bannerbannerbanner
Название книги:

Синдром отмены

Автор:
Александра Ронис
Синдром отмены

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Пролог

Ссутулив усталые плечи, по лестнице поднимался мужчина. Ожидаемая картина разрухи давила к земле так, что казалось, он не смену отпахал на заводе, а месяц, без отдыха. В гнетущем предчувствии тревожно сжималось сердце. В подъезде стояла тишина, но это еще ничего не значило. Может, он просто опоздал и пропустил все самое интересное…

На третьем этаже, остановившись перед обшарпанной дверью, он сначала прижался ухом к грязному дерматину с потускневшими от времени цифрами «5» и «3» и, ничего не услышав, со всей силы вдавил кнопку звонка. Мерзко крякнув раз-другой, тот резко оборвался. Тишина. А вслед за ней тревога растеклась по телу. Где они все? Где дети?

Мужчина снова попытался выжать из звонка хоть какой-то звук, но безрезультатно. И тогда он просто саданул по двери кулаком, вложив в этот удар всю свою обиду и отчаяние.

– Наташка! Открывай! – уже не думая о том, что подумают соседи, заорал он. – Открывай, тварь! Я знаю, что ты дома!

Ноздрей коснулся характерный запах из квартиры, и он окончательно озверел. Дверь задрожала под градом ударов.

– Сереж, – тихий, сочувствующий голос соседки, раздавшийся откуда-то позади, подействовал на него отрезвляюще, – перестань, детей напугаешь.

Услышав о детях, он сразу же перестал ломиться туда, где его не ждали.

– Простите, баба Вера, – с чувством глубокой горечи сказал он, опуская голову. – Но я так больше не могу, – казалось, силы остались только на то, чтобы не упасть.

– Папа!

– Папа!

Он вихрем крутанулся вокруг себя. Звонкие детские голоса моментально заставили его позабыть о себе и собственной усталости.

– Димка! Анютка! – опустившись на колени, он потянулся к детям, чьи чумазые, измазанные шоколадом, но довольные мордашки выглядывали из-за подола сердобольной бабули-соседки. – Слава богу, вы здесь! – едва сдерживая слезы, он зарылся лицом в мягкие детские кудряшки.

– На лестнице сидели, – с тяжким вздохом поведала ему баба Вера то, что происходило за время его отсутствия дома. – Проголодались. Меня увидели, хлеба просить начали.

Он заглянул в глаза сына и дочери. Веселые, радостные от встречи с ним, они еще не понимали, как же страшно им не повезло родиться у такой матери.

– Сереж, нужно что-то делать. Негоже детям в такой обстановке расти. Лечить ее надо.

– Не хочет она лечиться, баба Вера, не хочет, – вздохнул Сергей, выпуская детей из объятий, отмечая про себя их застиранную, не по погоде одежду. Несмотря на то, что на дворе стояла ранняя весна, и в подъезде было довольно прохладно, на ребятишках отсутствовала теплая одежда: лишь легкие домашние штанишки и футболки-маечки. – Не считает себя алкоголичкой.

В замке пятьдесят третьей квартиры щелкнуло. Дверь медленно, с натужным скрипом приоткрылась, и на пороге, едва держась на ногах, появилась Наталья, его жена. Сквозь тонкий трикотаж растянутой мужской футболки просвечивало голое тело, ниже пояса же ничего, кроме трусов, не было. Сергей потемнел лицом.

– О, – промычала когда-то любимая женщина, сквозь лохматые космы волос пытаясь сфокусировать блуждающий взгляд на расплывающихся перед ней фигурах. – Вы где ходите, дети? – выдала едва разборчивую фразу заплетающимся языком. – Домой зашли, ну-ка, быстро, – не замечая мужа, она махнула рукой и, с трудом развернувшись в узкой прихожей, поплелась вглубь квартиры, даже не удостоверившись, что дети идут за ней.

– Дима, Аня, побудьте пока у бабы Веры, – сквозь зубы обратился к сыну и дочке мужчина и со сжатыми кулаками шагнул за порог, не забыв захлопнуть за собой дверь.

