© Жмак В., 2018
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Пролог
Орбита Земли; борт космической станции «Салют-6» – борт космического корабля «Союз»
Октябрь 1977 года
– «Орлан», посмотрите внимательнее. Дистанция между кораблем и объектом менее пятисот метров. Его скорость немного выше, и он постепенно вас догоняет. Размеры объекта таковы, что не заметить его невозможно…
В голосе руководителя полетов слышались и тревога, и усталость. За последние шесть часов он уже четырежды предупреждал экипаж о странном объекте и никак не мог понять, почему космонавты его не видят.
– Ну?.. Теперь наблюдаете?
Переглянувшись с бортинженером Володей Байдуковым, командир экипажа Александр Сергеев вздохнул:
– Нет, «Заря», не наблюдаем. По указанным азимуту и удалению – чисто.
– Ничего не понимаю! Ерунда какая-то, – в сердцах сказал руководитель. – Но в любом случае, «Орланы», будьте предельно внимательны.
И умолк.
Явление действительно представлялось странным. Четырежды в опасной близости от советской станции с разными курсами и на различных скоростях пролетал неизвестный объект, который космонавты почему-то визуально не наблюдали. Ни самого объекта, ни следа от него, ни темного контура, ни отблесков в лучах то восходящего, то заходящего солнца. Мелких метеоритов и таких же мелких обломков космических кораблей наземные локационные станции обнаружить не могли. Значит, объект был достаточно крупным и в то же время невидимым. Это удивляло и вызывало обоснованные опасения.
Настораживало и поведение объекта. Он словно присматривался к станции и ее обитателям. Словно изучал и испытывал на прочность.
– Да черт бы с ней, с этой странностью, Саша, – мрачно изрек инженер, продолжая глазеть в иллюминатор. – Если бы не сопутствующие ей отказы.
Командир согласился:
– Это верно, Володя. Уж и не знаешь, чего ждать от следующего появления…
Долго и в этот раз ждать не пришлось. Секунд через сорок на одной из панелей центрального пульта управления станции сработала световая индикация отказа сразу двух систем: вентиляции и автоматической передачи информации с целевой научной аппаратуры.
Негромко выругавшись, Байдуков поплыл в сторону пульта для тестирования и устранения отказов.
Сергеев поправил микрофон гарнитуры и принялся передавать «Заре» об очередных «сюрпризах»…
* * *
Спустя полтора часа экипажу удалось справиться с отказами. Инженер долго копался в проблемном блоке системы шифрования и передачи информации, а командир занимался работой попроще – проверял параметры тока и включал «выбитые» автоматы защиты сети в модуле управления вентиляцией и обеспечения температурного режима.
– Справились, – удовлетворенно кивнул Володя Байдуков, закрепляя на специальном поясе плавающие рядом инструменты.
Сергеев вызвал ЦУП:
– «Заря», я – «Орлан». «Заря», как меня слышите?
– «Орлан», «Заря» на связи, – тотчас откликнулся руководитель. – Слышу вас отлично.
– Отказы устранили. Обе системы функционируют без сбоев.
– Молодцы. Устали?
– Есть немного.
– Тогда отдыхать, братцы. Судя по телеметрии, состояние у вас не очень.
Усталость и впрямь одолевала обоих. После суток нервотрепки с отказами ужасно хотелось спать. Но командир все же поинтересовался:
– «Заря», а что там с объектом?
– Исчез. Прошел траверз станции, ускорился и пропал с радаров. Так что отдыхайте, пока есть такая возможность.
– Поняли вас. До связи…
* * *
Встревоженный голос несколько минут пытался прорваться в сознание двух космонавтов. Те крепко спали. Перед отдыхом командир включил динамик радиостанции на полную громкость, но это не помогло – усталость срубила обоих.
– «Орланы», я «Заря»! «Орланы», ответьте «Заре»!.. – надрывался руководитель. – «Орланы», где вы там, черти?! Ответьте!
