Ея Россо, «Когда падают звезды»
«Когда на небе загорается новая звезда – значит, на Земле родился хороший Человек. Когда Звезда падает и, умирая, скользит по Своду Небес, – это чье-то Сердце, обожженное пламенем Настоящей, но Безответной Любви, отдает свой Жар Любимому Человеку».
Часы пробили двенадцать. Темное небо за окном было по-зимнему холодным и далеким. Февраль. Алмазы звезд мерцали ровным светом, даря земле свое холодное сиянье. Вдруг одна из них сорвалась, но не сгорела мгновенно, подобно искре на ветру, а медленно заскользила по сине-черному граниту ночи.
«Странно, почему звезда так медленно падает?» – подумала Она, глядя из окна темной комнаты на звездное небо. В открытую форточку острыми морозными иглами врывались звуки ночи. «Одна минута первого»,– мысль возникла ниоткуда. И неожиданно Она поняла, что давно уже не слышно звуков ночного города: глубокая тишина вошла в крохотный мир ее комнаты, словно живое существо, заполняя собой пространство.
Звезда, казалось, не спешила сгорать. Она словно отдавала кому-то свой последний и потому особенно яркий огонь. Как будто пыталась поведать миру свою историю.
Девушке у окна вдруг вспомнилось, что завтра, а вернее, уже сегодня, наступает День Святого Валентина. «А пока – и только для меня – ночь Падающих Звезд», – усмехнувшись, подумала Она и прошептала:
– Здравствуй, Падающая Звезда.
– Здравствуй, девушка у окна, – хрустальными брызгами ворвался в комнату ответ.
– Кто ты? – удивилась Она.
– Я – Падающая Звезда, – серебряными колокольчиками отозвался кто-то.
– Ты сгораешь… Почему?
– От любви и во имя любви.
– О, как бы мне хотелось так же, как ты … – выдохнула Она отчаянно. – Так же сгореть, отдав всю любовь свою Ему.
– Это так просто для тех, кто действительно любит, – голос Падающей Звезды был нежен и ласков.
Она замерла в ожидании ответа.
– В Ночь Валентинок звезды не сгорают… Когда-то я также как и ты стояла у окна в такую же ночь. Мне было грустно и одиноко: тот, кого я любила всей силой души своей и болью своего сердца, меня не любил. И тогда я решила: пусть будет так, как есть. А я научусь ждать и стану ему путеводной звездой. И однажды, когда придет его время, подарю ему волшебство вечной любви, жар и силу своего сердца.
– У тебя получилось?
– Как видишь. В эту минуту Он стоит у окна и следит за мной напряженным взглядом. С ним рядом его Мечта: та, что разожгла в нем пламя любви. Их желание обоюдно, но они оба боятся сами себя и своих чувств. И я счастлива, что могу исполнить мечту любимого, подарить ему веру в счастливое будущее.
– Тебе не страшно? Ведь ты умрешь…
– Падающие Звезды не умирают в эту ночь, но остаются в душах тех, во имя которых сорвались с неба. Настоящая любовь бескорыстна и не требует ничего взамен.
– А если… – девушка у окна не договорила.
– Попробуй… Сегодня волшебная ночь… И если желание твое велико, а любовь безгранична, ты станешь его путеводной звездой и однажды поведешь его за собой по дороге счастья.
Падающая Звезда скользнула совсем низко, почти задевая ночной горизонт. Но огонь ее по-прежнему был ярок.
– Прощай… – в последний раз еле слышно прозвенело в комнате. Звезда мигнула и растворилась, утонув в океане ночи.
– Прощай, Падающая Звезда, – прижав руку к сердцу, прошептала девушка у окна.
…Холодный ветер давно выстудил пустую комнату. Еле слышно позвякивали от легкого ветерка стеклянные льдинки бра над тахтой. В раскрытое окно влетали робкие снежинки. Стекло фотографии, оставленной на подоконнике, заиндевело, причудливой морозной рамкой обрамляя чье-то лицо…
А высоко над землей, в холодном февральском небе, засияла новая звезда.
Ольга Горышина, «Варежка»
Календарь потерял последний листок. Где-то горели ёлки, а во дворе всё было по-старому, не празднично: машины на газонах, серость и хмарь. И даже снежные бабы скуксились и опустили руки-ветки. Снежок падал липкий. От него хотелось отплеваться. Но хоть какой на Новый год. Хоть такой…
Варежки намокли, но дворничиха продолжала упорно мести вокруг урны. Старой, железной, ржавой… В такую урну даже фантики от конфет из новогодних подарков не желали попадать. Все валялись рядом или вообще под самой дверью.
