Эта история выдумана от начала до конца. Все события, описанные в ней являются плодом воображения. Все персонажи и названия, упоминаемые в книге, вымышлены. Любое совпадение имён, должностей или других деталей случайно и не имеет никакого отношения к реальным людям или событиям.
Чебурашка – ЧЕБУРАШКА, и, м. (обл.). То же, что ванька-встанька.
Толковый словарь Ожегова
1. Встреча выпускников
На входе в актовый зал я сталкиваюсь со здоровым мужиком. Ему глубоко за полтинник, явно мой ровесник. Он грубо меня отпихивает и прёт напролом, расталкивая всех, кто идёт за мной. Лицо знакомое, но узнать не могу. Глазки заплывшие, лысый, злой.
Злых у нас в школе хватало, а вот лысых – ни одного. Ворот рубашки расстёгнут, там цепь в палец толщиной, а ниже круглый живот – бронебойное орудие. Альфач, как есть альфач. Он бросает на меня косой взгляд и, поднажав плечом, грубо оттесняет от входа.
Блин! Ну, ёлки-палки! Понял, кто это. Зачем я согласился прийти на эту встречу! Это же Альберт Черепанов, Алик, Цеп или Цепень. И уйти уже нельзя, стрёмно… Твою мать…
Я прохожу в зал и присоединяюсь к группке с табличкой своего года выпуска. 1984. Прям Оруэлл. Смотреть на постаревших одноклассников – то ещё занятие. Большинство из них я не видел с выпускного вечера и вот теперь не могу взять в толк, что же с ними случилось за эти годы? Встречи выпускников – наглядное подтверждение неумолимости времени.
– Юрик, – шепчу я на ухо старому товарищу, – это Матвеева что ли?
– Да, – беззвучно ржёт мой толстенький кучерявый кореш. – Не узнал что ли? Ну, ты даёшь.
– Да я тут, кроме тебя и Макса, никого не узнаю.
– Слушай анекдот на тему, – подмигивает он.
На встрече одноклассников.
– А ты за эти годы похорошела!
– Похорошел.
– Даже так?!
Он заливается смехом и разливает по железным охотничьим рюмочкам сомнительный коньячок. Сам уж, похоже, пропустил пару стопок.
– Пацаны, девчонки, сорри, рюмок мало, будем по очереди! – весело объявляет он.
В актовом зале не особо многолюдно. Иных уж нет, а те, как известно, далече. Меня Юрка вытащил да Макс Криворучко. Макс мой сосед по парте. По сути, я только с ними и поддерживал контакты из всего класса. Ну, так, иногда встречал ещё кого-нибудь… Блин, ну нахрена я согласился!
– Ребята! – обращается к нам сухонькая старушка. – Не задерживайтесь, рассаживайтесь. Сейчас выступит директор, потом небольшое поздравление от сегодняшних школьников, а после будет экскурсия по школе, зайдёте в свои классы, посмотрите, как тут у нас всё изменилось. Народу много, так что внимательно слушайте, когда вас будут приглашать.
Честно говоря, не так уж и много, по нескольку человек из каждого класса. Даже не половина актового зала.
Алла Никитична, наша класснуха, до сих пор трудится. Мы были её первыми, она пришла к нам считай ребёнком прямо из универа. Её правда быстро на старшие классы перекинули, но мы, всё равно, её первенцы.
Меня она вспомнила или сделала вид только после того, как я трижды назвал себя и год выпуска. Ну, а что вы хотите? Сорок лет немалый срок…
– А вот ещё, слушай – толкает меня в бок Юрик. – Мальчик, оставшийся на второй год, предсказывал одноклассникам будущее…
Он снова хохочет и снова разливает коньяк. У него мелкие кудряшки, всегда такие были, только раньше каштановые, а теперь жёлто-седые.
– Давайте, пацаны, – заговорщицки шепчет он, – ещё по одной.
– Ну, давай, – крутит головой Макс Криворучко. – Ради чего пришли-то?
Мы тусуемся в широком проходе между двумя массивами кресел. Народу хоть и не слишком много, но гул стоит серьёзный. Выкрики, смех. Я осматриваюсь. Кресла новые, современные… У нас были другие. Занавес был из красной плюшевой ткани… А так, вроде больше ничего и не изменилось.