Наземные станции дальней радиолокации уже пятнадцать минут вели вновь появившееся неизвестное космическое тело. Ничего нового в его поведении операторы не выявили: взялось из ниоткуда, выполнило дугообразный маневр и стало медленно приближаться к станции. «Ну а если ничего нового нет, то жди отказов», – с тревогой думал руководитель полетов. И вновь вызывал экипаж…
Первым начал пробуждаться командир. К громкому и требовательному голосу РП оба космонавта за время полета привыкли – он вряд ли вырвал бы из приятной сонной неги. Сознание стало медленно пробуждаться из-за странного едкого запаха и призывного писка аварийной сигнализации.
– Володя! Володя, проснись! – быстро отстегивал привязные ремни Сергеев.
Инженер открыл глаза.
– А? Что?.. Что случилось?
– У нас что-то горит! Запах чувствуешь?!
Байдуков шустро покинул спальное место, оттолкнулся от борта и перелетел к ЦПУ.
– Задымление в отсеке пневмогидравлической системы, – моментально поставил он «диагноз».
Через пару секунд командир докладывал на Землю об аварийной ситуации на борту. Зная о неприятных сюрпризах при появлении рядом со станцией странного объекта-невидимки, сотрудники Центра управления были готовы ко всему, однако услышав о задымлении, не на шутку заволновались. Огонь и дым на борту любого космического корабля являлись главными признаками ЧП с самой высокой степенью опасности.
– «Орланы», во‐первых, проверьте давление в системе! – подсказывал действия руководитель.
Командир с инженером сообща выполняли действия.
– Давление в норме!
– Пусть один из вас осмотрит внутреннюю обшивку в кормовой части станции.
– Осмотр ничего не дал. Несмотря на стойкий запах гари, источник задымления не обнаружен.
– Обшивка на ощупь теплая?
– Да, градусов на пять-семь выше обычного.
– Разбирайте! Немедленно разбирайте панели!..
* * *
Когда из обшивки напротив аварийного отсека космонавтами был удален первый лист, внутреннее пространство станции моментально наполнилось сизым дымом.
– Может, надеть дыхательные маски? – откашлявшись, предложил инженер.
– Нет времени! Давай посмотрим, в чем там дело…
Ситуация ухудшалась с каждой секундой. Космонавты отрывали панели обшивки одну за другой, приближаясь к тлевшему источнику, а дыма внутри станции становилось все больше и больше.
– Саша, Володя, приказываю начать эвакуацию! – гремел из динамиков голос руководителя. – Слышите меня?! Приказываю покинуть станцию!..
Они слышали команду, но хотели спасти положение. Оба хорошо знали конструкцию «Салюта»; под сорванными листами должны были находиться трубопроводы пневмогидравлики и жгуты электропроводки. Сергеев с Байдуковым их не видели. Задерживая дыхание, они лишь ощущали исходившее откуда-то тепло.
– Ни черта не видно! Можно разобраться только на ощупь! – откашливаясь, крикнул инженер. – Слишком много дыма.
– Уходим, Володя, – приказал Сергеев.
– Дай мне минуту. Я доберусь до источника!
– Не могу, Вовка! Валим, иначе будет поздно!..
Оттолкнувшись от конусообразного кожуха телескопа, космонавты поплыли к переходному отсеку, за стыковочным узлом которого находился их «Союз».
– Володя, закрывай люк! Я готовлюсь отчалить! – крикнул командир, занимая место в своем ложементе.
Инженер не ответил.
Окинув взглядом небольшой объем спускаемого аппарата, Сергеев не нашел друга.
– Володька, ты где?! – рванул он обратно.
В узком переходном отсеке станции еще можно было что-то разглядеть. Дальше – там, где пространство расширялось почти до четырех метров – все тонуло в сизом густом тумане.
– Володя! – крикнул Сергеев. – Володя, откликнись!!
Инженер молчал.
Возвращаться в рабочее помещение станции было равносильно самоубийству. И все же командир решился.