Эта сука его уже достала! Ни тепла, ни уюта в доме! За детьми присмотра нет! А ведь Димке осенью в первый класс, и Анютке не помешал бы садик. Но нет, эта стерва, пока он на заводе пашет, водяру хлещет – или с подружками или в одиночку! А потом спит без задних ног до самого его прихода! И так каждый день! И все его попытки создать хоть какую-то видимость порядка идут прахом!

Нет, все! Завтра же он подаст на развод и лишит жену родительских прав!

Глава 1

Пятнадцать лет спустя

Аня с отвращением оглядела комнату. Тусклый полумрак, облезлые крашеные полы, давно устаревшая мебель. На столе в центре комнаты следы недавнего застолья – на замызганной, местами прожженной скатерти вереница пустых бутылок вповалку с треснутыми стаканами, полное окурков блюдце в мутной и липкой лужице, из еды лишь надкусанные куски хлеба меж грязных тарелок. И мать в отключке валялась на диване в обнимку со своим очередным сожителем.

Под столом храпел еще кто-то, длинными ногами перегородив проход к спальне – месту, куда брат с сестрой не пускали ни мать, ни ее многочисленных собутыльников, крошечному островку чистоты и порядка в царившем бедламе. Чтобы попасть к себе в комнату, девушке пришлось перешагивать через валяющееся на полу тело, сдерживаясь от искреннего желания от души заехать ногой по почкам или по роже хоть одному из мамкиных алкашей. Напившись, они часто отпускали в ее сторону плоские и сальные шуточки, поэтому еще в детстве Аня приучила себя без брата в доме не находиться. Они все делали вместе – и пьяную мать укладывали спать, и отбивали ее от разошедшихся собутыльников, и выгораживали, как могли, перед участковым и органами опеки свою маленькую семью. Сначала им в этом помогал дед, имевший хоть какое-то влияние на непутевую дочь, но после смерти деда единственными защитниками друг у друга остались они сами. Отца Аня не помнила, а Димка не любил о нем говорить.

Вообще, Димка для нее был всем – и отцом, и братом, и другом. И она была очень рада, что его признали негодным к службе в армии, а иначе как бы она без него? Димка, не церемонясь, крыл матом и раздавал тычки и тумаки ошалевшим от водки мужикам, когда те только поворачивали голову в ее сторону. Димка зарабатывал деньги, как мог, и всегда следил за тем, чтобы она не осталась голодной, чтобы всегда была прилично одета, и чтобы никто не мог сказать о ней, что она дочь алкашки. И именно Димка постоянно напоминал ей о том, что бросать колледж не следует. Выучится на повара, всегда сможет найти работу. Не век же ей мыть полы вместо матери. Без него ей, конечно, пришлось бы туго.

И вот сейчас, брезгливо перешагнув через бесчувственного алкаша на полу, Аня вышла на балкон. Не хотелось находиться в комнате, пусть и своей, без брата. Лучше подождать его на свежем воздухе, наблюдая за тем, как на город постепенно опускается ночь, чем вдыхать алкогольные пары недавней попойки. Усевшись на наружный подоконник, она закинула ноги на перила и, вытащив из кармана джинсов сигарету и зажигалку, с наслаждением закурила. Брат закрывал глаза на эту ее маленькую слабость.

Странно, Димка обычно приходил раньше нее, и они вместе готовили ужин, а сегодня он что-то задерживается… Ах да, у него на сегодня же назначена «стрелка»! Несмотря на то, что оба понимали, насколько пропащий человек их мать, они не могли допустить, чтобы об этом во всеуслышание говорили другие. А таких было немало.

Вот и вчера, в который раз, Димка сцепился с дворовой шпаной из-за их поганых слов о матери, и на сегодня были назначены окончательные разборки. Аня советовала ему забить на все, но Димка был не такой. Не мог он простить себе, что никак не может повлиять на нездоровую зависимость матери и разогнать всю ее компашку ко всем чертям. Вот и злился на любого, кто тыкал этим ему в глаза.