Высокий потолок, огромные окна. Да, классно здесь бывало на школьных дискотеках… А, вон там над сценой был гипсовый барельеф, Маркс, Энгельс и Ленин. Чем помешал-то? Исторический артефакт, как-никак.
– Да успеем ещё жахнуть, – морщусь я, заставляя себя немного притормозить и не слишком быстро переходить в «коньячное состояние».
Макс, всю жизнь бывший тощим и длинным, в последние годы обзавёлся брюшком, хотя, кто им не обзавёлся? Я бы тоже килограммов шесть с радостью скинул. Да подрос бы на несколько сантиметров. А ещё бы яблочек молодильных прикупил.
– Ну, не знаю, – ворчливо отвечает Юрик, выливая в рот содержимое рюмашки – может и успеешь, а может, ничего уже и не останется.
Я оборачиваюсь к двери. В актовый зал вваливается Миха Зайцев с двумя дамами под руку. Миху я время от времени встречаю в городе, он работает водителем, возит какого-то шишку на крутой тачке, но сейчас интересует меня не он, а его подружки, вернее одна. Вторую я идентифицировать не могу, а вот эту… блин… Эту я узнаю сразу! Это Вика Хаблюк!
Подтянутая, высокая, загорелая, с сумасшедшими украшениями, на высоченных каблуках, яркая, независимая и… до сих пор «ничё так»! Очень даже ничё…
– Вика! – делаю я удивлённое лицо. – Ну, ты даёшь! Да ты прямо звезда подиума! Обалдеть!
Мой голос теряется в хоре других восхищённых или завистливых восклицаний, но она меня замечает
– Тёмка! – радостно и почти счастливо кричит Вика. – Вот уж кого не ожидала встретить! Ты же вроде в Москву перебрался!
Ага, перебрался, да потом обратно переперебрался. Лет двадцать, как… а то и больше…
– Разве может Москва конкурировать с возможностью увидеть, тебя? – по-плейбойски небрежно отвечаю я.
Смотрите-ка, повеса и донжуан. Ты чего, хвост что ли распустил? Седина в голову, дешманский коньячок в кровь? Ты губу-то закатай – где ты, и где она…
– Ну, иди, хоть обнимемся! – подзывая, машет рукой Вика, и я, естественно, не теряя ни секунды, бросаюсь в её объятия.
Чмок, чмок, ах, какой аромат! Бляха, Вика, ну, ты, мать, даёшь. Разумеется, всё это невинные приятельские обнимашки, но я глажу её по спине и чувствую упругие (упругие, Карл!) мышцы кора. А в мышцах я толк знаю.
На каблуках она выше меня на полголовы, ну и пофиг. Мне давно уже пофиг…
– Эх, Вика-Вика… – усмехаюсь я. – Мечта жизни! Несбывшаяся.
Практически, первая любовь и, если разобраться, то и последняя, ибо особо я на этом поприще не продвинулся. Мы хохочем.
– Ураныч, давай! – уверенно командует Миха. – Ты что ли начальник бутылки? Наливай, а то Костёр без огненной воды сейчас инфаркт схлопочет. Покраснел вон, как рак. Вика, хорош соблазнять, ты же его прикончишь красотой своей. Он парень-то некрупный, ему много не надо.
Вот гад, Миха! Деликатность, можно сказать, – это его второе имя. Все хохочут. Кругленький Юрик, он же Ураныч и просто Юран, оживляется. Мы, передавая рюмочки, заливаем в себя ещё янтарной жидкости.
– Так, ребята, рассаживаемся! – требует училка.
– Давайте на галёрку, – предлагает Вика. – Тёма, ты со мной!
Она берёт меня за руку и тащит за собой.
– Так, – тепло и влажно шепчет она мне в ухо, когда мы усаживаемся. – Рассказывай. Выкладывай всё, как есть. Где ты, с кем, чем занимаешься?
– Сначала ты, – качаю я головой и указываю на неё пальцем, едва не касаясь груди.
– Я? – усмехается она. – Мне и рассказывать-то нечего, всё примитивно просто. Я же тогда за Алика вышла, ну, ты знаешь, наверное.
Знаю, конечно. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться при упоминании Цепа, того чувака, с которым я столкнулся в дверях.
– Сразу после школы считай, – пожимает она плечами. – Забеременела, дурочка неопытная. Но я не жалею, Алиска у меня чудо, а не девчонка. Уже сама мама. Только тс-с-с! Это секрет.