Рабочий день давно закончился. Воздух посинел, зажглись фонари. Жильцы спешили с работы. Кто-то даже здоровался:
– С Новым годом, тётя Маша! С Новым годом!
Да, старшее поколение знало её в лицо и по имени, и она помнила всех ещё трусившими в валенках с галошами. Где те времена… Эх… Нынешняя детвора про валенки не слышала, как и про то, что со старшими здороваться надо. Нет, некоторые под её строгим взглядом вспоминали все волшебные слова… Да, что там…
Дворничиха со стажем. Можно сказать, гордость двора! Только те времена лишь она одна и помнила, да ещё дворник дядя Вася. Тётя и дядя давно бабой с дедом стали, да что там говорить. По возрасту только, а по статусу не сложилось. Одни они на белом свете, детей не нажили, своё бы дожить… Да метлу не потерять. Держали их из жалости. Пенсия – крохи, как тут проживёшь… Понаехали конкуренты. Чтобы мести, говорить по-русски не требуется. Ох…
– Гляди, мам, Баба Яга! Настоящая!
Тётя Маша без совка стояла. С одной метлой. Сгорбилась от моросли. Платок шерстяной по самые глаза натянула. Зыркнула из-под него. Девочка пальцем тычет, а мать её дальше по утрамбованной дорожке тянет. И санки следом так и прыгают. На каблуках мать, при марафете, без шапки, капюшон съехал… Фифа, а извинилась, промямлив что-то неразборчивое, и сразу в конец дома ускакала кузнечиком.
Вздохнула тётя Маша тяжело. За бабу не так обидно, хоть и думы нерадостные нагоняет. А вот Баба Яга… Ну, какая ж она Яга! Вон, целый день на морозце с метлой, и хоть бы чихнула! Здоровье, позавидуешь. Хотя, что греха таить, вечером поясницу прихватывало, и платок с головы на спину перекочёвывал. А так, добрая тётя Маша была. Детей любила, в печь не сажала. Да только любовь нынче дорого показывать. Где тут конфет купить, чтобы детвору угостить, на рафинад бы к чаю хватило мелочи. Да и не позволяют теперь родители от всяких незнакомых бабок сладости брать. А за улыбку беззубую и глаза подслеповатые дети нынче не любят. Только и остаётся, что любовью братьев меньших жить. Развесила тётя Маша по всем деревьям кормушки из молочных пакетов и пшена подсыпает каждый день.
Вот и сейчас убрала рабочие инструменты под замок, пакетик из кармана достала и пошла свой зимний лес обходить. Каждую кормушечку проверила:
– Гули-гули, гуль-гуль-гуль. Я насыплю, ты поклюй.
Уже домой собралась. Глядь, а на снегу варежка лежит. Серая. Подняла, к глазам поднесла. Не покупная, вязаная. И размера внушительного, не детская. Решила на ветку повесить да передумала. Кто на деревья нынче смотрит! Все только под ноги глядят или в телефоны уткнувшись ходят. Отряхнула, в карман сунула и решила объявление написать. Дома старую тетрадку нашла, куда расходы за месяц записывала. Четыре листа выдрала, пополам сложила, оторвала – восемь записок написала. Кто потерял варежку, обращайтесь в квартиру 27. И развесила на дверях парадных. Хотя и тяжко спускаться-подниматься было с седьмого этажа без лифта. Даже к Новому году подарка жильцам не сделали, не починили…
Положила тётя Маша варежку на стол ближе к батарее, а сама чайник поставила, отогреться с улицы. Поздно уже. Скоро году конец, а у неё ничего не готово для гостя. Картошка в мундире с утра сварена и свёкла. Сейчас дядя Вася придёт с докторской колбаской и селёдкой, а у неё ни нарублено, ни начищено. За полночь сидеть не будут. Курантов дождутся, и проводит гостя. Благо идти недалеко, в соседний дом через двор.
Только чай заварила, а уже звонят.