Закрыв рот рукавом комбинезона, он нырнул в задымленное пространство и принялся искать друга…
Глава первая
СССР; Москва; ГНИИ авиационной и космической медицины – Московская область; Звездный городок
Октябрь – ноябрь 1977 года
Одноместная палата центрального корпуса ГНИИ космической медицины совсем не походила на палаты обычных городских больниц или клиник. Специальная широкая кровать с регулируемым наклоном изголовья, кондиционер, небольшой холодильник, журнальный столик перед удобным креслом, цветной телевизор на ножках, на большом окне горизонтальные жалюзи. Над кроватью пульт управления светом и вентиляцией, рядом кнопка вызова медицинского персонала.
По телевизору транслировался выпуск новостей.
– Запущенный в августе этого года первый блок Чернобыльской атомной электростанции функционирует в штатном режиме, выдавая расчетную мощность – девятьсот двадцать пять мегаватт… – вещал с экрана диктор.
На кровати под тонким одеялом лежал Сергеев. В кресле, развернув к свету тонкую стопку стандартных листов, сидел Николай Павлович Анисимов и внимательно читал довольно длинный отчет о космическом полете.
В палате, не считая приглушенного голоса диктора первого канала, было удивительно тихо. То ли из-за капитальных оконных рам, то ли благодаря тому, что клинический корпус ГНИИ стоял в глубине института, и звуки проезжавшего по ближайшей улице транспорта до него не долетали. Из коридора корпуса тоже не доносился привычный для типичной советской больницы гомон, потому как на этаже имелось всего шесть палат, пять из которых на сегодняшний день пустовали, а Сергеев оставался единственным пациентом.
Сашка лежал на спине. Глядя в белый матовый потолок, он ждал, когда шеф закончит изучать его письменные труды. Настроение было – хуже не придумаешь. Проведенные в ГНИИ трое суток тянулись так, словно в каждом часе было не шестьдесят минут, а все триста. Только сон отгонял мрачные мысли и возвращал организму относительную свежесть.
– А вот здесь ты упомянул мелькнувшую тень, – сказал Анисимов, – и тут же поставил замеченное под сомнение. Как это понимать?
Сергеев нехотя пояснил:
– Тень наблюдал Байдуков. Да и то… скорее показалось. Он позвал к иллюминатору, я подлетел, посмотрел, но ничего не увидел. Устали мы к тому времени, Николай Павлович, вот и мерещилась всякая всячина.
– Тогда лучше вычеркнуть это предложение. Незачем морочить голову членам комиссии.
– Как скажете. Там все равно половину переписывать.
– Почему половину? – оторвался от отчета Анисимов. – Ты еще что-то вспомнил?
– Некоторые детали. Лежу тут, потолок изучаю… Делать все равно нечего, вот и восстанавливаю полет поминутно.
– Это правильно, Саша. Чем подробнее составишь отчет – тем лучше. Для всех лучше, включая вас с Байдуковым…
Последняя фраза задела за живое.
– Вы нам не доверяете? – мрачно выдавил космонавт. – По-вашему, мы сами придумали и невидимый объект, и связанные с его появлением отказы?
– Да ничего вы не придумали! Его вообще заметили не вы, а операторы дальнего радиолокационного контроля, – поморщился заместитель начальника Центра подготовки космонавтов. – И доверие к вам абсолютное. Просто тех, кто сидит там, – ткнул он пальцем в сторону потолка, – крайне нелегко убедить в том, что наши ученые знают не все, а технологии далеки от совершенства. Что в космосе, да и на Земле существует масса непознанного, неизученного, неоткрытого. Им нужны факты, понимаешь? Железные и неопровержимые факты.
– Но ведь появление объекта зафиксировано!
– Да, на экранах локаторов его наблюдали десятки специалистов. А в реальности ни визуального контакта, ни фотографического, ни видеоматериала. Только ваши воспоминания о сопутствующих аномалиях и отказах…
Анисимов снова углубился в чтение.
Поправив подушку, Сергеев лег поудобнее и уставился в потолок, на котором за три дня успел изучить каждую трещинку, каждую крапинку под застывшей белой матовой краской.
