут ты не прав. «Вагнер» – это у них типа штрафбата, набрали головорезов из всех расейских тюрем и кошмарят. Ты про их кувалду слышал?
Узнать, слышал ли кум Димы про кувалду, Бианке так и не довелось: к блокпосту подъехало нечто, в чём с большим трудом опознавался уазик. Верха у машины не было, водитель и пассажиры сидели открыто. На корме машины стоял раритетного вида пулемёт с толстым, как труба, стволом.
– И чем я их заверну? – возразил Дима. – Не стрелять же по ним?
– А хоть бы и стрелять, – равнодушно пожал плечами офицер. – То ж не люди, а биомасса, завалите кого – меньше ждунов будет.
Собеседник Димы с готовностью передёрнул затвор автомата и направился к толпе:
– Слыхали, что пан офицер говорит? Развернулись и по домам, пока москали палить не начали.
– Командир, – выступила вперёд сочная девица с большой грудью, к подолу платья которой жался мальчишка лет семи, – та вы б нас выпустили, мы б и ушли. Тут же война, убить могут…
– Ага, открыла нам глаза, что война, – проворчал усатый. – Дорога простреливается, не видишь, что ли? Вы пойдёте, а москали пальбу откроют.
– Москаль по мирным не бьёт, – выкрикнул из толпы какой-то юноша.
– Раньше не стрелял, а ну как начнёт? – ответил боевик, зыркая глазами в поисках разговорчивого смельчака. – На город идёт «Вагнер», это бандиты, которых по тюрьмам наскребли. Для них человека убить – что спичку зажечь.
– Как будто вы не такие же, – вполголоса просипела старуха, стоявшая рядом с Бианкой.
Слава Богу, усатый её не услышал; отбросив окурок в придорожную грязь, он добавил:
– Короче, так, считаю до десяти, и если, как досчитаю, кто-то из вас не будет бежать к городу – сам убью на месте. Шо не ясно?
Свои слова боевик подтвердил, вскинув оружие и наведя ствол автомата на толпу. Люди – преимущественно женщины, дети, старики – тут же бросились прочь. Бианка было замешкалась, но стоявшая рядом старуха дёрнула её за разорваный рукав куртки.
– Бежи, дочка, – прошепелявила она, – шо есть духу бежи, наче за тобой сам чорт из пекла гонится. То такие твари, шо им человека пристрелить, як для тебя комара придушить.
И Бианка, почему-то поверив женщине, побежала прочь, а за спиной усатый нарочито-громко считал: три… четыре… пять…
Бианка бежала так быстро, как могла, – по размытой дождём грязи получалось плохо, несколько раз она поскользнулась, один раз упала на одно колено, другой – едва успела поддержать трусившую рядом старушку. Через короткое время у неё за спиной раздался одиночный выстрел. Бианка непроизвольно остановилась и обернулась, чтобы увидеть, как худенький юноша, не старше шестнадцати, с недоумённым выражением лица падает в грязь, а его белая вышиванка на груди краснеет от крови – должно быть, пуля насквозь прошла.
– Чего ты вклякла, як соляной столб? – опять дёрнула её старушка, тяжело дыша. – Хочешь, чтобы и тебя так же?
– За что? – прохрипела Бианка. Происходящее казалось сном, вот только проснуться никак не удавалось.
– Говорил много, – строго ответила старушка, – Да и вообще… не любят бандеры нас, ждунов. Шо ещё за слово такое, бес их разберёт…
* * *
– А ты, дочка, погляжу, ненашенская, – сказала старушка, когда они оказались в городской черте, вернее, когда, попетляв по улочкам частного сектора, остановились отдышаться у полуразрушенного двухэтажного дома. Бианка машинально отметила, что дом хозяин строил с любовью – углы стен отделаны декоративным рустом, на окнах – красивые резные рамы… точнее, были красивые – теперь окна были выбиты, перекошенные рамы свисали вниз на креплениях, а один угол дома полностью снесён, и рядом на земле виднелась глубокая воронка. «Миномётная, сто двадцать миллиметров», – подумала Бианка, некстати вспомнив, как покойный Крешемир учил её отличать воронки – какая от мины, какая от снаряда… в уголках глаз защипало, но позволить себе такой роскоши – заплакать она не могла.
– Я из Венгрии, – ответила Бианка, запустив руку в карман куртки в поисках беджика. Крохотной пластиковой карточки на месте не оказалось. Остальные документы девушки остались в бардачке их машины, но, обнаружив, что оказалась без удостоверения личности, Бианка почему-то не почувствовала особого страха. Может быть, окружающая её действительность сама по себе была настолько кошмарной, что на её фоне ужас от потери документов просто растворялся?
– А по-нашенски чисто говоришь, – заметила старушка. – Звать-то тебя как?
– Бианка, – машинально ответила та. – У меня родители из Чопа, я и по-русски, и по-украински с детства говорю.
– Ясно, – кивнула бабушка. – А меня Марфой кличут. В честь тётки назвали, материной сестры, значит. Её немчура в годы оккупации встрелила за то, что листовки клеила. Як же тебя в наши края занесло?
– Журналистка я, – ответила Бианка. – Приехала снимать репортаж про агрессию.
– Агрессия, – хмыкнула старушка. – Я тоби так скажу, девочка, вот те, што сегодня на блокпосту нас ружжом пужали, вот они настоящие агрессоры и есть. Знаешь, чего они нас ждунами кличут?
– Нет, – покачала головой Бианка. Хотелось попросить, чтобы кто-нибудь разбудил ее, вот только сделать это было некому. – Откуда ж мне знать?
– Бо мы ждём, – ответила Марфа, – когда уже наши придут заместо иродов этих.
– Наши? – переспросила Бианка. – Кто это?
– Русские, вестимо, – ответила старушка. – Те, что с Большой России. Они – наши, а эти черти желто-голубые – чужие.
– Что, и «Вагнер» – наши? – поразилась Бианка. Марфа кивнула. – Они же уголовники, их из тюрем выпустили…
– Не так страшен тот, кто отсидел, чем тот, кого не посадили, – загадочно ответила старушка. – Да и не все там урки, добровольцев тоже хватает.
– Кто ж захочет служить с уголовниками? – удивилась Бианка.
– И хотят, и за честь почитают, – ответила Марфа. – Бо лучше последний уркаган, чем бандеровец, поверь мне. – Она вздохнула и неожиданно лукаво посмотрела на Бианку. – Ну что, молодуха, отдохнула? Идём уж, до сумерек добраться надо. Нам Бог помогает, ишь, тихо как, не стреляют почти.
Бианка только после слов Марфы обратила внимание на звуки, царившие в городе. Не стреляют? Но где-то вдалеке раздавались автоматные очереди, то с одной, то с другой стороны слышались разрывы…
– Ну или почти не стреляют, – добавила Марфа. – Глядишь, дойдём до дому свахи[2] моей. Она в высотке живёт у Гнезда. Подвал у них хороший, перекантуемся пока…
И, не закончив фразы, старушка решительно отправилась дальше. «Что – пока? – подумала Бианка, догоняя женщину. – Пока „Вагнер“ не придёт с его замечательными головорезами?»
Но, поскольку другого выбора у неё не было, она послушно поплелась вслед за подвижной не по годам старушкой.