Затушив сигарету о деревянный обломок перил, Аня кинула бычок в жестяную банку-пепельницу, стоящую на полу, и с тревогой всмотрелась в быстро густеющие сумерки. Брата не видно, зато откуда-то издалека отчетливо слышен топот бегущих ног, рождающий в душе непонятное волнение.

– Анька! – не добегая до балкона, истошно заорал на весь двор соседский подросток Антон, и она вздрогнула от испуга. Внутри словно взрыв случился. – Анька! Там Димка лежит! Не дышит! Убили его!

Казалось, сердце ее остановилось в ту же секунду. Не чуя под собой ног, не дыша, Аня бросилась в комнату, помчалась к двери, полетела вниз по лестнице. Не помнила, как пересекла двор вслед за Антоном. Пришла в себя только в темной подворотне, где уже собралась кучка людей вокруг чего-то жуткого в углу. В лучах подсвечивающих место трагедии смартфонов она увидела на земле его, Димку.

Брат, ее единственная надежда и опора, лежал с открытыми глазами в луже крови, натекшей из-под его головы, бесстрастно взирая на молчаливую толпу, на готовую сорваться в крик Аню. Неподалеку валялся увесистый булыжник со следами волос и крови.

– Скорую! Вызывайте скорую! – закричала она, не обращаясь ни к кому конкретно, а сама, упав на колени, затрясла Димку за его обессиленные плечи, пытаясь разглядеть в потухших глазах хоть капельку жизни. – Дим! Дима-а-а! – орала дико и не слышала себя.

Все остальные события поглотила полутьма беспамятства. Аня почти не помнила, как ее отрывали от Димки, как укладывали брата в черный полиэтиленовый пакет, как увозили его от нее все дальше и дальше. Деревянное тело на автомате двигалось, делало вид, что реагирует на расспросы полиции и слова соболезнований знакомых, соседей, но только делало вид. Все, чего от нее добились стражи порядка, это невнятные, малоинформативные для них фразы «да», «нет», «не знаю», «не помню» и слабые, через силу, кивки на вопрос: «Девушка, вы меня слышите?». Поняв, что от нее ничего не добиться, в руки ей сунули бумагу с адресом районного отдела полиции и, передав на попечение семейной пары из ее подъезда, отправили домой.

– Мама…

Как во сне опустилась Аня на колени перед диваном, где все в той же позе, под боком у храпящего сожителя, так же шумно спала мать. Засаленный халат с запахом задрался, обнажив худые, в венах и синяках ноги в рваных, давно не стираных носках. Грязные, нечесаные волосы падали на бледное, испитое лицо матери, тонкими сосульками закрывая от дочери лоб и глаза. Даже резко вспыхнувший свет не смог пробиться сквозь их слипшиеся пряди.

 

– Мама! – Аня изо всех сил принялась расталкивать мать, чувствуя, как жгучие слезы начинают печь изнутри глаза. Больно! Как больно! – Мама! Ма-ма!

В ответ на маловразумительное мычание она еще сильнее затрясла родительницу, не замечая, что голова той начала биться о подлокотник дивана.

– Ма-ма! – что есть мочи заорала Аня, совершенно ослепнув от слез. Больно теперь было не только глазам. Словно что-то тяжелое, страшное, голодное, злое рвалось наружу, пробудившись от долгого сна. Повинуясь этому новому, жадному чувству, не осознавая, насколько оно опасно, Аня вскочила на ноги и с силой пнула по дивану. – Да проснись же ты, сука!

Результата ноль. Лишь проводившие Аню соседи, о которых она уже забыла, испуганно переглянулись друг с другом.

– Сука! – прорычала Аня и, яростно смахнув рукавом слезы с глаз, бросилась в кухню. Споткнувшись о растянувшегося на полу алкаша, грязно выругалась, но не прекратила свой бег. Схватив первую попавшуюся под руку посудину – электрический чайник, сунула его в раковину и резко крутанула «барашек». Вода с шумом ударила в дно.