– Переходим к международным событиям, – сообщил с экрана телевизора диктор, откладывая один листок с текстом и принимаясь за следующий. – Президентом США Джимми Картером и военным руководителем Панамы Омаром Торрихосом подписаны два соглашения, согласно которым в двухтысячном году Панамский канал будет полностью передан под юрисдикцию Панаме…
Новость не заинтересовала. Повернув голову к окну, Сергеев углубился в воспоминания…
* * *
Сейчас Александр вспоминал не те моменты, что были связаны с появлением неизвестного объекта, а последние суматошные мгновения пребывания на станции. О том, как вернувшись в рабочее помещение, потерял пространственную ориентировку. О том, как из-за густого дыма постоянно кашлял и ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Вспоминал, как цеплялся за что-то и кое-как продвигался вдоль стены туда, где во внутренней обшивке зияла большая дыра из-за снятых панелей.
– Володя! Володька, ты меня слышишь?! – постоянно звал он товарища.
Тот не откликался.
Сергеев был уверен: Байдуков там – в кормовой части рабочего отсека. Он ведь хотел добраться до источника задымления и ликвидировать его.
Задерживая дыхание, командир плыл все дальше и дальше в глубь станции…
Это было чертовски опасно. Инженер наверняка надышался дымом, потерял сознание и болтался где-то у кормовых агрегатов. Если Сергеева постигнет та же участь, то погибнут оба. Но он очень хотел найти друга и эвакуироваться в «Союз» вместе с ним. Иначе что он скажет, вернувшись на Землю один? Как будет смотреть в глаза родным Байдукова и своим товарищам?..
Внезапно ладонь нащупала холодную металлическую деталь.
«Вентиль! – определил по форме детали Сергеев. – Специальный вентиль бака с питьевой водой!» Пропитав водой рукава комбинезона, Александр стал дышать через влажную ткань. И поплыл дальше.
Вскоре из непроглядного тумана появился конусообразный кожух телескопа, расположенный примерно в середине рабочего отсека станции. И в этот момент лицо ощутило волну разогретого воздуха.
Переместившись еще немного вперед, Сергеев заметил мерцавшее сквозь дым оранжевое пятно.
«Огонь!» – похолодело у него в груди.
На станции начинался пожар – самое худшее ЧП из всех возможных. Согласно инструкциям и наставлениям, в этом случае экипажу надлежало принять срочные меры для устранения возгорания, и если это невозможно – немедленно покинуть пределы станции.
Выхватив из ближайшего кронштейна огнетушитель, Сергеев двинулся дальше. В эти страшные мгновения ему было наплевать на инструкции. Он принял решение и делал все для того, чтобы найти и спасти своего товарища.
Байдукова он обнаружил возле зиявшего отверстия во внутренней обшивке. Тот плавал в невесомости, раскинув руки и ноги, а вырывавшиеся из отверстия языки пламени лизали его тело. Комбинезон из специальной ткани тлел в нескольких местах.
Зафиксировавшись одной рукой за кронштейн торчавшего вентилятора, другой Сергеев оттолкнул в сторону Байдукова и привел в действие огнетушитель. Мощная струя накрыла отверстие; вырывавшиеся из него языки пламени на некоторое время исчезли.
Схватив инженера, Александр рванул обратно – к выходному люку. И вдруг почувствовал, как «картинка» в глазах расплывается. Собственно ничего в густом дыму, кроме плывшего впереди тела Володьки, он не видел. Но именно его очертания и стали терять свою четкость. К тому же в затылке появилась острая пульсирующая боль, в желудке образовался тяжелый ком из съеденной накануне пищи и стало жутко подташнивать.
«Успеть бы! Только бы успеть добраться до люка!» – отчаянно хватался он свободной рукой за невидимые предметы и наугад корректировал направление полета.
Когда тело Владимира вдруг резко остановилось, Сергеев не сразу понял, что впереди из густого марева опять вырос кожух телескопа. Товарищ ударился о него плечом и развернулся поперек полета.