– Так ты бабка?! – свожу я брови, изображая Ивана Грозного из «Ивана Васильевича».
– Тихо, я сказала, – толкает она меня локтем в бок и кокетливо хихикает.
Я подмигиваю, улыбаюсь, но думаю про Алика. Все называли его «Цеп», а те, кто его не боялся, говорили «Цепень». Борец, хам, задира и… настоящий козёл.
– Правда, долго мы с Аликом не протянули, – журчит Вика. – Какая я была идиотка, вообще! Он же ни одной юбки не пропустил. Надо было за тебя выходить!
Она громко смеётся и все оборачиваются, потому что уже началась официальная часть и сейчас на сцене выступает новый директор школы. Кажется, о традициях и преемственности. Ну, правильно, о чём ещё-то…
– Держите, – подаёт две рюмки Юрик.
Мы выпиваем.
– Ты-то небось своей жене не изменял? – прищуривается Вика.
– С тобой бы кому угодно изменил, – усмехаюсь я и понимаю, что, возможно, это не так уж далеко от истины.
– О, да ты дамский угодник! Поднаторел в комплиментах за сорок лет! Ну, и вот, а потом я вышла замуж за профессионального спортсмена. За футболиста.
Этих ребят я знаю. Неплохо знаю.
– Это вообще был кошмар, – закатывает она глаза. – Короче, Тём, я ведь сейчас третий раз замужем и третий раз развожусь. И у меня трое девок от трёх мужей! Самой младшей пятнадцать лет. И знаешь, кто мой теперешний муж? Мурашов. Да, тот самый, владелец заводов, газет, пароходов. И вот, что я тебе скажу, главное, что я поняла за свою жизнь. Чем человек богаче, тем он более жадный. Ты не жадный?
Она снова смеётся. Надо же… Что за хрень… При известии, о разводе с последним мужем, сердце радостно ёкает. Совсем чуть-чуть. Немножечко. Но ёкает. Тебе-то что, Тёма? Твой поезд уже давно ушёл, мальчик. Ушёл безвозвратно. Ушёл в депо. Впрочем, ничего у меня не ёкает, это всё несерьёзно, я знаю, это из-за коньяка.
– Нет, – качаю я головой. – Я щедрый.
– Да, ты всегда такой был, – кивает она. – Редкий случай, когда деньги не портят человека. Ну, давай рассказывай, а то я всё про себя да про себя. Женат? Сколько детей? Как бизнес?
Да уж, не хотел бы я, честно говоря, тебе всё это рассказывать. Единственный радостный момент заключается в том, что деньги меня действительно не испортили. Не успели, судя по всему. Но говорить об этом не особенно хочется.
Да и что сказать? Что после армии доучился в меде, и однокурсник подбил заняться бизнесом? Времена весёлые тогда были, безбашенные. У меня кое-что было от родителей, а он занял денег и мы открыли несколько фирм, хотели организовать лучший в стране медицинский центр, лечить по методике Архипова, а потом всё потеряли? Зашибись история, да?
Особенно то, что потеряли мы с однокурсником, а приобрёл твой Алик. У него батя работал в «конторе» и оказался кредитором моего партнёра. Так что офис и квартира в Москве, добытые за несколько лет изнурительных трудовых безумств, а также сексуальная и интеллектуальная красотка-модель, ставшая моей супругой, перешли к этому самому козлу Алику. Вернее, не совсем, красотка жена перешла к его отцу-гэбэшнику, хотя и ненадолго.
Это было уже после вашего развода. Но ты, наверное, что-то об этом слышала.
А может, рассказать тебе, что из-за всего этого я полгода проторчал в Лефортово и вообще кое-как выкрутился? Или то, что жёнушка, прощаясь сказала, что физически не в состоянии любить неудачника и вообще, за время нашего брака ни разу не испытала оргазм?
Юран снова подаёт нам полные стопочки и мы тайком замахиваем. По пищеводу идёт тепло, а в голове раскручивается бесшабашная карусель…
То, что родители погибли в аварии ты знаешь, это ещё в десятом классе было… Что тебе ещё поведать, дорогая красавица Вика? Могу сообщить, что двадцать лет работал врачом в заштатных футбольных клубах, жил, как придётся и спал, с кем придётся, а когда вернулся домой, работал в скорой помощи, в каких-то профилакториях… Разное.