Уже через минуту соседи наблюдали за тем, как непохожая на саму себя Аня подскочила к матери и опрокинула весь этот чайник на нее. Прямо в лицо.

– Анечка, что ты делаешь? Перестань, – растерянный, ласковый голос, каким пытались остановить разошедшуюся девушку соседи, растаял в воздухе без следа.

Аня повторила маршрут еще три раза, прежде чем мать подала хоть какие-то признаки пробуждения. Не дожидаясь, пока та окончательно проснется, Аня рванула ее за руку, вынуждая принять сидячее положение.

– Ты меня слышишь?! – закричала она в лицо той, которую до сегодняшнего дня, несмотря ни на что, все равно любила. – Да проснись же ты! – затрясла ее с новой силой. – Проснись!

– Че н-надо? – промычала мать, даже не пытаясь сфокусировать взгляд на дочери. Сидела, покачиваясь, тяжело открывая и закрывая глаза.

– Мама, Димочка умер, – прошептала Аня, вновь опускаясь перед диваном на колени и заглядывая матери в лицо. – Его убили…

Затянувшееся молчание, полное скорби сестры по убитому брату, а потом реакция матери на смерть сына – словно чирканье спички в загазованном помещении.

– Да пошел он на х*й! – с чувством выдала недо-мать, и Аню снова обожгло болью. Спичка вспыхнула, она живьем горела в аду.

– Сука! – не помня себя, завопила она. Чайник в руке взлетел и опустился на голову матери, потом еще и еще. Когда его вырвали из рук, она заколотила кулаками. Когда попытались обездвижить, в исступлении молотила ногами. И орала. От боли и ненависти. От горя. От жалости к брату. Когда не осталось сил, просто завыла.

Глава 2

Высокий, темноволосый мужчина лет тридцати шел по широкому коридору ОВД «Хорошево», едва заметным кивком отвечая на приветствия шедших ему навстречу сослуживцев. Нахмуренные брови над глубоко посаженными глазами, сосредоточенный взгляд подсказывали подчиненным, что прямо сейчас к нему соваться с какими-либо вопросами не стоит – не в том он настроении, да и время уже позднее. Если уж только совсем что-то важное и неотложное…

Подойдя к одной из дверей в самом конце коридора, он на секунду задержал взгляд на табличке, украшающей ее – «Калинин Дмитрий Андреевич, начальник уголовного розыска», – и, повернув ключ, вошел в кабинет. Поморщился, глядя на заваленный бумагами и папками стол, затем достал из кармана форменных брюк пачку сигарет и, подойдя к окну, закурил.

За время его работы в отделе хозяин кабинета менялся несколько раз. Сначала на смену ушедшему на пенсию Васильичу начальником УГРО Шведов поставил молодого опера Сашу Воронова. Спустя несколько лет, после перевода Константина Николаевича в вышестоящую контору, Воронов по его протекции стал начальником ОВД, а розыск возглавил Влад Демидов. Однако в этом кресле он продержался недолго, по нелепому стечению обстоятельств, оказавшись в тюрьме, после чего, после череды других краткосрочных назначений, начальником оперов назначили его, Калинина. Просторный кабинет с кожаными диванами и полированным столом для переговоров был мечтой любого опера, и вот уже более трех лет он находился в его полном распоряжении. Только в придачу достались и неисчислимые документы вкупе с нескончаемыми отчетами по различным поводам.

За окном вовсю бушевало лето, а в этих стенах оно совсем не ощущалось. Вот и сейчас черная «ауди» переливалась в лучах заходящего солнца, безропотно ожидая своего хозяина. В другой день Калинин бы потушил сигарету и, усевшись за стол, принялся перебирать бумаги, однако на сегодня неофициальное «дежурство» отменялось. В кои-то веки объявился Воронов и «протрубил» сбор. И, судя по его всерьез озабоченному голосу, проблема была нешуточной – давно Калинин не слышал столько беспокойства во всегда уверенном басе бывшего начальника.