«Это только середина основного отсека!» – выпустил Сергеев из груди воздух и сделал новый глоток, от которого в горле нестерпимо запершило. С трудом обогнув препятствие, он оттолкнулся от него ногой и, обняв бесчувственного товарища, двинулся дальше.
Проплывая над центральным пультом управления, командир дотянулся до тумблера и полностью обесточил станцию.
Последним, что он запомнил с относительной ясностью, стало сужение, где заканчивался рабочий отсек станции, а за круглым отверстием начинался переходный.
* * *
– Саша, а ты не заметил какой-либо закономерности в отказах? – в очередной раз отвлекся от чтения отчета Анисимов. – Ну, скажем, одинаковые временные интервалы или какой-то другой порядок?..
Голос донесся как будто издалека.
Вернувшись из воспоминаний, Сергеев нехотя ответил:
– Как раз наоборот – никакой системы, Николай Павлович. Мы с Володей вконец издергались, пребывали в полной растерянности и не знали, чего ожидать при очередном появлении объекта.
– Вот это хуже всего, – вздохнул тот, положив отчет на прикроватную тумбочку. Встав и оправив пиджак ладного костюма, кашлянул в кулак: – Ладно, Саша, пора мне. Дел еще сегодня невпроворот.
Пожав Анисимову руку, Сергеев задал вдогонку последний и самый волнующий вопрос:
– Николай Павлович, вы у Володи сегодня были?
– Заходил. Разговаривал с главным врачом ожогового центра. Пока никаких изменений.
– Значит, лежит под стеклянным колпаком?
– Да, кажется, это называется «респираторная поддержка». Впрочем, я могу ошибаться. Совсем запутался в терминах главврача: волемические расстройства, венозный доступ, интубация, искусственная вентиляция… Байдуков лежит с закрытыми глазами, весь в иголках, системах…
Промолчав, Сергеев тяжело вздохнул.
– Да, Саша, и у меня мороз по коже от этой картины, – признался Анисимов. – Ну, довольно тебя расстраивать подробностями. Врач считает, что твой инженер выкарабкается. Все, пошел я. До встречи…
* * *
Как он перебрался с бесчувственным телом друга из задымленной станции в «Союз», – в памяти совершенно не отложилось. А ведь не только перебрался, но и закрыл за собой два люка и даже успел запустить на полную мощность систему вентиляции. Вероятно, это и спасло от гибели.
Некоторое время Сергеев балансировал на грани, то впадая в беспамятство, то возвращаясь в реальность. Голова раскалывалась, мышцы не слушались. Когда сознание прояснялось, он понимал: нужно срочно отваливать от «Салюта» и отводить «Союз» на безопасную дистанцию. Но заставить подчиниться непослушное тело не мог.
Наконец, очистив легкие свежим воздухом, он окончательно открыл глаза.
В бытовом отсеке «Союза» было шумно. Во-первых, надрывался руководитель, постоянно вызывая «Орланов» на связь. Во-вторых, громко гудели электродвигатели вентиляции из-за забитых рвотными массами приемных сеток. Неподалеку, раскинув руки и ноги, парил Байдуков; кисти рук и голова были обожжены, на комбинезоне зияли тлевшие дыры.
Конечно, надо было оказать другу посильную медицинскую помощь, но прежде Сергеев решил обезопасить корабль. Если на «Салюте» из-за пожара начнут взрываться воздушные баллоны, то пострадает и «Союз». И тогда возвращение на Землю будет под очень большим вопросом.
Проскользнув в спускаемый аппарат, командир включил нужные системы, в одиночку произвел отстыковку «Союза» в ручном режиме и включил в работу рулевые и корректирующие двигатели. Отойдя от станции метров на двести, он зафиксировал корабль в одной точке и лишь после этого бросился помогать товарищу…
* * *
– …Двадцать второго октября в свой первый рейс отправился советский атомный ледокол «Сибирь», – торжественным голосом сообщил диктор. – Новое современное судно является третьим в мире ледоколом с ядерной энергетической установкой…
Склонившись над журнальным столиком, Сергеев сидел в кресле и заканчивал работу над отчетом. Перед ним лежал последний и окончательный вариант сочинения. За пять дней, проведенных в НИИ космической медицины, он припомнил весь полет до мельчайших деталей. Припомнил и подробно описал на четырнадцати стандартных листах.