Или тебе рассказать, что отовсюду меня попёрли из-за постоянных поисков истины на дне стакана? В итоге кончилось всё снова собственным «бизнесом». Кхе… В пятьдесят шесть я снимаю кабинет в вонючем подвале и просто делаю массаж. Всё бы ничего, но тяжеловато уже, физическая нагрузка, знаешь ли… Впрочем, посетителей совсем немного…
– В разводе, детей нет, – с улыбочкой прищуриваюсь я.
– Почему развелись?
– Из-за разности сексуальных пристрастий.
– Извращенец! – снова громко ржёт она, и смотрит с нескрываемым интересом.
На нас опять оглядываются окружающие, а класснуха зыркает так, будто не было никаких сорока лет, и она сейчас вызовет в школу родителей.
– А бизнес… – продолжаю я. – Да ничего, спасибо. Занимаюсь услугами в области здравоохранения. Клиентов хватает… Мануальная терапия, нутрициология там всякая, немедикаментозное оздоровление и прочее модное шаманство…
– Точно, ты же врач!
– Угу, – киваю я. – Доктор Айболит.
– Надо к тебе прийти, где у тебя офис?
– Да, здесь недалеко, на Калинина, – неохотно отвечаю я. – Но мы и на дому услуги оказываем. У нас больше всего массаж спросом пользуется…
– Серьёзно? – уже захмелев, ухмыляется Вика.
Ага, всё честно, серьёзней некуда.
– А сам можешь? – подмигивает она. – А то может и закажу тебя с выездом на дом!
Она начинает смеяться и тут же прикрывает рот ладонью. Пальцы красивые, ухоженные, ногти красные.
– Не слушай, несу всякие глупости!
– Могу и сам, – усмехаюсь я. – Главное, не пожалей потом, я ведь пощады не дам.
– Не слушай, не слушай, – машет она своими светлыми волнистыми волосами и мне кажется, что в глазах её мелькает искра. – Ты человек серьёзный, это я вон дурочка с переулочка, да?
– Нет, Вик, ты не дурочка.
Она подмигивает, мол, могу быть дурочкой, могу умницей. Артистка.
На сцене, тем временем, появляется школьный ансамбль и заводит «Когда уйдём со школьного двора».
– Иди, пригласи Палех танцевать, – мурлычет Вика.
Палех – это фамилия нашей бывшей класснухи. Это я каким-то чудом помню.
– Не, опять придётся объяснять, кто я такой, – отказываюсь я. – Давай лучше я тебя приглашу, ты хотя бы меня узнала.
Она соглашается, и мы не слишком твёрдым шагом выходим на «танц-пол» – в широкий проход между рядами кресел, где всегда и устраивались танцы. А даёт ведь себя знать коньячок натощак. Вслед за нами начинают выдвигаться и другие танцоры, более молодые, закончившие школу намного позже нас.
Танцую я целомудренно, особых вольностей не допускаю… Правда, когда руки под действием сил гравитации начинают сползать вниз по спине, Вика недовольно хватает их и подтягивает выше.
– Только не надо жир на боках пальпировать, доктор, – комично хмурясь, выдаёт она. – Любые другие места – да, но там – нет.
Ансамбль начинает следующую песенку, современную, наверное, я её не знаю. Народу прибавляется. Надо же, танцы. Вроде, в программе не заявлены.
– Пойдём покурим в тыбзик, – шепчет она мне на ухо. – В смысле, я покурю, а ты на атасе постоишь. Помнишь, как в старые времена? И словечко само всплыло… Тыбзик…
– Пошли, – соглашаюсь я.
Мы идём к выходу. Актовый зал находится на пятом этаже и, чтобы попасть в уборную, нужно спуститься на этаж ниже. Здесь за дверьми в те давние времена всегда кто-нибудь тусовался. Кто-то переобувался, кто-то зашибал у малышни деньжата, кто-то назначал дуэли.
Выходим из двери и Вика, запнувшись, резко хватает меня за руку и буквально повисает на мне. Руки у массажиста крепкие, пожалуйста, пользуйся.
– Ой, – говорит она и, держась за меня, поджимает ногу и второй рукой поправляет туфельку.
Наши лица оказываются близко друг к другу, очень близко. Я смотрю на неё… Удивительно, она всё ещё милая. Разумеется, это уже не та свежая, пышущая красотой и ранней зрелостью школьница.