– Иду, Вася, иду…
Бросила на стол мокрое полотенце и зашаркала стёртыми подошвами в коридор. В глазок не глянула, так дверь распахнула. Стоит девушка неопределённого возраста. Может, и юноша даже. Под шапкой-ушанкой глаз не видать. Шарф по самый нос закручен, будто с настоящего мороза явилась. Пальтишко такое странное, из сиреневого драпа, будто из бабушкиного сундука вытащено, и валенки на ногах, с калошами.
– Вам чего? – насупилась тётя Маша и тихонечко так цепочку обратно дверь – дзинь.
– Здравствуйте, – голос девичий. – Я по вашему объявлению за варежкой.
– За варежкой?
Тётя Маша глаза прищурила. Ещё и полчаса не прошло, как объявление повесила. Явно не с добром явилась к старухе. Не с добром. Может, кто и прячется на лестнице. В щёлку не видать. Никогда тётя Маша не боялась, а тут испугалась. Брать-то у неё нечего. Одно единственное кольцо и то в ломбард давно сдала, когда в девяностых совсем туго было. Но по телевизору каких только страстей не покажут. Зачем только объявление написала! Ну не замёрзнет никто без варежки. Не те времена и не та погода! Только дверь девица закрыть не даёт. Ногу подставила. Что тут делать?
***
С лестничной площадки тянуло холодом, но от настырной девицы легко не избавишься.
– Я по объявлению за варежкой, – повторила она неестественно звонко, будто в первый раз её не услышали.
Со слухом у тёти Маши порядок. И голова пока ещё светлая. Понимала она в ту минуту, что за дверь надо крепко держаться. И входная дверь не хлопнет, словно все уже у накрытых столов собрались. А рано ещё, рано. Салатики ещё строгают, поди, и в магазин особо забывчивые бегают. А их подъезд будто вымер. Ни души.
– А вы мне вторую покажите, – пошла детективным путём тётя Маша. Не зря телевизор вечерами гудит, не зря.
– Показала бы, да только боюсь, напугаю вас ей…
Тётя Маша глянула – рука у девицы в кармане, а что держит там, лучше не знать. Ох, кто ж двери, не глядя открывает. Вот глупая бабка! Да зубы б девице заговорить. Явно одна пришла. К бабке ведь, чего осторожничать. А время потянешь, может, кто по лестнице пойдёт. Тут уж добрым словом нерадивых ремонтников помянешь.
– Вы в волшебство верите? – выдала девица и в глаза заглядывает.
Неужто гипнотизировать собралась?! Наслышаны о таких мошенницах, наслышаны… Тётя Маша глаза сузила, на карман глядит, взглядом драп прожигает.
– Верю, верю. Отчего ж не верить, да в такой день… – затараторила тётя Маша. Уж поглядим, кто кому зубы заговорит. – Я, может, тоже в своём роде волшебница. Волшебница чистоты.
Шевелит девица в кармане пальцами, что-то сжимает. Ох страшно-то как… Брр. Но тётя Маша – дворничиха, не таких в былые времена лопатой гоняла. Главное, в глаза не глядеть плутовке.
– Вон, люди мусорят целый день. Сорят, фантики до урны не доносят. А утром встают – чистота кругом. Будто и не мусорил никто. Вот какие мы, дворники.
Может, одумается девица, уйдёт. Бабку пожалеет.
– Ну раз вы тоже волшебница, то должны мне помочь. У меня беда случилась.
Ну так и поверила ей тётя Маша!
– Вы гнома когда-нибудь видели?
Ждёт, что заинтересуется бабка да глаза поднимет. Не дождётся!
– Как же не видела? В книжке да в мультиках. Старичок с бородой да в колпаке.
– И я видела, тётя Маша.
А имя откуда знает? Имя, вроде, в объявлении не писала! А кто дворничиху тут не знает? Выследила! Разузнала, что одна бабка живёт. Только пенсия давно была, и зарплата вся к празднику потрачена. Чем разживиться-то хотела, проклятая?!
– Видела и даже в руках держала. Вот этих самых.
У тёти Маши аж сердце зашлось. Да, к счастью, пальцы у девицы пустые оказались, только красные. Отморозила, видать, без варежек. Только ж как обе руки-то сразу! Переодевала, что ли, часто, глупая? Может, и правда за варежкой явилась, да решила над бабкой подшутить в Новый год. Что ж, и она не промах. В детстве первой насмешницей была. Только доброй, не такой, как нынешние дети.
– И куда ж вы дели вашего гнома?