Покончив с писаниной, Александр поставил внизу дату, подпись. Еще разок окинув взглядом свои труды, отодвинул стопку листов и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.
Сегодня настроение было гораздо лучше, и тому имелось несколько причин.
Во-первых, срок пребывания Сергеева в НИИ заканчивался. Он почти не пострадал в пожаре на станции, если не считать легкого отравления продуктами горения, и здешнее хождение по врачам являлось заурядной процедурой для любого вернувшегося с орбиты космонавта. Сдача анализов, кардиограммы, измерения, обследования – типовой набор углубленной медицинской комиссии, которую каждый, чья работа связана с космосом или небом, проходит как минимум дважды в год.
Во-вторых, обнаружились позитивные сдвиги и в состоянии Володи Байдукова. Сегодня он был выведен из искусственной комы и впервые открыл глаза. Об этом в одиннадцать утра радостно сообщил по телефону Анисимов.
В-третьих, Сергеев закончил отчет, который сегодня же будет переправлен членам комиссии. На его изучение уйдет два-три дня, после чего командира экипажа вызовут на заседание для устного опроса. Во время последней встречи Анисимов обмолвился о том, что комиссия в курсе происходившего на орбите, вины экипажа в аварии на станции не видит и полна желания докопаться до ее истинных причин.
Улыбнувшись, Сергеев перевел взгляд на экран телевизора, где транслировался короткий новостной сюжет о новом пассажирском лайнере.
– Сегодня совершил первый испытательный полет советский пассажирский самолет Ил-86, – глядя на космонавта, с гордостью сообщил диктор. – Четырехмоторный широкофюзеляжный лайнер спроектирован в конструкторском бюро Ильюшина и предназначен для эксплуатации на авиалиниях средней протяженности. Расчетная вместимость самолета – до трехсот пятидесяти пассажиров…
* * *
Отведя корабль на безопасную дистанцию, Сергеев занялся Байдуковым. Руководитель полетов надрывался, вызывая экипаж, а он осторожно высвобождал товарища из обгоревшего комбинезона и приговаривал:
– Потерпи, Вовка. Подгорел чуток, но это не смертельно. Площадь ожогов – процентов десять-пятнадцать. Четвертой степени нет. В основном вторая и местами третья. Ничего, как-нибудь справимся. Терпи, брат. Терпи…
Пребывая в полубессознательном состоянии, Байдуков изредка шевелил конечностями и стонал. Освободив пораженные места от ткани, командир смочил их прохладной водой, затем дал товарищу напиться, вколол два кубика аспирина и самое мощное обезболивающее средство, имевшееся в бортовой аптечке «Союза». В заключение обработал ожоги антисептиком и наложил слабые стерильные повязки.
– Все, Володька, теперь до посадки, – сказал он, осторожно закрепляя друга в спальном месте бытового отсека.
Нырнув в спускаемый аппарат, он схватил шлемофон с гарнитурой и наконец ответил взволнованному РП.
Тот поначалу обрадовался, а узнав причину долгого молчания, дал команду готовиться к экстренной посадке.
* * *
Покинув ГНИИ авиационной и космической медицины, отдохнувший и посвежевший Сергеев прибыл в Звездный городок, где предстал перед членами высокой комиссии.
Заседание проходило в кабинете Георгия Берегового – начальника Центра подготовки космонавтов. В кресле Георгия Тимофеевича расположился председатель комиссии Иван Дмитриевич Сербин – заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС. Рядом занимали места представители Военно-промышленной комиссии, Министерства обороны, Министерства общего машиностроения, Комитета по оборонной технике. Рядовые члены комиссии сидели напротив друг друга за длинным столом, где обычно во время совещаний устраивались подчиненные Берегового.