Есть и морщинки, и кожа чуть провисает, и пластика, судя по всему была. Но глаза такие же синие, как сорок лет назад. Тот же румянец на красиво очерченных скулах и те же полные, сочные губы. Да и хрен с ней, с пластикой. А может…
Поддаваясь порыву я вдруг тянусь к ней, но она чуть отворачивается и моё движение заканчивается в «нигде». Ну, мне к этому не привыкать… Сердце всё-таки немножко дёргается и чуть сжимается. Глупость какая… Точно, это из-за коньяка.
– Не надо, – вмиг сделавшись серьёзной, говорит она. – Вот если бы тогда, помнишь, когда Альберт тут ещё был? Вот если б ты тогда поцеловал, всё, наверное, было бы совсем иначе. А теперь ни к чему. Ничего не будет…
– Э, Чебураха, ты чё творишь, в натуре! – раздаётся вдруг голос Альберта. – А ну, отвали от моей девчонки!
Блин! Всё точно так же, как и в тот самый раз! Мы тогда закончили девятый и балдели на школьной дискотеке в последний день занятий. И всё было вот так же, абсолютно так же. Цеп стоял чуть внизу на лестнице, а мы с Викой вышли из зала.
Покурить, кстати. Я полез целоваться, но тут возник Алик… её дружок как бы. Она сказала мне, мол, не надо и, типа, что ты делаешь, хотя была совсем не против. Как и сейчас. Сказала специально, чтобы я сохранил лицо, потому что переть против Цепа было самоубийством. Здоровый шкаф, метр восемьдесят пять, да ещё широкий в плечах, боксёр, силач и хулиган. Он бы меня урыл.
Тогда я отошёл, а вот сейчас она мне говорит, что если бы в тот раз я не струсил… Да пошёл ты нахрен, Альберт Черепанов! Цепень хренов! Бычий! Да, точно, бычий цепень, иди ты в зад! Смешно. Бычий цепень, иди в зад. Я улыбаюсь.
– Ты чё лыбишься, чмо! – разъяряется Алик и ускоряется, поднимаясь по лестнице.
– Бычий цепень, вернись в зад! – надменно произношу, практически декламирую я и замечаю огромные удивлённые глаза Вики.
А вот так, знай наших. Тем более, ты уже давно не муж. И, почувствовав себя героем, настоящим Бэтменом, и получив от этого неслабый кайф, я решаю не останавливаться на достигнутом. Вернее, я не решаю, всё происходит само собой. Руки сами, губы сами, ну… в общем, я же говорю, само.
Я обхватываю её голову и притягиваю к себе. Притягиваю и целую. Она хлопает глазами, задевая длинными ресницами мою щеку. Вкус коньяка, запах блаженства и волнующие касания ресниц. А ещё громыхающее, как камушек в бидоне, сердце. Докатился, герой-любовник. Ни стыда, ни совести. На лестнице с девками целуешься, а она, между прочим, бабка, у неё внуки имеются.
Ну и, как вполне закономерное противодействие, готовое к любому действию, Алик Цеп, разъярённым драконом, Кинг-Конгом, бешеным псом, цербером и самой злющей гарпией бросается в мою сторону. Отталкивает Вику, так что та чуть не падает, и хватает меня за ворот единственной приличной рубашки.
Раздаётся треск. Это пуговицы вырываются с мясом. Жалко рубашку, впрочем, зубы, если дойдёт до них, будет жальче, а, главное, не в пример дороже. Поэтому, геройствовать, так на опережение.
Я наношу удар, тем более, что рожа у Альберта становится до ужаса похожей на его детскую, наглую и мерзкую физиономию. А это я воспринимаю, как вызов и возможность поквитаться за то юношеское унижение, которое, быть может, испортило всю мою последующую жизнь.
Если бы не оно, я бы не уехал в Москву и не женился на меркантильной фригидной дылде. Хотя и не факт… К тому же он стоит на лестнице на пару ступеней ниже и в кои-то веки мы оказываемся с ним одного роста.
В общем, я размахиваюсь и, как Зидан, бью лбом в нос Цепню. Раздаётся хруст и делается чрезвычайно больно голове. Ох, как больно. Что там у этого Зидана в черепушке?