Как только тётя Маша решила подыграть, так сразу иначе на незнакомку взглянула. Девушка перестала пугать. Теперь она в несуразном наряде не вызывала ничего, кроме улыбки.
– Потеряла! Это для нас зима нынешняя не зима, а ему, крохе, и в минус один – страшный мороз. И знаете, что выдумал? – А глаза так и загорелись, будто у ребёнка. – Спички жечь, чтобы согреться. Ну как в сказке у Андерсена, знаете же?
– Знаю, знаю…
Кто ж эту грустную сказку не знает. Жалко замёрзшую на улице девочку… И эта вон, руки отморозила, бедолага. В дом пригласить. Чаем напоить. Да всё ж боязно. Кто б в подъезд зашёл, поспокойнее б было.
– Ну так я спички отобрала. Спички даже гномам не игрушки. И в варежку посадила погреться, да вот растяпа, потеряла. Поглядите, в вашей варежке гномик мой не сидит?
А нога всё на пороге.
– Вы постойте на лестнице, а я гляну.
Прежнее беспокойство вернулось к тёте Маше. Но девица ногу убрала и позволила двери захлопнуться перед её любопытным носом.
Отдать ей варежку и позабыть про всё. Поулыбались и довольно будет. Даже если не своё девица присвоит, не её то дело. Спокойнее будет, объявление снимет – никто больше не придёт. Взяла варежку от батареи, да, вот ведь пропасть, заглянула в неё. Ну прямо как ребёнок! Ясень день, пуста варежка. Никакого гнома.
Грозно шаркая старыми тапками, тётя Маша вернулась к двери. В глазок в этот раз поглядела, не подтянулись ли дружки. Дядя Вася пожаловал. Подле девицы стоит. И не позвонил.
– Вот варежка ваша, и ступайте гнома искать в другом месте, – командным голосом выдала тётя Маша.
Девица схватила варежку и ну в неё заглядывать. И лицо такое растерянное сделалось. Даже обиженное.
– Нет гнома.
– Конечно, нет, – подбоченилась тётя Маша. – Откуда гному взяться?!
– Может, вы, тётя Маша, по пути обронили его?
Голос жалостливый такой. Да не проведёшь бабку. Так и хочет в квартиру попасть. Может, наводчица? Да коль такова, то можно и показать, что ничего нет. Телевизор и то “Зенит”. И при дяде Васе не так страшно. Чего молчит-то? И только сейчас глянула на него. Пальто драповое серое со свалявшимся воротником оттопырилось слишком сильно.
– Что у тебя там?
Бутылку, что ли, лишнюю притащил? Да чего прячет-то?
– Иду. Сидит. Замёрз. Возьму, думаю. Новый год. Чего бедному мёрзнуть…
Девица заглядывает за пазуху. Улыбается.
– Кого принёс? – продолжает вопрошать тётя Маша, хотя поняла уже. Второго пса приволок. Один у него дома сидит.
– А что мы тут топчемся-то! Проходите уже, проходите, – пробубнил дядя Вася и, будто к себе домой, дверь распахнул.
Девица обрадовалась. Шмык, и в квартире. Стоит, оглядывается. А на что смотреть? Обои пузырями пошли. Зато на зеркале пастой морозный узор нарисован. Зубной щёткой выводила, как все прежние года.
– Да вы на кухню, девушка. На кухню, – хозяйничает дядя Вася.
А девица на кухню заглядывает и в руках варежку жмёт.
– Я для начала гномика поискать хотела бы…
Пусть идёт. Кроме картошки и свёклы, ничего не найдёт. Было б что искать!
– Кто такая-то? – шепчет дядя Вася.
– А ты бы до того, как в дом приглашать, поинтересовался, болван, – шипит тётя Маша.
Вкратце беседу пересказала, и вдвоём на кухню направились. Дядя Вася впереди идёт, готовый принять огонь на себя. Девица на табуретке сидит, варежку баюкает:
– Гном по городу идёт. Тихо сказочку поёт. Как в далёком королевстве жило бедное семейство…
Глаза на стариков подняла. Улыбается. Блаженная какая-то…
– Спит гном, – и палец ко рту поднесла. – Плохо, тётя Маша глядели… Хотите я вам сказку расскажу, покуда вы чайку согреете. Замёрзла я, пока гнома искала. Маленький, в незнакомом городе да ещё по-русски не говорит. Только и слышала от него… Крибле да крабле… Крабле да крибле…
И хихикнула, но не злобно, по-доброму. Тётя Маша аж головой покачала. Болезная, что ли…
– Вспомнила, как варежку обронила. Я ж птичек кормила. Кормушки вдоль дома висят, а у меня полные карманы крошек. Я вот пока их в ладошку вытряхивала, варежку и обронила. Хорошо, что вы её нашли. А то бы гномик вовсе потерялся и никогда не встретился с Дедом Морозом. Вы верите в Деда Мороза?