Сделав очередную затяжку, майор глянул на часы – до встречи оставалось около часа. Он не спеша докурил сигарету почти до самого фильтра, с неприязнью покосился на груду папок на столе и, прежде чем приступить к ее разбору, долго тыкал окурком в прозрачную пепельницу. Налил себе воды из графина, стоявшего тут же на столе, и только потом, внутренне махнув на поджимающие сроки, в две руки сгреб папки и запер их в сейф. Завтра разберу, решил он, а на сегодня достаточно. И так слишком шумный был день, слишком суетный – можно сказать, двери обезьянника не запирались. И как он мог наблюдать по пути из кабинета в дежурку, не пустовал он и сейчас.

В самом дальнем углу, чуть ли не забившись под лавку, прямо на полу сидела фигура. Женская, если судить по прическе, хотя сейчас, в век унисекс, некоторые парни выглядят как девушки. Сидела да сидела, у них, бывает, в обезьяннике и на полу валяются, в отключке или беспамятстве. Его уже ничем не удивишь. Но эта фигура привлекла его внимание тем, что неожиданно начала биться головой о стоящую позади нее лавку, тихонько подвывая.

Калинин уже собрался сдать ключ дежурному, но при неожиданном звуке отвлекся – рука с повисшим на пальце ключом зависла в воздухе. Вой в обезьяннике был редким явлением – гораздо чаще здесь орали и громко матерились.

Наркоманка, что ли, во время ломки?

Майор подошел к решетке и несколько секунд наблюдал за фигурой и ее телодвижениями.

– Кто такая? За что ее? – поинтересовался он, вернувшись к «аквариуму» дежурки и наклонившись к окошку.

– Да вот привезли – с матерью подралась, еле наши разняли. Грозилась убить родительницу, – с готовностью ответил дежурный, заставив начальника оперов вновь с удивлением воззриться на девушку.

Надо же, такой фестиваль закатила! А по виду не скажешь… Хрупкая вроде… Джинсы в обтяжку, легкие кроссы, обычная футболка – рядовая, законопослушная гражданка.

Старлей между тем, понизив голос, с едва заметным сочувствием добавил:

– Брата у нее сегодня убили, а мать – алкашка, пофиг ей.

Калинин в третий раз пригляделся к девушке, уже по-иному.

Опухшие глаза, растрепанные волосы…. Царапины на носу и щеках… У человека горе, оттого и трясет ее так, и тихий плач льется из груди.

– Открой, – майор кивнул на обезьянник и все то время, пока дежурный гремел ключами и скрипел решетчатой дверью, не спускал глаз с девушки.

Она же его совсем не замечала. Все так же раскачивалась на месте, невидящим взглядом уставившись куда-то сквозь прутья решетки.

– Иди за мной, – бросил он ей, когда она наконец обратила на него внимание. Развернувшись, он направился по уже давно знакомому маршруту, не озаботившись тем, следует за ним девчонка или же нет. Ему хватило полминуты, чтобы понять, что задержанная еще очень юна – лет семнадцать, не больше. Жалко ее стало. Девчонка совсем, а уже и с мамашей не повезло, и с брательником тоже. Вернее, брательнику не повезло. От слова «совсем».

У двери в кабинет он обернулся. Девчонка была еще в самом начале коридора и жутко робела. Это было понятно по ее неуверенной черепашьей походке и напряженному взгляду, которым она прямо-таки вцепилась в него.

– Не бойся, – крикнул он ей, – мы просто поговорим.

Распахнув дверь, он замер в ожидании.

Приблизившись к нему, девчонка обдала его подозрительным взглядом, но при виде надписи «начальник уголовного розыска» слегка расслабилась.

Пропустив ее перед собой, Калинин закрыл дверь.

– Ну, рассказывай, что случилось? Почему с матерью сцепились? – устроившись за столом и, жестом указав девчонке на стул напротив, спросил он.

Пряча взгляд, она как-то неуклюже пожала плечами и шмыгнула носом. На щеках блеснули не до конца высохшие дорожки слез.