Впрочем, боль сразу отступает, когда я вижу реки крови текущие по недавно ещё такой самоуверенной физиономии Цепня. Меня охватывает радость, я бросаю победный взгляд на Вику и… И, собственно, всё приятное, щекочущее самолюбие и питающее гордость, на этом вмиг заканчивается, потому что, как ни странно, Цеп не умирает и даже не теряет сознание от моего удара.
Он всхрапывает, как жеребец, и бросается на меня, маша кулаками, будто крыльями мельницы. Я тут же получаю по чайнику, а именно по глазу и по, носу. По чайнику, по шее, в дыхалочку и ещё раз по чайнику…
Получаю и падаю к ногам Вики Мурашовой, урождённой Хаблюк. Сразу возникает шум, кто-то подбегает. Не знаю кто, поскольку вижу только ноги. Кто-то склоняется надо мной. Все шумят, кричат, кто-то матерится. Только я лежу ровно и издаю едва слышные стоны.
Меня поднимают закадычные друганы Юрик и Макс. Вика суёт салфетку, класснуха отчитывает, а Миха Зайцев, прижав Цепня, конкретно на него наезжает. Он боксёр. А тот борец. Два бойца из ларца. Но Миха за меня, он мой кореш. Ну, когда-то был…
Я смотрю на это всё немного отстранённо, потому что у меня всё плывёт перед глазами, голова раскалывается, а вся одежда залита кровушкой. И… блин… что за ерундистика… это что за одежда? И почему они все так молодо выглядят, будто мы снова в десятом классе.
– Как я выгляжу? – спрашиваю я, кое-как выговаривая слова.
– Зашибись, – кивает Макс. – Отлично выглядишь. Как если бы по тебе каток проехал.
– Или трамвай, поддакивает Юрик.
– Но ты молодец, – добавляет Максим Криворучко.
– А почему вы такие молодые? – хмурюсь я. – Юрик, ты чего намешал в коньячок свой?
– Да ты выпил-то полглоточка всего, – усмехается Ураныч.
– Бляха! – злюсь я. – Может, это, конечно, от ударов по голове. Ладно, пойдёмте, а то я за себя не ручаюсь. И даже пока не знаю, кого следующего отделаю.
Они сочувственно хмыкают и помогают мне спуститься по лестнице, а потом ведут к дому. Благо, он здесь рядышком. Всё та же родительская квартира, в которой я жил, когда учился в школе.
– Мамка дюлей добавит, да? – спрашивает Юрик.
– Мамка дюлей? – обескураженно переспрашиваю я.
– Ну, да, за рожу разбитую, – усмехается он. – Доставай ключи.
Странные шуточки… Родителей уж нет давно. Он сам же на похоронах был…
В голове шумит, мысли расползаются. Я сбрасываю ботинки и на автопилоте прохожу в свою берлогу. Свет не включаю, и пру, как летучая мышь по ультразвуку.
Капец, приплыли. Всё, с бухлом нужно заканчивать. Да и с мордобоями тоже. Как-то неприятно, честно говоря. Всё тело болит. Всё тело… А завтра, как на зло, полный день работать. Физически, бляха… Жесть… Не включая свет, я раздеваюсь, бросая одежду на пол, и валюсь на диван. А-а-а-а… как мне плохо. Сейчас сдохну…
Утром сквозь сон я слышу голоса, как будто разговаривают мои родители. Надо же… Как хорошо хоть во сне почувствовать себя ребёнком. Несколько раз звучит слово «каникулы»… Да, было бы не плохо оказаться на каникулах…
Я окончательно просыпаюсь от того, что будто бы хлопает входная дверь. Блин, как же всё болит. Вот же мудила этот Цепень… Нахрена я вообще пошёл на этот вечер встречи! И пить не надо было. Я же решил не пить больше… Балбес…
Я раздираю глаза и сажусь на диване… И… это что ещё за хренотень… Блин… это что?
Мой старый письменный стол, книжные полки, шкаф, намалёванные мной собственноручно абстракции, давно, благополучно, сгнившие на даче. Какого хрена? И диван вроде старый! Какое «вроде»! Совсем другой. Совсем! Что за магия?
Я вскакиваю и тупо озираюсь, по сторонам, машина времени, в натуре. Бегу в ванную и стою, собираясь с духом, прежде чем решаюсь, наконец, посмотреть в зеркало.
– Чего?! – восклицаю я вслух.
Я замираю, рассматривая своё изображение и чувствую, как земля уходит из-под ног… В зеркале нихрена не я…