– Верю, верю. А чего ж не верить, – и дядю Васю за пальто дёргает. Мол, спорить с такими не надо.
– Да, да, – закивал старик. – Как не верить, верю. Да, да…
И наконец собачонку из-под пальто достал. Облезлая. То ли маленькая, то ли щенок. Скулит.
– Мороз-то он злой. Как в сказке.
Не раздеваясь, уселся на соседний табурет и затянул под нос песенку:
– Как хорошо, о боже мой, со стариком идти домой, покинув двор, где ты как вор и правит злоба… Вы, девушка, небось и песен таких уже не знаете…
Гостья плечами пожала и шапку стащила. Волосы прилизанные в косичку стянуты.
– Вы бы оба пальто-то сняли.
Дядя Вася помог девушке раздеться и унёс вещи в прихожую. Теперь не так тесно стало на шести квадратных метрах. Занавески кружевные, что узор морозный, успевший подтаять за тёплый день. Дядя Вася авоську с селёдкой на стол поставил, а пёсика в шапку уложил.
– Покормить надо, – буркнула тётя Маша, пробираясь бочком к плите.
– Да я кусок колбасы уже дал.
Тётя Маша чиркнула спичкой. Запахло гарью.
– А мне гномик другую сказку рассказал про спички. Хотите послушать?
– А вас что, милочка, дома не ждут? Новый год как-никак.
– Нет дома у меня, – пожала плечами гостья.
– Детдомовская, что ли?
– Нет, просто бездомная. Мой дом – вся земля… Сегодня я здесь, завтра я там… Из сказки в сказку путешествую… А сегодня вот в вашу попала с собачкой и селёдкой. Хотите, я вам её почищу?
Старики переглянулись. Сумасшедшая или родители-алкоголики выгнали? С этой косичкой совсем девочка. А колготки-то “прощай, молодость” гармошкой на коленках собрались. Юбка клетчатая, кофта с кружевным воротничком. Такое и на помойке сейчас не найдёшь. Точно бабкин сундук открыла и ходит теперь посмешищем, а что делать, когда денег нет… Жалко девку. Накормим, напоим… Куда ей в ночь морозную одной. Сейчас какого только сброда на улицах нет.
Вот и чай на столе. Конфеты “Старт”. Печенье “Юбилейное”. Раньше полено покупали, а сейчас к зубам последним липнет.
– Сказку хотите? Я расскажу, – не унималась девица.
Гномика запеленала в варежку, не видать его – нет гномика. Напридумывала. А глаза то и дело скашивает, проверяет.
– Вот газетка тебе. Вот селёдка, – решила отвлечь бедняжку тётя Маша. – Успеется сказка твоя. Поедим сначала. “Оливье” любишь? Вот я пока колбаски порежу. А ты чисти. У тебя глазки зоркие, а я вечно косточку да пропущу.
Девица чистит, улыбается. И старики заулыбались. Вот и салаты готовы. За окном темно. Столбик термометра опустился. Зима вспомнила, что завтра первое января.
***
Три тарелки на столе, и вилки уже грязные. Шампанское не выдержали. Откупорили. Старый год проводить.
– Давайте сказку расскажу, люди добрые.
Вот неугомонная! Как из кухни перешли в комнату, так она варежку с собой потащила. Телевизор включать не даёт, чтобы гнома не разбудить. А в телевизоре «Песни о главном»…
– Ну расскажи, расскажи, – сдалась тётя Маша и руки на коленях сложила, жалея, что курочку на банке не сделала. Вдвоём собирались посидеть и разойтись к своим телевизорам да спать. Завтра столько грязи с утра убрать надо будет. А тут вот, нате, гостья…
Поправила девица косичку щуплую и затянула:
– В одном маленьком городе жила-была девочка. Звали девочку Анной. Семья их была настолько бедной, что порой им нечего было есть…
Тётя Маша смотрит на девицу и головой качает. Анечка, значит. А она, растяпа, даже именем не поинтересовалась.