– Давай рассказывай, – поторопил он ее, уже начиная жалеть о том, что вообще обратил на нее внимание. Времени до встречи с Вороновым оставалось все меньше. – Что произошло? Действительно с матерью подралась?

Та наконец кивнула и, скрючившись на стуле в позе зародыша, тихо и протяжно заныла.

Майор шумно выдохнул и потянулся за графином. Там все еще оставалась вода, и чистые стаканы имелись.

– На, выпей, – подошел он к ней со стаканом в руке. – Выпей и успокойся.

Девчонка все так же продолжала рыдать, уткнувшись лицом в колени.

– Слушай, у меня мало времени, – слегка раздраженно сказал он, – и если тебе не нужна помощь, то иди реви дальше в обезьянник.

Как ни странно, но грубость на нее подействовала. Она выпрямилась, все еще громко всхлипывая, и, утирая слезы с лица, приняла из его рук стакан. Кинула на него быстрый взгляд и вновь отвела глаза.

Пока девчонка жадными глотками пила воду, Калинин внимательно ее изучал. Раскрасневшееся от рыданий лицо, которое через некоторое время станет бледным, под стать белокурым волосам (с такой кожей обычно не загорают, а лишь краснеют на солнце), нынче опухшие серо-голубые глаза, слегка удлиненный нос, аккуратные губы. Впечатление портила массивная нижняя челюсть – если бы не она, то девчонку вполне можно было назвать симпатичной.

– С матерью зачем дерешься? – спросил он, когда заметил, что она уже давно выпила всю воду и, держа стакан на весу, в ответ изучает его. – И частенько вы так отношения выясняете?

– Она мне не мать, – с чувством буркнула девушка, возвращая ему стакан и вытирая остатки влаги с губ тыльной стороной ладони.

– Чего так? – Калинин вернулся на свое место.

– Пьет потому что не просыхая, – в глухом голосе девушки слышалась затаенная ненависть. – Сколько себя помню, вечно бухая была. Сука!

– Отец где?

– Нет отца, – передернула плечами девчонка. – Был да сплыл, когда я еще маленькая была.

– Лет тебе сколько? Звать тебя как?

– Аня. Мне девятнадцать, – она приосанилась, как будто догадалась о том, что он ей дал немного меньше, – скоро будет. В следующем месяце.

– С братом что? – он предполагал, что вопрос вызовет новую порцию слез, поэтому, когда ее лицо вновь скривилось, просто вытащил из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Пока она проревется, он успеет покурить. Хоть время не зря пройдет.

– Можно мне тоже? – спустя пару минут всхлипываний услышал он и, удивленно приподняв бровь, кинул ей через весь стол пачку. Следом по столу заскользила зажигалка.

Аня дрожащими руками выбила из пачки сигарету, прикурила. Закашлялась поначалу, но уже через две-три затяжки втянулась, задымила ровнее.

– Ненавижу ее! Сука, это из-за нее брат погиб. А ей все равно, бухает дальше. Лучше бы ее убили, мы бы хоть спокойно жили без нее, – в сердцах бросила она, разгоняя рукой скопившийся перед лицом дым.

– Девятнадцать лет, большая девочка, можно уже и отдельно от мамы жить.

– Да я давно так хотела. Уйти и квартиру снимать. Это Димка не хотел ее бросать, – ее голос снова задрожал, но она справилась, лишь выдохнула едва слышно: – А теперь и Димки нет.

– Работаешь?

– В колледже учусь, на повара, – на кончике ее сигареты снова расцвел красный цветок. – Стипендии на съем не хватит.

– Домой сегодня пойдешь? – Калинин посмотрел на часы – пора выдвигаться на встречу.

Аня мотнула головой – нет.

– Ладно, – он поднялся, за ним вскочила и девушка. – Сегодня перекантуешься здесь, дежурный тебя устроит, завтра посмотрим, что с братом твоим, и заодно решим, что с тобой делать.


Издательство:
Автор