Среди членов комиссии Сергеев узнал Берегового, Анисимова и еще двух человек, принимавших активное участие в подготовке полета.
Поздоровавшись, космонавт замер возле двери.
– Присаживайтесь Александр Станиславович, – кивнул на отдельно стоящий стул председатель.
Сергеев шагнул к стулу, сел.
– Как вы себя чувствуете? – последовал первый вопрос.
– Спасибо, я абсолютно здоров.
Перед каждым членом комиссии лежали копия его отчета, врачебные выписки и еще какие-то документы.
Полистав отчет, Сербин попросил:
– Расскажите о первом появлении так называемого «неопознанного объекта».
– Мы с Байдуковым его не видели, – начал Сергеев. – Нас предупредили о его приближении из Центра управления полетом. Спустя минуту или полторы стала барахлить радиосвязь и отключилось основное освещение в рабочем отсеке станции.
– А вы пытались установить визуальный контакт с объектом?
– Да, конечно. Каждый раз, когда руководитель полетов предупреждал о его появлении и передавал нам приблизительные координаты с параметрами движения, мы перемещались к иллюминаторам и пытались рассмотреть объект.
– И ничего не видели?
– Ничего.
– Разрешите? – обратился к председателю один из членов комиссии.
– Да, пожалуйста, – кивнул тот.
– Скажите, а ваше самочувствие никак не менялось во время приближения неизвестного объекта?
– Пульс оставался в норме, – пожал плечами Сергеев. – Давление вроде тоже не изменялось.
– Головных болей или беспокойства не ощущали?
– Нет, никаких недомоганий мы не испытывали, а беспокоиться приходилось только из-за отказов.
– Мы ознакомились с вашим отчетом. В нем все события изложены с предельной четкостью, – вновь принял эстафету Иван Дмитриевич Сербин. – Все, кроме последнего этапа.
– Вас интересует посадка спускаемого аппарата? – удивился Сергеев.
‒ Да.
– Данный этап был довольно скоротечен. Все происходило штатно, без отказов и накладок.
– И все же нам хотелось бы услышать, как вы в одиночку справились с этим непростым делом. Готовы вспомнить и рассказать?
– Конечно.
– Тогда слушаем…
* * *
Получив «добро» от РП на экстренную посадку, Сергеев не терял ни секунды. Первым делом он рассчитал момент включения двигателя для торможения. Точность данного расчета была очень важна для определения места посадки.
Покончив с расчетами и определив точку вхождения в плотные слои атмосферы, Александр передал координаты в ЦУП и начал готовиться к посадке.
Володька по-прежнему пребывал на грани: то терял сознание, то что-то шептал красными обожженными губами. Обезболивающий препарат возымел действие: пострадавший в огне космонавт уже не метался и не стонал.
Командир с предельной осторожностью переправил его в спускаемый аппарат, усадил в ложемент, пристегнул ремнями. Затем наглухо запечатал люк между спускаемым аппаратом и «бытовкой», устроился в своем кресле, доложил «Заре» о готовности и принялся ждать…
Через полчаса РП предупредил о минутной готовности к включению двигателей ориентации, поэтому их шипение врасплох не застало. Развернув корабль в нужную сторону, автоматика запустила маршевую двигательную установку. Внутри «Союза» появилась ощутимая гравитация.
Контролируя работу систем, Сергеев беспрестанно поглядывал влево на инженера. Его спина и шея здорово пострадали от огня, а кресло было устроено таким образом, что находиться в нем полагалось только лицом к пульту. Даже повернуть Володьку набок не представлялось возможным – при входе в плотные слои перегрузка достигала предельных значений, и при неправильном положении возникала опасность повредить позвоночник.
– Потерпи, Вовка. Все будет нормально, – прошептал Александр.
Отработав положенный промежуток времени, двигатель умолк. Корабль снизил скорость до заданного значения и приближался под расчетным углом к верхним слоям атмосферы.