– Чтобы помочь отцу с матерью, девочка ходила по домам и продавала спички.
Глядит, а девица коробок успела с кухни прихватить и теперь трясёт им на все лады, и даже мелодия угадывается. Пять минут, пять минут… Даже в эти пять минут можно сделать очень много. Вон они вдвоём с ней на стол как быстро собрали. В руках у неё всё так и горит.
– Наступила зима. Снежная. Холодная. Люди покупали спички, чтобы зажечь дома камины и свечи.
Она взяла и свет погасила верхний. Торшер зажгла.
– Зимой рано темнеет, и долгими зимними вечерами люди любят слушать сказки о лете – феях, гномах и волшебниках. Анна тоже любила сказки, только дома их редко рассказывали. Мать с отцом за день так уставали, что сразу ложились спать. И вот что придумала Анна…
Девица прижалась к батарее. Замёрзла никак? Тётя Маша сама вздрогнула. Да тепло, кажется, в квартире.
– Каждый вечер девочка прижималась к холодной стене под чужим окошком, чтобы послушать чужую сказку. В этот раз история оказалась такой интересной, что Анна потеряла счёт времени.
Девица вновь к торшеру метнулась и погасила.
– Наступила тёмная ночь.
И тут тётя Маша вновь забеспокоилась. Только что унести могла плутовка?! Ну не собаку ж в старой шапке!
– В домах зажглись окна, – торшер вновь вспыхнул, а на девице оказался пуховый платок, в котором тётя Маша нынче двор подметала. – Проснулась злая стужа и спустилась из своего дворца на снежном облаке. – Девица принялась вытанцовывать вокруг стола. Руки раскинула, плечами ведёт. Как фужеры только не посбивала! – И пошла стужа гулять по городу. Всё, к чему прикасался её ледяной жезл, тотчас покрывалось толстой коркой льда. Заиндевели окна, обледенели пороги, покрылись инеем деревья. И вот стужа незаметно подошла к дому, где слушала сказку Анна, и дотронулась до девочки ледяным жезлом, – Пальцы девицы легли на плечи тёти Маши, но быстро исчезли. – Анна вздрогнула и тут же очнулась от сказочного летнего сна.
И тут у плясуньи голос изменился, совсем детским звонким стал:
– Ой, как же холодно. Будто кто коснулся меня ледяной рукой! Может, это была сама госпожа Стужа? – И вот опять привычным полувзрослым голосом затянула: – Анна обернулась, но никого не увидела. Стужа уже завернула за угол и отправилась морозить других людей, которые не успели спрятаться в тёплые дома, – И снова детским голоском: – Ой, уже ночь… Мне давно пора быть дома! Мама с папой беспокоятся.
И к двери девица направилась. Тётя Маша подскочила со стула:
– Куда это вы одна собрались? Далеко живёте? Вася сейчас живо проводит.
– Не надо, не надо, – замахала руками девица. – Вы вот собачку мне лучше дайте. С ней не страшно.
– Собачку… Это не она, а вы её защищать от госпожи стужи должны, – закряхтел дядя Вася со стула и под стол к собачке заглянул. – Далеко вам идти-то? Я провожу, – И со стула поднялся.
А девица в тёмную прихожую от двери заглянула и так жалобно пискнула:
– Стало совсем темно, и Анна не знала, куда идти… Она очень испугалась и начала плакать. Только слёзы на морозе превращались в льдинки, и девочке становилось ещё холоднее.
Старики остановились. Она с ними говорит или сказку свою продолжает, и не поймёшь.
– И тогда девочка постучалась в чужой дом в надежде, что её обогреют.
– Так и говорю, оставайтесь! – вернула себе командирский голос тётя Маша и даже ногой для пущей важности притопнула.
Только девица будто не слышала. Она коснулась дверного косяка – тук-тук.
– Да только кулачок у Анны был таким маленьким, что стука его никто не услышал. А если и услышал, то подумал, что это ночной зимний ветер стучит оконной рамой. А где-то по соседним улицам ходил городовой с фонарём и не знал, что в городе потерялась маленькая девочка.
Городовой-то тут при чём? Неужто и правда воровка она? Только девица на пол опустилась и стала рыться в кармане, бубня под нос:
– Что же мне делать? Как же холодно. У меня же остались непроданные спички…
Достала спички, чиркнула и огоньком сумрак крохотной прихожей осветила.
– Буду жечь их по одной и освещать огоньком дорогу.
– Спички не жги тут, – выступил вперёд дядя Вася, но девица, будто не слыша его, потушила одну и зажгла следующую, лепеча:
– Только спички давали совсем мало света и быстро сгорали, обжигая маленькие пальчики. И вот Анна решила постучать в последний дом, хотя его окна тоже были темны. Никто не ответил. Она присела на порог и зажгла последнюю спичку, стараясь не заплакать, чтобы раньше времени не погасить огонёк слезами. И вдруг увидела в конце улицы свет от фонаря…
Девица подскочила и свет в прихожей зажгла.
– Это был городовой. Анна испугалась, что городовой подумает, будто она решила поджечь чужой дом. Она задула свою последнюю спичку и прижалась к двери, чтобы городовой, проходя мимо, не заметил её.
И правда прижалась к стене. С лестницы донёсся шум. Дядя Вася, широко ступая, подошёл к двери и нагнулся к глазку: пусто. На другом этаже шумели.
– Городовой не прошёл мимо, – продолжала за спиной девица. – Он направился к дому, подле которого пряталась напуганная Анна.
– Нет там никого, чего испугалась? – обернулся дядя Вася и руки в бока упёр.
– Господин городовой, я честно-честно ничего дурного не делала, – залепетала девица, прижимая к груди свёрнутую варежку. – Я заблудилась в темноте и теперь мне холодно и страшно.
– Чего ты боишься, Аня? – подступила к девице тётя Маша.
– То что меня не пустят в дом и не обогреют. Но городовой добрый. Это был его дом. Он пустил, обогрел и домой проводил.
– Адрес назови свой, Аня. Адрес помнишь? – уже совсем ласково, как с душевнобольными принято, начала тётя Маша.
– Нет у меня дома, – пожала плечами девица и поманила собачку. Та к ней подбежала, на руки прыгнула. – А собачку возьму.
– Куда возьмёшь-то, хоть скажи! – уже всполошился дядя Вася и потянулся к вешалке за пальто.
Сказочница продолжала сидеть напротив входной двери с собачкой в руках. Губы говорили сами по себе, пока руки теребили свалявшуюся шерсть.
– Когда утром горожане узнали, что в их городе чуть не замёрзла девочка, они решили, что теперь возле каждого дома ночью будет гореть фонарь, чтобы указать дорогу заблудившемуся и пригласить уставшего путника к очагу. Фонарик у дверей – это наше горящее сердце, способное согреть даже в самую лютую стужу.
– Как тебе помочь, Анечка? – склонилась над гостьей тётя Маша, но та молчала, сжавшись в уголке.
Тогда она на дядю Васю глянула – мол, помоги!
– Пусть до утра остаётся! – решил за всех дядя Вася, но пальто принялся застёгивать. – А я домой пойду. Засиделся уже.
И тут тётя Маша заметила дырку на рукаве. То ли моль съела, то ли годы взяли своё.
– А-ну снимай. Заштопаю, – скомандовала дворничиха.
– И не подумаю, – заартачился дворник.
– Снимай, кому говорю!
– Да как же я без пальто пойду?! – начал сдавать позиции дед.
– А я тебе быстро зашью. А то ты так до следующего года с дырой проходишь!
Аня в уголочке заулыбалась. Рада, что оставляют, небось. Или потешается? Тогда тётя Маша на неё по-взрослому глянула – мала, мол, о стариковских делах судить.
– А вы куда ж, дядя Вася, на ночь глядя? – подала голос Аня. – Вот вы до утра и оставайтесь. Дивана-то два!
– Так и вас уже две тут.
– А я вот пойду. Мне в другую сказку пора, – и подскочила, как ужаленная.
Тётя Маша головой закачала:
– Тебе уж точно нечего ночью шастать по дворам с пьяными. Они у нас вовсе не сказочные в новогоднюю ночь.
– А я не одна. С псом я. Он меня защитит! – и в холодный нос смущённую дворнягу чмокнула.
– Никуда не пойдёшь, сказочница! – решила тётя Маша и бочком к двери продвинулась. Теперь только если приступом возьмёт, бедовая. – И сама сказала, не ждут тебя, – запнулась на секунду, чтобы лишний раз не уколоть в больное место несчастную, – в другой сказке-то… До утра сказка твоя подождёт.