После выработки топлива и отключения двигателя в тесном пространстве спускаемого аппарата опять стало тихо. Корабль находился в безвоздушном пространстве последние секунды. Снижение проходило штатно: скорость и угол вхождения в атмосферу точно соответствовали расчетным. Данный участок возвращения корабля с орбиты походил на падение по баллистической траектории. Плавно теряя скорость, «Союз» летел, подобно пущенному кем-то булыжнику. И никто, включая находившихся внутри космонавтов, уже не мог повлиять на траекторию, скорость и место посадки.
Более всего Сергеев переживал за товарища: как он перенесет перегрузки, не пострадают ли при бешеной тряске и вибрации пораженные огнем участки тела. Возле пульта управления, медленно вращаясь против часовой стрелки, парил пустой тюбик из-под чистой питьевой воды. А Александр покусывал губы и сокрушался: «Надо было сделать Володьке еще один укол обезболивающего препарата. Чтоб уж наверняка…»
Внезапно тюбик вздрогнул и плавно поплыл к ногам Сергеева.
– Гравитация, – прошептал он. – Достигли пограничного слоя атмосферы.
Снаружи послышался слабый шум. Постепенно его мощность нарастала, а за иллюминаторами появились оранжевые всполохи плазмы. Где-то внизу сработали пиропатроны, отстрелившие агрегатный отсек, а через несколько секунд отсоединился и бытовой отсек. Каждое из этих действий сопровождалось рывками и вибрацией.
Полегчавший трехтонный спускаемый аппарат опасно «рыскал» до тех пор, пока воздух не стал плотнее и не стабилизировал его полет.
* * *
Почти час Сергеев сидел перед высокой комиссией и отвечал на сыпавшиеся от ее членов вопросы. Спрашивали все, за исключением Анисимова, который до заседания неоднократно виделся с командиром космического экипажа и успел вдоволь с ним наговориться.
– …Начальник ЦУП в своем отчете отметил, что связь с экипажем при входе в плотные слои отсутствовала вдвое дольше обычного, – снял очки председатель. – Что вы можете сказать по этому поводу? Это нормальное явление?
– Аппарат сильно трясло. Из-за вибрации я не мог считывать показаний приборов и не контролировал время, – ответил Сергеев. – Да связь какое-то время отсутствовала, но когда я услышал запрос руководителя, то сразу ответил.
– Вам, вероятно, не сказали о том, что при сходе «Союза» с орбиты дальний локационный контроль в очередной раз зафиксировал появление объекта?
– Нет, я этого не знал.
– Вот поэтому я и задал вопрос: не отмечались ли вами какие-либо отказы на этапе посадки?
– Нет, товарищ председатель, – упрямо мотнул головой Сергеев. – Посадка происходила в штатном режиме. Никаких отклонений. Кроме, пожалуй, одного.
– Ну-ка поподробнее, пожалуйста.
– На две-три секунды пропадало питание основной электросистемы. Дублирующая включалась своевременно, поэтому все остальные системы работали без сбоев.
Члены комиссии переглянулись.
– Почему же вы не отметили данный факт в отчете? – удивился Сербин.
– Я был уверен в том, что кратковременный сбой произошел из-за вибрации. И к тому же полагал, что комиссию интересуют отказы, произошедшие во время основной стадии полета, а не за несколько минут до посадки.
– Напрасно вы так полагали. Произошедшее с вами на орбите имеет определенную уникальность, поэтому нас интересует абсолютно все. Кстати, как происходило приземление? Вы об этом тоже не написали ни слова…
* * *
При прохождении плотных слоев атмосферы внутри спускаемого аппарата было довольно шумно. Если Байдуков мог бы говорить, то его голоса Сергеев все равно не расслышал бы.
Командир постоянно поглядывал на товарища. В первые секунды, когда корабль закрутило и здорово затрясло, тот морщился от боли и, наверное, стонал. Потом затих.
«Снова потерял сознание, – догадался Сергеев. – Черт… даже мощные обезболивающие бессильны…»
- Солнечный ветер