И тут лицо Ани изменилось. Будто смыла она чудаковатую улыбку. Серьёзной стала даже с тощей косичкой. Не узнать.
– Не то я вам, тётя Маша, сказала. Я сказала, что дома нет. А ждать-то меня ждут.
– А коль ждут, так пусть сюда за тобой приходят, – грозная стала, настоящая дворничиха-ударница. – А одну я тебя не выпущу… До утра.
Аня вновь улыбнулась. Сказочно так, по-детски.
– А мне недалеко надо. Мне в соседнюю квартиру.
Лицо тёти Маши вытянулось. Всех соседей по имени знала. Даже новых, чьи имена с первого раза и не выговорить. Спросила имя соседа – Аня назвала.
– Знаете, я желание под куранты загадала, – и в зеркало глядит с рисунком морозным. – Чтобы уголок у меня свой был. Муж у меня есть, дочке три годика. А квартиры нет, и денег на съём тоже нет. Вот так. Мама у меня далеко, с родителями мужа живём, а у них ещё дочь с мужем. На головах у друг друга. И к вам-то я не просто так пришла…
– А зачем? – прежняя подозрительность вернулась к тёте Маше.
– Квартиру попросить у вас снять. Обещаем платить больше, когда сможем… Мы очень стараемся, только пока сложно нам заработать много.
– Вы, кажется, адресом ошиблись, – голос тёти Маши утратил последние мягкие нотки.
Аня вновь по стенке на пол съехала, коленки обхватила.
– Понимаю, что странно звучит. Это Саша, ваш сосед, подсказал. Мы к нему на Новый Год пришли. Говорит, что вы всё одна живёте. И дядя Вася один, ему вот и рукав некому починить.
Дворник пальто успел снять, а сейчас скрутил, дырку пряча.
– Вот бы вам вместе жить, всё не так скучно вечерами, – тараторила гостья. – А вторую квартиру сдавать. И работать на холоде не придётся.
– А я работать люблю! – пробурчал дядя Вася. – Я без работы, может, жить не могу…
– Дядя Вася, а отдохнуть когда…
Но он отвернулся, и Аня замолчала.
– А про деньги я вам честно сказала. Тяжело нам заработать. Актёры мы оба. Для детей играем. Но кому есть дело до наших доходов!
– И сегодня играла? Или издевалась над стариками? – гремела сверху тётя Маша, а Аня всё на полу сидела, подняться не решалась.
– Не ругайтесь, тётя Маша. Ну коль бы Саша нас к вам привёл с таким разговором, куда бы вы нас с первых слов послали?
Дворничиха молчала.
– То-то и оно… А так выслушали.
Глядит тётя Маша, а в руках у обманщицы скрученная варежка так и осталась.
– Варежку верни. Не твоя! – прогремела тётя Маша. – Вдруг хозяин объявление увидит.
Аня улыбнулась, вновь собачку к себе притянула и поднялась. Выше тёти Маши стала.
– Я и есть настоящая хозяйка. Когда в гости шли, дочка захотела птичек покормить. Ну я и обронила, да не заметила. Саша в магазин бегал, увидел объявление ваше. Ну я за варежкой пошла, а как вас увидела, решила, была не была, за спрос не бьют. Я надеюсь…
Плечами пожала и рассмеялась звонко.
– А вырядилась чего? – не прекращала допрос тётя Маша.
– Да не наряжалась я. Так и пришла. Мы с Мишей, мужем моим, детишкам сказку показывали. Это костюм мой.
– Что за сказку?
– Я же вам её рассказала, – заулыбалась ещё шире Аня, прижимая собачонку к груди.
– Собаку отдай, – вмешался онемевший от услышанного дядя Вася.
– Не отдам! – только крепче обняла дворняжку Аня. – Дочка собаку просит. А он такой милый.
– Некуда же вам! – протянула руки тётя Маша.
– Да он маленький… Чего уж там! Так всю жизнь ребёнок без собаки и проживёт… С Новым годом, тётя Маша! Не серчайте на меня. Я ж не со зла. И вы извините, дядя Вася. А собачку вашу я любить буду.
– С Новым годом, – пробурчала уже покладистее тётя Маша. – В Новый год грех злиться. Так злым его и проживёшь.
Закрыла она дверь за гостьей, цепочку накинула и руку протянула:
– Пальто-то дай починить. В Новый год с дырой не идут.
